астоящую славу молодой режиссёр Ромейн Гаврас приобрёл после клипа группы Justice «Stress», в котором банды одичалых, обезумевших мигрантов из нищих пригородов с нечеловеческой жестокостью и дерзостью громят парижские улочки под диссонирующий, но жутковато-гипнотический звукоряд грязного френч-хауса. Клип с подростками стал культовым как раз в то время, когда прежде тихий и уютный Париж сполна умылся кровью и чёрной копотью после погромов, свершённых леваками и чёрными иммигрантами, когда ещё догорали авто и грустно осыпались стёкла магазинных витрин. И дело даже не в том, что такого старого-доброго ультранасилия, обыгранного в киноформате, Европа не знала со времён «Заводного апельсина». Нет. Клип «Stress» стал блестящим художественным воплощением унизительного страха белых бюргеров, которые трусливо прятались в своих домиках от хаотичной, бурлящей, разрушительной биомассы арабо-негритянских погромщиков, стирающих с лица Земли исторический Париж. Специально для тех, кто прятал голову в песок, кто делал вид что не обращает внимания,
С тех пор Гаврас встал в авангарде европейской неполиткорректности. Последний певец того старого мира, в котором белое называют белым, а чёрное чёрным. Без излишней толерантности и стыдливой застенчивости. Без заумных разговоров ни о чём, призванных заболтать настоящие проблемы. Используя художественные метафоры, режиссёр ставит холодной диагноз окружающей его действительности. Дуб — дерево. Олень — животное. А король — смотрите же, он голый.
Ромейн Гаврас — сын известного греческого режиссёра Константина Коста-Гавраса, который в XX веке снял ряд культовых антикоммунистических и антитоталитарных картин. Гаврас-старший обличал серость авторитарных режимов, говорил о политике и власти через призму конкретных человеческих судеб. Гаврас-младший пошёл дальше. Он продолжает традицию отца, но рассказывает уже о новой чуме, о скрытом тоталитаризме XXI века. Где банальная цензура ласково зовётся «политкорректность», запрет на самооборону называется «толерантность», а свобода совести ограничивается возможностью демократического выбора между мразью и слизью. Интересно, что Гаврас-старший в 1988 году скандально прославился лентой «Преданный» («Betrayed»), повествующей о трогательной любви девушки к хорошему парню... втайне состоящему в Ку-Клукс-Клане. И хотя фильм выдержан в как бы антифашистском ключе, многие критики обвинили режиссёра в тайных симпатиях к расистам (похожий скандал спустя несколько лет случится вокруг фильма «Американская история X»). Константин Коста-Гаврас получил ярлык «расиста» в 55 лет, его сын — уже в 27 лет.
Гаврас-младший изящно скользит по рваной ткани современной западной культуры, по крупинке собирая бессознательные страхи и неврозы европейского мира, коллекционируя отмершие и уже охладевшие образы Другой Европы, нащупывая кровоточащие раны агонизирующего тела Старого Света. Ромейн Гаврас рисует монументальный пейзаж европейского Заката, но делает это с садистским удовольствием, с почти некрофильским энтузиазмом. Подобно художнику-экспрессионисту, он выводит общую композицию картины из самых чёрных и грязных деталей, из скрытых для глаза подробностей. И смакует их. Где психоэмоциональное состояние зрителя становится важнее непосредственного месседжа.
Его герои — рыжие ирландские повстанцы (M.I.A. — «Born Free»), мигранты-погромщики («Stress» и «No church in the wild»), ультралевые и ультраправые демонстранты, плохие арабские женщины с калашами наперевес, хулиганы из пригородов, жирные бюргерские скоты на диване перед телевизором, и так далее. Перед нашими глазами проносятся последние дни Помпеи, времена горячего безумия вавилонского смешения культур. Европа попала в сумасшедший дом, её накормили транквилизаторами. И вот она смотрит на себя в разбитое зеркало, где в тумане больного сознания видит лишь сплетённые в рваную мозаику куски собственной сгнившей плоти.
Отдельной строкой стоит отметить очарование Гавраса пост-тоталитарной эстетикой Восточной Европы. В клипе «The Age Of The Understatement» два юных британца вальяжно прогуливаются по пустым и холодным улицам вечерней Москвы. В кадре — мелькающий калейдоскоп образов постсоветской России. Монументальная архитектура столичного метро, танки на заснеженном поле, школа фигурного катания, хор военных, суровый византийский священник, размеренно машущий кадилом перед старушкой, мелькающие в пустынной тьме витрины казино. Едва колышущаяся угрюмая жизнь на огромных ледяных пространствах погибшей советской империи.
Но Ромейн Гаврас также блестяще видит эстетику родной Западной Европы, играет на ней. В одной из последних работ — «No church in the wild» — разворачивается фатальное полотно кровавого противоборства Порядка и Хаоса. Шеренги белых полицейских, вооружённых дубинами, щитами и касками, противостоят напору мультирасовых полчищ ближневосточных и африканских иммигрантов. В полицейских летят коктейли Молотова, куски арматур, поджигаются и переворачиваются машины. Оцепление полицейских не выдерживает, толпа вооружённых полуголых дикарей прорывает кордоны, захватывая улицу за улицей. Неожиданная метафора — полицейский-крестоносец, скачущий вдоль массы восставших и сокрушающий врагов. Ещё одна неожиданная метафора — гигантский слон-Европа, на которого с копьями и камнями охотятся первобытные люди. Белые проигрывают. Слон погибает и становится добычей.
Над картиной боевых действий с высоты взирают античные европейские статуи. В их глазах — боль и отчаяние. Финальная стадия Рагнарёка завершается.
