Ранее:
В 1780 году английское армейское руководство сделало все, чтобы проиграть войну в колониях. Благодаря совершенно некомпетентным и глупым приказам главнокомандующего английскими войсками в Америке генерал-майора Генри Клинтона (ко всему прочему умудрившемуся разругаться с адмиралом Мэриотом Абернотом и лишиться в переломный момент поддержки своего флота) часть британской армии была прижата к морю и окружена в районе Йорктауна.
На вопрос, почему так случилось, ответить сложно. Сам командующий британскими силами на юге Чарльз Корнуоллис считал, что надо двигаться с юга на север, завоевывая штат за штатом, навстречу британским войскам из Канады. В известной мере ему это удалось: военачальник в Вирджинию и начал успешное наступление, причем американский корпус де Лафайета не смог оказать ему значимого сопротивления.
Клинтон, увидевший в действиях Корнуоллиса признаки самостоятельности, в ряде язвительных депеш сообщил, что командует всеми силами он, Клинтон, а не Корнуоллис, поэтому задача последнего — воевать как прикажут, а не как хочется. Корнуоллис скрепя сердце откатился к Йорктауну (городок в Вирджинии в устье Чесапикского залива), где был заблокирован Континентальной армией Вашингтона и французскими «отпускниками» Рошамбо. В результате британские войска оказались разъединены, и ни на севере, ни на юге сил для решающего удара у них не нашлось.
Творец английского поражения в войне за Независимость — генерал-майор Генри Клинтон
Корнуоллиса мог выручить только Королевский Флот. Меж тем в августе к Чесапикскому заливу прибыла французская эскадра де Грасса (28 линейных кораблей), которая замкнула блокаду с моря. Англичане имели у Йорктауна только два фрегата, которые не могли соперничать с таким соединением, поднялись вглубь залива и были там заблокированы.
Тем временем эскадра контр-адмирала Грейвза занималась откровенной дурью — то ловила французские корабли, доставлявшие оплату и снаряжение Континентальной армии, то пыталась поймать второстепенные конвои. Лишь 31 августа Грейвз вывел корабли за пределы нью-йоркской гавани. К Чесапикскому заливу английские 19 кораблей шли медленно, тяжело, имея некомплект экипажей и получая повреждения.
5 сентября в 9.30 утра оба флота заметили друг друга. В 11.30 французы вышли из бухты навстречу британской эскадре, оставив четыре своих корабля с неполными экипажами для блокады залива. Примерно к 13.00 оба флота двигались навстречу друг другу и их курсы должны были пересечься на Срединной Мели (Middle Ground), причем французы шли мористей и легко могли обогнуть отмель. Поэтому Грейвз проследовал вперед и дал приказ повернуть оверштаг, при этом его авангард (под командованием агрессивного и умелого контр-адмирала Худа) стал арьергардом, а вот замыкающие корабли осторожного и посредственного Дрейка теперь шли в голове эскадры. Обе линии сближались по касательной, идя на восток при северо-северо-восточном ветре, отдаляясь от Чесапикского залива. При этом их авангарды оказались на пушечном выстреле друг от друга, а расстояние между центром и замыкающими было слишком велико для прицельной стрельбы. Французы в этой ситуации имели преимущество — они были под ветром, их борта, обращенные к противнику, были приподняты, и они могли вести огонь из тяжелых пушек нижних палуб (36-фунтовых). У англичан же наличествовала обратная ситуация — их порты на нижних деках оставались закрыты, поскольку корабли были наклонены к воде, и они могли стрелять только 24- и 18-фунтовыми пушками средней палубы.
Грейвз усугубил эту ситуацию, одновременно подняв два противоречащих друг другу сигнала — «Выстроить линию!» и «Вступать в бой по способности!», что привело к замешательству среди командиров кораблей, и часть его эскадры вступила в бой слишком поздно.
Чесапикское сражение, 5 сентября 1781 г.
В 16.00 в сражение вступили авангарды противоборствующих сторон. Поскольку французские борта, как мы уже говорили, были наклонены вверх относительно британцев, их огонь в основном поражал верхние палубы и рангоут англичан; у Грейвза же борта, обращенные к лягушатникам, смотрели в воду, поэтому его корабли вели огонь по корпусам противника. Бой длился примерно час. Французы смогли выбить из линии два британских корабля — «Шрусбери» и «Интрепид», какое-то время четыре французских корабля Бугенвиля вели бой с семью или восемью британскими, у мсье были сильно повреждены «Огюст» и «Диадем», однако в решающую фазу бой так и не перешел.
Авангард британцев вырвался вперед относительно французов, и Грейвз имел два варианта — поворачивая фордевинд, он мог обогнуть французскую линию и начать бой под ветром, стреляя с неповрежденных бортов. Повернув оверштаг, он сохранял наветренное положение, но отдалялся от французской линии, и мог сблизиться для нового боя, возможно в более выгодной ситуации. Однако Грейвз избрал третий путь — он продолжил движение прямо, и это было понято его капитанами как выход из боя. Данное решение британского адмирала позже побудило Бугенвиля язвительно написать, что «они вели стрельбу издали только затем, чтобы потом отчитаться, что тоже воевали».
Тактически Чесапикское сражение считалось ничьей, но стратегически проиграли англичане. 11 сентября еще одна французская эскадра — де Барраса — соединилась с де Грассом, а Грейвз был вынужден затопить текущий как решето «Террибл» и взять курс на Нью-Йорк, где кинул якорь 20 сентября.
Король Георг III, узнав о поражении при Чесапике, написал в своем дневнике: «в этот день мы перестали быть империей». Самое смешное, что выиграй англичане бой у де Грасса — американо-французская оборона посыпалась бы как карточный домик. Между французскими и американскими генералами вовсю шла грызня: и Вашингтон, и Рошамбо считали, что восстание обречено на поражение, Вашингтон был готов отдать почти все южные штаты, Вирджинию, часть Мэриленда и штата Нью-Йорк, а французы были готовы разорвать союз с США и вывезти на континент все свои контингенты.
Клинтон в этот момент, пытаясь исправить ситуацию, предлагал Грейвзу посадить на его корабли всю северную английскую армию и перевести ее в Чесапикский залив, где она объединилась бы с силами Корнуоллиса и навязала мятежникам решительное сражение. Но у Грейвза просто не хватило духу.
15 октября французская и американская артиллерия мощным ударом превратила в руины все фортификационные сооружения Корнуоллиса. В этот последний момент английский командующий решил попытаться перевезти свои войска на другой берег Чесапикского залива и форсированным маршем к Нью-Йорку спасти хотя бы часть армии и соединиться с Клинтоном. Однако когда первые части были загружены на лодки, в заливе начался ураган, поднялись волны, и ни о какой переправе в такой ситуации нечего было и думать. Поэтому 17 октября в ставке Вашингтона и Рошамбо появился британский адъютант с белым флагом, который молча протянул записку от Корнуоллиса. Вашингтон развернул ее и вслух прочитал:
«Сэр, я предлагаю вам приостановить боевые действия на 24 часа и назначить по два офицера от каждой из сторон… для обсуждения условий на постах в Йорке и Глостере».
Капитуляция Корнуоллиса в Йорктауне. Обратите внимание — английский генерал едет между колоннами собственно американских войск и французских «отпускников».
19 октября 1781 года армия Корнуоллиса капитулировала. Англия проиграла войну. Боевые действия шли до 1783 года, но переломить ход событий британцы уже не могли. При этом, кажется, прими британцы образ действий, предлагаемый им Екатериной II, у США не было бы будущего. В секретных посланиях в конце 1780 года английскому королю царица цинично рекомендовала: «Заключайте мир с восставшими колониями и постарайтесь их разъединить». Она прекрасно понимала, что Англия, чтобы сохранить свое положение в Новом Свете, обязательно должна вывести из орбиты войны Францию и Испанию. Но англичане были
«твердо намерены вести дела с восставшими лишь как с подданными, и потому все, что относится к ним… считается неприемлемым и противоречащим достоинству короля, основным интересам его народа и правам его короны. Похоже, что король, министерство и народ решили скорее погибнуть с оружием в руках, чем согласиться с бесчестием… Если два двора, выступающие в качестве посредников, не найдут других средств для примирения сторон, то срок начала переговоров о всеобщем мире будет еще более отодвинут».
Именно поэтому до подписания Парижского мира (апрель 1784 года) никакой реакции на присоединение Крыма от западных держав не последовало. Так, министр иностранных дел Великобритании лорд Грэнтхэм, узнавший 18 апреля 1783 года о манифесте Екатерины Великой по поводу присоединения Крыма к России, первым делом запросил, а какая реакция на манифест была у французов. Узнав, что правительство Людовика XVI выдало только невнятное мычание (французы сначала пообещали послать флот в Черное море, но их щелкнули по носу сами турки, сказав, что не пропустят французские корабли через Дарданеллы и Босфор), он произнес:
«Если Франция совершенно спокойна за турок после захвата Крыма, то почему мы должны вмешиваться? Нет никакого смысла из-за куска далекой степи начинать новую войну».
Тем не менее в Англии после глобального поражения (первого после третьей англо-голландской войны) началась «работа над ошибками». В декабре 1783 года место премьер-министра Великобритании занял 24-летний Уильям Питт Младший — абсолютный нонсенс для того времени, — в таком возрасте получить должность премьера!
Уильям Питт-младший. Самый молодой премьер-министр в истории Англии.
В отличие от нынешних правителей Украины, тогдашний премьер-министр Англии решил начать прежде всего с себя. Питт говорил очевидные вещи — война во многом проиграна из-за коррупции в государственном аппарате. Как может быть так, что налоги, собираемые в Англии, составляют 12 млн фунтов стерлингов, а выплаты только по государственному долгу — 14 млн? Как может быть, что Британия задыхается от безденежья, и в ее водах орудует без малого 40 тыс. контрабандистов, которые поставляют в страну товары нелегально и лишают государство акцизных и торговых сборов? В год страна потребляет 13 млн фунтов листового чая, но часть его поставлена контрабандно, казна только на этом продукте недосчиталась 5,5 млн фунтов стерлингов! А от продажи вина недополучено еще 2,8 млн фунтов стерлингов!
Более того, Питт решил ударить побольнее и парламентариев обеих палат. Дело в том, что депутаты и Палаты Общин, и Палаты Лордов имели право на так называемый «франкинг» — то есть получение товаров во время войны бесплатно, за счет государства. По идее разрешения на «франкинг» были именными, но депутаты быстро наладили выпуск таких бумажек без имени, куда вписывали не только своих родственников, но и друзей, знакомых, да и просто торговали такими разрешениями из-под полы. Комиссия, занимавшаяся расследованиями по «франкингу», выяснила, что родные депутаты ограбили государство на 1.7 миллиона фунтов стерлингов.
Не лучше дела обстояли в армии и во флоте. С 1776 по 1783 год во флотском бюджете более 40 миллионов фунтов стерлингов числились… «без вести пропавшими». При этом два аудитора флота стали миллионерами — их состояние на конец 1783 года (при скромной зарплате в 720 фунтов стерлингов) оценивалось в 1,6 млн фунтов у каждого. Несложный подсчет показывал, что если бы даже они полностью откладывали эту сумму, то чтобы накопить такое состояние, им бы потребовалось более двух тысяч лет!
Уильям Питт собирает деньги для выплаты внешнего долга. Карикатура 1780-х годов
В то же время Питт признал, что такое беспрецедентное развитие контрабанды имеет под собой совершенно глупую и негибкую экономическую политику государства. Гигантские пошлины, большие по размерам акцизы — все это просто заставляло большую часть торговцев уходить «в тень». Чтобы искоренить такое положение дел, пошлина на чай, к примеру, была снижена с 119 (sic!) до 12,5%, уменьшились акцизы на вест-индский ром и табак, на вино и драгметаллы, кроме того, было уменьшено количество возможных привилегий для членов королевской семьи и депутатов.
Для предотвращения воровства в вооруженных силах деньги, выделенные на армию и флот, теперь клались в банк на специальные счета и снимались под подпись комиссионеров по мере надобности. Питт более всего не хотел повторения инцидентов, когда пропадают гигантские суммы и «никто не виноват».
Во внешней политике Британии Питт также произвел большие перемены. Мысль его была проста и логична. Англия, первая страна мира на 1775 год, оказалась с началом Войны за независимость в «блестящей изоляции». На континенте никто не выступил в ее защиту, количество врагов по мере нарастания конфликта только множилось.
Отсюда первый вывод — у нас не должно быть союзов, у нас должны быть интересы.
Далее, поскольку Франция нас победила, то надо стать союзником Франции как самой сильной державы на континенте. Но не для того, чтобы быть лакеем на побегушках. Сила Франции — в ее армии, наша сила — во флоте, мы дополняем друг друга. Кроме того, королевство Людовика XVI надо привязать к себе экономически и политически, ибо тогда у французов пропадет сама мысль о войне с нами. Да и будучи в союзе с Францией англичанам будет гораздо легче противодействовать ее стремлениям по торговле с Россией и Пруссией — основными коммерческими партнерами Британии. Решение о «принципах свободной торговли» с французами стало ловушкой, призванной погубить на корню возрождающуюся французскую промышленность, завалив континент дешевыми и качественными британскими товарами (скажем прямо — Британия выплатила свои громадные долги именно за счет французов, ибо начиная с 1785 года торговый оборот между странами составлял 20 миллионов фунтов, причем сальдо было в пользу Англии, и рос год от года), а тесное англо-французское сотрудничество помогло наладить во Франции промышленный шпионаж невиданных масштабов. В парламенте Пит постоянно доказывал — политика государства не должна руководствоваться принципами обиды, главное — это получаемая выгода и развитие.
Людовик XVI и Мария-Антуанетта
Таким образом, подписав англо-французский договор 1786 года, Британия возвращалась на континент в качестве полноправного игрока. И тут же она начала играть против Франции. Но пока играла тайно.
Англия наладила гигантский реэкспорт товаров из России во Францию, и англичанам как нож по горлу были слухи о том, что Людовик XVI и Екатерина II ведут переговоры о русско-французском торговом договоре, чтобы торговать напрямую, минуя посредников (читай — минуя Англию). И, к ужасу англичан, это и происходит в 1787 году. С миссией от короля и герцога д’Эгильона в Россию едет целая делегация, куда входят и инженеры, и коммерсанты. Основная задача — заключить с русскими торговый договор, при этом французы были даже согласны пожертвовать союзом с Турцией (ибо от «больного человека Европы» проку уже мало, одни расходы). Французов прежде всего интересуют стратегические товары — дерево, медь, железо. Свои леса на строительство флотов французы повывели, пробовали начать поставки леса из США, но быстро в нем разочаровались. Французские специалисты после исследования нескольких партий неблагозвучно назвали американский дуб «древесной ватой» (по выражению адмирала Сюффрена).
Что касается меди — как раз в это время днища кораблей начали обшивать медными листами. В самой Франции меди было мало. Пробовали договориться с Испанией и Турцией, но испанские медные рудники обеспечивали лишь небольшой объем (да и самим им тоже медь нужна была), а турецкая медь оказалась ненадлежащего качества. Пробовали по старинке обивать днище корабля медными болтами с широкими шляпками, шляпка к шляпке (представляете, какой это адский и труд и какова его производительность?), но если проблему обрастания корпуса эта мера немного снимала, то вот скорость корабля не повышала, корабли с «обитым» дном двигались в два раза медленней обшитых медными листами.
Медная обшивка днища кораблей
И вот в 1787 году французский посол в России граф Сегюр выступил с идеей русско-французской торговли через Черное и Средиземное моря. Екатерина подписала торговый договор, и русская древесина, чугун, сало, кожи, ворвань и пенька потекли во Францию рекой.
Для Англии русско-французский торговый договор стал сильным ударом, а политика Британии по отношению к России начала меняться. Вот тут-то и вспомнили о присоединенном четыре года назад Крыме.
Перед тем как мы перейдем к освещению русско-британского политического кризиса и войны с Турцией и Швецией, нужно отметить вот еще что.
Как мы помним, в 1783 году министр иностранных дел Англии назвал Крым «куском степи». Именно так он и воспринимался не только Англией, но и Турцией, Францией, Австрией, Пруссией, Швецией. Эти страны думали, что русские получили большой геморрой вместе с присоединенными Крымом и Кубанью, на колонизацию которых у России уйдут долгие годы, если не десятилетия. И так, скорее всего, и было бы, если бы не деятельность Григория Александровича Потемкина.
В 1778 году закладывается русская верфь на Черном море — Херсон. В 1783 году — Севастополь. В 1786 году заложен Екатеринослав (ныне Днепропетровск). В 1787 году начал обустраиваться будущий Николаев. Всего за четыре года Потемкин превратил степной, пустынный край в бурно развивающийся регион. Каким образом? Давайте рассмотрим на примере Херсона.
План Херсонской крепости
Само строительство не вызывало затруднений: каменоломня находилась практически в самом Херсоне, по Днепру привозили лес, железо и все необходимые материалы. Лежащие в окружности города земли Потёмкин раздавал для устройства загородных домов, садов и т. п. Через два года в Херсон уже приходили корабли с грузом под русским флагом. В этом Потемкину безмерно помог Михаил Леонтьевич Фалеев. У Светлейшего вообще был дар приближать к себе талантливых людей.
Большую проблему для поставок по Днепру доставляли днепровские пороги. На одном из застолий Светлейший сказал: «А что, Фалеев, слабо расчистить днепровские пороги для проводки грузов с верховья в Херсон?» Михаил Леонтьевич не только ответил — он попытался сделать. За собственные деньги Фалеев взялся за расчистку самого опасного участка — Ненасытецкого порога. Используя сложную систему шлюзов, он через пять лет все-таки смог победить природу — в 1783 году первая барка, груженая железом, прибыла из Брянска в Херсон. Чуть позже прошла и вторая, с провиантом. Так купец I гильдии стал дворянином — восхищенный Потемкин наградил его именной золотой медалью и возвел в дворянство.
Потемкин селил в Херсоне своих крепостных, кроме того — приказал беглых из Новороссии не выдавать, а пристраивать к работам, наделяя землей. И регион начал бурно заселяться и обживаться. Возникли цветущие городки и села. Греки, сербы, болгары, бежавшие от османского владычества, организовали в Крыму и Причерноморье торговлю. В 1779 году, в мае и ноябре, были опубликованы «Жалованные грамоты христианам греческого и армянского закона, вышедшим из Крыма в Азовскую губернию на поселение». По жалованным грамотам переселенцы (греки и армяне) освобождались на 10 лет от всех государственных податей и повинностей; все их имущество перевозилось за счет казны; каждый новосел получал на новом месте 30-десятинный надел земли; неимущие «поселяне» в первый год после переселения пользовались продовольствием, семенами на посев и рабочим скотом «с возвратом за все оное в казну через 10 лет»; кроме того, государство строило для них дома; все переселенцы навсегда освобождались «от военных постов» и «дачи в войско рекрут». В общем, речь идет о «свободных экономических зонах» — точно такие же меры принял Китай 20 лет назад, чтобы превратить Шэньчжэнь, Гуанчжоу и другие деревушки в многомиллионные промышленные города. Ничего нового за 200 лет не придумали — одни и те же меры чаще всего дают один и тот же результат.
Со всех сторон устремились в Причерноморье и Крым промышленники. Иностранцы завели в Херсоне коммерческие дома и конторы: французские торговые фирмы (барона Антуана и др.), а также польские (Заблоцкого), австрийские (Фабри), русские (купца Маслянникова). Очень важную роль в расширении торговых сношений Херсона с Францией играл барон Антуан. Он отправлял русский зерновой хлеб на Корсику, в различные порты Прованса, в Ниццу, Геную и Барселону. Многие марсельские и херсонские купцы стали конкурировать с бароном Антуаном в торговле с южной Россией и Польшей через Чёрное море: в течение года прибыло 20 судов из Херсона в Марсель. Торговля велась со Смирной, Ливорно, Мессиной, Марселем и Александрией Египетской.
Крымские пейзажи
В Херсоне работало множество солдат, а кораблестроение привлекло сюда кроме того множество вольных рабочих, так что город стремительно разрастался. Съестные припасы привозились из польской и слободской Украины.
Политика России в управлении Новороссией и Крымом в правление Екатерины Великой:
1) На эти области не распространялось крепостное право. Беглые крепостные крестьяне оттуда не возвращались.
2) Свобода вероисповедания.
3) Освобождение коренного населения от воинской повинности.
4) Татарские мурзы приравнивались к российскому дворянству («Жалованная грамота дворянству»). Таким образом, Россия не вмешивалась в конфликт между местной аристократией и простым народом.
4) Право на куплю-продажу земли.
6) Льготы духовенству.
7) Свобода передвижения.
8) Польские магнаты получили земли в Новороссии, переселяли туда своих крепостных. Они селились в Одессе и Херсоне. Но общее их число было невелико. Туда переселялись и болгары, с чем связан прогресс в земледелии. При Екатерине II право переселяться в Новороссию получили русские купцы.
9) Иностранные переселенцы не платили налоги в течение пяти лет.
10) Была запланирована программа строительства городов, население переводилось на оседлый образ жизни.
11) Российской политической элите и дворянству выдавались земли со сроком на освоение. В противном случае платился штраф.
12) Туда переселялись старообрядцы.
Благодаря этим мерам край быстро колонизировался.
А в период с 2 января по 11 июля 1787 года Екатерина провела самую масштабную российскую пиар-акцию, равной которой, наверное, не было до сих пор. Речь, конечно же, идет о путешествии в Крым — императорская свита составляла около 3000 человек (32 высших сановника Империи, послы Англии, Австрии и Франции, приближённые двора, наместники, губернаторы и управляющие земель, по которым продвигался кортеж; лакеи и прочая обслуга). Императорский поезд состоял из 14 карет, 124 саней с кибитками и 40 запасных саней. Екатерина II ехала в карете на 12 персон, запряженной 40 лошадьми, где её сопровождали придворные, представители иностранных дипломатических миссий, которые были приглашены в путешествие, и прислуга.
И иностранцы своими глазами увидели, что приобрела и что сделала за четыре года на этих пустынных землях Россия. Если к Екатеринославу еще отнеслись скептически, то по поводу Херсона Иосиф II пробормотал:
«Celа а l’аir de quelque chose» («Вот это уже на что-то похоже»).
Екатерина же была более высокого мнения о том, что увидела:
«Мы с удивлением и с немалым удовольствием увидели, что здесь сотворено… Степи обещают везде изобилие… где сажают, тут принимается и растет… Прошу вспомнить, что шесть лет назад не было ничего… Крепость не в пример лучше киевской… дома мещанские таковы, что и в Петербурге не испортят ни которую улицу; казармы гораздо лучше гвардейских».
Шляхтич Грановский был еще более откровенен:
«Какое изобилие в яствах, в напитках, словом, во всем — ну, знаешь, так, что придумать нельзя, чтоб пересказать порядочно. Я тогда ходил как во сне, право, как сонный. Сам себе ни в чем не верил, щупал себя: я-ли? где я? Не мечту-ли, или не привидение-ли вижу? Н-у! Надобно правду сказать: ему — ему только одному можно такие дела делать, и когда он успел все это сделать?».
Севастопольская бухта
В Инкермане на вершине самой высокой горы соорудили специальный дворец-павильон, куда гости были приглашены отобедать. И когда все увлеклись и прекрасным видом окрестностей, и особенно обедом, по знаку Потемкина неожиданно раздвинулся занавес на одной из стен павильона: перед изумленными гостями открылась незабываемая картина — панорама Ахтиарской бухты Севастополя, на рейде которой стояли корабли Черноморского флота численностью 40 вымпелов. Вскоре раздались многочисленные пушечные выстрелы: Черноморский флот салютовал своей императрице. Счастливая Екатерина II направилась в Севастополь и здесь убедилась, насколько быстро строится новый город — база флота, продемонстрировавшего прибывшим свою мощь и выучку. На глазах у Екатерины II и многочисленных сопровождающих ее лиц корабли, открыв чрезвычайно меткий огонь, в мгновение уничтожили построенную для этих целей деревянную крепость.
Следует отметить, что переполнявший Екатерину II восторг, конечно, разделяли не все присутствующие, и реакция у них на увиденное была разной. В частности, австрийский император отметил, что в городе построено много домов, магазинов, арсенал и адмиралтейство. По мнению Иосифа II, прекрасным был и севастопольский порт, который он назвал лучшим в мире и в котором, по его мнению, могло разместиться 150 кораблей. Вместе с тем ему совсем не понравились экипажи кораблей:
«Матросы мало обучены своему делу; просто набрали две тысячи рекрут да и называли их матросами. Едва только поступив на флот, они уже лазят на мачты. Случается, некоторые ломают при этом руки и ноги… На судах и во флотском госпитале много больных, которые находятся в тяжелом положении…».
Гораздо откровеннее оказался французский посол граф Сегюр, сообщавший в Париже:
«Боюсь, как через 30 часов флаги российских кораблей могут развиваться в виду Константинополя, и знамена ее армии водрузятся на стенах его».
Потемкин и Екатерина
Понятно, что иностранцы подмечали все недочеты (тот же Сегюр писал:
«Все здесь начинается, ничто не оканчивается. Князь Потемкин часто оставлял то, что только что было начато; ни один проект не составляется солидно; ни один не исполняется до конца. В Екатеринославе мы видели начало города, который не будет обитаем, начало церкви, в которой никогда не будет службы; место, избранное для Екатеринослава, безводное; Херсон [99] окружен опасною болотистою атмосферою. В последние годы степи опустели хуже прежнего. Крым лишился двух третей своего прежнего населения. Город Кафа разорен и никогда не поднимется более. Один Севастополь — действительно великолепное место, но еще пройдет много времени, пока там будет порядочный город. Старались украсить все временно для императрицы. После отъезда ее все чудеса исчезнут. Я знаю князя Потемкина; его пьеса сыграна, занавес упал; князь займется теперь задачами или в Польше, или в Турции. Настоящая администрация, требующая постоянства, не согласуется с его характером»),
однако они четко сделали два вывода:
1) Колонизация Причерноморья и Крыма идет бешеными темпами;
2) Земли эти оказались действительно золотым ожерельем в навозной жиже. Убери навоз — и ожерелье засверкает пуще прежнего.
Таким образом «путь на пользу» (как называли путешествие Екатерины в Крым) стал прологом не только новой русско-турецкой войны, но и новой международной напряженности. Крым стал всплывать не только в вопросе русско-турецких, но и русско-шведских, русско-английских и русско-французских отношений.
Далее: война с Турцией и война со Швецией
