Ключевая идея нашего сообщества состоит в том, что настоящая Россия, историческая Россия, ее герои и ее злодеи — единственный пласт русской истории, который не только не противоречит современному Западу, но и является его органичной частью, не только его «следствием», но и его «причиной». Это отчетливо понимаешь, когда смотришь на фотографию модной порноактрисы Саши Грей (одетой) с книжкой «Экзистенциализм от Достоевского до Сартра» в руках. Для нее, пытающейся выстроить образ умной куртизанки, чтение про экзистенциализм Достоевского — это символ принадлежности к интеллектуальной страте, причем символ, общепонятный даже для аудитории поклонников порнофильмов.
Русским не надо выходить на Евромайдан, мазать себе лица краской, кричать «Мы любим ЕС! Мы европейцы! Запишите нас в Европу!». За нас на Евромайдане день и ночь стоят тысячи самых деятелей культуры, искусства и вот даже порнографии, рассматривающие классическую русскую культуру как товар элитного интеллектуального потребления, символ избранности. Примерно так же в средневековой Европе по поводу и без повода пытались везде показывать свою принадлежность к римлянам, перенимая римские имена, обычаи, законы и нравы. И для древнего римлянина, если бы он вдруг появился в этой средневековой Европе, было бы крайне странно доказывать свою полноценность людям, которые даже свои высшие титулы («кайзер») образовывали от римских («цезарь»).
Либералы, национальные меньшинства, путинцы, коммунисты и прочие странные люди пытаются уверить нас, что Россия всегда была мрачным северным колоссом, грозившим миру (а в 1917 году просто перекрасилась), и нам надо встать в один ряд с варварскими народами, налепить придурочную шапочку с ЕС-звездами и тоже на правах каких-нибудь молдаван орать «Мы — Европа! Мы — европейцы!», тогда как в реальности до 1917 года Россия была одним из мировых центров науки и культуры, притягивавшим взгляды всего мира. Никаких «вечных ужасов русской истории» не было, была страна, создавшая уникальный культурно-политический климат, в котором родилась мировая культура, до сих пор интересная миру своей сложностью и изяществом. Более того, именно классическая русская культура XIX-первой трети XX века (излишне говорить, что, например, создавший теорию монтажа Эйзенштейн был не «пролетарским кинематографистом», а сыном остзейского дворянина и дочери купца первой гильдии, с тремя иностранными языками, верховой ездой и игрой на рояле) остается своеобразной пуповиной, до сих пор связывающий нас с европейской цивилизацией и не позволяющей мутировать нам в Северный Иран.
Просто чтобы вы понимали, к какой культуре вы принадлежите: 10 лучших книг в мире по опросу 125 главных ныне живущих писателей. 4 из 10 книг написаны русскими.
Миру интересен русский дворянин Эйзенштейн и его «эмоциональный монтаж». Прыгавшая вокруг него усатая грузинская сколопендра миру не интересна, у мира этих склопонедр, от аятолл до полптов, хоть в банки соли. А вот Эйзенштейн — один. И ставя на один уровень дореволюционную культуру, культуру перворанговой европейской страны, и советский период, все гении которого существовали вопреки (Пастернак, Солженицын, Сахаров…), мы на самом деле унижаем себя. Мы показываем миру, показываем Европе, что мы не ценим себя, что мы не осознаем истинного масштаба деятелей нашей культуры и нашей истории, не понимаем своего красносоветского провинциализма, который для нас трагедия или героический миф, но для мира одинаково скучен. Андропов какой-то. Сталин. Брежнев. Таких людей просто нет в масштабах Большой Истории и Большой Культуры.
А уж отказываясь от нашей классической культуры и классической истории, мы и вовсе низводим себя до уровня примитивных дикарей, продающих американцам весь остров Манхэттэн за стеклянные бусы. До какого уровня мы себя низводим, всерьез выставляя перед тысячами телекамер это ботоксное чучело с рассказами про «на Западе уравняли добро и зло», я сказать не берусь (видите ли, примерно с таким же речами выступают в Иране и Северной Корее, причем многие десятилетия. Западному интеллектуалу, даже снимающемуся в порнофильмах, про «бездуховный Запад» слушать элементарно скучно, он эти речевки может по памяти на пяти языках пересказать). Наша классическая русская культура и классическая русская история — это в общем-то единственный наш спасательный круг, билет в число не тех, кто на Евромайдане скачет, а тех, кто сидит в жюри и скачущих оценивает.
По этой же причине никакой «многонациональной россиянской нации» с «многонациональной россиянской культурой» быть не может. Никакое «россиянство» миру не нужно, причем не из злобы, не из коварства Госдепа, а просто потому, что ну зачем нормальному европейскому человеку разбираться в самобытных напевах горных племен Северного Вьетнама? Незачем. Более того, попытка построить россиянство на русской культуре, при этом самих русских превращая во всего лишь один из 666 народов Многонациональной Федерации, называется очень просто — грабеж. Толстой — русский писатель. Достоевский — русский писатель. И если вы строите Многонациональную Россиянию, прикрываясь этими именами, то и русские в ней должны занимать первое место, как народ, давший вашей провинциальной нефтяной сатрапии мировые имена. РФ — это глупый, скучный, провинциальный северо-арабский сарай, «Бахрейн», никому не нужный без классической русской культуры и истории. Без русских — причем не с кокошниками-балалайками, а настоящих, с психологией убийцы и имперским эпосом.
И русские должны быть первым народом в России (Россия для русских, да), не только потому, что нас здесь больше всех и мы скрепляем собой Ямал с Калининградом, но и потому, что наша культура и история — единственный для России шанс не превратиться обратно в северную Польшу, какой была Россия до Петра. И все рассказы про «русский шовинизм» и «традиционные ужасы русской истории» — это попытки окончательно вытеснить нас в провинциализм, убедить нас, что мы и правда какие-то украинцы, которые должны скакать перед похмельной польско-эстонской ряхой, убеждая ее подписать гумагу о признании нас прямоходящими. Тогда как такие гумаги мы должны сами выдавать, потому что в одном Антоне Павловиче Чехове больше ума, таланта и мирового значения, чем во всей Польше, вместе взятой.
Серьезно, посмотрите на Чехова — разве это европеец? Разве у него есть соглашение об ассоциации, милостиво выданное бюрократической немецкой мышью, обогатившей за свою жизнь мир десятью тысячами печатями «Одобряю» и 500 кубометрами пердежа от кислой капусты с сосисками? Разве можем мы сравнивать дикаря Чехова, у которого-то и шенгена не было, с настоящим европейцем Ганс Франс фон Ничтожеством, получающим 3000 евро в месяц за просиживание штанов в крошечном брюссельском кьюбикле, накладывая резолюции на прошения чеченских беженцев? Нет, решительно Чехову надо нарисовать еврозвездочки во весь лоб и вывести его скакать на Евромайдан, чтобы приехавшее из Брюсселя фон Ничтожество признало Чехова равным себе!
Вот логика, в которую нас пытаются вытолкнуть, вот уровень, на который нас пытаются опустить. Скачи за европейские ценности, Чехов! Скачи за европейские ценности, Толстой! Скачи за европейские ценности, Достоевский! Потому что нельзя же представить, что русский народ-гитлер САМ ПО СЕБЕ ЕВРОПЕЙСКАЯ ЦЕННОСТЬ, вокруг которой должны скакать все эти Либералы Абрамовичи и Путинисты Магомедовичи?
Ну чего расселся? Скок давай, скок! За свободу! За демократию! За права человека! За Европу! Скок, скок! А то Бабченко с Альбац в нерукопожатные запишут, и как ты тогда жить-то будешь?
И наша задача четко обозначить, что до 1917 года мы — Первый мир, сидим в жюри и смотрим, чтобы, например, Турция права православного человека у себя соблюдала. А после 1917 года мы — такой «революционный Китай». Или «революционная Кампуччия». Или Вьетнам. Или даже Мексика — кому что больше нравится, коммунистическая дикость везде выглядит примерно одинаково. Чудовищный провал с истреблением политической, культурной, экономической и военной элиты, когда тому же гениальному Туполеву приходилось скрывать дворянское происхождение, везде в СССР рассказывая, что он потомственный полотер, происхождение из элитных слоев стало клеймом. Весь тысячелетний опыт русской политической, культурной и военной жизни был частично уничтожен, частично выведен из массового сознания (то же, впрочем, происходило в и других странах, подхвативших красную чумку, никакой русской уникальности здесь нет, процесс стандартный).
Сейчас мы из этой страшной ямы потихоньку выкарабкиваемся, происходит процесс восстановления национальной идентичности и формирования национальной элиты, которой предстоит вступить в борьбу с элитой советской, всерьез уравнивающей Бенкердорфа и Берию. И наша задача — выкарабкаться из красной ямы не инвалидом-украинцем с «тарасом» «шевченкой» подмышкой, а потом ползать в пыли по улицам Брюсселя, шипя, что никто не понимает гениальности нашего аятоллы (а кого им назначат — Гундяева, Путина или Сталина, неважно, важно — что аятолла), наша задача — вернуться и занять вот уже сто лет пустующее место в мировом совете директоров, отыграв сто лет, которые за нас жили чужие и враждебные нам люди, водрузившие на знамя красную пентаграмму.
Мы не вернем Россию, которую потеряли, но ее богатейшее наследство — наш единственный шанс не превратиться в большую Украину, со слезами счастья размазывающую по лицу крошенное печенье третьесортных брюссельских бюрократов. Русские возвращаются, но то, в какой форме мы вернемся — как старая культурная центровая нация или как молодые провинциальные полудурки с окраины мира — это в некотором роде тест на то, остались ли русские великим народом или обукраинились.
Я надеюсь, что остались. Я надеюсь, что в стране найдется 100 000 интеллектуалов, бизнесменов, интеллигентов, офицеров и профессионалов, которые в решительный период нашей истории (падение Путина) выступят как наследники 1000 лет русской истории, а не как выкидыши 91-го года.
Мир ждет возвращения русских, мир устал от советских россиян. Восточные люди крайне утомительны.
Без красной советской краски и многонационального путинского идиотничанья для Запада мы выглядим так. Как его неотъемлемая часть.
