Дамы и господа, представляем вашему вниманию эксклюзивный перевод статьи журнала Foreign Affairs “China’s Wild West” о политике Пекина в сепаратистком Синьцзян-Уйгурском автономном районе на западе страны. Автор материала — Kendrick Kio, перевод — Татьяна Поливода.
В октябре прошлого года ничем не примечательный внедорожник с разгона выехал на пешеходную зону в Пекине и взорвался прямо у Ворот Тьяньаньмень, — что, по печальному совпадению, означает Ворота Небесного Спокойствия — убив 5 и ранив 40 человек. По итогам инцидента высшее руководство Китая объявило взрыв террористическим актом и обвинило исламских джихадистов из западных провинций Китая. В то же время, зарубежные средства массовой информации привлекли внимание к месту происхождению тех, кто был в злополучной машине — Синьцзян-Уйгурскому автономному региону Китая, где порядка девяти миллионов тюрко-говорящих мусульман, более известных как уйгуры, живут под контролем Китайской Коммунистической партии с 1950 года. Их жизнь мирной не назовешь — буквально на этой неделе в Синьхэ во время волнений местная полиция расстреляла шесть человек.
Обсуждая последствия насилия, газеты с готовностью опубликовали материалы об Исламистском движении Восточного Туркестана, о вооруженной Уйгурской сепаратистской группировке и о недавнем преследовании Пекином уйгурских моджахедов. Репортеры наперебой вопрошали, что же стало причиной гибели мирных жителей у Тьяньаньмень — этнический национализм или религиозный экстремизм? Однако журналисты упустили главное — почему, при таком стремлении государства развивать регион экономически — несмотря на ожесточенное и беспокойное этническое меньшинство — Пекин так и не сумел достичь стабильности?
И все же, правительство Китая и уйгуры не были единственными акторами недавнего экономического и социального роста. Когда в 2010 году компартию в регионе возглавил Чжан Чуньсянь, отношения между местными властями и ханьскими иммигрантами (коренные китайцы, планово заселяемые в регион) сыграли не менее важную роль. Именно организованная поддержка экономических планов Пекина последними сделала Синьцзян одновременно и более прибыльным, и более беспокойным регионом Китая.
Манипулируя ханьцами
Синьцзяньским уйгурам не занимать опыта сопротивлению китайскому господству. В 20 веке сразу два независимых правительства, управляемых уйгурами — Первая Восточно-Туркестанская Республика (или попросту Республика Уйгуристан (1933-34) и Восточно-Туркестанская Республика (1944-49) — контролировали разные части Синьцзяня. Еще раньше десятки других режимов заявляли свои права на регион. Память о тех периодах в истории остается актуальной для многих уйгуров и сегодня. Добавьте сюда недавний наплыв ханьских переселенцев (численность ханьского населения выросла с 220,000 в 1949 до 8.4 миллионов в 2010), страх перед перспективой ханьского империализма, а также рост популярности идеологии джихада в Центральной Азии, и становится очевидно, что у Пекина есть все основания опасаться протестов со стороны уйгуров.
Протесты уйгурских сепаратистов.
Ван Лэцюань, возглавлявший регион с 1994 по 2010, внедрил несопоставимые по своей деспотичности меры, которые, как предполагалось, смогли бы подавить любое уйгурское сопротивление. И все же, напряжение между ханьской и уйгурской общинами вылилось в 2009 году в массовые этнические беспорядки в столице региона Урумчи. Былая популярность лидера закончилась в одночасье. Ван не сумел обеспечить ни стабильность, ни безопасность в Синьцзяне, и заплатил высокую политическую цену — в 2010 под давлением местной ханьской общины высшее руководство Китая отстранило его от управления регионом.
Когда на смену пришел Чжан Чуньсянь в 2010, ряд китайских наблюдателей заговорили о новой эпохе для проблемного региона. В то время Чжаня уже считали восходящей звездой компартии Китая. Он возглавлял региональное отделение партии в другой провинции Китая — Хунане — начиная с 2006, и заработал репутацию эффективного бизнес-менеджера и яркого сторонника реформ. Во время его правления Хунань находился в топе китайских провинций по росту ВВП, а в 2009 году получил больше прямых зарубежных инвестиций, чем любой другой регион.
Вдобавок, большинство китайцев считали Чжаня любимцем прессы — навык, которым политик обязан свой супруге, Ли Сюпин, известной телеведущей Центрального Телевидения Китая. Его пресс-конференции в ходе встреч Общенационального Конгресса [National People’s Congress] до сих пор популярны благодаря ярким ответам на самые неудобные вопросы. Чжань заявлял и о готовности предоставить информацию о его личном имуществе и имуществе его семьи обществу — символический и, тем не менее, значимый жест в политическом климате, пропитанном антикоррупционными настроениями.
Синьцзянское назначение Чжаня стало во многом успешным. Китайские медиа даже сравнивали «несгибаемый железный кулак» его предшественника Ван Лэцюаня со «свободным железным кулаком» Чжаня. Так, после погромов 2009 года Ван ограничил доступ к интернету в Синьцзяне на 10 месяцев. Первый же серьезный указ Чжаня вернул провинцию в мировую паутину.
Для уйгуров и правозащитников всех мастей Чжань предложил ряд многообещающих реформ. Он ввел в действие систему по контролю загрязнения окружающей среды, обеспечил газом их хозяйства, изменил налоговый режим в сфере полезных ископаемых, активно выступал против коррупции. Такая позиция лишила уйгуров всякой возможности обвинять Китай в грабительском колониализме. Местные и государственные медиа охотно шли на поводу такого популизма, который виртуозно подкреплялся тщательно сыгранными встречами с уйгурскими общинами и посещениями фермерских хозяйств. Ко второй годовщине беспорядков 2009 года Чжань даже покрасовался на продуктовом рынке Урумчи, раздавая кебабы и пиво, якобы демонстрируя поддержку инвестиций в регион.
Чжань во время тура по Урумчи
И все же политика Чжаня не справилась с самым главным источником недовольства уйгуров. Большинство из них до сих пор считают, что их родной язык и религия находятся в опасности. Правительство Чжаня установило минимальный возрастной ценз на посещение мечетей, запретило преподавание религии на арабском и усложнило возможность поститься во время Рамадана, особенно в школах. Двуязычное образование не просто не помогло уйгурам в трудоустройстве, напротив, оно убедило их в том, что правительство решило постепенно выводить арабский язык из обихода. Тем временем, ханьцам достались все плоды текущей промышленной политики, а уйгуры остались где-то у подножия экономической лестницы. Насилие возобновилось. В апреле прошлого года в пригороде Кашгара вспыхнул конфликт между местными уйгурами и полицейскими. Последние требовали у мужчин сбрить бороды, а у женщин — снять никабы. В результате ожесточенных столкновений погибло 25 человек. Двумя месяцами позже, в небольшом городке Лукцюнь, префектура Турпань, уйгурские демонстраторы атаковали полицейский участок, государственные учреждения и строительные объекты — это унесло жизни еще 35 человек.
Испытания для уйгурцев
Но если фокусироваться на сопротивлении уйгуров, это запросто собьет с толку, и тогда вы не увидите до предела натянутые отношения между ханьскими иммигрантами и местной властью. Наравне с уйгурской проблемой, политически присутствует и проблема ханьская. Синьцзянь вынужден считаться со своими ханьскими избирателями, которых Пекин полагает ключевым залогом стабильности, а заодно и источником инвестиций, образованной рабочей силы, потоком лояльных граждан в проблемный, но богатый ресурсами регион. С позиций Пекина такая тактика себя оправдывает — с 2004 по 2009 год ВВП в регионе удвоился и продолжает расти на 11% каждый год. Энергетические ресурсы Синьцзяня более чем внушительны — крупнейшие в Китае запасы нефти, природного газа, угля. Только Синьцзянь насчитывает 40% всех угольных запасов страны. В благодарность за переезд ханьские иммигранты рассчитывают получить от государства стабильность, субсидии и прочие преференции. Стоит ли говорить, какие будут последствия, если китайцы ничего из этого не увидят.
По иронии, многие ханьцы по-прежнему считают, что правительство игнорирует их нужды. Государственная политика в пользу уйгуров в сфере планирования семьи и высшего образования лишь увеличила противоречия между двумя общинами. К примеру, ограничение «одна семья — один ребенок» (в его пересмотренной после Третьего Пленума версии) не относится к уйгурам, в то время как проходные баллы для студентов-уйгуров рассчитываются c преимуществом в их пользу по этническому признаку (Китай использует так называемую «положительную дискриминацию» — affirmative action — более известную и по-прежнему спорную американскую систему обязательных слотов при трудоустройстве для наиболее «уязвимых» соискателей — этнических меньшинств, женщин и т.д.).
Отряд ханьских дружинников патрулирует улицы Урумчи.
Несмотря ни на что, Пекин одобрил линию Чжаня в ноябре 2012, когда тот получил долгожданное место в 18-м Политбюро Китая. Его жесткая линия вкупе с репутацией честного чиновника оказались достаточно популярны среди лидеров партии, озабоченных общественными волнениями и коррупцией. Правление Чжаня, однако, не принесло никаких фундаментальных перемен. По большей части, он пошел на поводу у ханьской общины, обменивая дотации государства на гипотетическую стабильность — сделку, как оказалось, довольно спорную.
