т приходящих в комментарии либералов часто приходится слышать: «Зачем нации и национализм сейчас, в эпоху глобального мира? Цивилизованные страны живут без национализма!»
Нет, это не так. Вспомните реакцию дяди братьев Царнаевых, который стал американцем настолько, что даже фамилию сменил на Царни (вещь, немыслимая для чеченца). Узнав о проделках племянников, он яростно и публично заклеймил их «лузерами» и «неудачниками», которые взорвали Бостон из зависти к успешным американцам. Может показаться, что это реакция нормального человека на бессмысленное насилие, но сам способ ее проявления («лузеры!») — исключительно американский, выраженной в абсолютно американской форме. Гнев господина Царни — ярчайшее проявление американского национального сознания, акт чистого, беспримесного американского национализма. Многие русские читатели, подмечая полиэтническую природу США, говорят, что в США нет нации. Это не так. Нация там есть и предельно жесткая — грубо говоря, американец итальянского происхождения может быть католиком, обожать пасту и праздновать День Колумба, но он без колебаний перегрызет глотку за Америку просто итальянцу. Как и случилось во время высадки США на Сицилию, которую в значительной степени организовывали американские итальянцы, используя связи с итальянскими итальянцами на благо американского народа. Все попытки других народов как-то изменить американскую национальность — например, кампания за введение испанского как второго государственного — наталкиваются на жесточайшее сопротивление американцев. Я уверен, что мистер Царни, если ВС США пошлют его в Чечню, без колебаний вырежет всю свою вайнахскую родню. Потому что он не чеченец и эти люди для него абсолютно чужие.
Отсюда мы переходим к концепту национальности как политической общности, базирующейся на политическом договоре. В случае США этот договор имеет предельно ясное выражение — Конституция. У европейских наций за счет их более естественного формирования и развития столь однозначных документов нет, но в общем и целом все базируется вокруг культурно-историко-лингвистического ядра, его интересов и желания этим интересам служить. Человек усиливает собой центр силы, центр силы усиливает его в ответ, и в итоге испытавший радость бытия частью Великой Нации мистер Царни шлет проклятия дикарям, посмевшим посягнуть на его общность. У нас была уже донациональная эпоха — когда центры силы выстраивались не вокруг народов, а вокруг правящих династий, и люди присягали не «немецкому народу», а Гогенцоллернам — у нас возможно будет постнациональная эпоха, когда центры силы будет формироваться вокруг экономико-корпоративных общностей, и люди будут присягать Exxon Mobil. Но базовый расклад — люди объединяются, чтобы стать сильнее — останется неизменным, поскольку коллектив всегда сильнее одиночки, к тому же одиночка смертен (то есть, рано или поздно проигрывает Мрачному Жнецу), а самовоспроизводящася общность — вечна, и уже потому права. Что такое 50 лет для народа? Миг. Что такое 50 лет для отдельного человека? Вся сознательная жизнь. Поэтому принадлежность к нации — это еще и в некотором роде бессмертие, возможность сохранить частичку своего индивидуального сознания в живом и развивающимся национальном организме.
К сожалению, в современной России нации нет. Во-первых, жители России не могут договориться, вокруг чего должна строиться нация, что является центром гравитации. Казалось бы, 80% населения составляет один народ, чего тут думать — но культурные и политические элиты раз за разом твердят о «многонациональности» (причем там, где по смыслу подходит «многоэтничность»), думая, что говорят про Америку, а на самом деле обсуждая Индию (не заглядывая в гугл, попробуйте угадать, сколько в Индии национальностей. Потом посмотрите правильный ответ). Мистер Царни в условиях «многонациональности» (i.e. «некому присягать») остается Царнаевым и не проклинает скороварки, а помогает начинять их гвоздями. Отодвинув в сторону «многонациональность» (которая на самом деле «мультиэтничность». Грубо говоря, многонациональность: немец и итальянец. Мультиэтничность: американец итальянского происхождения и американец немецкого происхождения. Понимаете разницу, да?), жители России наталкиваются на «россиян», которые должны стать некоей новой национальной идентичностью. Никто не может сказать, вокруг чего группируются «россияне», в чем их ценности, история, мечты, страхи и желания. Даже в самом грубом приближении — «россияне» хотя бы европейцы или азиаты? — нет ответа, единственным квалифицирующим свойством «россиян» становится лояльность государству Российская Федерация. Которое с трудом дышит, еле ходит и очевидно скоро помрет.
Набив шишки на «многонациональности» и «россиянах» (иногда это совмещается в совсем уж абсурдных «многонациональных россиян»), жители России покупают водку, начинают играть на балалайке, под утро оказываются в канаве, ничего уже не помня, а затем, после очередной вспышки этнического насилия, процесс повторяется с комичной монотонностью. Иногда к процессу присоединяется т.н. «прогрессивная общественность», которая искренне считает, что мистер Царни уже изжил сам концепт национальности, что мистер Царни безнационален. Тогда как у него с пояса связки чеченских ушей свисают. «Я вам покажу, ублюдки, как ридну Бостонщину забижать!». Иногда — Путин и его друзья, пытающиеся украсить руины элементами советского декора, выведя «россиян» в виде лайт-версии советского человека, с «гером труда» и культом Победы. Иногда и вовсе начинается народное творчество с «родноверием», «нацизмом», «православием» и прочими принципиально наднациональными конструктами как основой национальной идентичности. Во всех перечисленных случаях получается печально.
Вот и выходит, что страна есть, государство есть, какой-никакой аппарат есть, а нации как политического договора, как возможности стать частью нечто большего — нет и не предвидится. Что нам нужно, чтобы организовать нацию на обломках странного dream-like кумачового мира?
Несвятой союз интеллектуалов, привязанных к национальной культуре и при переходе в другую культуру однозначно проигрывающих, и крупного бизнеса, привязанного к национальной экономике и в другой экономике также проигрывающих, готовых вместе выработать критерии русского политического национального проекта и начать их насаждать, превращая атомизированное постсоветское стадо в национально-политическую общность. Для этого нужны интеллектуальные центры, для этого нужна медиа-инфраструктура, транслирующая произведенные этими центрами смыслы и решения, для этого нужны политические структуры, и для этого нужно очень много денег, причем с расчетом на длинные инвестиции. И, самое главное, для этого нужна решимость выдержать ответку, которая непременно начнется со стороны правящей страной корпорации силовиков, абсолютно довольной своим положением и абсолютно не желающей зарождения новых политических сущностей вне поля ее контроля.
С учетом того, что вне академических кругов (где про всё это выпускаются книги тиражом 1000 экземпляров) такие разговоры ведет только «Спутник погрома», ситуация с национальным строительством — точнее, хотя бы с осознанием необходимости такого строительства, самой постановки проблемы — представляется мне крайне печальной.
Но разрешимой — величие народа определяется не его почиванием на лаврах, а его способностью действовать в ситуации масштабного кризиса, «когда погасли все огни».
