Красные близнецы

звестно, что каждая нация претендует на то, что ее история и судьба уникальны. В какой-то мере это действительно так. Но также известно, что многие общества переживают сходные процессы со сходными результатами — и потому сопоставлении национальных судеб и национальных процессов дает даже более шокирующий и интересный эффект, чем уверения в собственной уникальности. В этом смысле крайне интересно сравнить русскую судьбу с судьбой китайской. В Китае, как вы помните, на начало XX века была очень русская ситуация: блестящие европеизированные имперские элиты, бурное промышленное и военное развитие (где в мире в начале XX века строились небоскребы? В Китае и США), и всевозможные «друзья народа» мутного этнического происхождения и воспитания, объяснявшие трудящимся, что для всеобщего народного счастья надо как можно скорее свергнуть «проклятый царизм» (в данном случае не петербургский, а пекинский).

Если Российская, Германская, Австро-Венгерская и Османская империи пали в результате Первой мировой (из всех перечисленных государств только у наших предков хватило ума свергнуть собственное правительство, будучи на выигрывающей мировую войну стороне), то в Китае добрые люди начали разбор Империи пораньше, в 1911 году. Сценарий известный: восстание «угнетенных царизмом рабочих» (в китайском случае «рабочие» возмущались национализацией огромной частной железнодорожной компании, «отстоим родной «Газпром», так сказать), выступление армии с активным участием военных масонских и парамасонских организаций («Общество любителей древнекитайской литературы» — среди, само собой, боевых офицеров), свержение кровавого царизма с установлением демократии, попытка военной диктатуры, еще одна попытка, гражданская война. Но если у нас война до окончательной победы грузино-еврейских сил добра и света продолжалась четыре года, то Китай из-за крайней внутренней гетерогенности и общего масштаба (одна провинция по населению — как нормальная европейская страна) развалился по сути на десяток отдельных государств, воевавших между собой вплоть до 1949-го года.

Первая и Вторая мировые войны, значительные события в истории всех цивилизованных государств, для китайцев лишь смутные вспышки на горизонте их бесконечной Гражданской войны. Хуже того, официальная японская интервенция в Китай началась в 1936-ом году — и, таким образом, даже Тихоокеанская кампания Второй мировой для китайцев лишь эпизод в японском вторжении, которое, в свою очередь, эпизод в китайской Гражданской. Как и у нас, в итоге в Китае победил не белогвардейский Чан Кайши, а самые примитивные, грубые и злые — большевики, с господином Мао Цзе Дуном во главе. Причем грянувшая всего через 4 года после завершения китайской гражданской Корейская война (в ходе которой китайцы умудрились потерять до 2 миллионов человек) в самом Китае воспринималась совершенно буднично — люди с 1911 года, что называется, привыкли. Далее, после победы коллективного китайского коммунистического Мао Цзе Ватника последовало десятилетие первичного усиления советской власти (страна после 38 лет смуты была немножко... децентрализована), окончившееся с началом Культурной революции, каковую революцию можно сравнить со сталинскими чистками, товарищ Мао вырезал других товарищей, полностью концентрируя власть в своих руках и избавляясь от остатков старой интеллигенции, еще хранившей память о других временах. Чистки продолжались до самой смерти Мао в 1976-ом году, затем начался китайский аналог нашей «оттепели» (с китайским Хрущевым Хуа Гофэнем, отстраняющим коллективного китайского Берию в виде «банды четырех», но затем срубаемого китайским Брежневым — Дэн Сяопинем), который, однако, окончился не совсем по-нашему.

Китайское руководство, не имея ни времени, ни возможности превращаться в застойных маразматиков, заключило по сути стратегический союз с США и начало неолиберальные реформы при сохранении жесткой коммунистической риторики. Подавив все попытки населения вырвать политические свободы, Дэн Сяопинь уничтожил всё коммунистическое экономическое наследство (сейчас 60% ВВП Китая генерирует частный сектор), жестко и эффективно встроив Китай в глобальный рынок, причем продолжив жестко поддерживать реформы даже после официального ухода в отставку, будучи этаким духовным лидером приватизации и глобализации китайской экономики. В итоге за девяностые и нулевые Китай фактически отыграл потерянное столетие, и сейчас стоит перед крайне интересным вопросом — переходом к обществу потребления и обществу демократии, какового потребления с демократией требует новое поколение китайцев, выросших уже после конца коммунистической эпохи и не заставших лишений коммунистического периода. Китайская Компартия, как и господин Путин, глубоко до глубины души возмущены внезапными требованиями выращенного ими среднего класса, нарушившего договор «деньги в обмен на молчание».

По сути, в Китае сейчас начинается белоленточное движение, только в миллиардных масштабах — с рассказами про деньги госдепа, китайскими сталинистами-маоистами, китайским демократическим национализмом (который китайская «Единая Россия» пытается превратить в борьбу с западом посредством выступления китайских кургинянов) и прочими потрясающими параллелями с нашей жизнью, вплоть до китайских нашистов, пишущих в интернете оплаченные китайским правительством комментарии. Братский китайский народ, у которого есть даже своя китайская Чечня — мусульманский Уйгур-Синцзянский Автономный Округ. И своя китайская Украина — Тайвань. Пропустив один и тот же удар в начале XX века (падение европейских имперских элит), и по-разному решив проблему перехода от коммунистической экономики к рыночной, наши общества сейчас стоят перед одинаковой же проблемой необходимой демократизации, и крайне интересно, как ее решим мы, русские, и как ее решат они, китайцы. Советские элиты, национализм, либеральная молодежь крупных городов, интернет-активизм, антизападничество и крики про «Славу товарищу Мао!» — политический коктейль начала XXI века и у нас, и у них состоит из одних и тех же ингридиентов, вопрос только в том, у кого выйдет «Кровавая Мэри», а у кого — «Маргарита».

Изучение истории Китая в XX веке очень хорошо лечит от природной русской глупости, показывая аналогичные нашим общественные процессы (была у китайцев и своя «индустриализация» в виде «большого скачка» Мао, и своя «великая отечественная» в виде борьбы с японцами, и обращение компартии к национальным корням а-ля наш 1943-ий, и разговоры про «особую китайскую духовность, которую не понять никогда европейцам», и все остальные популярные внутрироссийские идеологические конструкты, вплоть до рассказа про японцев-нацистов с их планом уничтожить китайцев как народ и Нанкинской резней как подтверждением существования этого плана. Само собой, что часть китайцев подозревает, что японская победа над Мао сохранила бы миллионы, угробленные коммунистическими экспериментами — а официальные китайские власти обзывают их власовцами) и давая возможность увидеть, что большинство черт «загадочной русской души» на самом деле свойственны всем высококультурным обществам, попавшим под колоссальный коммунистический каток, а затем из-под этого катка с трудом выбравшимся.

Поэтому повторим нашу старую мысль: декоммунизация сознания начинается даже не с рассказов про ужасы сталинизма, а с понимания того, что эти ужасы абсолютно стандартны для попавших под Красное Колесо обществ, и что наша трагедия, увы, абсолютно типовая. Перефразировав товарища Сталина, «гибель одного социума — трагедия, гибель десятков социумов — статистика», и именно отстраненный, «статистический» взгляд на отечественный коммунизм мы хотим привить нашим читателям, понимание того, что это не какой-то отечественный феномен, а стандартный этап общественного развития, бывший в десятках государств. Причем от сравнительного анализа рушится не только советский, но и либеральный взгляд на русскую историю и русское общество («История России — это череда преступлений и насилий, неизбежно ведущая к Сталину....» — ага, а также история еще десятков государств, от Китая до Германии. Как-то многовато народов из насилий и преступлений получается, нет?).

Итого: для влюбленного подростка его любовь — уникальное явление, неповторимое событие, равного которому не было и не будет никогда («Разве кто-нибудь еще когда-нибудь читал девушке стихи при луне?!!»). Для равнодушного наблюдателя — лишь одна из миллиона типовых историй, с несколькими вариантами развития и несколькими вариантами финала. В оценке цивилизационно-исторических путей влюбленным подростком быть неприлично. «Все ваши сталины не новы под Луной».

Понятная картинка: даже манера одеваться у двух коммунистических неповторимых гениев абсолютно одинакова.