Россия в глобальной тектонической лотерее выиграла от 15 до 20% всех мировых ресурсов нефти, леса, угля и большинства основных минералов, а также около 40% разведанных запасов природного газа (без учёта сланцевых извращений). В национальной исторической лотерее Россия стала обладательницей около 2% населения всего земного шара. Несмотря на беспрецедентные запасы различного ископаемого добра, России пока не удалось (за несколькими очевидными исключениями) существенным образом поставить заграничных партнёров в зависимость от своего экспорта, что определённо отвечает стратегическим интересам любого государства. Как завещал нам товарищ Макиавелли, декларируемое и интересы – врозь.
В современную эпоху природные ресурсы – это вам не статья экспорта №1, а ценное сырьё для создания и развития национальных высокотехнологичных продуктов, которые в случае особо передовых разработок могут оказаться практически уникальным, но крайне востребованным предложением на рынке. Что, само собой, отвечает стратегическим интересам любого государства.
Технологическое лидерство – это мера сегодняшнего и будущего успеха. С точки зрения экономических эмбарго, обладательница десятков процентов всех мировых ресурсов Россия является крайне самообеспеченной. С точки зрения технологий, ситуация, скажем так, открыта к обсуждению. Во многих мировых рейтингах другие счастливые обладатели малого количества населения по отношению к запасам ресурсов – Канада и Австралия – существенно опережают Россию по почти всем экономическим показателям. Опираясь на экономические показатели, ведущие компании и будут развивать свою деятельность в соответствующих регионах. Для упрощения первичного выбора вектора капитальных вложений им были приданы разработанные соотечественниками индексы.
Но, как известно, отдельные государства могут менять своё положение в мировой экономической мозаике довольно ретиво: для их точного выявления достаточно в поисковике ввести слова «экономическое чудо». Тут вам выскочат и Сингапур, и Япония, и Израиль, и прочие спринтерские рывки отдельных стран. Виной тому в первом приближении – технологии.
Ещё начиная с Карла Маркса серьёзные учёные стали особую роль в описании экономического роста отводить технологическому прогрессу. Строго говоря, в настоящее время технологии любого сорта и являются ключевым фактором экономического роста, начиная от автоматизации и компьютеризации производственных процессов и заканчивая созданием новых отраслей или переделом рынка старых за счёт так называемых «подрывных инноваций».
Мировые технологии: посчитано
Группа исследователей из института Martin Prosperity Institute, побуждаемые всё чаще встречаемыми разговорами о неминуемом упадке американской экономической империи, решили подвергнуть по-американски самому скрупулёзному на свете анализу данные экономического, технологического и кадрового развития 103-х государств.
Разумеется, попытка американцев добиться унификации оценочных характеристик, попытка обсчитать и ранжировать такую, в общем-то, эфемерность, как степень технологического развития («У вас руль справа? А у нас – слева! У вас нанолитография безмасочная? А у нас – с маской! У вас роботы бегают? А у нас — прыгают!» etc.) должна по меньшей мере вызывать уважение с точки зрения размаха: добиться объективности в результатах подобных исследований, очевидно, очень сложно. Вот иллюстрирующая степень сложности карта передовых исследовательских центров в мире (пароль – excellence). Но даже если степень субъективности изысканий зарубежных исследователей вызывает понятные вопросы, равно как и референтность сделанных по итогам исследований выводов, их работы всё равно обладают Его Величеством Авторитетом. Хотя бы в силу того, что никто в мире больше подобными вещами не пытался озаботиться, все начинают апеллировать к измышлениям тех коллег, кто в далёком зарубежье сподобился придумать эдакий свой индекс. А если все вокруг называют одни и те же цифры, ну разве они могут не быть правдой?
Точный или нет, честный или несущий в себе политические коррективы, на свет появился всеобъемлющий Глобальный Технологический Индекс – и им можно оперировать как в бизнесе, так и в политической риторике, а равно и в академической среде. Ведь альтернативы-то нет.
На карте ниже отображена первая часть результатов исследований, ставших основой для исчисления индекса мировых технологий, – процент ВВП, который государства вкладывают в развитие исследований и разработок (кэш, вложенный в R&D). На первом месте (4,4% ВВП) находится Израиль, который в определённых кругах уже называют «нацией стартапов» (ведь он их, пардоньте, экспортирует!), на втором месте – Швеция, далее Финляндия, Япония и Швейцария. Сами США (2,7% ВВП) – на шестой позиции, за ними – Южная Корея, Германия, Дания и Франция. R&D-инвестиции России были оценены на 22 позицию. Наши партнёры по БРИКС в этом списке оказались существенно ниже: Китай – 26, Бразилия – 31, Индия – 38. По Южной Африке, равно как и по всем территориям, на карте отмеченным серым цветом, достоверных данных собрать не удалось. Впрочем, интуитивно понятно, что технопарк в Йоханнесбурге несколько отрезан от мирового инновационного дискурса, что в славном деле глобального индексирования, несомненно, создаёт некоторые слепые зоны, но только в тех местах, где они и ожидаются.
Возвращаясь к первенству Израиля, стоит отметить образцовость эффективно действующей национальной политики инновационного развития: значимая часть финансовых средств, которые тратятся на поддержку научных изысканий, приходится на посевную стадию развития малых инновационных компаний – и здесь нам есть чему поучиться: несмотря на то, что до 90% всех венчурных инвестиций будут провальны, оставшиеся 10% успешных вложений в венчурном бизнесе окупают все издержки и приносят кратную прибыль. Эти цифры – мировой закон технологических инвестиций, но у нас частные инвестфонды пока не готовы вкладываться на стадии посева – то есть исключительно в идею и команду, — поэтому стартапы и плодятся там, где инвестиционный климат более благоприятен, – в Израиле. Впрочем, многие израильские компании не только быстро обретают мировую славу и инспирируют десятки проектов-клонов, но и быстро становятся солидными корпорациями, чья рыночная стоимость составляет сотни миллионов долларов: к примеру, общая капитализация 62 израильских компаний на NASDAQ составляет около $36 миллиардов — по этому показателю Израиль занимает третье место, после США и Китая. К слову сказать, каждый месяц из Израиля (8 миллионов населения) в США переселяются, по разным данным, около 10 собранных высококвалифицированными профессионалами технологических компаний, в команде каждой от 3 человек – и сейчас этот тренд только получает развитие. Согласитесь, очень солидные цифры, которые определённо стоит прояснить: по статистике, в Израиле на 10 000 человек приходится 135 инженеров. На родине Кремниевой долины – 85 инженеров на те же 10 000 народонаселения.
А что в России? «Мы – инженеры», — говорил Николай I. «Мы скоро останемся без инженеров», — можно, в принципе, говорить нам. Не так давно (какие цифры нашёл, такими и оперирую: по актуальности на сегодня меня, несомненно, можно поправить, но по сохранению порядков – так же несомненно, нет), в 2010, из российских вузов выпустились около 1,47 миллиона специалистов, из которых только 9 973 человека получили высшее образование в сфере физ-мат наук и лишь 13 260 человек ― в сфере естественных наук, то есть в сумме – 1,6% от всех выпускников. Ни о формировании корпуса инженеров-исследователей и инженеров-производственников, ни о насыщении кадровых программ инновационного развития, ни о стандартизированном высоком качестве всех тех 23 тысяч молодых инженеров говорить дальше, пожалуй, не приходится. Но пренебрежительно малым числом технических специалистов по отношению к общему количеству населения дело не ограничивается: экспертные специалисты оценили, что в ближайшие несколько лет 75% работающих сегодня российских инженеров достигнут пенсионного возраста – и баста.
Об этом и следующая визуализация результатов исследований экспертной группы, созданная отображать первенство государств в отношении количества инженеров percapita (люди, вложенные в R&D). Верховодит Финляндия, второе место вновь принадлежит Швеции, далее – Япония, Сингапур и Дания. Шестая позиция отдана Норвегии, на седьмой – США, затем Австралия, Канада и, на удивление, Новая Зеландия. Россия, славящаяся своей инженерной школой, оказалась на 12-ом месте. Касаемо остальных стран БРИКС: 36 место у Индии, 39 – у Китая (не стоит обманываться: цифра крайне приличная, учитывая общее количество народонаселения Китая), на 43-ей позиции оказалась Бразилия.
Третья карта – это попытка посчитать национальные инновационные разработки, для чего выбрано количество патентов на душу народонаселения – своего рода характеристика инженерной эффективности («выхлоп» от кэша и людей, вложенных в R&D). И вот на первое место вырываются США, за которыми оказываются Япония, Швейцария, Финляндия и Израиль. Швеция, Германия, Канада, Дания и полусуверенный Гонконг замыкают десятку лидеров. Индия занимает 26-е место, Россия – 34-е, Бразилия — 41-е. Достоверная информация по Китаю, довольно свободно трактующему международные положения относительно защиты интеллектуальной собственности, доступны не были, что, возможно, только к лучшему. Как однажды заявил представитель одного из британских кластеров инновационного развития, приехавший поучать русское предпринимательское сообщество: «Если бы мы уважали каждое авторское право, мы бы не запустили половину наших технологических бизнесов». К сожалению, среди современных джентльменов доминируют исключительно циничные парадигмы, особенно если эти джентльмены китайские, – никакой элегантности, только бизнес. Но вернёмся к нашим международным оценкам:
Комбинация всех трёх числовых параметров позволила выработать конечный Глобальный Технологический Индекс – самый широкий показатель инновационной конкурентоспособности ведущих мировых держав. Финляндия («Nokia», «AngryBirds» и…), согласно этому исследованию, оказалась первой, за ней следует Япония. Третье место отдано США, четвёртое – Израилю. За ними – Швеция, Швейцария, Дания, Корея, Германия и Сингапур. Боюсь, на этом десятка лидеров закрыта. А что же Россия? 28-ая. Китай – 37, Бразилия и Индия – 48 и 49 соответственно.
Вывод из описанной пусть и весьма относительно честным индексом ситуации для России не самый приятный: в ХХ столетии наша страна в мировых войнах и революциях понесла беспрецедентные людские и материальные потери, но каждый раз более-менее восстанавливалась после этих кровавых ударов. Краткости ради обратимся к последствиям Великой Отечественной и роли науки в их преодолении: советское руководство вовремя сообразило, что неизменные локомотивы общества – это наука, адекватные меры управления ей (для времени, обстоятельств и целей — я воздержусь от оценки. Как государственный институт… авторски работало, но реальные интересы и проблемы учёных воспринимались бюрократией с отзывчивым пониманием.) и правильно выстроенное высшее образование как источник питания науки. И некоторые проблемы это позволило действительно довольно быстро решить: русские начали экспансию в космос, защитились ядерным потенциалом, стали источником около трети передовых мировых технологических разработок. В СССР доминировал подход к ресурсному обеспечению науки, отлично выраженный Хрущёвым: когда кто-то из приближенных советников-экономистов порекомендовал сократить расходы на науку, ответом стала фраза «Экономить на ученых – всё равно, что свинью стричь. Визгу много, а шерсти мало». И он, несомненно, был прав: расходы на науку в масштабах государства не очень существенны — вспомните самый большой расход — 4,4% ВВП Израиля, — и это в стране размером с Московскую область, из которой экспортировать лес, нефть, и красную икру никак не представляется возможным, а Израиль процветает. Правда, в то же советское время академик Арцимович зачем-то назвал науку «лучшим способом удовлетворения личного любопытства за государственный счёт» и финансирующие науку люди не только прислушались к этим словам, но и приняли их на вооружение. К счастью, в последнее время финансирование науки начало занимать более пристойное место в повестках дня компетентных лиц, но, к несчастью, слишком поздно. Износ основных фондов, например, в Физико-техническом институте им. А.Ф. Иоффе составляет около 80 процентов (смертельным для предприятия считается порог в 50%). По сообщению директора ЛФТИ, из 29,5 тысяч единиц оборудования износом в 100% обладают 27,5 тысячи. Это — прямое следствие того, что в российской науке на протяжении последних трёх десятилетий доминирующей статьёй бюджета была зарплата – и то, говоря деликатно, очень скромная. Словом, в отношении финансирования русской науки нам есть, над чем много работать.
Вузы для науки
Когда в прошлом веке русские инженеры вывели человечество в космос, правительство США призвало своих экспертов прояснить, каким образом отсталое, по их мнению, государство добилось мирового технологического лидерства в сложнейшей области? В представленном вскоре американскому президенту и конгрессу докладе главным выводом фигурировал доминирующий вывод о том, что русские в СССР смогли добиться более высокой подготовки специалистов, чем в западных странах. Соответственно, ответной мерой стало принятие решения о развитии высшего образования, и открывшиеся финансовые потоки спустя буквально одно десятилетие дали свои спелые плоды. В ходе последующих лет ситуация в мировом высшем образовании поменялась — и, пожалуй, не в лучшую для нас сторону.
Традиционно «большой тройкой» университетских рейтингов считают, во-первых, рейтинг британского издания «The Times Higher Education» (THE), сделанный в Шанхае старейший «Academic Ranking of World Universities» (рождён в 2003) и наконец, «World University Rankings» фирмы QS. Каждый из этих рейтингов обладает своей уникальной системой приоритетов, своей методологией и, соответственно, в результате получается своя – довольно консервативная год от года — иерархия университетов.
Поговорим о месте российских вузов в рейтинге THE, поскольку его производителям не только неизменно удаётся добиться самой звучной огласки, но также они ежегодно совершенствуют свою методологию, добиваясь всё более объективных результатов. Этот рейтинг исчисляется на основе 13 показателей, которые группируются в пять категорий: «Преподавание» (образовательная среда, вес — 30% общего балла), «Научные исследования» (объем, доход и репутация, также 30%), «Научное влияние» (цитируемость, те же 30%), «Доход от инноваций» (2,5%), «Мировое присутствие» (количество преподавателей, студентов и публикации на мировой арене, 7,5%). В этом рейтинге свои места давно имели МГУ и СПбГУ, но в самой последней версии 2013-го года МГУ оказался в группе 226-250 (разница в десятки мест в этом рейтинге не очень важна, поэтому говорят не о месте, а о четверти сотни), а СПбГУ покинул список 400 лучших вузов мира ещё в 2012. В том же 2012-ом на местах 226-250 засветился НИЯУ МИФИ (получив 100% по цитированию), но сегодня он уже покинул список 400 лучших в силу своей узкой специфики и перекочевал на 74 место в отдельный специализированный рейтинг «THEPhysical Sciences» – это список ста лучших университетов мира в области физики. В нём же наши ФизТех и МГУ разделили 63-е место с университетом Хельсинки. Также МГУ занял 61 место в рейтинге 100 лучших университетов по инжинирингу и технологиям, в который почему-то те же ФизТех и МИФИ не вошли вовсе. И к сожалению, совсем ни одного нашего вуза не оказалось в рейтинге 100 лучших по наукам о жизни, медицине, социальным и гуманитарным наукам. Возможно, причиной тому слабая интеграция нашей вузовской системы в мировую образовательную среду, которая, впрочем, наблюдается и в нашей науке. Возможно, причиной тому слабая достоверность предоставляемой вузами информации. Конечно, может быть, причиной тому – ошибки в методологии создания рейтинга, но я почему-то склоняюсь к версии того, что наши вузы, а равно и школы, которые поставляют вузам абитуриентов, действительно необходимо форсированно развивать.
Получается, рейтинг даже ведущих вузов России в мировом образовательном пространстве невелик. Притом производители рейтингов каждый раз находят информационные поводы, позволяющие выпустить очередную версию их продукта с максимальной солидностью и шумихой. В сопроводительных материалах содержится куча материалов для медийной спекуляции, а сам рейтинг THE в печатном виде является красочным глянцевым изданием формата А4 на 64 страницах. К чему это приводит с точки зрения репутации государства? Не только к тому, что одним из критериев признания качества документов, выдаваемых зарубежной образовательной организацией, является вхождение этой организации в первые 300 позиций одного из этих рейтингов «большой тройки». Ещё, например, к тому, что когда составители рейтинга THE решили собрать «рейтинг мнений», опросив экспертов из 149 стран, про российские вузы никто и не вспомнил: посмотрите «THEReputationRatings».
Когда в прошлом веке русские инженеры вывели человечество в космос, правительство США вложило в развитие своего образовательного сектора огромные деньги, и сегодня десятка лидирующих мировых университетов почти исключительно оккупирована ими – вполне заслуженно, надо признать. Если говорить о сегодняшней ситуации в российских вузах, описанной самыми разнообразными индексами, то можно задать всего один, но очень серьёзный риторический вопрос: какое будущее ждёт страну, в которой одна из традиционно отрезанных от капитала групп населения — это те, кто учит, просвещает, разгадывает фундаментальные тайны и создаёт основу для высокотехнологичной экономики?
Куда индексы заведут
Об объективности и степени точности мировых индексов можно спорить довольно долго. О ценности индексов, описывающих чертовски сложные сферы развития стран, которые и на национальном-то уровне нормально изучить не удаётся, – тем более. Так, например, в 1972 году, едва вступив на престол, король Бутана провозгласил, что отныне для оценки развития экономики страны будет применяться показатель «национального счастья». При всей пестроте различных экономических индексов, показателей, характеризующих степень технологического прогресса, исчезающе мало, а один из них в категории «Развитие науки и технологий» даже оценивает, например, Украину на 27 позиций выше России, и такими вещами оперируют наши потенциальные зарубежные партнёры. Эти индексы не объективная реальность, но даже смешной фаворитизм Украине участвует в формировании отношения масс к отдельным странам, являясь отличным медийным поводом помусолить, как «всё плохо у всех, кто с нами не дружит». И тогда, прочитав за завтраком свой любимый журнальчик, какой-то предприниматель не уехал расширять свой наукоёмкий бизнес в России; талантливый и редкий врач, вооружённый предрассудками, не нашёл русскую жену и не переехал к нам, а отличный инженер, увлекаемый жаждой профессиональных путешествий, не посетил Россию и не влюбился в неё навсегда.
И тогда происходит вот что: поскольку научные работы университетов приносят миллиарды долларов, эти деньги – упущенная прибыль в нашем бюджете. За счёт обучения иностранных студентов университеты-лидеры образовательного рынка (а это, безусловно, англосаксонский сегмент — США и Англия, — а также Германия и Франция) пополняют свои бюджеты на миллиарды национальных валют. Конкретизирую: научные разработки только университетов Бостона являются не только гарантом их лидерства в мире и источником десятков инновационных продуктов, но и приносят бюджету в виде одних только налогов до 10 миллиардов долларов ежегодно.
Может быть, если нам так трудно даётся штурмовать мировые рейтинги, стоит хотя бы придумать пару своих глобальных индексов?
Впрочем, такая история уже была: в 2009 году был составлен мировой рейтинг по версии агентства «РейтОР», в котором МГУ оказался впереди Гарварда, Оксфорда и Кембриджа и ещё четыре российских университета попали в первую сотню. Разумеется, серьёзно подобные исчисления никто не воспринял и о них вскорости забыли. А в составляемом китайцами академическом рейтинге ARWU лучшие четыре университета оказались только на 151-200 местах — и рейтинг жив.
Вне всяких сомнений, глобальные рейтинги являются индикаторами мирового образовательного рынка, инструментами влияния и конкуренции, которыми российские вузы ещё не вполне владеют. Поэтому указом Президента России от 07.05.2013 №599 поставлена задача по вхождению к 2020 году не менее пяти российских высших школ в первую сотню мировых рейтингов университетов. Выполнение этого акта предполагает развитие деятельности в отношении традиционных для оценки отдельных учёных критериев: высокой публикационной активности и её не менее высокой цитируемости в мировых научных журналах. Были выделены значительные средства на развитие научно-исследовательской деятельности университетов, публикационной активности и её, повторюсь, цитируемости… Это всё правильно и прекрасно. Только вот университетам надо не за рейтингами бежать (вспомните историю МИФИ в THE как краткое руководство), а, например, основные фонды обновить – и найти подходящих абитуриентов из качественных школ для работы с этим современным оборудованием, да мало ли проблем у вузов.
Индексы же, в конечном итоге, можем и свои составить.
