Церковь и революция

В рамках дискуссии о русской национальной идентичности и роли Православия в русской истории мы предлагаем вашему вниманию статью, посвященную действиям РПЦ в Революцию и Гражданскую войну. Пыталась ли РПЦ спасти монархию? Удержать страну от катастрофы? Помочь Белым в борьбе с красными демонами? Ответы — ниже. Этот материал идет в серии с исследованием Кирилла Каминца о роли католичества в Испанской гражданской, мы рекомендуем вам прочесть оба текста, чтобы у вас сложилось объемное представление о том, как может действовать Церковь в ситуации национальной катастрофы.

---

началу ХХ века православный проект в России провалился и это было очевидно. Провалился он с двух сторон. Во-первых, сама церковь разложилась — она стала либеральничать, леветь, требовать восстановления патриаршества и т.д. Это послужило дальнейшей дестабилизации власти, которая всё-таки понимала себя как «Православное Самодержавие». Во-вторых, народ, после попытки насадить Православие в качестве массовой государственной идеологии, разочаровался окончательно и перестал испытывать хоть какое-то уважение к «попам». Социалистическая пропаганда развешивания священников по фонарным столбам этому сильно помогла.

Чем же была недовольна сама церковь? Ответ очень простой. Церковь думала о собственных интересах — власть и деньги — и государство объективно мешало ей как минимум с петровских времён. Российская Империя не знала клерикализма. Пётр I запретил патриаршество — пережиток неудачной византийской копии папизма — и поставил во главе церкви светских чиновников (обер-прокурора) и самого Государя. Несмотря на сильный православный фундамент российского абсолютизма, в присяге Царю не было слов «вера» или «православие». Присягали Царю и России, но не православной вере. Сделал Пётр это не слишком тактично: бросок меча на стол, вокруг которого сидели представители церкви, сопровожденный фразой «Вот вам булатный патриарх!».

Естественно, церковной иерархии столь резкое обрезание своих прав не понравилось и, несмотря на внешний патриотический настрой, в рядах церкви всегда находились антиправительственные круги. Святейший Правительствующий Синод, с другой стороны, был всегда важной опорой царской власти и русского государства. На рубеже ХIХ и ХХ веков обер-прокурор Победоносцев (которого одинаково ненавидели и революционеры-атеисты, считавшие его тираном-мракобесом, и священники, считавшие его тайным атеистом и макиавеллистом от православия) столкнулся с набравшей силы бандой сторонников патриаршества. Вопреки его усилиям, они начали подготовку к восстановлению того, что считали «исконной русской церковью». Напомню, что обер-прокурор назначался Императором и являлся его представителем в Синоде. Победоносцев пытался изо всех сил повернуть православие в нужное русло, превратив его из общекультурной матрицы в конкретную патриотическую, охранительскую идеологию. У него не получилось: плод его стараний сгорел в огне революции 1905-го года.

Далее пороки православия только увеличились. Либеральные священники критиковали правительство, а в обществе проходил процесс почти всеобщей секуляризации. Одновременно с социальной изоляцией церкви шла подготовка к всероссийскому поместному собору, который должен был вернуть Церкви прежнее «величие»... 2 марта 1917, когда власть де факто уже находилась в руках Исполкома Госдумы и Петросовета, состоялось собрание членов Синода и церковной иерархии, среди них были митрополит Киевский Владимир, митрополит Московский Макарий и другие далеко не последние лица церкви. На этом собрании столичное духовенство и синодалы из регионов решили, что нужно срочно установить связь с Исполнительным комитетом Государственной Думы — будущим Временным Правительством. Это было 2 марта, днём. Отречение Императора Николая II состоялось лишь в ночь с 2 на 3 марта. Таким образом, представители церкви фактически признали новую власть, пока во главе страны ещё находился Государь Император. Церковь предала Помазанника Божьего, запятнав себя Иудиным Грехом.

После падения монархии де юре, церковь также показала себя не с лучшей стороны: вместо того, чтобы защитить Православное Самодержавие, вместо того, чтобы остановить крамолу, церковные деятели срочно стали... молиться новому правительству. Первое после отречения Николая заседание Синода (под председательством митрополита Владимира) состоялось 4 марта. На нём присутствовал Владимир Львов, который от имени Временного Правительства объявил Церкви радостную новость: отныне она свободна от опеки государства. Давняя мечта определенной части духовенства — освободиться от обязанности активно поддерживать русское государство — сбылась. Члены Синода выразили свою благодарность Временному Правительству и приветствовали новую эпоху в истории церкви. Они тогда ещё не знали, что русская реальность имеет привычку мстить.

Государственная измена, к которой церковь готовилась аж с 1905 года, приняла почти что гротескные формы: поставленный Керенским новый обер-прокурор Львов вынес из зала заседания Синода царское кресло, которые было объявлено «символом цезарепапизма в Церкви Русской». В следующие дни Синод дал несколько распоряжений, среди них:

1. Определение Св. синода № 1207 «Об обнародовании в православных храмах актов 2 и 3 марта 1917 г.» от 6 марта 1917 г.

2. Определение Св. синода № 1226 «Об изменениях в церковном богослужении в связи с прекращением поминовения царствовавшего дома» от 7 марта 1917 г.

3. Послание Св. синода ко всероссийской пастве («К верным чадам Православной Российской Церкви») от 9 марта 1917 г.

Мне видится, что общий посыл ясен. Предав Помазанника Божьего, Синод кинулся лизать сапоги Временного Правительства, забыв про 300 лет государственной традиции. Плюнув на могилу обер-прокурора Победоносцева и в лицо Государя Императора, банда забывшихся чиновников возомнила себя вершителями судеб Империи и объявила государственную измену «волей Божьей». Быстренько переписав молитвы, присяги, надписи на документах и т.д. и т.п., Синод стал послушным инструментом в руках Временного Правительства, которое наобещало своим новоявленным церковно-цепным псам «свободу» от угнетения царским правительством. На этом месте есть смысл остановиться на отдельной личности. Для начала стоит ознакомиться с биографией назначенного Керенским обер-прокурора Владимира Львова. Выпускник Московского Университета и автор песни «Мы шпагу носим за царя» в 1907 стал членом Государственной Думы от Союза 17 Октября, а в 1915 вошёл в бюро антиправительственного «Прогрессивного Блока». В том же году оппозиция рассматривала его кандидатуру на пост обер-прокурора. Этого поста он добился лишь после Февральской Революции. Пытаясь освободить Синод от наследия царизма, он 14 апреля вышвырнул из него всех прежних членов, оставив лишь... Сергия Старгородского, будущего сталинского патриарха, преданного анафеме РПЗЦ (Русской Православной Церковью За рубежом).

Истерический псевдодиктатор Львов быстро добился всеобщей ненависти среди архиереев, а после добровольной отставки летом 1917 не был включен в новое правительство Керенского. Он предпочёл более умеренного Карташева (тот позже был министром у Юденича и видным белопублицистом в эмиграции). Львов от этого впал в бешенство, объявил Керенскому вендетту и побежал к Корнилову, якобы как представитель Керенского (на самом деле, Керенский об этом ничего не знал) и предложил ему возможность установления диктатуры с поддержкой Временного Правительства. Далее он возвращается к Керенскому, объявив себя парламентёром Корнилова (который не подозревал о том, что у него есть такой «парламентёр»), и угрожает Временному Правительству. Все эти неумелые интриги приводят к тому, что Львова арестовывают, а Корнилова увольняют.

Большевицкий захват власти позволяет ему покинуть Россию — правда, с трудностями, поскольку Красный Крест отказывает ему в помощи. В 1920 году, уже находясь во Франции, он выступает с публичным требованием к французскому правительству немедленно прекратить поддержку Врангеля. В следующем году он становится сменовеховцем, пишет доклад «Советская власть в борьбе за русскую государственность» и ещё год спустя возвращается в СССР. Там он становится «управляющим делами обновленческого Высшего церковного управления». Далее мягкие репрессии, отход от публицизма, вступление в «Союз Безбожников» и скорая смерть в 30-ых. Да, первый демократический обер-прокурор Святейшего Синода вступил в «Союз Безбожников». Демократия же!

После Октября кончились и явные политические интриги церковных предателей: розовое Временное Правительство сменило махрово-красное большевицкое, коммунисты начали репрессии против церкви. Патриарх Тихон, избранный Иудами От Православия, публично осуждал большевицкие злодеяния (от бессудных казней священников до массовых сожжений икон), однако он отказался благословлять Белую Армию даже в самый разгар Гражданской Войны, когда у Белых был реальный шанс на победу. Я знаю, что возразят православные специалисты по истории Белого Движения — что Тихон предал анафеме большевиков, что Тихон «тайно» благословил Колчака, и что Белых поддержал другой представитель церковной иерархии, митрополит Антоний Храповицкий. Это действительно веские аргументы, на которые нужно ответить. По порядку: Тихон предал анафеме не большевиков, не советскую власть в целом, а буквально тех, кто «сеют семена злобы, ненависти и братоубийственной брани». Это, не без некой доли фантазии, можно и отнести к белогвардейцам. Именно это он и называл как причину отказа от благословления Белых: он не хотел благословлять русских на «братоубийственную» войну. Данный идеализм со стороны Тихона сеял не злобу, но пораженчество и неуверенность средь белых войск. Надо понимать, что в таких конфликтах, каким была Гражданская Война в России, третьей стороны нет и быть не может. Всякий, кто отказывается помогать Белым, автоматически помогает красным. Как говорил сам Христос: Кто не со Мною, тот против Меня.

О смысле «тайного» благословления Колчака Тихоном мне даже не хочется писать — даже если это правда, никто об этом не слышал и не знал. Следовательно, никакого влияния на общественное мнение оно не имело, следовательно, оно было бесполезным. Ведь сила официального благословления не в самом факте благословления — сила в том, что оно вдохновляет православных, даёт им силу и решительность. Тихон отказался от этого, предав в очередной раз верующих (не секрет, что большинство белогвардейцев были христианами и в некоторых регионах — на Урале и в Приморье — Гражданская носила характер религиозной войны). А митрополит Антоний Храповицкий? Его выгнали с поста архиепископа, поскольку он не поддержал Февральскую Революцию. Нет смысла относить его к предательским силам, которые руководили делами церкви в 1917 году. С 1919 года он, кстати, возглавлял Высшее Церковное Управление Юга России, что-то вроде белогвардейского Синода. Боевые священники Дроздовской Дивизии ходили, по злой иронии судьбы, в бой без благословления патриарха. Единственная попытка со стороны белогвардейцев придать белой борьбе исключительно христианский характер — Дружины Святого Креста у Дитерихса — также остались без внимания церкви. Это безумие не позволило Гражданской Войне принять форму Крестового Похода, как это случилось в Испании.

Я думаю, теперь дорогой читатель понимает, почему православная церковь начала ХХ века имела мало общего с культурным наследием русской нации. Она поддерживала умеренных революционеров (тех, которые не кидали бомбы в полицейских, а саботировали Госдуму. Замечу, что монархию свергли именно последние), она выступала за восстановление патриаршества (что являлось попыткой десакрализации царской власти, следовательно, попыткой дестабилизации Российской Империи, следовательно, антирусской диверсией) и она приветствовала падение русской монархии. Социальная изоляция церкви дошла до такого уровня, что «простой народ» просто никак уже не связывал понятия «вера» и «церковь» — это очень ярко выражалось в антицерковных погромах, последовавших за революцией (подробнее см сборник документов «Штурм небес», где приведены чудовищные материалы об отношении простых крестьян, не коммунистов, к попам и церквям после Революции).

Русское крестьянство на тот момент находилось в глубоком «духовном» кризисе, не видя в православной церкви те нравственные устои, какие ему были нужны. Даже Сибирь — регион, традиционно населенный сектантами и раскольниками всех мастей — жила в очень секулярной обстановке. Судьба священников и церквей тому порука: первых избивали или даже убивали, а церкви... Ну, в церквях много полезных вещей. Всё что можно было утащить — тащили, потом или сжигали, или просто бросали. Коммунистическая пропаганда любит рисовать картину забитых, серых крестьян, которых смогли возбудить лишь народные комиссары. Это неверная точка зрения. Русский крестьянин был очень активным человеком и четко видел свою выгоду. Но он действовал недальновидно. В 1905 он грабил усадьбы — его застрелили. В 1917 он тоже грабил усадьбы, но тогда уже не было никого, кто мог бы его остановить. Дело не в том, что крестьянство было коммунистическим, нет. С тем же неистовством крестьяне сжигали заживо продотряды и сажали на кол комиссаров.

Анархия 17-го года «освободила» крестьянина от закона и показала, как он относился к церкви на самом деле, и связывали ли он её с религией в общем смысле. Церковное имущество просто делилось между крестьянами, а со священниками народ-богоносец иногда творил страшные вещи: «Священник Рябухин упал в яму еще живым, и в течение ночи ему удалось высвободиться из-под тонкого слоя земли. На его стон явился кладбищенский сторож, который застал отца Рябухина выглядывавшим из ямы и умолявшим вытащить его и дать ему воду... Но сторож забросал живого священника более толстым слоем земли». Это вовсе не означает, что сторож не верил в Бога — он лишь не видел в Рябухине его представителя. Это доказывает и доходящие до абсурда смешение коммунистических и православных ритуалов. «Красные свадьбы» тому яркий пример: «Женится в одной деревне коммунист. В церковь идет полный свадебный кортеж. Впереди красное знамя с надписью: „Пролетарии всех стран, соединяйтесь“, потом иконы, потом жених с красным бантом во всю грудь. Такая „красная свадьба“ не редкость в деревне». Задонский корреспондент «Известий» сообщал, что «найти у нас в деревне коммуниста, у которого бы не висела в избе икона — большая редкость».

Согласно белогвардейским представлениям, за надругательствами над храмами, издевательствами над священниками и т.д. стояли местечковое комиссарьё, латыши и прочие враги человечества. Реальность же выглядела так, что во время Гражданской Войны красным было не до борьбы с религией — этим занимался «раскрепощенный» русский крестьянин. Духовенство обвинялось в том, что оно а) не давало крестьянам землю б) якобы скрывало волю Государя, который НЕ МОГ не хотеть ограбления помещиков (крестьянский ум — тонкая вещь) в) просто мешало людям жить. Эти претензии никак не связаны с религией, потому что крестьянин всегда был человеком одинаково верующим и антицерковным. Пока есть община, батюшка — важный человек. Нет общины — церковь НЕИНТЕРЕСНА. Крестьяне упорно отказывались связывать православную веру и её местных представителей: Бог где-то там, а красивая церковь здесь. Там и дров можно нарубить, и икону украсть, и попа раздеть. Воля!

В общем, церковь, занявшись глубоко не своими делами, кончила плохо. Результат предательства русского народа Церковью, восстановления патриаршества и освобождения от «цезарепапизма» — десятки тысяч расстрелянных священников, взорванный Храм Христа Спасителя, «безбожная пятилетка» и закрытые практически всех церквей по стране. Циник сказал бы, что «свершилась воля Божия». А совсем циник бы добавил, что сегодняшний негатив и презрение к РПЦ — это не западные либерализмы, атеизмы и интеллигентщина, а наоборот, наша, народная, исконно русская вековая традиция.

Понятная фотография: президиум поместного собора 1917-1918 гг., буквально галерея иуд. В центре — патриарх Тихон, первый патриарх со времен Петра Великого, живой символ гибели нашей Империи.

Также читайте: исследование Кирилла Каминца о роли католичества в Испанской гражданской