День Победы:
рождение советской нации

ойна — мать всех вещей (Гераклит). И первое, что рождает эта мать — единство. Боевое братство, армейская семья — это не слова, это реальность. Ничто не сплачивает людей так, как совместно пережитая опасность. Вплоть до XIX века армия и война были профессиональными, вещью в себе, с четким разделением на военных — воевавших десятилетиями — и гражданских, на касту избранных, соединенных пролитой вместе кровью, и всех остальных. Великая Французская, призвавшая в ряды революционной армии простых граждан, это разделение поломала. К XX веку наступила эпоха тотальных войн, тотального призыва, когда воевали не 100 000 служивших по 25 лет спецназовцев (отсюда секрет удивительных русских побед Карягина на полчищами персов — наивные персидские селяне бросались на псов войны, на ветеранов, имевших на счету десятки трупов), а 10 000 000, служивших несколько лет, а то и вовсе прошедших лишь пару месяцев учебки. В Первую мировую общество влилось в армию, но армия потребовала большего — тотальной мобилизации еще и промышленных ресурсов. Членами боевого братства стала вся нация, каждый крестьянин, каждый рабочий, каждый банкир воевал своими деньгами, своим трудом, своими лишениями. Невиданная ранее в европейской истории ситуация поголовной войны, когда фронт проходил по каждому куску хлеба (в Германии к концу ПМВ было свыше 100 000 смертей в тылу от голода в год, вполне сравнимо с потерями действующей армии), породила и невиданное единство общества.

Война родила национализм. Межвоенная эпоха — эпоха абсолютного, яростного национализма, когда к военным жертвам, к лишениям, к перенесенным всей нацией (а не только элитным армейским корпусом) страданиям апеллировали все политики, везде. Кроме, само собой, СССР, но и там образ прошедшей Империалистической войны использовался как пугало-обоснование для чудовищных и радикальных общественных изменений.

Первая мировая война родила единые, монолитные общества везде, кроме многострадальной бывшей России. Там шла гражданская война — сначала горячая, затем холодная, с явным или тайным уничтожением целых классов общества, как прямым террором, так и экономической политикой вроде коллективизации. И когда опустился молот второй, еще более великой Мировой войны, советское общество пребывало все еще в раздрае. Голод, убийства, взрыв векового жизненного уклада — люди не ощущали себя нацией. Люди ощущали себя в аду.

Когда молот опустился, во все виды вооруженных сил СССР было призвано 33 000 000 человек. Плюс миллионы призванных на оборонные заводы, когда оставление рабочего места приравнивалось к дезертирству (не метафорически, а буквально, уголовка). На все для фронта, все для победы работали дети, женщины, старики. Дистрофики. Советские врачи различали три степени дистрофии, при третьей работа продолжалась, просто рекомендовалось перевести работника на более легкие задачи. Но работали и при второй — паек иждивенцам был минимальным. При первой умирали. Когда молот Войны опустился, советское общество было спаяно намертво кровью и болью. В каждой семье кто-то или воевал, или делал снаряды. В каждой семье кто-то погиб. В каждой семье годами жрали тяжелый, клейкий, сырой, запеченный из мусора хлеб (военный пересмотр стандартов по использованию инфицированного зерна — отдельная тема). Все заплатили кровью, болью, страданием, в самом лучшем случае — подорванным здоровьем. Все соединились в совместном переживании смертельной опасности. Великая Отечественная родила советскую нацию и советский национализм, узаконив большевиков, превратив их из террористов и убийц в костяк, цепляясь за который, страна выползла из кровавой ямы. Великая Отечественная дала большевикам не божественное право править, но народное право крови. Право спасителей. Право офицеров победоносной армии. Удачливых атаманов. Но большевики не перестали от этого быть большевиками. Грузинами. Евреями. Садистами. Один из Маршалов Победы, о чем ОЧЕНЬ не любят вспоминать — Берия. Лаврентий Палыч. И если вешать полный советский иконостас Героев Войны, то Лаврентий Палыч должен быть там на одном из самых видных мест. Его НКВД серьезно, без иронии, внесло огромный вклад в Победу. К этой Чести Крови добавилось резкое, судорожное обращение к мифам русской национальной культуры. Я писал как-то о распространяемых советской печатью слухах, что в Сталинграде воюет лейтенант Невский — дальний потомок Того Самого. Это лишь один из примеров. Побежав в минуту смертельной опасности к русским, откинув на секунду интернационалистскую придурь, советская власть обеспечила восприятие военного периода как времени национального ренессанса. К Цементу Крови добавились пусть и треснутые, обколотые, кривые, но Кирпичи Русского Самосознания, из-за которых кретины до сих пор считают грузинского космополита чуть ли не русским националистом.

Получился фундамент. Советский фундамент. Фундамент на века, давший советскому государству высшую, немыслимую легитимность, которой больше не было ни у кого и вряд ли уже будет. Отсюда эта двойственность, шизофреничность Победы: с одной стороны, подлинно народная, национальная, предельная война, 33 миллиона мобилизованных, с другой стороны, от нее несет грузинской вонью, еврейской вонью и запахом свежей крови расстрелянных не эсесовцами, но «голубыми кантами». Гэбней. И все попытки сделать вид, что Победа была бы возможна без Сталина и Лаврентия Палыча — они изначально обречены на мелкую, гадливую ложь. Но и попытки представить отряды немецких мотоциклистов в Химках частью хитрого грузинского плана, не менее лживы. Страной правили евреи и грузины. Глупые азиаты споткнулись везде, где можно, но в конце-концов выкарабкались за счет железной организации и беспощадного тылового террора, самым кровавым и неоптимальным (с точки зрения русских жертв) способом.

Но дело не в этом. Победа — фундамент, фундамент на века, советский. На этом фундаменте стоит нынешняя Российская Федерация, это единственный общенародный праздник, единственное оправдание тому, что нами правит советская номенклатура. Они выиграли войну. Они победили Гитлера. Гитлер нас бы всех убил. Мы обязаны им своими жизнями. Мы обязаны им подчиняться и не спрашивать, откуда 95% по Дагестану. Они законные наследники СССР. 95 дагестанских процентов — их законный наследственный кровавый капитал, доставшийся им от КПСС-победительницы. Это было бы даже логично, будь Великая Отечественная нашей последней крупной войной, последним нашим единением, которое они выжимают и выжимают спустя абсурдные 67 лет (при средней продолжительности жизни мужчины меньше 60 лет, ой).

Но с Великой Отечественной, помимо множества зарубежных конфликтов, случилось две войны на нашей территории. Первая Чеченская и Вторая Чеченская. Без плана «Ост» — но с геноцидом. Без бравых песен — но с браво сражающимися солдатами. Без растиражированных рассказов о зверствах — но со зверствами. Не знаю, что бы сделали со мной фашисты. Зато хорошо представляю, что бы сделали со мной чеченцы.

И этих ветеранов — реальных ветеранов, реальных, живых, настоящих спасителей, вдалбливавших в землю пудовыми кулаками орды горного обколовшегося зверья, никто не чествует. Они нас спасли. Они нас защитили. Они перерезали орды возбужденных кровью дикарей, выставлявших в окнах домов распятых, зачастую еще живых, русских солдат. Они прошли через ад, оставляя за собой трупы поверженных чертей. Они пережили заново Сталинградскую битву. Дважды. Но их нет. Старички со сморщенными лицами, пересказывающие эпизоды из голливудских блокбастеров, подменившие их реальные воспоминания (хорошо описанный психологических эффект замещения памяти) — есть. А миллиона молодых мужчин, прошедших через пекло Чечни, нет. Мы их не чествуем. Мы им не благодарны. Мы их презираем и стараемся забыть, отворачивая свой взор от двух реальных недавних войн с реальными нелюдями к далеким, мифическим, покрытым золотым лаком государственной пропаганды событиям другой эпохи, другого государства, другого народа. Мы все еще живем в советском мире, и признание чеченских войн, чеченских героев, чеченских святых, и поклон школьников не безвкусным гранитным истуканам, но все еще служащим офицерам, которые были в том аду, будет означать лишь одно.

Рождение русской нации и рождение русского государства, с фундаментом из русских, реальных, живых, а не мертвых советских подвигов. Рождение Русского Мира и восстановление справедливости, потому что наши, русские герои куда больше нуждаются в квартирах и пенсиях по 30 тысяч рублей, чем советские дедки, на которых положила с прибором их родная советская власть.

Я пью за ветеранов! Я пью за тех, кто спас меня от Великой Беды! Я пью за тех, кто вешал вырвавшихся на землю чертей на дулах танков! Кто штурмовал Президентский дворец! Кто горел на площади Минутка! Кто брал Комсомольское! И кто стоял насмерть на высоте 776, ротой против 2000 бородатых нелюдей! Вы — герои! Вы — святые! Вы — единственная в современности армия, выдержавшая два безумных полномасштабных городских боя, на которые не отважились даже американцы в Ираке! Вы два раза сделали невозможное, в грязи и предательстве, оболганные, оклеветанные, зачастую без куска хлеба, без патрона, даже без ножа — вы стояли до конца! И День Победы — это ваш праздник, праздник русских святых, посмотревших в лица вынырнувших из Ада исламских демонов и отправивших их в ад обратно! Вечная вам слава, мужики! Вечная честь! Вечная благодарность! Вечный поклон!

А что касается тех несчастных дедушек... и без нас найдутся члены партии «Единая Россия» и участники клубов «Вонючий юный сталинист», которые подарят им букетики и открытки, подарят что угодно, лишь бы не замечать, лишь бы не признавать, лишь бы не смотреть в лицо вам, мужики. Ваше здоровье, русские герои, в русском государстве День Победы будет вашим днем! Слава вам, русские ветераны! Ура!