Успех революционных движений начала двадцатого века привел к тому, что Государь и правительство пошли на ряд уступок, в первую очередь провозгласив создание Государственной думы и даровав своим подданным модные в то время политические права.
А где политические права, там и партии, и если революционные силы уже давно сплотились в нелегальные организации, которые быстро были подогнаны под требования времени, то силам умеренно-либеральным и консервативным пришлось столкнуться с неожиданной для себя ситуацией. Старое сословное и даже социальное деление не подходило для массовой политики, купцы, промышленники и богатые мещане потеряли свою традиционную опору — необходима была партия, которая отстаивала бы их интересы на самых верхах государственной власти. Рупором буржуазии стал «Союз 17 октября».
Формирование
Во время первой революционной смуты то и дело собирались земские и городские съезды, делегаты которых обсуждали насущные политические проблемы и выдвигали свои варианты разрешения кризиса. В основном в таких мероприятиях участвовали разночинцы и интеллигенты, что безусловно накладывало свой отпечаток на принимаемые резолюции и общий ход дискуссий. «Лейтмотивом всех обсуждений, — пишет Павел Бурышкин, — была необходимость созыва народного представительства на основании четырехглассной формулы».
Уже в июле 1905 года Земский съезд показал образовавшийся разрыв между реальным земством и радикальным большинством делегатов. На него собралось более 225 представителей. Вместо обсуждения реальных проблем поднимались вопросы, в сферу его полномочий не входившие. Например, после недолгого обсуждения большинство земцев отвергло проект законосовещательной Думы, подготовленный Булыгиным. При этом сам документ попал к ним не совсем легальным путем и его обсуждение явно выходило за рамки дозволенного. Кроме этого был принят новый проект «Основных законов», который даже не обсуждали, а сразу разослали по земским управам. Любопытно, что де-факто это был базис будущей программы кадетской партии.
Не остановившись на достигнутом, Съезд 202 голосами против 8 принял «Воззвание к народу», в котором призвал бороться за народное представительство, могущее якобы «разрешить как следует все назревшие и гнетущие народную жизнь нужды». Как пишет историк В. Воронин: «Это было, по сути, предвыборное выступление будущей партии либерально-оппозиционного толка».
Сразу же после этого состоялся 5-й Съезд земцев-конституционалистов, который принял решение о создании Конституционно-демократической партии, а уже в сентябре ее программа была принята на Земском съезде. Делегаты не остановились на достигнутом и кооптировали в Бюро двух либеральных деятелей, никакого отношения к земскому делу не имеющих, Ковалевского и Милюкова. «В борьбе против всесильной до того бюрократией левое крыло земцев оторвалось от своего класса, — пишет Н. В. Савич, — идейно подчинилось влиянию городской интеллигенции, всегда далеко стоявшей от народа, его не знавшей, и вошло в состав партии кадетов». В конце концов это привело к тому, что практически все земские лидеры, за исключением Шаховского, отказались от основной деятельности и занялись партстроительством.
В конце концов большинство, состоявшее в основном из интеллигенции — так называемого «третьего элемента» — благополучно отвлеклось: «Земские собрания, — пишет Воронин, — перестали служить политической трибуной» и это дало время оставшимся в меньшинстве реальным представителям общества обдумать свою позицию и сформировать группы по интересам.
Таким образом реальной оппозицией стали представители промышленности и купечества. До классового единства им было далеко: некоторые фабриканты вообще заигрывали с ультралевыми, взять хотя бы С. Морозова, водившего дружбу с Максимом Горьким, или В. Арманда, в семье которого очень близко знали будущего вождя мирового пролетариата. В общем, близкие классы не хотели сближаться.
Все изменилось с выходом Манифеста от 17 октября. Была создана небольшая инициативная группа, по моде того времени названная центральным комитетом, в которую вошли совершенно разные люди. Там были купцы, промышленники, довольно ярким представителем которых был Эммануил Нобель, племянник небезызвестного Альфреда Нобеля, журналисты, в том числе и младший брат Петра Аркадьевича Александр Аркадьевич Столыпин, а также инженеры, дворяне, банкиры и юристы.
В активную фазу процесс формирования вошел после публикации подготовленного ЦК «Воззвания», содержавшего программные постулаты «октябризма». В этом документе торжественно заявлялось, что «новый порядок вместе с тем налагает на всех, кто искренне желает мирного обновления страны и торжества в ней порядка и законности, кто отвергает одинаково и застой, и революционные потрясения, священную обязанность… дружно сплотиться вокруг тех начал, которые провозглашены в манифесте 17 октября». Как потом заявлял А. Гучков: «Мы знаем, что единственно правильный путь — это путь центральный, путь равновесия, по которому идем мы, октябристы».
Основные положения программы Союза были достаточно лаконичны:
1. Сохранение единства Российского государства
2. Развитие и укрепление начал конституционной монархии с народным представительством, основанным на общем избирательном праве
3. Обеспечение гражданских прав
4. Неотложность созыва Государственной думы
К слову сказать, относительно первого пункта в Большой советской энциклопедии содержится такая фраза: «Октябристы выступали за сохранение единства и нераздельности Российской империи, т. е. поддерживали великодержавно-шовинистическую политику царского правительства». Прекрасная рекомендация.
В области крестьянского и рабочего вопросов октябристы предлагали следующие шаги. Мерами к подъему крестьянского благосостояния они, во-первых, считали: «регулирование мелкой земельной аренды, преобразование деятельности крестьянского поземельного банка, содействие расселению и переселению, <…> разверстание чересполосных крестьянских и помещичьих земель, <…> при недостаточности этих мер, допустимое в случаях государственной важности отчуждение части частновладельческих земель на справедливых условиях вознаграждения, устанавливаемых законодательной властью». И во-вторых, октябристы заявляли, что «Дума должна поставить себе общую задачу пересмотра, усовершенствования и расширения законодательства о рабочих», причем относили сюда «меры по обеспечению рабочих и их семей в случае болезни, инвалидности и смерти, меры к постепенному осуществлению страхования рабочих во всех видах труда, меры к ограничению рабочего времени для женщин и детей и в особо вредных для здоровья производствах».
Кроме этого программа касалась вопросов «развития и укрепления начал местного самоуправления», «народного образования»; предлагала «реформы судебную и административную», а также «меры экономические и финансовые» для стимулирования отечественного производства.
Манифест 17 октября
После публикации «Воззвания» к Союзу стали присоединяться небольшие группы и отдельные представители праволиберальных кругов Земств. Таким образом, на первом съезде партии 8 февраля 1906 года было представлено 38 губерний и 86 уездов, а к весне уже действовало более 260 отделов по всей стране. Историки Павлов и Шелохаев оценили численность организации в годы революции в 75–77 тыс. человек. Однако Союз 17 октября задумывался как «объединение всех партий центра, независимо от их второстепенных отличий и оттенков», в результате чего уставом допускалось параллельное членство в других организациях и партиях, и никакой партийной дисциплины не существовало настолько, что даже отсутствовали фиксированные членские взносы. «Мы стойкие монархисты в отношении русского государственного строя, но в нашем внутреннем партийном режиме мы неисправимые республиканцы, даже с некоторым уклоном в сторону анархизма, — сетовал Гучков. — Нам с трудом дается установить в наших рядах навыки той железной дисциплины, без которой невозможна никакая серьезная политическая работа».
Выборы
К выборам в первую Государственную думу партия подошла основательно: как раз закончилась первая фаза институционализации, октябристы стали налаживать контакты с чиновниками на местах. На этой волне было создано более 50 партийных газет, охватывающих большую часть Империи, некоторые из них выходили на немецком и даже латышском языках. «В ходе первой избирательной кампании количество октябристской литературы, распространяемой только в Петербурге, — пишет А. Штангаров, — вдвое превышало количество жителей столицы».
Обычно на октябристов вешают ярлык «чиновничьей партии», и тут есть доля правды. Правительство четко понимало, что опереться на праворадикалов оно не может, кадеты явно враждебны и вредны, с левыми партиями всё было ясно заранее, и многие высшие чиновники советовали своим подчиненным голосовать за Союз. Существует полулегенда о том, будто бы бывший Саратовский губернатор П. А. Столыпин, пользуясь своим влиянием, настоятельно рекомендовал чиновникам Саратовской губернии голосовать за умеренных либералов. Печатные издания, подконтрольные правительству, также выступили в роли трибуны, пользуясь своим привилегированным положением — в Челябинске при избрании выборщиков в Оренбургское губернское собрание единственная городская газета «Труд» с 28 марта по 8 апреля включительно призывала голосовать за кандидатов Союза 17 октября, особенно критикуя при этом программу кадетов. Что не менее важно, в день голосования агитация была законодательно запрещена, но ни одну из партий не наказали за нарушение этого правила.
Октябристы предпринимали попытки расширить свою электоральную базу за счет привлечения рабочих и крестьян. Появились даже Рабочая партия Союза 17 октября и Крестьянский союз. Однако они никогда не были массовыми, а первая организация прекратила свое существование еще в период избирательной кампании. Вскоре стало ясно: борьбу за симпатии масс Союз проиграл. И в феврале 1907 года на собрании ЦК с некоторым разочарованием и гордостью было заявлено: «Мы — господская партия».
Революционное помешательство еще царствовало в умах интеллигенции, и результаты выборов в первую Государственную думу дали неожиданный для власти, но совершенно предсказуемый итог — победили кадеты, заняв 161 место в Парламенте. Н. Е. Врангель, отец будущего Чёрного Барона, писал о депутатах: «Я видел их, когда они съезжались к Таврическому дворцу. Какая смесь одежд и лиц! Поляки в кунтушах, восточные халаты и чалмы, священники, каких в городах не видать, дерзкие, развязные волостные писаря из разночинцев, сельские учителя, самоуверенные интеллигенты, крестьяне, удивленные сами видеть себя в роли законодателей, знакомые всему Петербургу общественные деятели-краснобаи. И при виде этих „лучших“ людей невольно сомнение закрадывалось в душу».
Октябристы же с треском провалились. Создав за короткий срок масштабную структуру, немногим уступавшую Партии народной свободы, собрав более 70 тыс. человек, они смогли провести только 13 депутатов. Это был полный провал. Гучков и многие другие лидеры партии не смогли даже пройти в первый созыв, что подорвало позиции и так небольшой группы. Из-за своей малочисленности в первой Государственной думе октябристы не имели никакого значимого влияния на принятие решений, и только изредка пытались возразить левым пропагандистам.
Радикальная позиция большинства, хамский адрес, принятый в ответ на приветствие Императора Николая II и полная недееспособность кадетского большинства предопределили судьбу Парламента — 9 июля 1906 года Дума была распущена, а октябристам выпал второй шанс. Из-за «Выборгского воззвания» многие видные кадетские деятели были лишены права участвовать в будущих выборах, на другие оппозиционные партии усилилось полицейское и административное давление. Как пишет Бартенев в «опочецких» воспоминаниях: «По мере того, как разгорался конфликт с правительством, среди крестьян подымались разговоры о поддержке Думы. „Если Думу разгонят, то вся Россия взбунтуется, — говорили многие из мужиков. — Мы тогда податей платить перестанем и в солдаты не пойдем“. Податей, т. е., главным образом, земских сборов, они и так не платили, но водку пили, как никогда». Но несмотря на грозные слова, Россия осталась равнодушна.
К этому времени П. А. Столыпин становится председателем Совета Министров и начинает активно бороться с проявлениями революции. Сенат уточняет законы ради исключения некоторых электоральных групп и ужесточения избирательных правил. Новый премьер сперва хотел привлечь к себе в правительство популярных общественных деятелей и даже приглашал Гучкова занять какой-нибудь пост, однако тот, как и другие представители политического бомонда, отказался. Был сформирован чисто бюрократический состав.
После взрыва на Аптекарском острове Столыпин форсирует принятие чрезвычайного закона о военно-полевых судах. Общество, порядком уставшее от кровавого террора, неожиданно встает на сторону премьера. Однако партии не торопятся присоединиться к народному порыву и по большей части резко отрицательно высказываются о новых мерах. Исключением становятся октябристы — Гучков в своей статье от 27 августа 1906 года писал: «При нашем расшатанном строе мы нуждаемся в твердой и решительной политике правительства».
Этот патриотический и вполне честный порыв был расценен многими либеральными деятелями как предательство идеалов свободы, и даже некоторые октябристы поспешили отстраниться от своего лидера. Такие видные деятели, стоявшие у истоков Союза, как Шипов, Стахович и Гейден даже вышли из партии и на основе фракции «мирного обновления» создали одноименную партию. Позже к ним присоединился ряд правых кадетов. Это был первый серьезный раскол, пошатнувший доверие общества к октябристам.
Предвыборная гонка началась. Правительство отказало в регистрации всем партиям левее октябристов. Столыпин, и ранее симпатизировавший партии Гучкова, окончательно решил опереться на нее в Парламенте. Гучков был рад — он восхищался премьером, поддерживал все его начинания и приветствовал все речи. «А.И. Гучков (…) был неизменным союзником и суфлером Столыпина, советчиком его по части разной „хитрой механики“, в которой (…) А.И. был так силен, — вспоминал И.И. Тхоржеский. — Недаром граф Витте в своих воспоминаниях (…) всюду изображает Гучкова и Столыпина как двух политических Аяксов. Так оно и было довольно долгое время».
В основном ведя политическую агитацию достаточно вяло, октябристы больше рассчитывали на печать и «административный ресурс». Помимо газет, о которых было сказано выше, миллионными тиражами издавались брошюры. При этом «многие из них переиздавались и распространялись правительственными учреждениями — Синодом, Военным министерством и т.д.», — пишет А. Штангаров. Однако, как вспоминает Милюков, местные отделения октябристов также, как и кадеты, проводили предвыборные собрания для широкой аудитории, где объясняли свою программу и тактику, но делали это не слишком активно.
После достаточно напряженной предвыборной гонки «Дума народной мести», как сразу же обозвали ее кадеты, собралась на свою первую сессию. В этот раз октябристам повезло больше, они смогли провести в Парламент уже 44 своих представителя. Но надеждам правительства на спокойную работу не было суждено сбыться. По своему содержанию второй состав оказался более радикальным, чем первый. Доминирующей оказалась фракция Трудовой группы и Крестьянского союза, объединившая 104 депутата, следом шли потерявшие чуть ли не половину мест кадеты с 98 мандатами, эсдеки привели 65 человек и даже Польское коло смогло выдвинуть 46 своих представителей — и это не считая другие, более мелкие группы и фракции.
Союз 17 октября не был готов к такому раскладу. В период единственной сессии депутаты от октябристской партии старались умерить пыл своих коллег, но революционный жар молодых депутатов-эсдеков и холодный расчет кадетов не оставляли перспектив для сколько-нибудь плодотворной работы. На одном из заседаний тов. Церетели, депутат от Кутаисской губернии от социал-демократов, умудрился даже заявить: «Пока организованной силе правительства не противопоставлена организованная сила народа, исполнительная власть не сдастся, не уйдет, не подчинится власти законодательной», что, безусловно, могло быть расценено как призыв с думской трибуны к вооруженному восстанию. Но председатель Головин, кадет, отказался останавливать оратора, а лишь делал замечания правым и умеренным депутатам за возмущённые выкрики с мест.
Через 102 дня Дума была распущена, а законодательство принудительно, в обход существующих норм, изменено — произошел Третьеиюньский переворот.
Триумф
Началась третья избирательная кампания. Новое законодательство сузило электоральную базу левых, ограничило количество представителей национальных окраин, а упор был сделан на купеческие и промышленные круги — основных избирателей октябристов. Милюков в своих воспоминаниях пишет: «Но октябристы были группой, искусственно созданной при участии правительства. Даже по положению 3 июня они не могли быть избраны в достаточном количестве без обязательной поддержки».
Однако списывать успех только на изменение законодательства было бы неправильно. Лакмусовой бумажкой общественных настроений были земства, сильно поправевшие на фоне усталости от революции, террора и неурядиц. Это заметно облегчило работу партиям, призывавшим к спокойной конструктивной работе.
На этот раз октябристы получили долгожданную победу, им достались 154 места из 446 — можно было сформировать самую многочисленную фракцию. Главные соперники октябристов, кадеты, от обиды даже прозвали третью Государственную думу «помещичьей». И именно она оказалась самой работоспособной. Столыпин даже заявил, что получившееся — это «чисто русское государственное устройство, отвечающее историческим преданиям и национальному духу».
По воспоминаниям современников, кампания сопровождалась большим количеством нарушений и манипуляций: неправильно нарезанные избирательные округа, неравномерное распределение по куриям и прямое давление чиновников и полиции на избирателей. Штангаров описывает даже такой случай: «В некоторых городах власти шли на следующую хитрость. Полиция разносила бюллетени на дом избирателям. Перед их вручением городовые просили расписаться в специальной книге о получении, а затем заявляли, что занесут бюллетени завтра. Естественно, что на следующий день к избирателям никто не приходил, а доказать факт нарушения они, поставив накануне свою подпись, не могли». Кроме того, практиковался еще и такой способ: за месяц до выборов на некоторых заводах объявляли локауты, и уволенные рабочие уже не могли участвовать в выборах — не попадали под необходимый ценз.
За предыдущие неудачи октябристы отыгрались сполна.
В первые два созыва президиум Думы состоял в основном из левых депутатов и кадетов. Союз раньше не имел ни одного значимого поста, и вот, получив большинство, он смог продвинуть на все ключевые позиции своих представителей. Председателями последовательно становились Хомяков, Гучков и Родзянко, товарищами — барон Мейендорф, князь Волконский, Шидловский и Капустин. При этом только Волконский был умеренно правым, все остальные были октябристами. Сложилось коалиционное большинство с правыми и фракцией умеренно-правых. Лидер кадетов Милюков позже напишет, что «общим лозунгом, приемлемым для всей этой части думы [коалиционного большинства], оставался лозунг Гучкова: лозунг ‘национализма’ и ‘патриотизма’».
В третьей Думе действовало также около 30 комиссий, из которых восемь были постоянными. По соглашению парламентариев и по Наказу комиссии должны были иметь в своем составе представителей от всех фракций, но основное направление их деятельности все-таки регулировал президиум. Октябристам удалось провести своих представителей в председатели или товарищи председателя в 25 комиссиях, финансовая комиссия и комиссия по торговле и промышленности полностью управлялись Союзом.
Лидер фракции Гучков лично возглавил комиссию по государственной обороне. Как человек, участвовавший в нескольких военных конфликтах, в том числе в англо-бурской войне, он считал себя сведущим в военном деле — но его оппонентам это давало неиссякаемый повод для насмешек.
Деятельность Союза 17 октября в Думе носила ярко выраженный проправительственный характер, октябристы поддерживали все начинания и преобразования кабинета Столыпина, продавливая в Думе основные законопроекты, проведенные в свое время по 87-й статье. Опасаясь очередного роспуска нижней палаты, они старались ограничить внесение тех проектов, которые привели бы к «безобразным» сценам между радикальными флангами.
Но как ни старался Гучков помогать Столыпину, многие законопроекты так и остались лежать мертвым грузом до самой гибели премьера. Несмотря на это, едкий критик всех трёх дум проф. Герье очень высоко оценивал значение и эффективность третьего созыва. Он говорил, что одна из важнейших её заслуг «заключалась в том, что она прервала нелепую забастовку вновь введенного верховного законодательного учреждения и в течение пятилетия принимала самое деятельное и успешное участие в разработке целого ряда важнейших законов».
Проработав весь положенный срок, Государственная дума Российской Империи была распущена. Октябристы оказали самое положительное влияние на становление политической системы, а совместная работа правительства и думского большинства привела к экономическому росту, освоению новых земель и успокоению общества. Именно это пятилетие стало пиковым во всей русской истории.
Перед катастрофой
Новым председателем Совета Министров Император назначил министра финансов из кабинета Столыпина — Владимира Николаевича Коковцова. Коковцов (кстати, будущий граф) старался по мере сил продолжать курс своего предшественника. Известен такой случай: когда Петр Аркадьевич еще был на смертном одре, к Коковцову явились националисты, и Балашев, член Госдумы и лидер депутации, заявил, что их партия обеспокоена покушением на Столыпина, «не только как на выдающегося и благородного Государственного человека, незаменимого в настоящую минуту, но и как на человека, всем своим существом слившегося с национальной партией, проникнутого ее идеалами и оказывающего ей свое могущественное покровительство». И действительно, в последний год Кабинет оказывал больше поддержки правым и националистам, явно отодвигая октябристов в сторону.
Причиной подобного положения был конфликт, разгоревшийся между Думой, Верховным Советом и Столыпиным. Он касался вопроса о введении земства в Западном крае. Ситуация выглядела так: после того как Дума приняла законопроект, он был направлен на согласование в Верховный Совет, где группа правых, лоббирующая интересы крупных землевладельцев, с удовольствием его саботировала. Премьер-министр был разгневан подобным поведением своих коллег и решил действовать в обход сложившейся системы. Он отправился на прием к Государю и потребовал распустить Думу на несколько дней, и в этот период провести законопроект по 87-й статье. Николай ответил, что он сделает так, как просит Петр Аркадьевич, но это наверняка поссорит его с большинством в нижней палате, вообще очень ревниво относящимся к своим полномочиям и статусу. Император заметил, что было бы лучше заново вынести закон о земстве на рассмотрение и в ускоренном темпе провести его через все инстанции. Но председатель Совета Министров настаивал.
11 марта 1911 года был издан высочайший указ о перерыве в деятельности Парламента с 12 по 15 марта, и 14 числа законопроект был принят Императором.
Как и предупреждал Государь, большинство фракций Государственной думы восприняли этот жест как знак пренебрежительного отношения к себе. Гучков, бывший тогда председателем Думы, в знак протеста отказался от своей должности. На этом долгая плодотворная дружба октябристов с правительством закончилась. Союз 17 октября становился всё оппозиционнее, а правительство обратило свой взор на более лояльных националистов.
Потеряв правительственную поддержку, октябристское руководство попыталось наладить отношения со своими давними соперниками — кадетами и прогрессистами. Однако здесь начали обостряться противоречия уже внутри самой партии, «которая, — как пишут, Павлов и Шелохаев, — ко времени окончания работы III Думы оказалась на грани раскола».
Хуже того, многие региональные отделы обезлюдели, чиновники и мелкая буржуазия не желали иметь ничего общего с оппозицией и принялись массово выходить из партии: «По данным Департамента полиции, в 1912 г. В большинстве губерний отделы Союза исчезли».
Впервые в своей истории октябристы, придя на выборы, столкнулись с противодействием властей. До сих пор множественные нарушения их не касались — наоборот, были даже на руку. Теперь же многие видные деятели оказались забаллотированы, а листовки и брошюры больше не распространялись государственными институтами. Сам Гучков, лидер партии, не смог пройти в IV состав Думы.
Но несмотря на все сложности, 98 депутатов от Союза 17 октября заняли думские скамьи. Этот результат был хуже, чем в прошлый раз, однако даже он позволил сохранить за октябристами положение самой многочисленной фракции парламента. «Октябристы на этот раз проходили по большей части, — пишет С. Ольденбург, — вопреки желанию властей. Тот же самый результат, который в 1907 г. был победой правительства, оказывался в 1912 г. успехом оппозиции».
В течение первого года работы IV созыва октябристы пытались наладить позитивные отношения с правительством, начав при этом активнее требовать осуществления идей «Манифеста 17 октября». Но Кабинет Коковцова, не желая идти на поводу у либералов, окончательно порвал связь с бывшей «правительственной» партией. В результате октябристы усилили критику не только местных администраций, но и основных правительственных институтов.
В ноябре 1913 года была созвана партийная конференция, на которой основной доклад представлял Гучков. Он заявил, что «октябризм был молчаливым, но торжественным договором между исторической властью и русским обществом». Но «договор нарушен и разорван правительством, мы вынуждены защищать монархию против тех, кто является естественными защитниками монархического начала, церковь — против церковной иерархии, армию против ее вождей».
Делегаты единогласно приняли программу Гучкова и направили ее в думскую фракцию, где был поднят вопрос о переходе в оппозицию. На этот радикальный шаг согласилась лишь небольшая группа депутатов, всего 22 человека. Фракция распалась. На осколках некогда самой значимой фракции Думы сформировалось три небольшие, слабые группы: группа левых октябристов (сохранивших первоначальное название) во главе с Гучковым, группа земцев-октябристов под предводительством Родзянко и группа из 15 независимых депутатов.
Хотя формально партия просуществовала после злополучных событий еще год, невозможность повлиять на своих депутатов предрешила ее судьбу. Уже 1 июля 1915 года главный печатный орган октябристов, «Голос Москвы», перестает выходить, и одновременно перестает собираться уже совсем ничего не решавший ЦК — Союз 17 октября прекращает своё существование.
