Оказывается, писатель Э-д Успенский написал новую книжку: о мальчике по имени Оранжик, «маленьком Навальном», который ещё в глубоком детстве вывел два (почему-то) детских сада на Красную площадь.
Потом этот Оранжик бросил себя на трудный участок: поступил в Суворовское училище. А когда пришла пора принимать Присягу, отказался произносить слова «отдать жизнь за Родину». Защищать, говорит, готов, а отдавать жизнь — нет. Буду защищать до возникновения условий, несущих опасность для жизни. Как в армиях Германии и Израиля.
А те, тупые, ему на это: а как же широка страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек? А он им: ну и что ж, что широка. Я умру. Зачем мне тогда поля? Зачем леса? Зачем реки?
Действительно. Зачем всё, чем ты не сможешь воспользоваться?
Вот какие сложные философские вопросы ставит перед людьми детский писатель.
И если в голове у нас ещё остались мозги и мы ими воспользуемся, то поймём, что Родина, согласно присяге Оранжика, — это имущество. Что может быть дороже имущества, святее Частной Собственности? Ничего. Но вы же не будете защищать имущество ценой жизни?
Э-э, нет. Вот тут стоп.
Тут смотря какое имущество, какая Цена Вопроса. Если триста рублей, — не будете. И если триста тысяч, — жалко, конечно, но шут с ними. А вот если триста миллионов, — тут надо подумать.
За хорошие деньги умереть не позорно. Недаром люди в «чёрный вторник» из небоскрёбов выбрасывались. Диалектика простая: без трёхсот рублей прожить можно, а без трёхсот миллионов — нет.
Ну а если Родина — тоже большая?
Тут всё запутано. Иной за семью умрёт, будь та хоть три человека, а за Родину не станет. Снова диалектика получается… Дело, видимо, не в размерах Родины, а в чувстве её. Либо оно есть, либо его нет. И, конечно, обязывать человека, у которого нет чувства Родины, быть патриотичным — это тоталитаризм. И принуждение. Против которого Оранжик выводил два детских сада на площадь. (Наверное, у них там был Марш за Мир.)
К принуждению мы ещё вернёмся, а пока рассмотрим такой момент.
«Воевать я готов, а умирать не буду», — говорит Оранжик. И в этой фразе, вложенной в его уста любимым детским писателем, опять же целая философия.
К чему готов? Воевать. А чего не будет? Умирать. А что значит воевать, не умирая? А это значит — убивать. Оранжик готов убивать за Родину. (А умирать за Родину — нет.)
Это, я бы сказал, атакующая стратегия. Как у Соединённых Штатов, на земли которых никто никогда не нападал (зато они нападали часто). Соответственно, им и не приходилось «стоять насмерть» — только «решать военные задачи». А в «решении задач» эгоистический рационализм допускается. Где-то читал (правда или нет, не знаю), что по уставу американской армии боестолкновение допускается только в случае превосходства своих сил над силами противника. Если силы равные, боя нет.
Соединённые Штаты — это евангелие демократии, соответственно, и чувство Родины у демократически устроенного человека должно быть американское. (В идеале — родина должна быть американской тоже, но это уж по возможности.)
Понятно теперь, почему на Марше Мира призывы прекратить войну были обращены к России и Новоросии, но ни в коем случае не к Украине или Соединённым Штатам. Потому что война — это когда убивают нас. Когда убиваем мы — это борьба за мир.
И заодно всё понятно с дилеммой «убить или умереть за Родину». Умереть за имущество — всё-таки это неистребимая глупость. Кто удавится за имущество? Жалкий Плюшкин какой-нибудь. Больной на голову человек, не понимающий ценности жизни.
А вот убить за имущество — это, хм…
История знает примеры весьма неглупых людей, которые это делали!
Вот какой чудесный мальчик Оранжик, «маленький Ходорковский». Вот какой чудесный писатель.
При тоталитаризме он писал про Чебурашку и про правильный бутерброд — под давлением режима писал, под страшным гнётом. Но как только наступила нравственная и финансовая свобода, как всё замечательно изменилось.
Что такое принуждение духа? Это придание ему формы. Вроде как физкультура — принуждение тела. Живая клетка живёт, покуда заключена в темницу мембраны, как только мембрана лопнет, клетка растечётся лужицей гнили. «Так вижу».
Закончить этот экспресс-анализ хочется словами тоже детского писателя и поэта Даниила Хармса (за «взрослое» творчество при тоталитаризме ему не платили), которые вспомнила по случаю читательница Наталья Сергеевна Усачёва (спасибо ей):
Жил один рыжий человек, у которого не было глаз и ушей.
У него не было и волос, так что рыжим его называли условно.
Говорить он не мог, так как у него не было рта.
Носа тоже у него не было.
У него не было даже рук и ног.
И живота у него не было, и спины у него не было, и хребта
у него не было, и никаких внутренностей у него не было.
Ничего не было!
Так что непонятно, о ком идёт речь.
Уж лучше мы о нём не будем больше говорить.
