Популярное развлечение этого дня среди националистического бомонда — писать ответы господину Панюшкину на его «15 вопросов к русским». Ответы обычно сводятся к высмеиванию вопросов Панюшкина (как это сделал национал-демократ из Лондона Северский на Кашине), но мне показалось, что вопросы Панюшкина абсолютно законны и заданы без всякого злого умысла. Поэтому я постараюсь на них честно ответить и призываю читателей предлагать свои варианты ответов в комментариях. В конце концов, дискуссии о русской национальной идентичности являются одним из краеугольных камней нашего с вами сайта.
Сейчас «русская весна» уж перешла в «русское лето», и у меня опять много вопросов.
Я заранее прошу прощения у всех, кого эти мои вопросы могут случайно обидеть. Я прошу прощения, слышите?
Я совершенно русский человек, которого, впрочем, какие-то добрые люди внесли в список врагов русского народа. И я правда не знаю ответов на вопросы, приведенные ниже.
1. Почему вы считаете себя русскими? По чистоте русской крови или у вас (как и у меня), кроме русских лейкоцитов намешано еще полтора литра финских, польских, турецких, цыганских? Может быть, язык? Родной русский язык делает вас русскими? Может быть, что-то еще?
Как сказал Игорь Иванович Стрелков: «Здесь, в Славянске, мы объединены русским языком и общностью русской культуры». Плюс, конечно, политическая лояльность русской нации — носители русского языка и русской культуры, сражающиеся в «Азове» за украинизацию Донбасса, не могут быть отнесены к русскому народу. Как не могут быть отнесены к американскому народу солдаты английского короля, сражавшиеся против независимости США (пусть даже у них были общие язык и культура).
Что касается «крови», действительно существуют гаплогруппы, характерные для славян, но четкого генетического набора «русского», «белоруса» или «украинца» не существует. Из одной и той же генетики может вырасти и Игорь Стрелков, и Саша Музычко. Концепция «крови» как определяющего фактора национальности осталась со времен СССР с прописыванием национальности в паспорте, отсюда это безумное «я на четверть татарин» от человека, не говорящего на татарском, не знающего татарской культуры и не имеющего политической лояльности к татарскому народу.
Распределение гаплогруппы R1a в Европе. Славянские популяции имеют относительно высокий процент R1a. С точки зрения генетики, никакой Украины или Белоруссии не существует, это культурно-государственные феномены.
2. Испытываете ли вы удовольствие от того, что вы русские? Испытываете ли вы радость хотя бы от того, что понимаете непереводимые русские слова и выражения, типа выражений «да нет» или «всё ничего»?
Да. Особое удовольствие мне доставляет чтение Платонова или Маяковского, абсолютно бессмысленных в переводе на иностранные языки. В последнее время, экспериментируя с переводами наших политических текстов на английский, я все больше понимаю, что значительная часть внутрирусского дискурса, все нюансы и детали смыслов просто непереводимы (и, по уму, для иностранной аудитории надо писать текст с нуля). Также мне нравится, что наш национальный интернет — один из самых развитых в мире, ни один из европейских интернетов (кроме, понятное дело, английского) не может тягаться с рунетом по объемам и качеству информации, зачастую недоступной на других языках. Наконец, неизъяснимое удовольствие доставляет мне чтение, скажем, в Time статей о том, что возвращение Крыма обрушивает весь послевоенный миропорядок, — господи, друзья, да мы с вами опять мир поломали!
3. Что хорошего в русских? Ну, то есть что в русских плохого, мы знаем: много пьют, агрессивные и заказывают перед ужином капуччино. А что хорошего? Положительные и уникальные черты национального характера каковы?
У нас великая культура, у нас великая история, у нас великая страна и у нас великие планы. После всех трагедий XX века наш народ приобрел ценнейшее качество — реализм, мы именно в народной массе утратили всякие иллюзии. Мы воинственны и нечувствительны к потерям (понятно, что любая другая нация разбежалась бы к августу 1941 года), мы не отступаем и не сдаемся, мы по большей части фаталисты — это очень ценные качества в мире победившего пацифизма, когда все остальные воевать боятся. Мы нерелигиозны при большом внимании к обрядоверию: чтобы понять, какой это бонус, достаточно посмотреть на искренне верующих американцев из глубинки. Советская власть привила нам гендерное равноправие, причем не крикливо-показной «феминизм», а настоящее вовлечение десятков миллионов женщин в экономику в качестве самостоятельных акторов. Мы толерантны, причем даже чересчур (значительную часть многонациональных фигурантов уголовных дел в США бы просто линчевали). Мы атомизированные индивидуалисты, что и бонус, и недостаток одновременно.
Наконец, наша культура сформирована аристократами и пророками всемирных идеологий, поэтому наш народ мыслит себя глобальной сущностью, просто обязанной влиять на развитие всего остального мира. Национальные границы всегда были для нас по большей части условностью, поэтому мы коренные жители наступающего постгосударственного мира.
4. Как выглядит русский пейзаж? Ну, то есть я вполне могу представить себе человека, который, из дальних странствий воротясь, умиляется русским березкам. Но станете ли вы в патриотическом восторге целовать черный камчатский песок? А мокрую ямальскую тундру? Где эти границы родного? Про Крым понятно, что он священная земля: «слава русских моряков» и все такое. Но если бы Хрущев отдал Украине не Крым, а Белгородскую область, было бы менее обидно? Вот я и спрашиваю: где границы священной родной земли? Кунашир, Итуруп и Шикотан, положа руку на сердце, — это родная земля? Или просто жалко отдать? А Аляску жалко, что отдали?
«Русский пейзаж» — это и Русская Арктика с величественными вечными льдами, и Русский Туркестан с обжигающими песками пустынь, и Русская Балтика с болотами и густыми лесами, и Русский Дальний Восток с тайгой, дикими виноградными лозами и тиграми. По географическому разнообразию с нами сравнятся лишь США, но я ни разу не слышал о «типичном американском пейзаже» (конечно, можно выдать за него захолустье со Среднего Запада, но для остального мира США — это полярно разные Нью-Йорк и Лос-Анджелес). Типичный пейзаж может быть лишь у маленькой, географически ограниченной нации.
А Кунашир, Итуруп и Шикотан, конечно же, — родная земля: я родился во Владивостоке, который китайцы называют Хайшеньвеем, и туземные названия родных земель меня совершенно не смущают. Едим же мы чисто русские суши с колбасой и майонезом — почему у нас не может быть чисто русского Кунашира?
5. Какова наша национальная трагедия? То есть какова наша главная победа — понятно. И понятно, что трагедий у нас было столько, что хватило бы на десять народов. Но все же какая наша трагедия главная? Монгольское иго? Церковный раскол? Многовековое рабство? Революция? Коллективизация? ГУЛАГ? Распад Советского Союза?
Главная наша победа — 1721 год, провозглашение великой европейской империи, вопреки всем законам и правилам выросшей на месте еще одной полуазиатской Польши (собственно, Польша — это «Россия без Петра»). А главная наша трагедия — 1917 год, смерть этой самой великой европейской империи и образование на ее месте гигантской КНДР.
6. Когда был наш Золотой век? При Иване IV? При Петре I? При Александре I? При Сталине? При Путине?
Наш золотой век начался в 1813 году и закончился с поражением в Крымской войне. 40 с лишним лет мы были субгегемоном, диктовавшим свою волю всей Европе, атлантом, удерживающим европейский мир — и потому строящим этот мир под себя. Про Священный Союз часто говорят, что он был «реакционным» и т.п., но реальность состоит в том, что в те годы Россия сама определяла, что такое реакционное, что такое прогрессивное, что такое хорошо и что такое плохо. Мы были теми, кто давал имена вещам. Сейчас все возмущаются заявлением Байдена, что, мол, США не волнует, какая у вас национальная культура, вы обязаны любить геев, потому что так хочет Вашингтон. В те времена мы вели себя примерно так же: «Да нас вообще не волнует, какая у вас там „весна народов“ и „национальные революции“, вы обязаны любить своих законных монархов, потому что так хочет Петербург».
Больше мы до этого статуса не поднимались никогда: даже СССР по большей части пребывал в состоянии «осажденной крепости», в 91-ом сдавшейся за джинсы и жувачку. Для уничтожения же гегемонии России потребовались соединенные усилия всех значимых держав эпохи.
7. Кто наш главный герой? Ослябя? Князь Пожарский? Суворов? Жуков?
Петр Первый. Нам всем сегодня страшно не хватает Петра Первого, который, поработав стажером в Apple, вернется домой рубить серпы и молоты у депутатов.
8. Кто наш главный пророк? Аввакум? Пушкин? Толстой? Солженицын?
Достоевский и, как его продолжатель, Солженицын. «Дневник писателя» — это политическое чтение на все времена. А «Как нам обустроить Россию» — конкретная политическая программа, большинство положений которой сохраняют актуальность до сих пор и которые непременно понадобятся, когда придет пора реформ.
9. Какая у нас национальная колыбельная песня? (Меня очень занимает этот вопрос. Не могу вспомнить без посредства фольклорных сборников ничего, кроме «мужики там все злые, как собаки цепные, они бьются, дерутся, топорами секутся, и по будням там дождь, и по праздникам тож дождь». Мне лично в детстве вместо колыбельных пели песню про Щорса и «Темную ночь».)
Заставка «Спокойной ночи, малыши» (если мы говорим не про культурные изыски, а про то, что массово знает население).
10. Какой у нас национальный танец? Ирландцы на радостях пляшут джигу, кавказцы — лезгинку, евреи — фрейлехс, а мы что?
Русский национальный танец — балет. Большинство русских не умеют плясать балет, но страшно им гордятся. Увидев же балет в телевизоре, русский пьет валокордин и бежит в ближайший магазин закупать соль и спички.
11. Какая у нас национальная игра? Ну, вот такая игра, в которую каждый русский играл бы в детстве и в которую не играли бы больше нигде на свете? Только не говорите «футбол». Или в какую игру мы играем лучше всех? (Европейцы сказали бы по старой памяти: шахматы.)
Хоккей, шахматы и военно-патриотическая игра «Зарница» (в которую, кстати, в детстве играли большинство русских).
12. Какая у нас национальная одежда? (Нация не обязана сохранять национальную одежду, но все же многие сохранили. У шотландцев — килты, у японцев — кимоно, у украинцев — вышиванки.) Вы как бы оделись на вечеринку в русском стиле?
Косоворотка. Косой ворот — универсальная, но в то же время узнаваемая деталь, позволяющая в виде косоворотки даже шить уместно выглядящие рубашки к дорогим итальянским костюмам (в отличие от, например, вышиванки, явно сельского вида). Думаю, в ближайшее время косоворотка вернется в массовую русскую моду как прекрасное сочетание национальности и в то же время глобальности. Также характерным русским элементом считается кокошник, но это уже явная провинциальная придурь типа кимоно и килтов, которую каждый день носить никто не будет.
А вот косоворотку — будут.
13. Какое у нас национальное блюдо? Ну, не щи же ведь уже давно. Национальное блюдо — это то, что едят каждый день. Итальянцы — макароны, абхазы — мамалыгу, китайцы — рис, американцы — гамбургеры. А мы? Может быть, пельмени? (Про национальный напиток не спрашиваю. Это понятно.)
Типичный русский обед я бы сделал из чудовищного советского оливье, пельменей со сметаной (как ни странно, сметана мало распространена в мире) и блинов с домашним вареньем или красной икрой, в качестве напитка — квас. Водка нашим национальным напитком не является, поскольку это достижение промышленной химии, которое невозможно приготовить в домашних условиях. Самогон же в том или ином виде есть у всех народов мира. А вот кваса — нет.
14. Какая смерть считается у нас достойной?
На дуэли или на поле боя. В 90-ые, впрочем, определенный шарм появился у смерти в результате заказного убийства, «значит, настоящий пацан был».
15. Какие народы являются нам братскими?
Братских народов не существует. Относительную же комплементарность нам сохраняют сербы, французы, немцы, итальянцы и финны. Скандинавы хоть и относятся к нам прохладно, но в целом похожи на то, чем могла бы стать Россия без большевиков: конституционная монархия, сильное социальное государство, безрелигиозность, тяга к социальным экспериментам, большие пространства с редким населением и высоким уровнем жизни.
