Ранее: часть четвертая
В 1740 году в Европе скончались сразу три правителя — король Пруссии Фридрих Вильгельм I, императрица России Анна Иоанновна и император Священной Римской империи Карл VI. Со смертью последнего в империи разгорелся династический кризис. Хотя дочь Карла VI Мария Терезия и была признана наследницей императора многими правителями европейских стран и почти всеми курфюрстами согласно Прагматической Санкции 1713 года, тем не менее курфюрст Баварии Карл Альбрехт отказался признавать ее права на трон. Он поднял вопрос о старинном праве германских князей избирать императоров из своего числа. Уже несколько веков это право нарушалось, и курфюрсты механически голосовали за Габсбургов. Но к середине XVIII века стало понятно, что Карл VI не смог обеспечить единую поддержку своему роду в империи. «Теперь наступило время, — писал Вольтеру новый прусский король Фридрих II, — когда старой политической системе должно дать совершенно новое направление».
И далее началось самое интересное. После смерти прусского короля Фридриха-Вильгельма I к власти пришел Фридрих II, впоследствии прозванный Великим. Надо сказать, что еще во времена «короля-солдата» Пруссия искала способы увеличить свой политический вес и подвести под это исторический и философский базис. Исследования германских ученых XX века — Теодора Шидера и Йохана Куниша — показали, что теоретически подготовка к захвату Силезии и возвышению Пруссии велась давно. Точнее, с 1731 года, когда юный Фридрих (тогда еще наследный принц) изложил свои соображения в письме к камер-юнкеру Карлу Дубиславу фон Нацмеру. Мысль была в следующем: «Пруссия беззащитна перед лицом многочисленных соседей и рекомендовать ей сохранение status quo может только плохой государственный деятель. Для улучшения положения надо произвести выравнивание территорий Померании и Восточной Пруссии, приобретение Мекленбурга и шведской части Померании». И хотя Фриц не говорил еще о Силезии, он вынашивал, очевидно, мысль о ее захвате. В 1738 году Фридрих в «Размышлениях о настоящем состоянии политических сил Европы» настойчиво подчеркивал стремление к увеличению территории как залог политического и экономического развития Пруссии. При этом принц считал, цинично и рационально, что главное в такой политике — вписать себя в столь лелеемую Британией «систему европейского равновесия», о которой мы много писали в серии про Петра Великого. Более того, Фридрих взял русского монарха за образец, ибо тому удалось вознести Россию наверх на несколько порядков, легитимизировать свои захваты и вписать свою страну в британскую и французскую системы. Если получилось у России, то почему не получится у Пруссии?
При этом в политике и дипломатии Фридрих тонко посмеялся над ведущими державами Европы и их политическими воззрениями. Начав войну за Силезию, он среди прочего объявил, что отъем от Австрии и передача Пруссии силезских земель… установит равновесие между Францией и Англией. Красавец, что тут скажешь.
Второй мотив активной внешней политики, по мнению нового прусского короля, — это экономическая выгода. Саму Пруссию Фридрих в 1740 году называл «королевством по имени», а фактически — обычным курфюршеством. Она играла значительную роль только в Священной Римской империи и на севере Европы, будучи второстепенным европейским государством со слабыми экономическими ресурсами. Как заметил Вольтер, Фридрих был «королем пограничных полос».
Фридрих считал, что обладание новыми богатыми провинциями (а Силезия, на минуточку, это богатейшая земля Священной Римской империи, крупнейший центр полотняной промышленности в Центральной и Восточной Европе) укрепляет экономику Пруссии; этому также способствует и заключение параллельно политическим договорам выгодных торговых соглашений. Все его соображения служили одной цели — округлению владений, их интеграции и величию Дома Гогенцоллернов.
Размышления молодого принца, по сути, явились первым изложением политического кредо в духе прусского «государственного интереса». То есть Фридрих сформулировал идею использования любого благоприятного шанса и политической конъюнктуры для укрепления и расширения своего государства, фактически следуя принципам макиавеллизма, ранее им самим лицемерно осуждавшимся в известном произведении «Анти-Макиавелли» (Anti-Machiavel, ou Essai de critique sur le Prince de Machiavel).
Кстати, касательно России. Мысли молодого короля сильно перекликались с мыслями Бисмарка — Фридрих II считал Россию самым опасным соседом («Русские привержены своим обычаям и не любят иностранцев, являясь самым невежливым народом в Европе») и в то же время наилучшим возможным союзником, поэтому всегда стремился к соглашению с ней, хоть и не всегда удачно.
Итак, в декабре 1740 года прусские войска вторглись в Силезию, война за Австрийское наследство началась. При этом Фридрих II заявил свои права на силезские герцогства Лигниц, Глогау, Бриг и Егерндорф, отрыв в немецких архивах факт владения данными территориями детей маркграфа Бранденбургского в далеких 1500-х. Тогда лигницкий князь Фридрих II Пяст после смерти бригского князя Георга I Пяста наследовал права на Лигниц, Бриг и Егерсдорф в 1521 году, а герцогство Глогау просто купил за долги в 1545-м. Далее, между силезскими Пястами и Гогенцоллернами был заключен типовой для Средневековья договор, согласно которому земли Пястов отходили Бранденбургу, если их род угаснет. Дети Фридриха II Магдалена и Георг были выданы за детей маркграфа Бранденбургского Иоахима II Гектора — соответственно Иоганна-Георга и Барбару.
В результате Иоганн-Георг Бранденбургский получил права на нижнесилезские герцогства, которые были объявлены приданным Магдалены. Однако король Фридрих I Бранденбургский отказался от притязаний на силезские княжества, и тем самым, казалось, положил конец возможному casus belli между Пруссией и Австрией, которая силезские княжества под шумок «приватизировала». В немецкой литературе встречается мнение, что «когда король Фридрих I вступил на царство и сообщил министрам свое тайное обещание (по поводу отказа от Силезии), то глазам его открылись происки императорского двора. Будучи обязан сдержать свое обещание, он выполнил его с тем условием, что предоставляет своим потомкам возвратить принадлежащее им по праву в Силезии». На мой взгляд, оправдание совершенно нелогичное по самой своей сути — «я дал слово, но мои потомки могут его нарушить». Тогда уж стоило самому публично отказаться от своего слова, объяснив мотивы и причины. Больше похоже на выдумки более позднего периода в попытках прикрыть аннексию.
Понятно, что для Фридриха II вышеизложенное было всего лишь предлогом, поскольку воды с тех пор утекло много. К тому же несколько поколений курфюрстов Бранденбурга и королей Пруссии публично отказывались от прав на Силезию, но Фридрих просто хотел создать видимость законности своих действий, надеясь окончательно закрепить за собой Силезию по праву сильного.
16 декабря король вторгся в Силезию, которая была завоевана в рекордно короткие сроки — всего за две недели, исключая только крепости Бриг, Глогау и Нейссе, в которых заперлись австрийские гарнизоны. Глогау был взят во время лихой ночной атаки 9 марта 1741 года, Мария-Терезия послала для деблокады Брига и Нейссе 20-тысячную армию Рейнхарда фон Нейперга, но в тяжелой битве при Мольвице 10 апреля Фридрих смог разгромить австрияков.
Вторжение пруссаков в Силезию вызвало ответную реакцию — с молниеносной быстротой Англия, Россия, Саксония и Соединенные Провинции выступили в поддержку Австрии и Прагматической санкции. Франция же, усмотрев в австро-прусском противостоянии великолепную возможность ослабить давнего врага в лице Священной Римской империи, приняла сторону Баварии, Испании и Пруссии.
Вскоре в войну вступила Бавария — ее войска (усиленные французскими «отпускниками») под командованием французского маршала Шарля-Луи Фуке де Бель-Иля (внука суперинтенданта Николя Фуке, брошенного в тюрьму при Людовике XIV) вторглись в Богемию и к ноябрю 1741 года дошли до Праги, которую и взяли в конце ноября. 9 декабря богемские представители в торжественной обстановке в соборе Святого Витта признали Карла-Альбрехта Баварского императором Священной Римской империи Карлом VII и присягнули ему на верность.
Австрияки, разрываясь меж двух фронтов, стягивали войска из Италии и Венгрии, тем более что баварцы и французы уже взяли Брюнн и уверено двигались к Вене. 28-тысячная австрийская армия Карла Лотарингского двигалась из Моравии к Праге, но у чешского Котузица (Хотузице) была встречена 23-тысячным корпусом пруссаков, которые в упорном бою победили и обратили в бегство врага. Хотя пруссаки потеряли около 3000 человек, потери австрияков оценивались в два раза больше. После Котузица с Фридрихом II при посредничестве Англии было заключено перемирие, а 28 июля 1742 года — мир, согласно которому Пруссия получала Силезию и Глац. Фридрих получил желаемое, теперь он мог выйти из войны и спокойно понаблюдать со стороны за очередной германской заварухой. Ну а Мария-Терезия могла теперь срочно перекинуть войска из Силезии в Богемию.
Баварцев и французов под командованием французского герцога де Брольи оттеснили к Влтаве, но штурм Праги оказался неудачным, столица Богемии осталась за баварско-французскими войсками. По идее это событие должно было стать крушением Австрийской империи, однако помогла Марии-Терезии свара между французами и баварцами, командующие которых просто разругались между собой. Теперь отряды Брольи действовали отдельно от баварской армии Секендорфа. В результате имперцы получили редкую возможность бить своих врагов по частям.
Австрийцы, угрожая Брольи превосходящими силами, постоянно заставляли его отступать. Людовик XV срочно заменил командующего на престарелого маршала Ноаля, тогда как к австрийцам присоединились англо-ганноверские войска (16 000 штыков) сэра Джона Дарлимпла, 2-го лорда Старского — Англия вступила в войну на стороне Австрии. Произошло это из-за амбиций короля Великобритании Георга II, сильно завидовавшего военной славе своего племянника — прусского короля Фридриха II.
27 июля 1743 года под Деттингеном 45-тысячная армия Ноаля встретилась с 44-тысячной армией союзников под общим руководством короля Англии Георга II. Началось все с ошибки командующего французским левым флангом: граф де Граммон, поставленный с 23-тысячным отрядом в оборону, нарушил приказ и атаковал 9 британских и 5 австрийских полков. Союзники смогли отбить атаку, а Георг II с кавалерийскими эскадронами кинулся в контрнаступление, в результате Граммон был вынужден бежать со своих позиций (которые вряд ли смогли бы взломать союзники, выполняй граф указания Ноаля) и обнажил центр, поэтому французы спешно ушли на другую сторону Рейна. Потери французской армии составили 4000 человек, потери союзников — 1000 солдат.
План сражения при Деттингене, 1743 г.
Началась очередная европейская война, которая (в очередной раз) подогревалась соперничеством Англии и Франции. Надо сказать, что французы в период 1717–1740 годов упустили редкую возможность — перетащить Россию на свою сторону. Дело в том, что в 1717 году в Париж приехал русский царь Петр I. Приехал, чтобы предложить Франции союз. Из книги Эрланже «Регент»:
Царь предложил регенту заменить поверженного противника России — Швецию, которая со времен Густава Адольфа выполняла роль защитника интересов Франции на севере Европы. Взамен он хотел получить субсидии, ранее предоставлявшиеся Карлу XII. Помимо Тройственного союза, заключенного в Гааге, принцу предлагался союз четырех стран, включая Австрию, который обезопасил бы его на случай резкого изменения политики Англии.
Окружение герцога Орлеанского пришло в восторг от такого проекта, который Сен-Симон рассматривал как начало франко-русского альянса.Однако Филипп, боясь вызвать подозрения Георга I, вел себя более осторожно. Обстоятельства отнюдь не требовали, чтобы Франция искала поддержку на севере, когда немецкая угроза была слишком очевидна. Вместе с тем, верный заветам Людовика XIV, регент мечтал покончить с давней враждой Бурбонов и Габсбургов.
Герцог Орлеанский, как всегда любезный и обходительный, несколько недель уходил от четкого ответа. В конце концов была достигнута договоренность о том, что Россия и Пруссия выступают гарантами Утрехтского мира, Франция выступает посредником для разрешения запутанного балтийского вопроса, и только после этого между двумя странами начнутся переговоры по экономическим вопросам. Все это было изложено в договоре, подписанном в Амстердаме Шатенефом, после чего в Россию отправился де Кампредон в качестве полномочного представителя и консул Бильярде. Так начались отношения между Россией и Францией.
Противники регента упрекали его, что он не пошел полностью навстречу предложениям Петра Великого, и тридцать лет спустя Сен-Симон именно в этом увидит исток всех неудач Франции в XVIII веке.
Понятно, что на тот момент Россия была «неизвестной величиной», но уже к 1740-м стало понятно, что на востоке появилась сильная европейская держава, с которой стоит считаться. Однако Франция не желала признавать за Россией ее территориальные приобретения, проводила политику создания против нашей страны «восточного барьера» (в виде Польши, Пруссии и Саксонии), и в результате Россия склонилась к союзу с Австрией.
Надо сказать, что Австрия на какое-то время осталась один на один со своими врагами — Англия с 1739 года вела войну с Испанией (так называемая «война из-за уха Дженкинса»), где терпела страшные поражения при Картахене и Сантъяго-де-Кубе; в России же началась очередная череда дворцовых переворотов. После смерти Анны Иоанновны в октябре 1740 года под давлением герцога Бирона императором становился сын ее племянницы Анны Леопольдовны от брака с Антоном-Ульрихом Брауншвейг-Люнебургским, трехмесячный Иван Антонович при регентстве Бирона, которого вскоре сверг фельдмаршал граф Миних, поддержанный Анной Леопольдовной и Антоном-Ульрихом. Анна Леопольдовна была провозглашена регентшей.
Наконец, в результате переворота 6 декабря 1741 года Анна Леопольдовна была свергнута, и на трон взошла дочь Петра Великого, Елизавета Петровна. Несмотря на то, что в последнем заговоре в пользу Елизаветы принимал живейшее участие французский посол де Шетарди, Франция, опасаясь вступления России в войну на стороне Австрии, смогла с помощью субсидий соблазнить Швецию на начало новой войны с Россией.
Да не покажется читателям странным, но Швеция начала войну не столько из-за субсидий, сколько из-за прекращения беспошлинного вывоза русского хлеба с 1735 года, отчего в Швеции начался голод. Согласно Ништадтскому договору, Россия обязалась отгружать Швеции определенное количество хлеба беспошлинно, если в самой России нет проблем с хлебом. В 1735 году Анна Иоанновна приостановила эту отгрузку, поскольку решила прежде всего обратить внимание на своих крестьян, которые после петровских войны жили небогато. К тому же начиналась новая русско-турецкая война и хлеб был нужен для армии.
Швеция имела альтернативные источники закупки зерна — это Польша и Ирландия, и до 1740-х как-то перебивалась. Но в 1740 году начался «Великий Мороз» (Great Frost), который отразился почти на всей Европе. Еще с 29 на 30 декабря 1739 года задул сильный восточный ветер и начался необыкновенный шторм, который принес с собой пронизывающий холод. Шторм длился в течение недели, а в январе 1740 года холод усилился, хотя снег так и не выпал. Темза и голландские каналы покрылись льдом, замерзли в устьях реки Рейн, Одер, Висла, в Санкт-Петербурге птицы замерзали на лету и падали на землю.
В Ирландии же к 7 января 1740 года промерзли до дна все реки и озера, в том числе озеро Лох-Ней (Lough Neagh), реки Лиффи, Бойн, Слэни и т. д. Сначала люди даже радовались — на замерзших прудах и озерах устраивались фейерверки, проводились банкеты и карнавалы. Некоторые, как, например, представители местного дворянства Северного Типперери, устроили праздничную жарку овец на вершине огромного 12-метрового тороса на реке Шеннон, а потом организовали дружеский матч в тогдашний хоккей (прообраз хоккея с мячом) между двумя местными командами.
Однако вскоре радость пропала. В Ирландии, особенно на юге, мягкий климат, поэтому никаких стойл для лошадей или загонов для скота не строили никогда. Животные, оказавшись на таком морозе, просто стали массово умирать. Выжили лишь некоторые породы овец, завезенных когда-то испанцами, из-за своей толстой шкуры. Поскольку в Ирландии почти нет леса, начались смерти от переохлаждения. Поэтому начали вырубать все деревья, какие только можно. Больше повезло только районам, расположенным в районах торфяных болот. Уголь на острове тогда еще не добывали. Из-за промерзания всех рек остановились водяные мельницы, и теперь превратить зерно в муку стало проблемой.
Мог бы спасти картофель, но из-за мороза он весь погиб, в том числе и семенные картофелины. Ранее такой проблемы не возникало, поэтому теплых хранилищ не было. Чаще всего ирландцы по мере необходимости выкапывали картофель из земли и ели.
Добила же Ирландию следующая зима — с 1740 на 1741 год.
Мороз стоял на Острове в течение семи недель, средняя температура колебалась между -30 и -40. В середине февраля она резко поднялась до +1…+5, однако ситуация стала еще хуже — весна оказалась бездождевой, но с постоянными ветрами. Поскольку снега зимой тоже не было, на почве начались процессы выветривания и эрозии.
Посевы пшеницы и ячменя погибли на корню. Картофеля тоже. То есть корма для домашних животных к весне не оказалось, и те животные, которые не померли зимой, сдохли весной. Началась охота на все живое — птиц, сусликов, кабанов и т. д. Однако их тоже затронул природный катаклизм — леса и поля зверь покинул.
Лондон, полностью перемерзшая Темза, декабрь 1739 г.
9 декабря 1740 года температура вдруг поднимается до +15 градусов. Начинается таяние снегов и наводнение. На следующий день — минус 10 градусов. Всё замерзло. И начал идти снег, который шел без остановок 5 дней. Глубина снежного покрова достигала 70 см. Итог — конец декабря 1740 года, голод во всей Ирландии, а также эпидемии — брюшной тиф, цинга, туберкулез (последний тогда был неизвестен, Кох исследовал эту болезнь только в 1843 году, но по всем признакам это был именно он). Примитивная медицина не могла помочь несчастным. А погода продолжала чудить: январь 1741 года — шторма со снегом и метелями, февраль-апрель — ветры и ни одного дождя. К маю от жары сгорела даже трава, и ни капельки дождя с неба — реки обмелели, а мелкие пруды и речушки вообще пересохли. И такая ситуация продолжалась до середины июня. А далее — жаркая погода и дожди, повторяющиеся через два дня на третий.
Спасли Ирландию… испанцы (с которыми Англия на тот момент воевала), проведя на Остров с ведома англичан несколько «благотворительных конвоев» с пшеницей и кукурузой из Америки. Тем не менее в Ирландии от этого природного катаклизма погибло от 310 до 380 тысяч человек из 2.5 миллионов населения.
Таким образом, в Ирландии Швеция закупать зерно в период с 1739 по 1742 год не смогла. Но, может быть, могла помочь Польша?
В Польше не было такого массового голода, как в Ирландии, но там в период с 1739 по 1742 год тоже были очень длинные зимы (длившиеся чуть ли не с сентября по май). Крестьянство сильно голодало, часто съедало даже посевные зерна, чтобы выжить. Экспорт зерна из Польши сильно упал. В России, в том числе и Прибалтике, тоже был неурожай, и на робкие обращения шведского правительства вспомнить о пунктах Ништадтского договора и разрешить беспошлинную отгрузку зерна Россия ничего не ответила. Тут самим не до жиру, быть бы живу, как писали очевидцы: «Крестьяне Орловской губернии в совершенную скудость пришли, дня по два, по три не едят, покиня дома свои, ходят по миру и питаются травою да шишками ореховыми, смешав их с мякиною».
Попытки закупить продовольствие во Франции также оказались тщетными — в зиму 1739–1740 годов там 75 дней подряд стояла минусовая температура, причем 22 дня — сильный мороз. В результате с мая 1740 года в королевстве Людовика XV начался голод. В одном Париже на грани выживания были 20 тысяч человек, толпы скелетов бродили по дорогам Франции и просили хлеба. Чтобы избежать голодных бунтов и восстаний, король поручил мсье Орри, президенту французской Ост-Индской компании, срочно доставить хлеб из Индии, пообещав выкупить его весь на корню, чтобы накормить народ.
Швеция зиму 1739 года продержалась на ранее сделанных запасах, но голод уже стучал в двери все сильнее и сильнее. В провинции Вермланд начались первые голодные смерти, голодала Финляндия. Знаменитый Карл Линней, видевший воочию голод в Швеции в 1730–40-е, именно в эти годы занялся исследованием заменителей зерна, в том числе муки из сосновой коры или из корней ароника пятнистого (Arum maculatum). Пытались даже внедрить их в промышленную эксплуатацию. Но Линней не смог донести до широких масс, что тот же ароник в свежем виде — чистый яд из-за содержания в нем сапонинов. Сапонины исчезают лишь при варке или сушке растения. Как результат — массовые отравления крестьян и горожан.
В этих условиях шведское правительство не придумало ничего умнее, чем начать войну с Россией, чтобы вернуть отторгнутые у нее Петром территории Карелии и Прибалтики. Естественно, были и другие причины, которые, может быть, были для шведского правительства гораздо весомее. Шведский посол Нолькен, зная о готовящемся перевороте в России, предлагал Елизавете свою поддержку в свержении Анны Леопольдовны в обмен на возврат Карелии и Прибалтики, которые были житницами Швеции в период 1660–1700-х годов. При этом Елизавета ничего прямо не обещала, но и не отказывалась от предложений, поселив в головах шведов надежду на благоприятный исход событий. Кроме того, не стоит скидывать со счетов и пришедшую к власти «партию шляп», настроенную резко антироссийски. Так что причин начать войну было много.
28 июля 1741 года, обвинив Россию во вмешательстве во внутренние дела Швеции и несоблюдении условий Ништадтского договора в части беспошлинного вывоза хлеба, королевство объявила войну России. На границе шведы сосредоточили два корпуса — Карла Хенрика Врангеля (3000 человек) у Вильманстранда и Хенрика Магнуса фон Будденброка (5000 человек) у Фридрисхгама. Кроме того, в Вильманстранде было до 1000 человек гарнизона. При этом, как писал Бибиков, «сей малый корпус не имел при себе ни осадной, ни даже полевой артиллерии», более того, «о заведении магазейнов никакого старания приложено не было». Шведам противостояла группировка Петра Петровича Ласси (примерно 20 тысяч человек), что уже говорит о многом. Для скандинавов при таком соотношении сил война была скорее жестом отчаянья.
В ответ Ласси с 9 полками пехоты и 14 драгунскими эскадронами начал наступление на Вильманстранд и 23 августа 1741 года просто размазал корпус Врангеля в полевом сражении, а далее осадил и взял крепость.
Чуть ранее, 11 мая 1741 года, вышел из своих баз шведский флот. Русский Балтийский флот имел в своем составе 15 линейных кораблей и 8 фрегатов, из последних боеспособными были 2 или 3. К тому же некомплект экипажей у русских составлял около 40%. Тем не менее в кампанию 1741 года в море вышло 14 линейных кораблей, тогда как шведы смогли выставить только 5 линкоров (76-пушечный «Ульрика Элеонора», 72-пушечный «Принс Карл Фредерик», 70-пушечный «Стокгольм», 60-пушечный «Финланд» и 42-пушечный «Фреден»), а также 4 фрегата. Только к июню шведы смогли усилить свою морскую группировку еще 5 кораблями, но это было вообще всё, что Швеция могла выставить на море против России. Командовал шведским флотом вице-адмирал Райалин, который умер в сентябре от тифа и был заменен шаутбенахтом Акселем Шёшерной. Русский флот под командованием Якова Барша в столкновениях со шведами не участвовал, занимаясь боевой подготовкой на рейде Кронштадта. Шведы же крейсировали между островом Гогланд и Финляндией. В общем, тоже воевать не торопились.
В середине августа из-за недостатка провизии на шведской эскадре вспыхнула эпидемия тифа, от которой умерло свыше 700 человек. Фактически шведские корабли стали небоеспособными. Однако ушли обратно в Карлскрону они только в октябре, при этом потеряв 34-пушечный фрегат «Сварте Орн», который разбился о камни на финском побережье.
На зиму между странами было заключено перемирие, 25 ноября (6 декабря) 1741 года в России произошел дворцовый переворот, в результате которого, как мы уже говорили, на трон взошла Елизавета, 28 февраля 1742 года русские перемирие разорвали, и война продолжилась.
Согласно российским планам, теперь вести боевые действия предполагалось вдоль побережья Финского залива с помощью галерного флота. Корабельную группировку возглавил контр-адмирал Захар Мишуков, галерную — генерал-аншеф Левашов, но русский флот продолжил бездействовать.
Что касается шведов — проблемы у них были ровно того же характера, что и у нас. Командование на суше принял Карл Эмиль Левенгаупт, который планировал выставить армию в 22800 человек. Однако Швецию сотрясал голод, и реально собрали лишь 15 тысяч штыков, что, однако, не помешало «гениальному шведскому стратегу» воевать «растопыренными пальцами», начав одновременные наступления на трех направлениях — кексгольмском, вильманстрандском и выборгском. Предсказуемо, они закончились полным провалом.
Ласси перешел в наступление и атаковал шведов у Фридрихсгама, неприятель в панике бежал к Гельсингфорсу, так и не приняв сражения. Другие русские отряды захватили Нейшлот и Тавастгус, тем самым отрезав шведам возможность отступления из Гельсингфорса и Або.
Шведское же правительство не нашло ничего лучше, чем в разгар сражений отозвать из армии Левенгаупта и Будденброка «для дачи объяснений», тем самым просто обезглавив войска. Командовать остался выходец из Франции «отпускник Людовика XV» Буске, который вместе с армией и капитулировал 24 августа 1742 года.
Если бы в этот момент удалось разгромить еще и шведский флот — победа была бы полной и окончательной. Думаю, сами шведы были не против, чтобы их всем государством взяли в плен и начали уже кормить, ибо голод сотрясал Швецию уже во всех провинциях, кроме захваченной русскими южной Финляндии (куда начались поставки хлеба для населения из России).
В кампанию 1742 года шведы при полном напряжении сил смогли выставить 15 линейных кораблей и 5 фрегатов, тогда как русские — 13 кораблей и 3 фрегата. 25 июня 1742 года флоты встретились, но Мишуков сближаться не стал. В результате два флота крейсировали друг напротив друга… две недели. Наконец, Барш, ставший младшим флагманом, не выдержал и послал Мишукову записку с требованием созыва Военного Совета и начала сближения со шведами. Мишуков ответил: «С Божьей помощью, давно пора!».
Русские стали выстраивать линию и идти к шведам, шведы отвернули и начали отход на запад. Мишуков отправил вдогонку за ними капитана Макара Баракова на корабле «Основание Благополучия», и с ним еще два корабля и три фрегата. Подойдя к утру к острову Гогланд, отряд Баранова лег в дрейф и стал дожидаться подхода основных сил, но те все не появлялись. Оставив с собой два корабля, Бараков остальные отослал на восток. Мишуков позднее объяснил, что ему помешал обойти Гогланд встречный ветер. Головин с ехидством отмечал, что Баракову ветер почему-то не мешал.
Из монографии М. А. Муравьева «Русский флот в войне со Швецией 1741–1743 годов»:
17 июля 1742 года корабль «Нептунус» захватил в районе гельсингфорских шхер два небольших шведских судна. На них нашли письма, содержание которых говорило о бедственном состоянии шведского флота. К этому времени на шведских кораблях вновь распространилась эпидемия. На «Энигхетене» уже к 30 июня было 150 больных и 5 умерших. На «Гессен-Касселе» в течение этой кампании умерли 212 человек. Капитан корабля «Фреден» с ужасом сообщал, что из-за нехватки людей «ему невозможно во время сильного ветра поворотить оверштаг с гротом».
Однако наши морские воители не отставали от шведов — у Лавенсаари мы умудрились на ровном месте потерять 32-пушечный фрегат «Гектор», который сел на мель в двух милях от Готланда. Командовавшего фрегатом князя Урусова позже оправдали, так как мель, на которую наскочил «Гектор», не была отмечена на картах.
В ночь с 9 на 10 августа оба флота опять столкнулись друг с другом, но теперь уже стали отступать русские и генерального сражения опять не состоялось. 11 августа Мишуков собрал очередной военный совет, который постановил ограничиться пребыванием на фарватере у финского берега, а пока «стараться чрез крейсеров еще осмотреть неприятеля обстоятельно». На следующий день разразилась сильная гроза, и русский флот ушел в Рогервик (ныне Палдиски), откуда днем позже перешел к Наргену. Там он и оставался до 26 сентября.
Ласси же с 11 августа требовал, чтобы Балтийский флот подошел к Гельсингфорсу для блокировки шведских войск с моря, но тот упрямо не хотел идти, оправдываясь то противным ветром, то туманом, то маловетрием. Ну а 24-го Ласси сообщил, что флот у Гельсингфорса более не нужен, ибо шведы и так капитулировали.
Надо отметить, что флот Шёшерны также фактически устранился от боевых действий и на помощь своей армии вообще не пришел.
Сводная карта русско-шведской войны 1741–1743 гг.
Что касается действий русского галерного флота. В июне смогли перекинуть в Финляндию на 44 галерах до 10 тысяч солдат в помощь Ласси, а также отогнали от Гельсингфорса шведские галеры и прамы.
Собственно, на этом военные действия на море в кампанию 1742 года и закончились, если не считать совершенно комичного и одновременно страшного происшествия 24 октября 1742 года, когда на Ревельском рейде был захвачен шведский 24-пушечный фрегат «Ульриксдаль». Оказалось, что на фрегате произошла эпидемия тифа, провизии фактически не было, экипаж заболел поголовно, и в результате поручик Густав-Адольф Брикс повел корабль к русским — в надежде, что не дадут умереть голодной смертью. Пленных офицеров посадили «в квартиры под честный арест», матросов распределили по госпиталям, а взятый корабль сразу даже не удалось осмотреть. Как сообщал Головину Барш — из-за дикой вони: «за великою духотою от болящих и от мокрого провианта невозможно приступиться, и сперва надлежит фрегат вымыть и вычистить».
Вообще период 1739-1743 годов для народонаселения Швеции оказался просто ужасным — количество смертей возросло в самой Швеции с 17.3 до 43.7 человек на 1000 в год, а в Финляндии — до 45.6 на 1000 в год. По самым скромным подсчетам, Швеция в этот период потеряла от 13 до 21 процента своего населения. В одной только провинции Вермланд потери в населении составили 12.7%.
Но вернемся к боевым действиям. 26 октября 1742 года адмирал Мишуков за пассивность был снят с должности командующего флотом и его заменил Николай Федорович Головин, однако тщетно — русский флот и в кампанию 1743 года снова не показал себя. Наши крейсировали у островов Эзель и Даго, тогда как шведская эскадра попыталась отрезать от кораблей русский гребной флот в Гельсингфорсе.
В принципе, шведы выбрали гораздо более правильную позицию, ведь было понятно, что русские хотят укрепиться на Аландских островах и начать делать набеги на Швецию, как это уже было во времена Петра Великого.
Лишь 6 июня русские парусные корабли подошли к Гангуту, где произвели перестрелку со шведами на большой дистанции (800–1000 метров). В ночь на 8 июня в ордер русской эскадры по ошибке заплыл шведский бомбардирский корабль «Тордон», но наши корабли стреляли столь плохо, что швед почти без повреждений смог вырваться и соединиться со своими. В 11 часов утра того же дня шведский адмирал Утфаль повел свою эскадру в атаку, но Головину удалось оторваться на север. Шведы продолжали преследование до вечера, а затем ушли. Пока оба корабельных флота маневрировали, галерному флоту удалось проскочить Гангут. Таким образом, корабельный флот сыграл роль приманки.
9 июня корабельный флот отбыл в Ревель и на этом его участие в войне закончилось. Что касается галерного флота — он 25 мая выдержал бой со шведами, которые неожиданно сбежали, упустив почти выигранное сражение. Манштейн в своих мемуарах объясняет, почему:
Отступление шведов удивило русских, тем более что они знали, что на другой день после сражения шведы получили в подкрепление фрегат и несколько галер, так что их флот не только равнялся русскому флоту, но еще превосходил его. Немного времени спустя узнали, что на шведов навели страх маленькие лодки русских маркитантов, которые, пользуясь попутным ветром, подняли паруса и следовали за русским флотом. Неприятели, видя, что все море покрыто парусами, вообразили, что фельдмаршал Ласси прибыл уже со своим флотом и что они поэтому были слишком слабы, чтобы отважиться на новое сражение. Кейт, осмотрев местность с того пункта, где он остановился со своими галерами, нашел позицию эту весьма выгодной; это побудило его укрепиться тут и ожидать, чтобы фельдмаршал Ласси присоединился к нему. Он велел построить семь батарей в 4 или 5 пушек каждую для защиты различных входов в гавань.
К 14 июня гребной флот сосредоточился у острова Дегеби, к востоку от Аландских островов, готовясь к десантам на территорию Швеции. Однако 17 июня было заключено предварительное перемирие. Согласно мирному договору, заключенному в Або, признавали все условия Ништадского мира 1721 года, плюс отдавали в Финляндии крепости Нейшлот, Вильманстранд и Фридрихсгам. Кроме того, шведам пришлось выполнить требование России уже избрать-таки наследного принца (ибо Фредерик I плодил только бастардов). Им должен был стать администратор Голштинии и князь-епископ Любека Адольф Фридрих, дядя будущего наследника престола России и герцога Голштинии Карла Петера Ульриха. И самое главное — Швеции разрешили беспошлинную годовую закупка зерна в России до 7000 четвертей в год (четверть, она же куль — мера веса для сыпучих тел, в то время — 7 пудов 10 фунтов или 20.09 кг).
Но голод уже повсеместно отступал от Европы, Швеция теперь могла диверсифицировать поставки злаков, покупая их и в России, и в Польше, и в Германии, и в странах Западной Европы.
А что же Англия? У британцев, схватившихся на море не на жизнь, а на смерть с Испанией, а чуть позже и Францией, дела шли не особо хорошо. Война с Испанией, представлявшаяся для Роял Неви как легкая прогулка, неожиданно оказалась довольно тяжелой. Особенно поразили англичан испанские 70-пушечники нового типа, которые оказались однозначно сильнее своих английских собратьев по классу. Так, 19 апреля 1740 года блокирующая британская эскадра в составе 70-пушечных «Леннокс», «Кент» и «Орфорд» под командованием кэптена Ковилля Мэйна обнаружила испанский 70-пушечный линейный корабль «Принсесса» (капитан дон Парло Аугустино де Гера, корабль был вооружен 24-фунтовыми, 18-фунтовыми и 8-фунтовыми орудиями, однако нес не 70, а 64 пушки, и имел экипаж в 654 человека), выглядевший из-за высокого борта и большой длины как стопушечник.
Англичане до вечера вели сосредоточенный огонь по противнику, испанец активно отвечал, а ядра англичан, казалось, не причиняли ему никакого вреда. «Леннокс» атаковал «Принсессу» с наветренного борта, «Кент» — с подветренного, а «Орфорд» вел погонными орудиями огонь по корме. К концу дня англичанам удалось сбить фок- и бизань-мачты на испанце, однако 18-фунтовые ретирадные пушки «Принсессы» в свою очередь нанесли существенные повреждения такелажу и рангоуту «Орфорда» (в частности — была отстрелена грот-стеньга), и корабль приотстал, чтобы произвести текущий ремонт.
Лишь утром присоединившийся к своим товарищам «Орфорд» смог принудить «Принсессу» к капитуляции. На этот момент испанцы потеряли 70 человек убитыми и 80 — ранеными, тогда как у британцев только 4 матроса были убиты, а 40 — ранены (в числе последних — кэптен «Кента» Даррелл). 8 мая 1740 года приз привели в Портсмут.
По результатам этого боя были проведены слушания в Адмиралтействе. Лорды недоумевали — как три 70-пушечника могли так долго принуждать к капитуляции испанский корабль такого же класса? Причем — по показаниям капитанов — испанцы стреляли довольно плохо, в актив им можно было занести только повреждения «Орфорда». В оправдание Мэйн сообщил, что испанский корабль был гораздо крупнее, чем английские суда (2400 тонн водоизмещения против 1500–1600 тонн) и имел очень высокий борт, что позволяло ему даже при волнении на море спокойно использовать пушки нижнего дека.
Осмотр приза привел к пересмотру размерений английских 70-пушечников. Теперь Адмиралтейство просило комиссионеров верфей строить корабли, похожие на испанца. Из минусов «Принсессы» отмечали малый размер пушечных портов, что хотя и защищало орудийные расчеты от картечи, позволяло вести огонь строго по траверзу.
Уже в 1741 году у нескольких 70-пушечников были увеличены высота борта и размеры (например, при тимберовке в 1743 году 70-пушечного «Нортумберленда» был сильно удлинен его корпус и увеличена высота борта). Но только в 1755 году англичане смогли построить подобные «Принсессе» корабли.
Ну а 20 февраля 1744 года в войну с Британией вступила Франция. Началось все с того, что в сражении при Тулоне арьергард английской эскадры под командованием Лестока не поддержал атаку адмирала Мэтьюса на франко-испанскую эскадру де Кура и Наварро. Центр британцев спустился на испанскую линию, первыми в бой вступили 90-пушечные «Намюр», «Мальборо» и 80-пушечный «Норфолк». Им противостояли 114-пушечный «Реал Филиппе», а также 70-пушечный «Констант» и 60-пушечные (номинально!) приватиры «Эркулес», «Подер», «Нептуно». При этом авангард англичан под командованием Роули атаковал арьергард французов и два головных испанских корабля, расположенных ближе к де Куру (поскольку авангард французов был впереди, три головных корабля Роули держали очень большую дистанцию, чтобы не дать обойти дивизион остальным французским кораблям), Мэтьюс — центр Наварро (5 линкоров), а Лесток должен был атаковать оставшихся испанцев.
Схема сражения при Тулоне, 1744 г. Нажмите для увеличения
Мэтьюс достаточно быстро сблизился с Наварро. По воспоминаниям очевидцев, сражение велось практически вплотную, корабли касались реями друг друга. Первым открыл огонь по «Эркулесу» (мателоту «Реал Филиппе») «Мальборо», однако его встретил не менее плотный огонь. Даже 32-фунтовые ядра «Мальборо» и «Намюра» в близком бою не могли пробить 37-дюймовые (94 сантиметра в толщину) борта испанского флагмана. Вокруг Мэтьюса было убито 8 человек, шканцы «Намюра» были залиты кровью, кэптену «Намюра» Расселу оторвало руку ядром.
«Мальборо», выбив из линии «Эркулес», смог прорезать линию противника, однако при этом он получил сильные повреждения, потерял грот- и бизань-мачты, а позже, не справившись с управлением, корабль чуть не сцепился бортами с «Намюром». Флагман Мэтьюса был вынужден пройти вперед, а резко обстенившего паруса «Мальборо» развернуло кормой к «Реал Филиппе», который получил несколько продольных залпов и потерял бизань и грот-мачты. Шканцы корабля превратились в решето, был убит кэптен Кэмпбелл, испанцы сбили с лафетов 12 пушек. «Намюр» пытался помочь товарищу, временами даже стреляя через «Мальборо». Мэтьюс решил спустить на испанцев брандер, а всем кораблям центра приказал прислать к «Мальборо» шлюпки и баркасы, чтобы срочно постараться вывести корабль с линии огня. В этот момент «Реал Филиппе» остался один, ибо «Норфолк», атаковавший «Эркулес», за два часа перестрелки смог выбить испанца из линии. Его сменил «Констант», который сбил на «Норфолке» фок-мачту и заставил выйти того из боя. Тотчас же к испанцу подошли еще два корабля англичан и сразу атаковали «Констант». Испанский капитан Августин де Итурьягга еще три часа продолжал неравный бой, но все же вынужден был удалиться от флагмана.
На «Реал Филиппе» испанский адмирал Наварро еще в начале боя, ссылаясь на небольшую рану, удалился в свою каюту. По воспоминаниям участников боя, сержант у капитанской каюты не хотел сначала пропускать Наварро, повторяя: «Адмирал, но вы не ранены!». Адмирал просто устранился от руководства сражением, далее боем командовал флаг-капитан Николас Херальдино. Около 15.00 он был убит и в командование флагманом вступил французский капитан на испанской службе — де Лаж. Дезорганизация с обеих сторон стала всеобщей. Легкой победы не получилось.
В результате на следующий день Мэтьюс, удовлетворившись уничтожением отставшего испанского корабля «Подер», ушел на Менорку, а далее произошло судилище по результатам сражения при Тулоне. Лесток, прикрывая свое бездействие, подал обвинения на Мэтьюса по 15 пунктам, и после бурных дебатов выиграл суд. В результате Мэтьюс, сделавший всё, чтобы разгромить противников своей страны, услышал 22 октября следующий приговор:
Суд опросил представленных свидетелей как со стороны обвинения, так и от обвиняемого, и тщательно рассмотрев их показания, единогласно принял решение о том, что Томас Мэтьюс, допустив различные нарушения своего долга, был главной причиной неудачи флота Его Величества в Средиземном море в феврале месяце 1744 г., что он подпадает под действие Статьи 14 Акта 13-го Карла II по установлению статей и приказов для лучшего управления флотом Его Величества, военными кораблями и силами на море, и суд единогласно решил, что упомянутый мистер Томас Мэтьюс должен быть уволен со службы за недостойное поведение и быть признанным неспособным к какому-то ни было использованию на службе его Величества.
Несомненно, с чисто юридической точки зрения, Мэтьюс заслужил такое наказание. Но также несомненно, что все поведение Лестока было гораздо более предосудительным, чем его начальника. Мэтьюс допустил просчет, но его намерения были положительными; Лесток цепко придерживался букве закона, но его намерения были достойны презрения; он как будто сказал себе: «Мой начальник попал в беду в этом деле; я же буду придерживаться только инструкций, и пусть и он, и даже наш флот, и наша страна потерпят поражение; я и пальцем не пошевелю, чтобы помочь ему. Тогда я буду в безопасности, а он, которого я считаю моим личным врагом, понесет наказание».
В том же 1744 году лишь погода помешала французам высадить десант на Британские острова, а 11 мая 1745 года английская экспедиционная армия в Европе потерпела страшное поражение под Фонтенуа. Сражение началось в два часа ночи, а уже к часу дня все было кончено. Потери англо-австро-голландцев составили около 14000 убитыми и ранеными, а французов — 7000. «Смотрите, какова цена торжества, — горько изрек Людовик XV, идя по полю, усеянному трупами. — Кровь наших врагов — кровь человеческая; подлинная слава — избежать ее пролития».
Чуть ранее, в 1744 году, Франция заключила секретный договор с Пруссией, которая посчитала, что слишком рано вышла из войны, ведь англо-австрийский блок терпит тяжелые поражения, и у Австрии можно откусить еще какую-нибудь провинцию. В августе Фридрих II вторгся в Богемию и захватил Прагу, далее планируя ударить на Саксонию. Однако в октябре 1745 года Россия решила оказать Саксонии военную помощь, и наступательные операции против Пруссии должны были начаться весной следующего года. С Россией Фридрих воевать был не готов, поэтому оперативно, в декабре месяце, заключил мир с Саксонией и Австрией в Дрездене. Все захваченное пришлось вернуть.
В том же 1745 году претендент на престол Англии из дома Стюартов Карл Эдуард Стюарт, он же «красавчик принц Чарли», он же «Молодой Претендент», предпринял совершеннейшую авантюру, которая почти удалась. 12 августа 1745 года, «красавчик принц Чарли» высадился со своими сторонниками в Шотландии. Его высадка была экспромтом, который неожиданно удался — он занял 40 тысяч ливров у парижского банкира Георга Вальтерса и нанял на них 16-пушечный капер «Дутель» (Doutelle). В свою очередь ирландские судовладельцы, обосновавшиеся во французском Нанте, предоставили наследнику захваченный английский 64-пушечный корабль «Элизабет». На линкор погрузили 700 ирландцев — добровольцев из Ирландской бригады, 1500 мушкетеров и 1800 всадников (в основном шотландцев).
7 июля из Нанта вышел «Дутель» с «Молодым Претендентом» на борту. Около Бель-Иля его взял под охрану 64-пушечный капер «Элизабет» и маленький отряд взял курс на Ирландию. 9 июля в 4 утра на траверзе Лизарда их обнаружил 58-пушечный «Лайон» под командованием кэптена Перси Брэтта и тотчас же пустился в погоню за французами. Из доклада Брэтта:
Бой начался в 5 часов утра, я вел огонь по корпусу французского 64-пушечника, а он — по мачтам. Огонь противника оказался неожиданно точным, и уже через час я потерял грот-стеньгу, к 8 утра — были отстрелены часть бизань-мачты, грота-марсель и грот-рей. В 9 утра мы лишились грот-мачты полностью. Противник, пользуясь преимуществом хода, скрылся в тумане. У меня погибло 45 и ранено 107 человек.
Согласно данным шканечного журнала «Элизабет», французские потери составляли 64 человека убитыми и 140 — ранеными. «Молодого Претендента» спасло предположение Брэтта, что французские корабли, встреченные им, идут с войсками в Канаду.
«Красавчик Чарли» 25 июля высадился в ирландском Мойдарте (недалеко от Дублина), а в начале августа переправился в Шотландию. 19 августа Чарльз при поддержке вождей из клана МакДональдов въехал в Гленфиннэн, там к нему присоединились другие кланы хайлендеров, в торжественной обстановке была зачитана «Декларация короля Якова III», где Чарльз утверждал, что пришел бороться в Шотландию за трон своего отца. Также по всей Шотландии был распространен манифест, получивший название Гленфиннэнского, где Чарльз сообщал, что якобиты будут бороться:
— за свободу совести, причем не только за восстановление в правах католиков, но за свободу совести вообще — в том числе для представителей нехристианских религий и атеистов;
— за превращение Великобритании в конфедерацию с правом добровольного выхода как для Англии с Уэльсом, так и для Шотландии с Ирландией;
— за разрыв унии 1707 года между Англией и Шотландией как коррупционной и насильственной и за создание унии на добровольной основе;
— за запрет на принудительные приводы на протестантские церковные службы и за прекращение преследования непротестантов.
В общем, манифест этот составил бы честь даже любой нынешней партии, тогда же его восприняли как идеал просвещенной монархии.
Англичане, с опозданием узнавшие о высадке «Претендента», 3 августа издали в «Лондон Гэззет» сообщение, где обещали 30 тысяч фунтов за поимку Чарльза Джеймса Стюарта. В ответ на это «красавчик Чарли» издал прокламацию, где точно такую же сумму предлагал за Георга II Ганноверского, живого или мертвого. В общем, стороны обменялись любезностями и начали готовиться к военным действиям. «Молодой Претендент» взял быка за рога — уже 13 августа пали Данди и Перт. 27-го якобиты практически без сопротивления вошли в Эдинбург. Верные Георгу шотландцы в панике бежали из Хайленда, вся Шотландия восстала. Парламент срочно отрядил на усмирение восстания сэра Джона Коупа с 1500 солдат, однако он еще грузился на суда в Данбаре (город, расположенный в 20 милях от столицы Шотландии), когда до него дошла весть о падении Эдинбурга. Коуп все же решил дать бой повстанцам. Со своим отрядом, усиленным артиллерией, он двинулся к Эдинбургу. Однако 21 сентября георгианцы были наголову разбиты у Престонпанса (бой, по свидетельствам современников, длился всего 15 минут) и позорно бежали.
Всего англичане имели в Шотландии 29 пехотных батальонов (из которых 8 были голландскими) и 16 эскадронов драгунов и кавалерии, то есть около 10 тысяч штыков и сабель. Однако это количество к середине сентября посчитали недостаточным и послали предписание во Фландрию перевезти оттуда еще 6 батальонов и 9 эскадронов.
Тем временем «красавчик Чарли» обладал совокупными силами около 15 тысяч человек, но лишь 3–4 тысячи из них представляли регулярные формирования. Чарльз очень надеялся на подкрепления из Франции, тем более что король Людовик, получивший известия о взятии Эдинбурга, приказал морскому министру Морепа подготовить погрузку 6000 штыков на французские корабли для высадки в Шотландии. Войска, согласно плану, должны быть загружены в Остенде на 30 или 40 линкоров, вооруженных «эн флюйт»*, которые должны без конвоя отплыть к берегам Шотландии. Предполагалось, что разоруженные таким образом суда смогут довольно легко отбиться от британских шлюпов и фрегатов, крейсирующих перед Остенде. План этот не был реализован, хотя он сулил кое-какие шансы на успех.
Тем временем «красавчик Чарли», окрыленный победой у Престонпанса, решил двинуть свои войска в Англию. «Молодой Претендент» был уверен, что французы без проблем перекинут армию Морица Саксонского из Фландрии в Британию, поэтому двинулся на юг. 25 ноября Чарльз был под Престоном (в Ланкашире), к третьему декабря пришла информация, что к погрузке готовы 15 тысяч солдат Людовика.
С 13 тысяч пехоты и 3000 конницы он 9 ноября осадил Карлайл, который после недельного сопротивления сдался, а далее якобиты проследовали к Манчестеру. Лорд Дерби — глава георгианцев — отказался от обороны Манчестера и покинул его. 4 декабря «Молодой Претендент» был у Дерби, туда же потягивались и главные силы Парламента. Утром 5 декабря в Эксетере собрались главы восстания для определения последующих действий. На военном совете Чарльз настаивал на дальнейшем наступлении.
Мнения разделились, однако «Претендент» решил идти вперед. Но вскоре войска мятежников спешно повернули обратно, в Шотландию. Связано это было вот с чем: 30 января 1746 года главнокомандующим английской армии в метрополии назначили Вильгельма-Августа, герцога Камберлендского. До этого Камберленд командовал одной из двух правительственных армий, другой руководил генерал Джордж Уэйд. Сразу после своего назначения главнокомандующим сын Георга прибыл в Глазго, где находилась штаб-квартира Уэйда. Это был очень важный пункт, ибо он находился в тылу у якобитов. Чарльз, вполне понимая значение Глазго, попытался его штурмовать. 25 декабря 1745 года приверженцы Стюартов одержали победу при Фолкирке и смогли потеснить Уэйда, однако этого оказалось недостаточно. Вильгельм-Август организовал пополнение и снабжение северной армии морем, что сильно обеспокоило «красавчика Чарли». Он прекратил осаду Стирлинг-Кастла и Форт-Уильям, повернул на север и совершил скорый марш к Эдинбургу. В свою очередь герцог Камберлендский с помощью поддерживающих правительство кланов и регулярных сил прошелся по Хайленду и был уже в районе Абердина. Туда же поспешил и «Претендент».
Сражение при Каллодене, 1745 г.
14 апреля 1746 года обе армии выстроились друг напротив друга в местечке Каллоден-Мур на северо-востоке Шотландии. Англичане имели 8000 солдат (15 пехотных батальонов и 3 драгунских эскадрона), а также 16 пушек, из которых добрая половина — больших калибров. В составе корпуса Камберленда присутствовали и 5000 гессенцев, переброшенных из Европы. В свою очередь Чарльз имел 7000 человек (из которых только Ирландский полк и 5 полков Джона Стюарта с натяжкой можно было считать регулярными), а также 12 пушек мелких калибров. Остальные силы составляло шотландское ополчение — абсолютно необстрелянное, морально неустойчивое и плохо вооруженное. Кроме того, большая проблема была с грамотными офицерами.
16 апреля в 5 утра войска левого фланга Камберленда ударили во фланг по выдвинувшемуся по своей инициативе Мюррею. Повстанцы, опасаясь быть отрезанными, начали отходить, когда с правого фланга их атаковали драгуны Кингстона и Кобхэма. Подвезенная артиллерия георгианцев закончила дело — Камберленд приказал снести линии шотландцев картечью. Дело мог бы поправить «красавчик Чарли», командовавший левым флангом, но он недопустимо промедлил. В результате весь правый край повстанцев обратился в бегство.
Только Ирландский полк, во главе которого стояли французские офицеры, показал себя с лучшей стороны — ирландцы бросились в штыковую на 4-й пехотный батальон Барейля и просто опрокинули его, нанеся правительственным войскам ощутимые потери, но вскоре были окружены с трех сторон и безжалостно расстреляны.
Мюррей, пытаясь спасти положение, кинул в бой эскадроны Килмарнока, однако артиллерия Камберленда в этот день творила чудеса — кавалерия горцев была обескровлена и обратилась в бегство. Всего в этот день кланы потеряли от 1500 до 2000 убитыми и ранеными, а также 376 человек пленными (из них 222 — француза). Потери же правительственных войск составили 50 убитыми и 259 — ранеными. После поражения армия «Молодого Претендента» мгновенно растаяла — уже к 18 апреля под его началом остались только французы, которые на следующий же день сдались англичанам.
Бои разрозненных отрядов повстанцев еще продолжались, когда «Молодой Претендент», переодевшись в горничную жены эрла Макдональда — Флоры Макдональд, добрался до бухты Эрсэг и переплыл на Гебридские острова. Оттуда он после долгих приключений попал в Лохабер, где 19 сентября был подобран французами и увезен во Францию.
Ну а в 1747 году англичане смогли переломить ситуацию в свою пользу, разгромив два крупных французских конвоя с охранением и тем самым прервав французское сообщение с Вест-Индией, откуда французы возили сахар и могли поддерживать свою экономику.
Тогда же, в июне 1747 года, был заключен первый русско-английский политический договор. Дабы «охолонить» Фридриха II, Россия была обязана содержать в Прибалтике 30-тысячный корпус в течение года, за что Англия платила 100 тысяч фунтов стерлингов. На следующий год конвенция была возобновлена. Кроме того, Англия предложила еще 300 тысяч фунтов, если Россия выдвинет второй 30-тысячный корпус на Рейн. Под командованием князя Репнина корпус даже выдвинулся в Польшу, однако до театра военных действий не дошел — в апреле 1748 года был заключен Аахенский мир, который фактически восстановил status quo между Францией и Англией.
Английское Адмиралтейство, так же, как и британское правительство, было явно недовольно результатами войны. Изучение захваченных испанских и французских призов показало, что английские корабли были слабее своих противников. В совершеннейший восторг привел англичан захваченный французский 74-пушечный «Инвисибль». Адмиралтейство (а точнее адмирал Джордж Энсон) просто потребовали от комиссионеров строить корабли по подобию французов. Англичане построили два таких корабля («Трайэмф» и «Вэлиант»), но потом было признано, что эти левиафаны очень дороги. Произошла очень жесткая и неприятная стычка между Энсоном и комиссионерами верфей, в результате было найдено соломоново решение — была заложена большая серия 70-пушечников по старому проекту, а также отремонтированы и введены в строй так восхитившие британских адмиралов французские призы в 64 и 74 орудия, захваченные во время обоих битв у Финистерре. А в 1757 году, с началом новой войны, строительство 74-пушечников на французский манер возобновилось, и они вскоре стали основной силой Роял Неви.
Анализ лордов Адмиралтейства однозначно указывал — британцы выступили блекло в этой войне, прежде всего проиграв в технике испанцам и французам. Соответственно, под новые задачи нужны были новые корабли, а значит и новые строительные материалы. Место России тут было определено достаточно четко — из этой страны Англии нужна пенька, нужен лен, нужно железо и мачтовый лес. Корабельный же дуб было решено закупать в Германии и Польше, поскольку у русских дуба было мало и он был ненадлежащего качества.
Таким образом, Россия, даже помимо своей воли, приобретала для Англии очень важное значение. Надо сказать, что как раз с 1740-х годов началось соревнование кораблестроительных технологий между Францией (строившей корабли преимущественно из своих и средиземноморских материалов) и Англией (строившей корабли из русских и североевропейских материалов). Результат, как всем известно, оказался в пользу Англии, качество строительных материалов из России и Северной Европы превзошло качество средиземноморских.
Что касается Георга II, через шесть месяцев после подписания мира он в честь декларируемой победы в войне произвел гигантскую иллюминацию в Лондоне, недалеко от Букингемского дворца, однако не совсем удачно: несколько снарядов попали в деревянный барельеф самого Георга, установленный у балюстрады, и подожгли его. К счастью, все успели оперативно потушить.
В том же 1748 году стало понятно, что Аахенский мир — только передышка перед новой схваткой Франции и Англии. Столкновения в Северной Америке и Индии продолжались — так же, как и экономическая экспансия французов на Карибских островах.
Далее: часть шестая
