пятом номере «Огонька» за текущий год вышла большая статья, посвященная результатам последнего Архиерейского собора. Помимо всего прочего, в ней сказано, что в прошлом году Московская Духовная семинария была вынуждена сократить число мест из-за недостаточного количества абитуриентов. Недобор вынудил администрацию прибегнуть к искусственному завышению конкурса, чтобы отсеять совсем слабых претендентов.
«Кандидатов в священники все меньше — утверждает эксперт — и уровень этих мальчиков падает». Текст написан с привычной антиклерикальной усмешкой, мол, они там отчитываются друг другу о сотнях построенных храмов, а молодежь к ним не идет.
Интересный вопрос: недобор в семинариях — это хорошо или плохо?
В свете известных событий многие полагают, что постепенное сворачивание отечественного православия, распухшего от государственных дотаций, вещь сугубо положительная. Во-первых, патриарх наконец-то снимет часы, во-вторых, священники вспомнят про общественный транспорт, в-третьих, монахи начнут кормиться своим трудом.
Замечание в принципе правильное. Судя по новостям, столичное и ставропигиальное духовенство серьезно штормит. То ляпнут чего-то не того, то украдут по-глупому, то человека задавят. И все это с лицом страдающего пророка Иова: за что караешь, Господи?
У тягловых попов, живущих на доходы от огорода и треб, недавно появилось специальное словечко для «мастистых городских отцов» — космонавты.
Кто они? Откуда? О чем думают? Зачем живут? Во что верят? Кому молятся? Бог их знает. Космонавты — они и есть космонавты. Непонятные существа.
Впрочем, нетрудно догадаться, что за скандалами стоит самое обыкновенное разложение. Вчерашние парни из пригорода, проскочив семинарию и академию без последствий для культурного развития, с жадностью набросились на легкие деньги и тут же потеряли рассудок от неумения с ними обращаться.
Скудный запас порядочности и такта, который у них был до рукоположения, куда-то испарился, и начались «чудотворения» или, проще говоря, церковное хамство.
Не выплатить зарплату, сославшись на заповедь; отчитать молодую мамашу, застиравшую пеленки не в тот день; наорать на дьякона во время службы; запустить потухшим кадилом в пономаря; промотать храмовую кассу в кабаках и ресторанах; таскать на аукционы старые иконы; воровать деньги, присланные на реставрацию и т.д. и т.п.
Кто еще так себя ведет? Правильно, чиновники. Эти тоже с района и тоже без идеи. И те и другие, дорвавшись до кормушки, мгновенно жиреют, превращаясь в персонажей гоголевского «Ревизора».
Административные решения среднего епископа, осоловевшего от дармовой неги, мало чем отличаются от капризов «светского» начальника. Выгнать с устроенного прихода трудягу-попа , чтобы на его место поставить кому-нибудь из родственников — норма. И очень хорошо, что наши газеты и журналы ничего не знают о церковной жизни. Дикости и несправедливости там ничуть не меньше чем «в миру».
С другой стороны, разве Церковь, не та, которая на земле, а та, которая на небе, не есть последняя обитель романтики? Разве юноша, влюбившийся в нее, не есть «прекрасная душа»?
Бормотать рифмованную чепуху о первом поцелуе — это одно, а уйти в пустынь за мистическими гимнами Симеона Нового Богослова — совсем-совсем другое. Ту нужно «бросить всё и идти». От друзей, от карьеры, от денег, от удовольствий. Куда? К «свету неизреченному» и «вселенской большой любви».
Много ли мы знаем молодых людей, готовых уехать в мрак русской деревни для того, чтобы принести туда красоту и правду? А женится в двадцать два? А воспитывать пятерых детей? Не в столицах, где есть игровые площадки, двойные зарплаты и помощь родителей, а за тридевять земель от районного центра, в старой избушке с покосившимся полом?
Высший тип молодого человека, известный современному российскому обществу — это волонтер. На что он готов? На демонстрацию. Тут он герой. Мегафоны, лозунги, плакаты, «креатив». Автозак — уже с трудом. Отделение милиции — с унынием. СИЗО — сдать, кого укажут, и выйти на свободу в тот же день. Перспектива продвижения своей персоны в медиа чуть прибавляет храбрости, но ненадолго.
Теперь представьте себе положение выпускника какой-нибудь вятской семинарии, рукоположенного в священники через три недели после защиты диплома.
Месяц-другой его продержат в кафедральном храме. Платить не будут. Что старушки «на каноне» оставят, то и поест. Службы каждый день. Сначала литургия, потом крещение, потом отпевание синих покойников, потом народная свадьба с пьяным женихом и брюхатой невестой, потом всенощное бдение, потом исповедь. Жить негде. Молодая жена, если повезет, устроится петь в хоре. Разумеется, за копейки. Матерые соборные попы издеваются с утра до вечера. Отвечать нельзя: не дай бог донесут епископу о «буйном нраве». Заклюет. Дальше — приход. Дадут что похуже. Разрушенный храм и, допустим, семь вымирающих деревень. Доходов нет. Хоть волком вой. В это время «высокородный» сокурсник, у которого папа — благочинный, сладко дремлет на совещании «епархиального отдела по делам православной молодежи».
Как вы думаете, сколько их ломается и уходит? Единицы. Почему? Потому что романтики, потому что верят, потому что не думают о себе. Более того, каким-то чудом извернувшись между Сциллой епархиального управления и Харибдой налоговой инспекции, умудряются не только выжить, но и наладить кое-какую социальную работу. Выпросить гуманитарную помощь, привести стоматолога, купить пацанам мяч и грушу, нанять бабушкам печника, выбить у местной автолавки скидки для матерей-одиночек.
Зная все это, можно ли приветствовать сокращение числа семинаристов? Ведь, само по себе оно говорит не об успехах просвещения, которого у нас уже почти не осталось, а об огрубении. Русских мальчиков, с их святым альтруизмом, стало меньше. Чему тут радоваться?
