«Разруха» — неизменный спутник Гражданской войны и первых лет советской власти. Чем только ни объясняли мистическое появление этой самой разрухи — междоусобицей, Первой мировой, происками интервентов, наследием проклятого царизма. Но Гражданская прошла не везде, и за редкими исключениями не нанесла никакого заметного ущерба хозяйству. Более того, на территориях, занятых белыми, не было ни голода, ни разрухи. Откуда она взялась у красных? Очень просто: дилетанты у власти и военный коммунизм. Плюс упорная работа новых советских экономистов из ВСНХ.
Ровно 99 лет назад, в декабрьские дни 1917 года, был создан Высший совет народного хозяйства РСФСР. Именно эта организация сосредоточила в своих руках управление экономикой и внесла самый деятельный вклад в тотальное разрушение нормальной экономической системы, основанной на купле и продаже. ВСНХ безальтернативно управлял советской экономикой в первые годы жизни молодой республики трудящихся и лишился своих широких полномочий только с началом индустриализации.
Формально главой ВСНХ был большевик Рыков, но ключевую роль в этом прекрасном ведомстве играл бывший меньшевик Ларин-Лурье — человек, которой на любой управленческой должности представлял собой абсолютное стихийное бедствие. Вот так этого персонажа описывает Пайпс:
Он может по праву считаться автором уникального в истории достижения: вряд ли кому-нибудь ещё удавалось за невероятно короткий срок в тридцать месяцев пустить под откос экономику великой державы.
Тем не менее в годы расцвета ВСНХ именно Ларин был там на первых ролях — и в конце концов сумел утомить даже Ленина. Что замечательно, экономика начала постепенно восстанавливаться, как только товарища Ларина сняли с должности.
При рождении Ларин (Лурье) получил причудливое еврейское имя Ихил-Михл. В других источниках его называют Ихаэль-Михаэл, но русифицированная версия этого имени — Михаил. Юрий Ларин — это, как нетрудно догадаться, партийный пролетарский псевдоним. Отец нашего героя, Соломон Лурье, по образованию был инженером, но по профессии — общественным раввином. Кроме того, Соломон публиковал стихи на иврите в «Русском Еврее» и других подобных изданиях. Родители Ларина развелись вскоре после его рождения, и будущий архитектор советской экономики воспитывался в семье братьев матери — известных издателей по фамилии Гранат, прославившихся своими энциклопедическими словарями.
Ларин с детства страдал от прогрессирующей мышечной атрофии, что не мешало ему заниматься революционной работой (и даже помогало — гуманные судьи не раз и не два освобождали товарища Ихил-Михла от наказания).
Большевиком Ларин не был, он примыкал к меньшевикам до самого конца, практически до революции. Экономическая программа большевиков, мягко говоря, хромала. Строго говоря, никакой экономической программы не было вовсе, и перед самой революцией Ленин поручил набросать её Ларину, совсем недавно переметнувшемуся в лагерь будущих победителей.
Почему именно Ларин удостоился такой чести? Партия большевиков — это партия журналистов-недоучек, ни одного экономиста в ней не было. Лучшие друзья рабочих смутно представляли себе, что такое экономика, и в основном опирались на священное писание Маркса-Энгельса. Среди большевиков Ларин-Лурье слыл большим интеллектуалом — эта легенда то и дело всплывает до сих пор. Никаким интеллектуалом Ларин, не кончивший даже университета и всю жизнь занимавшийся «революционной работой» в Швейцарских Альпах, конечно, не был, но зато был большим мастером возни с цифрами. Он постоянно таскал с собой огромные папки со статистическими материалами, что производило гипнотическое впечатление на гуманитариев-большевиков. Верхушка партии, включая Ленина и Троцкого, в те дни находилась под большим впечатлением от теорий о государстве-машине, утопическом общественном порядке, в котором всё идеально рассчитано, продумано, ни одного гвоздя не тратится по ошибке и ни одной секунды работы не уходит впустую. Государство грядущего виделось большевикам колоссальным заводом, люди — шестернями, выполняющими предначертанную им властью задачу.
К тому же Ларин считался специалистом по Германии. Ленин же был германофилом в высшей степени (любил, ко всему прочему, к месту и не к месту вставить в разговор немецкое словцо). Да и остальные большевики Германию считали самой передовой и прогрессивной страной, колыбелью сознательного пролетариата — до революции считалось, что именно немецкие рабочие первыми устроят революцию, и коммунизм начнёт победоносное шествие по планете из Берлина. В годы Первой мировой войны в Германии появились элементы плановой системы, экономика стала в значительной степени государственной. Этот «прусский социализм» сами немцы рассматривали как временную меру военной поры, но Ленину и большевикам так понравился принцип командно-административного управления экономикой, что партия стала считать его идеальным средством на все случаи жизни. Ларин в те времена жил в Швеции и публиковал в социалистических изданиях материалы о немецкой экономике. В частности, в своей самой известной статье военного времени Юрий-Ихил-Михл писал о прусском социализме:
Современная Германия дала миру образец централизованного руководства народным хозяйством как единой планомерно работающей машиной. Ключи от этой машины находятся в современной Германии в руках Сименса, Борзига, Гвиннера, Блейхредера — представителей крупнейших банков и крупнейших накоплений индустриального капитала в стране. Кто держит ключи от машины, тот и управляет ею по своему усмотрению; но принципиальный интерес доказательства на опыте громадной страны возможности построения такой единой машины в сложной обстановке современной культурной жизни остается и сохраняет все свое общественно-научное значение. Германское хозяйство идет к планомерно-организованному господству крупного капитала, осуществляемому кооперацией государства с крупными банками.
Идея прусского государственного капитализма увлекла Ленина, который посчитал ее переходной формой к социализму, а Ларин обеспечил себе тёплое местечко у большевиков. Он действительно умел произвести впечатление, жонглируя цифрами и размахивая кипами статистических отчетов. Ленин с работами Ларина был знаком и решил, что перед ним крупный специалист по теме, который поможет с внедрением прусской модели. За несколько недель до революции Ленин, который пока смутно представлял себе будущую систему, но уже увлекался идеей государства-машины, писал о грядущих планах:
Пролетариат сделает так, когда победит: он посадит экономистов, инженеров, агрономов и пр. под контролем рабочих организаций за выработку «плана», за проверку его, за отыскивание средств сэкономить труд централизацией.
В декабре 1917 года, через месяц после прихода большевиков к власти, появился ВСНХ — орган, который должен был сосредоточить в своих руках все нити управления экономикой. Новое ведомство получило широкие полномочия:
Задачей В. С. Н. X. является организация народного хозяйства и государственных финансов. С этой целью В. С. Н. X. вырабатывает общие нормы и план регулирования экономической жизни страны, согласует и объединяет деятельность центральных и местных регулирующих учреждений. В. С. Н. X. предоставляется право конфискации, реквизиции, секвестра, принудительного синдицирования различных отраслей промышленности и торговли и прочих мероприятий в области производства, распределения и государственных финансов.
Таким образом, именно ВСНХ должен был заниматься национализацией. Ведомством руководил президиум из трех человек, главным был председатель, но и остальные члены президиума имели очень большой аппаратный вес. Ларин вошел в состав президиума и в годы военного коммунизма де-факто руководил Советом наравне с Рыковым.
ВСНХ взял резвый старт и уже через несколько дней после своего создания запустил национализацию всех банков и частных банковских вкладов. Самые маленькие вклады (до 5000 рублей) формально не изымались, поскольку считались «трудовыми», в противовес «нетрудовым» вкладам буржуазии. Однако и на их получение большевики установили строгие ограничения, и деньги вскоре съела безудержная инфляция.
Что касается предприятий, то поначалу большевики еще пытались внедрить на некоторых фабриках систему рабочего контроля, которую обещали все социалистические партии до революции. Но от этой идеи пришлось отказаться — оказалось, что рабочие комитеты действуют в интересах рабочих, а вовсе не государства. Красные перешли к прямой национализации предприятий. В первую очередь национализировали крупные заводы и фабрики, а затем и более мелкие. К концу Гражданской войны частных предприятий в стране практически не осталось. Собственность отбирали на безвозмездной основе, без всякой компенсации владельцам.
Ларин был убежденным сторонником всеобъемлющего и разветвленного государственного регулирования. ВСНХ делился на несколько крупных отделов, каждый из которых представлял какую-нибудь отрасль: военная промышленность, топливо, сахарная промышленность. Помимо этого существовали подразделения, которые занимались исключительно статистикой. Кроме того, ВСНХ курировал деятельность всех местных советов, следя, чтобы она не выбивалась из общей программы. Это был поистине циклопический орган, со штатом, далеко превосходившим даже центральный аппарат ВЧК. К слову, ВЧК и ВСНХ яростно конкурировали — в частности, на одном из витков аппаратной интриги руководителем ВСНХ стал Феликс Дзержинский.
ВСНХ оказался одним из трёх ключевых органов власти в стране и к тому же получил огромные полномочия. Всё это породило у товарищей хозяйственников невероятные амбиции. В середине 1918 года Совет представил чрезвычайно амбициозную программу «полного использования природных богатств в России». Предлагалось немедленно заняться развитием Кузнецкого угольного бассейна, рытьем каналов в Средней Азии и полной электрификацией Петроградской промышленности.
Все бы ничего, но за окном в этот момент свирепствовала разруха — государство буквально вернулось в каменный век. Большевики не могли решить проблему с отоплением в городах, и жители Москвы и Петрограда, не подозревая о грядущей электрификации, топили мебелью, паркетом и книгами. Развитие Кузнецкого бассейна и прочие повороты сибирских рек в этом положении были всё равно что проект колонизации Луны.
Кроме того, ВСНХ решил замкнуть на себя строительство. Ларинские птенцы во главе с Павловичем предложили забрать у всех наркоматов функции строительства и передать их специальному комитету ВСНХ, который занимался бы стройкой исходя из текущих задач внутренней и международной политики. Правда, это начинание так и не удалось осуществить.
Хотя ВСНХ задумывался в первую очередь как орган планирования, планировать было нечего. К концу первого года правления большевиков экономика деградировала до первобытного уровня. Специалисты и владельцы заводов и предприятий либо погибли от эпидемий, чисток и войны, либо бежали из страны. Производственные цепочки оборвались. Красный шариат, вершиной которого был военный коммунизм с его реквизициями, привёл к тому, что нормальные товарно-денежные отношения оказались вне закона: торговля стала тягчайшим государственным преступлением. Фабрики, даже желавшие работать, не могли достать сырьё, сбыть продукцию и прокормить рабочих.
Военный коммунизм должен был преодолеть разруху, но вместо этого многократно её умножил. В конце концов функции экономического ведомства без экономики свелись к насильственному изъятию уже произведенных товаров и к их перераспределению в узком кругу. Поскольку товарно-денежные отношения отменили, все в стране стало бесплатным. Бесплатный проезд в трамвае, бесплатное электричество на час в неделю, бесплатные услуги, бесплатный труд. Рабочие вместо денег получали пайки.
Большевики создали замкнутый круг: военный коммунизм, введённый для борьбы с разрухой, укреплял её одним своим существованием. Кризис, наступивший после Февральской революции, казался теперь недостижимой нормой. Чего стоит одно только знаменитое изречение Ленина:
Крестьяне далеко не все понимают, что свободная торговля хлебом есть государственное преступление. «Я хлеб произвел, это мой продукт, и я имею право им торговать», — так рассуждает крестьянин, по привычке, по старинке. А мы говорим, что это государственное преступление.
Большевики создали огромную армию — к концу войны в РККА числилось около 5 миллионов человек, каждый из которых должен был получать повышенный паек. К ним надо добавить еще и членов семей красноармейцев. Но такую армию тяжело прокормить даже в мирное время и даже государству с развитой экономикой. Что уж говорить про РСФСР — молодая республика лежала в руинах, на которых творился совершенный бардак. Самые простые вопросы приходилось решать в ручном режиме: заставить одних рабочих добыть сырьё, передать его на фабрику, убедить других рабочих обработать полученное, потом забрать товар в ведение ВСНХ для перераспределения. За ресурсы шла драка — за вагоном какого-нибудь товара нередко приезжали сразу несколько комиссаров из разных ведомств и требовали отдать вагон именно им, потому что им нужнее. Все они были одеты в кожанки, размахивали маузерами и показывали мандаты, часто подписанные одними и теми же людьми.
Очевидно, что сильнее всего от этого страдало крестьянство. Если рабочего хотя бы иногда кормили, то крестьянин не получал совсем ничего — получалось, что он бесплатно батрачит на коммунистов, чекистов и красноармейцев. Неудивительно, что с каждым годом площадь посевов стремительно сокращалась, что в конечном счете привело к страшному голоду. Эксперименты с военным коммунизмом оказались беспрецедентно разрушительными — радикальнее большевиков были разве что красные кхмеры в Кампучии, но те просто отменили города и погнали все население бесплатно трудиться на рисовых полях.
Ларин был сторонником отмирания денег и полагал, что в идеальном обществе государство будет распределять товары так, чтобы всем всего хватило и никто не обижался. Товарища Лурье нехватка дров не волновала, его по-настоящему занимали менее прозаические вещи. Ленин еще в пору благосклонности к Ларину описывал эту его черту так:
Фантазия есть качество величайшей ценности, но у товарища Ларина ее маленький избыток. Например, я сказал бы так, что, если бы весь запас фантазии Ларина поделить поровну на всех членов РКП, тогда получилось бы очень хорошо.
Ларин любил городских и сельских сумасшедших, лжеучёных, подвальных изобретателей вечного двигателя, и с удовольствием поддерживал самые безумные их инициативы и начинания. На вечные двигатели выделялись заметные суммы из государственного бюджета. Спустя некоторое время в партии даже появился устойчивый мем «ларинское изобретение»: какой-нибудь очередной грандиозный проект — очень дорогой, очень многообещающий и совершенно бесплодный.
Революция привела не только к апокалиптическим переменам в жизни страны, но и к серьезному сдвигу в неокрепших мозгах обывателей. Все психи молодой республики выстраивались к Ларину в очередь и били себя в грудь, рассказывая, как проклятый царизм ущемлял народных гениев-самоучек. Ларин благосклонно кивал и давал добро на воплощение проектов. Об атмосфере, которая царила в ВСНХ первых лет, оставил замечательные воспоминания Семен Либерман, работавший в одном из подразделений Совета, Главлесе, и позднее бежавший из страны:
Я часто бывал в гостинице «Метрополь», где жил Ларин, и мог наблюдать деятельность этого «экономического волшебника», которому Советская Россия была обязана своими первыми радикальными хозяйственными сдвигами, включая социализацию промышленности и организацию центральных хозяйственных учреждений. Во всех его суждениях постоянно сквозило, что он считает себя одним из творцов революции. Большевизм, пришедший к власти, открыл широкое поприще для осуществления его утопий и фантазий.
В 1918-1920 гг. в квартире Ларина постоянно толпились, так сказать, маленькие Ларины, являвшиеся к нему с самыми невообразимыми предложениями и проектами.
Тысячи людей, опьяненных революционной бурей, почувствовали в себе необъятные силы и верили в то, что могут с маху, в молниеносном порядке, разрешить самые сложные хозяйственные вопросы. Изобретатели-«фантазеры» — обычное явление для всех стран, но в Европе им не дают ходу, и они заканчивают свою жизнь голодными и озлобленными «непризнанными гениями». В России же они имели доступ к главе правительства. Мало того, все эти изобретатели имели доступ к народной казне, на них ассигновывались средства и тратились деньги, а когда на опыте проверялось, что данное изобретение неосуществимо, — оно сдавалось в архив, без всякой критики и без сожаления о затраченных суммах.
Само слово «невозможно» считалось контрреволюционным, а скептики были кандидатами в тюрьму. Бумажные деньги шли потоком на ассигновки, в Европе заказывалось оборудование с уплатой до 30% за кредит и за переучет векселей… Я знаю случаи, когда советские векселя, полученные одной крупной машино-строительной фирмой в Англии, были переучтены из 33%, сроком на 2 года; как высока должна была быть цена, чтобы оставшиеся проценты могли покрыть фирме всю стоимость товара и заработок.
27 августа 1918 года, по инициативе М. Ларина, была назначена, так называемая, «диктаторская тройка» для всего лесного хозяйства. Она не была стеснена никакими законными ограничениями, нормами, частными правами. Власти полагали, что достаточно наделить одну центральную инстанцию широкими полномочиями, и она в силах будет привести лесное хозяйство в порядок.
Очень скоро оказалось, что работа «тройки» привела к ужасающим результатам. «Тройка» действовала вполне в ларинском духе. По просьбе Красина я подробно остановился на положении дела в лесном хозяйстве, на трудностях работы, на препятствиях, которые приходилось преодолевать. В частности, я обратил его внимание на те несуразности, которые Ларин старался провести в своих декретах. Красин сразу оживился, очень заинтересовался и сказал, что нужно пойти к Ленину.
Я скоро почувствовал необходимую свободу и независимость в разговоре и постепенно от специальной темы «лесозаготовки и топливо» перешел на декреты, которые Ларин пек в это время. Ленин, прерывая меня, заметил: — Конечно, мы делаем много ошибок. Революции не бывают без ошибок. На ошибках мы ведь учимся. Но мы рады, когда можем их исправить. А по существу последних мероприятий «тройки он прибавил: — Что касается этих декретов, — то мы ведь творим революцию. Наша власть, быть может, недолго просуществует, но эти декреты войдут в историю, и будущие революционеры будут на них учиться. Будут, быть может, учиться именно на тех декретах Ларина, которые вам кажутся столь нелепыми.
Ленин и Ларин нашли друг друга. Ленин был одержим революцией не только в политике, но и в науке. Ильич верил в вещи, которые показались бы странными даже авторам популярных в 90-е газет про марсианских инопланетян-дельфинов. Глобальным и поразительно нелепым проектам уделялось огромное значение — например, спасения страны некоторое время ждали от Главшишки. Суть этого донельзя идиотского начинания была проста: вместо дерева печи предлагалось топить шишками. Причём дело дошло до практической реализации.
История эта достойна того, чтобы привести её целиком:
Однажды ко мне позвонил председатель Главного Лесного Комитета Ломов и попросил меня принять и выслушать тов. Равиковича, посланного к нему Лениным. Ко мне явился человек лет 35, который начал так: Я старый большевик, по профессии дантист. А сейчас работаю на фронте. Я знаю, что судьбы революции зависят от обеспечения страны топливом, и вот я пришел к следующей идее.
У нас, в Волынской губернии, — я происхожу из Коростышева — прекрасные хвойные леса. Когда я отдыхал на даче и лежал в гамаке, сосновая шишка ударила меня по лбу. Я заинтересовался этим вопросом и, после долгого изучения, пришел к выводу, что каждая сосна дает урожай в столько-то шишек в год.
Я разработал поэтому следующий проект: объявить шишку национальным достоянием; мобилизовать все население, главным образом, детей до 12 лет и стариков от 60 до 70 лет, на сбор шишек; раздать им специальные корзины для этой цели; построить недалеко от железнодорожных центров склады, куда будут сносить шишки; каждый мобилизованный будет обязан собирать определенное количество шишек — это будет его трудовая повинность. Собранные шишки должны были поступить еще и на специальные заводы.
В заключение он заявил, что все это не фантазия и что идея эта уже осуществляется на практике через Главный Топливный Комитет, так как сам Ленин заинтересовался ею. Проект в принципе уже одобрен, и два миллиона рублей ассигновано на опыты на местах. Но так как теперь надо перейти к производству в национальном масштабе, то он обращается ко мне для разработки большого плана.
Так как я имел дело не с экзальтированным военным, а с дантистом Равиковичем, то я спокойно выразил ему свои сомнения, прибавив, однако, что передам дело в научный комитет нашего учреждения. О Равиковиче и его шишках я забыл. Но в первый же день после моего возвращения в Москву, меня вызвали на специальное заседание СТО — Совета Труда и Обороны, — где в порядке дня стоял вопрос о Главшишке.
Сущность дела сводилась к обвинениям против меня. Ведь вот уж пять месяцев как найдена формула для разрешения топливного кризиса. Она была в моих руках, но я делу не дал ходу. Таким образом, топливный кризис отчасти является следствием моей небрежности, а то, пожалуй, и недобросовестности. За это я должен отвечать. Представитель ВЧК торжествующе поглядывал на меня.
Не успел я закончить свои объяснения общего характера, как вдруг представитель ВЧК — молодой парень, заведывавший наблюдением над лесными органами производства со стороны экономического отдела ВЧК — поднялся, точно «некто в сером», раскрыл большое досье и, устремив свой взор на меня, стал излагать свои обвинения. Оказалось, что со времени моей встречи с «изобретателем» Равиковичем, последнему удалось добиться ассигновки в несколько миллионов рублей для своих экспериментов.
Желая доказать на деле, что его идея спасения страны шишкой вполне реальна, он по своей инициативе перевез из Витебского района на линию Волга-Москва один из бездействовавших маслобойных заводов. Однако, к большому огорчению Равиковича, ему никак не удавалось получить на завод хотя бы один поезд с шишками. Причина была простая: паровоз поглощал в пути весь груз этого топлива, и поезд приходил на завод пустым! Но… в этом была усмотрена чья-то злодейская цель саботажа. ВЧК начала расследование… И вот этот грозный молодой следователь обратился ко мне с вопросом: По чьей же это злой воле ни один поезд еще не дошел до места назначения с полным грузом шишек.
Затем Ксандров (Председатель Главтоплива) стал доказывать, что буржуазная Европа нам не указ, что мы должны идти вперед собственными путями и т. д. Ленин потребовал от меня объяснений по существу. Я указал тогда, что, в то время как большинство хвойных лесов России находятся на севере и в Сибири, маслобойно-прессовальные заводы находятся в безлесных районах. Необходимо будет возить поезда с шишками на огромные расстояния, и на провоз уйдет втрое-вдесятеро больше топлива, чем то, которое получится от шишек. Кроме того, постройка складов, заготовка корзин для населения и т. д. — все это потребует больше расходов и энергии, чем обычная рубка леса.
В итоге идея заглохла, потому что проще (вот удивительно!) оказалось рубить лес, чем мобилизовывать граждан молодой советской республики на сбор шишек, однако потраченных денег было уже не вернуть.
Ларин оказывал протекцию и другому непризнанному гению, доктору Игнатию Казакову. Казаков придумал новый метод лечения всех болезней на свете, «лизатотерапию». Благодаря опеке Ларина он начал лечить от импотенции высокопоставленных номенклатурных деятелей. Метод лечения выглядел просто — надо было пить мочу беременных женщин. Неизвестно, сколько партийных бонз товарищ Казаков опоил мочой, но в скором времени он уже имел свой собственный НИИ, находившийся на особом счету. На смену моче пришли продукты гидролиза животных органов. Казаков даже пытался вылечить Сталина от псориаза, но, судя по всему, не очень успешно: доктора расстреляли в 1938 году, а лизатотерапию запретили за ненаучность методов.
Что ещё смешнее, там, где денег действительно жалеть было нельзя, Ларин начинал жадничать. Например, в 1918 году ВСНХ практически свернул всю имевшуюся авиационную промышленность (как «буржуазное излишество»). И это при том, что авиация в те годы была передовой областью, космической отраслью своего времени. ВСНХ за несколько лет вывел русскую авиационную промышленность под корень, оставив лишь пару моторных заводов, попавших к тому же в последнюю категорию снабжения.
Постепенно звезда Ларина стала тускнеть. В 1917 году Ленин смотрел на него с открытым ртом, но в начале 1920-х понял, что перед ним опасный дурак. Дошло до того, что Ленин попытался выкинуть Ларина из Госплана (Госплан отпочковался от ВСНХ), однако ЦК по старой памяти отстоял изобретателя. Ильич писал своему приятелю Кржижановскому:
Если собрать все проекты тов. Ларина и выбрать из них хорошие проекты, то, наверное, пришлось бы определять их в десятитысячных долях. Опасность от него величайшая, ибо этот человек по своему характеру срывает всякую работу, захватывает власть, опрокидывает всех председателей, разгоняет спецов, выступает (без тени права на сие) от имени «партии» и т. д. На вас ложится тяжелая задача подчинить, дисциплинировать, умерить Ларина. Помните: как только он «начнет» вырываться из рамок, бегите ко мне (или шлите мне письмо). Иначе Ларин опрокинет всю Общеплановую Комиссию.
Одновременно Ильич телеграфировал в ВСНХ:
Запретить Ларину прожектерствовать. Рыкову сделать предостережение: укротите Ларина, а то Вам влетит.
В итоге Ларина оставили в Госплане, но он уже не входил в первую десятку самых влиятельных людей страны, как это было во времена военного коммунизма.
Хотя товарищ Лурье и лишился прежнего положения, у него появилась новая идея-фикс. Теперь он увлекся идеей еврейской колонизации Крыма, став главным лоббистом этого проекта. Проект получил одобрение на высшем партийном уровне — правда, денег на достаточно дорогое начинание не нашлось, поэтому было решено получить их у иностранных еврейских организаций, в частности, у «Джойнта». Деньги пришли, началось переселение евреев в Крым, где предполагалось устроить коллективные еврейские хозяйства. Увы, идея с самого начала была обречена на провал — и не только потому, что евреи прохладно относились к крестьянскому труду. Нарком земледелия РСФСР Смирнов неспроста резко выступал против проекта: колонизация озлобляла местных жителей, с завистью смотревших на то, как евреев обеспечивают на безвозмездной основе лучшей техникой и дают различные льготы, тогда как о местных крестьянах никто не заботился. Местным только и оставалось вздыхать: «Абрама в Крым, а Ивана — в Нарым».
Но главными противниками еврейской колонизации оказались местные власти. Дело в том, главой Крымской АССР был Вели Ибраимов — крымский татарин. Русских вполне можно было не слушать и не жалеть, но крымские татары имели совершенно другой административный вес. Колонизация им очень не нравилась — настолько, что они повадились ходить в еврейские коммуны и бить переселенцев.
Ибраимов предложил в противовес еврейским колониям создать крымско-татарские, и с этой целью организовать возвращение крымских татар, бежавших от кровавого царизма в соседние страны (в основном в Турцию). Проект отвергли, и тогда Ибраимов начал самовольно выделять земли под крымскотатарские колонии. Дошло до того, что он даже отправлял в еврейские местечки своих людей, и те агитировали местных евреев ни в коем случае не ехать в Крым. Одним говорили, что там страшный голод и людоедство, другим обещали устроить секир-башка.
Стоит отметить, что сам Ибраимов никаким большевиком не был, он был крымскотатарским националистом и до революции состоял в партии «Милли Фирка», а к большевикам примкнул только в 1918 году. В конце концов Ибраимов своим нытьем и самодеятельностью утомил товарищей в Москве, его оформили организатором убийства какого-то свидетеля по делу о бандитизме, дополнительно пришили националистический бандитизм и засорение партийного аппарата националистическими элементами (чистая правда) и расстреляли в 1928 году.
Тем не менее, чтобы не злить крымских татар, заселение Крыма евреями стали сворачивать в конце 20-х годов, и к началу 30-х программа окончательно заглохла.
К тому времени Ларин уже отошел от экономики, окончательно превратившись в теоретика. Теперь он увлекся борьбой за права евреев, одну за другой публикуя книги, статьи и брошюры о тлетворном влиянии буржуазного и контрреволюционного антисемитизма, который стал проникать даже в рабочую, студенческую и комсомольскую среду. Последние годы своей жизни отец советской экономики провел в боях с антисемитами. Он умер в 1932 году. Товарища по старой памяти похоронили в кремлевской стене, хотя никаким влиянием в последние годы он уже не пользовался. Падчерица Ларина вышла замуж за другого топового экономиста партии, Николая Бухарина. Их сын (тоже Юрий Ларин, в честь деда) стал известным советским и российским художником и умер не так давно — в 2014 году.
Ларинские эксперименты за несколько лет сравняли русскую экономику с землёй, сделав для этого больше, чем Мировая и Гражданская война вместе взятые. Безусловно, винить в развале исключительно Ларина нельзя — но он был главным и самым наглядным примером дурака-образованца, наделённого безграничными полномочиями. Военный коммунизм с его директивным распределением штанов и Главшишкой был бы смешон, если бы не убил такое множество людей. Красные своим прожектёрством довели страну до первобытного состояния и чуть не погубили сами себя — но стоило объявить НЭП, отойти от марксистских догм и разрешить чуть-чуть капитализма, как «разруха» начала отступать, экономика — расти, а угроза голода миновала.
Товарищ Лурье олицетворяет советскую власть. Большевики начали с амбициозной попытки отменить привычное устройство мира, угрожая логике расстрелом; СССР всю свою недолгую историю воевал с объективной реальностью — и в конце концов потерпел поражение.
