Национализм и демократия

 общественном мнении современного российского общества сложилось крайне превратное представление об окружающей реальности. Сегодняшнее население России — это люди, вот уже почти 100 лет как выключенные из контекста всемирной истории, ставшие свидетелями обвинения кибернетики и генетики в «лженаучности», а общественные отношения старающиеся выстраивать с оглядкой на (советскую) детскую книжку «Что такое хорошо и что такое плохо?».

Неудивительно, что когда речь заходит о таких вещах как политика, разговоры (хоть и перекочевавшие с задымленных кухонь в чистые кофейни), не пошли дальше размышлений о том, «как бы нам хотелось», не ушли глубже «я так вижу» и не привели к большему, чем «просто нужно очень захотеть, начать с себя и тогда все получится!».

Не получится.

Простому человеку, привыкшему к мысли о том, что государством может управлять даже кухарка, сложно представить, что мир — не хаотичный набор случайных событий, которые происходят «как Бог на душу положит», а история — это не «просто одно гребаное событие за другим».

Социальные процессы есть такое же проявление социальных законов, как физические процессы — проявления законов физики. И само собой разумеется, что все они могут быть спрогнозированы и все они могут быть срежиссированы. Главное — знать КАК.

В конце 80-х, начале 90-х годов по странам Восточной Европы прокатилась волна государственных переворотов, ознаменовавших крах коммунистических режимов. Не устояла и «цитадель Зла» — СССР тоже прекратил свое существование, распавшись на 15 государств. Для рядового очевидца и свидетеля это были знаковые события. Для кого-то все прошло достаточно благополучно. Кто-то оказался в эпицентре локальных войн, в изобилии разгоравшихся на периферии стран бывшего соцлагеря. В конечном итоге в подавляющем большинстве европейских государств, переживших исход коммунизма, были восстановлены основные демократические институты и сегодня в них уже мало что напоминает прежнюю жизнь втянутой в мировое противостояние страны-марионетки. Разве что попадется на глаза «Музей коммунизма», да и то случайно.

Одной из центральных проблем современной политологии является исследование переходов от авторитарных и тоталитарных режимов к демократическим. Современные переходы, с подачи американского политолога С. Хантингтона, получили название «третьей волны демократизации». Сравнение с волной подчеркивает нелинейность процессов демократизации, возможность «откатных» движений. На сегодняшний день выделяют 3 цикла «волн» и «откатов» и начинают говорить о четвертой «волне».

Первая волна демократизации датируется началом XIX-началом XX вв. Становление демократических режимов происходит в США, Франции, Швейцарии, Италии, Великобритании. В России в это время проводятся реформы Александра II, учреждается Дума. Первый откат происходит в период с 1922 по 1942 гг. Это период становления тоталитарных режимов в Югославии, Германии, Италии, СССР.

Вторая волна (1943 — 1962 гг.) — это демократизация Западной Германии, Австрии, Японии, Южной Кореи, Индии (частично). В СССР начинается Хрущевская «оттепель». Второй откат датируется периодом с 1958 по 1975 гг. Это время существования авторитарных режимов в Латинской Америке и Брежневского «застоя» в СССР.

Третья волна (1974 — 1990 гг.) — демократизация Испании, Индии, Турции, Греции, Восточной Европы, крах СССР. Третий откат можно охарактеризовать приходом авторитаризма в страны СНГ, переизбранием Ельцина на второй срок, приходом к власти Путина.
О четвертой волне демократизации заговорили в середине «нулевых» после цветных революций в Грузии, на Украине, странах Ближнего Востока и Северной Африки («Арабская весна»). С известной долей осторожности сюда же можно отнести либеральную риторику Медведева.

Из этой динамики видно, что Россия стабильно вовлекается в общемировые процессы, но каждый раз не доходит до конца демократического транзита, застревая где-то на полпути в виде квазидемократических режимов. При анализе феномена демократизации принято выделять необходимые, но недостаточные предпосылки демократии и стадии перехода транзита к ней.

Первое предварительное условие — сформировавшаяся идентичность и государственное единство, т.е. наличие нации (!), которая в рамках этой теории выражается через двуединство суверенно-территориального государства и гражданского общества (американский политолог Данкварт Растоу).

Поколение старше 30-ти сегодня уже с трудом вспомнит настроения начала 90-х. Молодежь до 20-ти не знает о них вовсе. На пике политического кризиса 1993 года Белый Дом защищали военизированные формирования со стилизованными свастиками на рукавах. Простые обыватели, собиравшиеся штурмовать Останкино с булыжниками в руках, в интервью журналистам через слово повторяли «Мы русские». Спрос на национализм, на «русскость», был колоссальным. Молодежь валила в патриотические кружки и ультраправые партии тысячами (старший брат автора этой статьи несколько лет состоял в Ижевском отделении РНЕ). Из плохоньких динамиков теле- и радиоприемников лился восторженно звонкий голос Вики Цыгановой, отрабатывал спрос на русские романсы Малинин, пел реквием поруганной России Тальков. По Арбату маршировали боевики ННП. В Екатеринбурге ветераны Афганской войны организовывали выпуск комиксов «Велес», главными героями которого были персонажи славянских былин и эпоса. Мальчишки во дворе, играя «в войну», делились не на «фашистов» и «советских», а на «немцев» и «русских». Это было время осмысления и обретения себя. Время поиска своей новой, русской идентичности. Крупицы информации о том времени сегодня можно найти лишь на редких кадрах документальной хроники и в давно пропавшем из ротации фильме-вехе «Брат», герой которого после двух чеченских кампаний вместил все представление о себе и своем месте в мире в одну фразу: «Не брат ты мне, гнида черножопая». Да, это было гипертрофированное выражение себя, которое сегодня уже выглядит нелепо и пользуется успехом лишь у мелких маргиналов, но только таким оно и могло быть после 70-ти летнего забвения. Так или иначе, но первое условие демократического перехода было выполнено.

Вторым необходимым условием является достаточно высокий уровень экономического развития общества, который предопределяет действия граждан общества в политической практике. Выраженное целеполагание такого типа политического поведения базируется на потребностях высокого уровня. Доказательство этого можно смело отдать на откуп любому кремлевскому пропагандисту, ведь именно экономический рост «нулевых» они позиционируют как главную заслугу Путина, его индульгенцию и его право на пожизненное правление. А значит и второе условие было выполнено.

Третьим необходимым фактором является наличие определенных социо-культурных условий, прежде всего относительная распространенность ценностей и установок, преодолевающих коллективистский и патриархальный типы политического мышления и ориентированные на индивидуализм, рационализм и демифологизированное мировоззрение. Вспомните, кто выходил на Болотную площадь? На Чистые Пруды? Проспект Сахарова? ВЦИОМ по результатам оппозиционных выступлений зимы 2011 — весны 2012 гг. составил обобщенный портрет митингующего — это молодой мужчина с высшим образованием и средним или высоким достатком. Вы можете возразить, заявив, что провинция сохраняет сильные авторитарные настроения и до «столичного» понимания окружающей реальности ей еще расти и расти. Но вспомните, когда периферия что-либо решала? Россия — это централизованная страна, зависимая от центра. Центра принятия стратегических решений. Время от времени Москва дает отдельным регионам чуть больше свободы в выборе решений. Но если субъект начинает забываться, для ввода 58-ой армии достаточно одного росчерка пера. Если бы (гипотетически) в декабре 2011 года в Москве был совершен государственный переворот, региональные элиты в тот же вечер отправили бы своих секретарей искать брошюры «Демократия в XXI веке: проблемы, прогнозы, решения. Пособие для губернаторов».

Итого, мы можем констатировать, что все 3 условия для завершения демократического транзита в России были выполнены. Какие препятствия были учинены против этого? Главная преграда на пути установления демократии в России — строительство т.н. «российской» нации, системообразующим фактором которой является набор несвязных ситуационных недопостулатов: «Корми Кавказ, потому что воевал твой дед», «люби Путина, потому что если не Путин, то кот», а если тебе что-то не нравится, то вспомни о том, что «Бог терпел, и нам велел» (правильно, товарищ Гундяев?). Плюс позорная для постмодернисткого общества XXI века все более глубокая клерикализация все большего количества сторон общественной и политической жизни — целенаправленное снижение уровня образования, не позволяющее формировать светское мировоззрение.

Это политика целенаправленного размывания национальной и культурной субъектности, недопущение осознания себя главным политическим актором и низведение политических притязаний до нуля.

Вы спросите, причем тут национализм? Феномен «культурного национализма» (форма национализма, первичной своей задачей считающая духовное возрождение нации как цивилизации, имеющей свои, только ей присущие черты) — это тот последний элемент всей цепочки, которого не хватило для того, чтобы раз и навсегда поставить жирную точку с этим затянувшимся балаганом «нужна ли русским демократия?».

Обращение, призыв к самым широким массам (т.е. национализм) служит стимулом, условием для демократизации, модернизации, национальной консолидации, облегчающей демократический транзит.

— Кто мы? — Чехи! Чего Мы хотим? — Чешское Национальное Государство! — Для чего мы этого хотим? — Для защиты интересов гражданского и этнического большинства!

Пришли ли к власти в Чехии «страшные чешские фашисты»? — Нет. Начались ли преследования и дискриминация нечешского населения? — Нет. Стала ли Чехия безопаснее и благополучнее для ВСЕХ жителей после того, как стала представлять интересы чешского большинства? — Да.

Из всех факторов (религия, классовая борьба и пр.) национализм всегда обладал и обладает наибольшим мобилизационным потенциалом. Национализм — это та бомба, которая могла снести всю путинскую систему, но которую никто не осмелился использовать, решившись лишь на безопасные для себя (а значит и для Путина) хождения под безопасными надписями на картонных плакатах.

Даже верные сыны Ленина, органически не переносившие ничего русского, в момент кризиса Мировой войны не побрезговали обратиться к старым, проверенным веками культурным кодам: «Русские люди! Вставайте! Родина в опасности!». Даже сумасшедшие коммунисты (в большинстве своем — нерусские) в критический момент оказались большими практиками, чем «либеральные лидеры протеста».

Я не берусь утверждать, но, может быть, тот самый пресловутый «миллион» так и не вышел на улицы Москвы только потому, что во всем интернациональном оргкомитете так и не нашлось того, кто осмелился бы произнести эту убийственную (для Путина) в своей простоте фразу?

Сложно поверить в то, что за кремлевскими стенами не осталось хотя бы одного толкового политконсультанта, который бы не знал про последние исследования в его, политконсультанта, профессиональной области. Знают. Не могут не знать. И понимают, что создание русского национального государства с реально работающими демократическими институтами, т.е. такого государства, для создания которого уже сегодня есть все предпосылки, это их конец. Их могила. И поэтому они до последнего будут врать про «тысячи народностей», молчать про преступления мигрантов и изворачиваться, обвиняя русских в «фашизме», но не сделают ни шага в направлении того, к чему толкает нашу страну сама логика развития общественно-политических формаций.

Но пока им можно не волноваться. Прогрессивный авангард «российской демократии» с либеральными профилями и изысканными фамилиями с собственными, очень специфическими представлениями о демократии, как о «власти Каца, Шаца и Матраца», или (как вариант) «власти демократов», но никак не «о власти большинства» (что, вообще-то, во всем мире демократией и называется), сводит любой конкретный разговор о том, «как нам, русским, дальше жить в своей России» к «а не нацик ли ты часом?»

Ну так оно и понятно. Демократия (как и Россия) — «для всех». Кроме русских.

Справедливости ради нужно отметить, что на сегодняшний день в политологической науке нет единой теории, объясняющей закономерности становления и развития демократии. Важно другое. Все демократические революции всегда были только национальными. И только такими они и могут быть. Это — правило. Это — закон, который еще никому не удавалось обойти. Демократия и национализм, который в России может быть только русским, это две части одного целого.

Нужно просто понять — борясь с русским национализмом, с русским самосознанием, борясь с русскими, вы боритесь с тем самым демократическим государством, за которое, якобы, и ратуете.

Конечно, можно и дальше есть с ложечки пену Кургиняна, занюхивая щетиной Сванидзе, а можно начать слушать и читать, что говорят умные белые люди. В мире, в котором не нужно запирать интеллектуальные элиты в ГУЛАГ для того, чтобы «их там ничего от научной работы не отвлекало». Можно стоять на голове в то время, как все вокруг ходят на двух ногах. Но тогда и не нужно потом удивляться, что на месте головы у вас видят перевязанную белой ленточкой жопу.