Некий гламурный колумнист Беляков написал текст «Чего хотят русские люди?», в котором под видом чаяний недоброго русского народа вывел мечты и переживания советских алкоголиков за сорок. Текст достаточно широко разошелся по соцсетям, поскольку советских людей за сорок у нас в стране хватает, да и алкоголиков более чем достаточно. Мне показалось важным и интересным препарировать вываленную Беляковым изнанку похмельной советской души, после чего сравнить, как русскую идентичность воспринимает мое поколение, для которого алкоголь не является центром жизни. Дополнения и уточнения от читателей крайне приветствуются в комментариях.

Не без оглядки на текущее положение дел в стране и мире Алексей Беляков взялся ответить на извечный вопрос: что же значит быть русским?

Недавно был в Берлине. Вечером зашел в бар, не в «Элефант», как Штирлиц, но чем-то похожий. Сижу пью кофе. А у стойки три молодых и очень пьяных немца. Один все время что-то громко вскрикивал и порядком мне надоел. Я допил кофе, поднялся. Когда проходил мимо стойки, молодой горлопан чуть задержал меня, похлопал по плечу, как бы приглашая участвовать в их веселье. Я усмехнулся и покачал головой. Парень спросил: «Дойч?» («Немец?»). Я ответил: «Найн. Русиш». Парень вдруг притих и чуть ли не вжал голову в плечи. Я удалился. Не скрою, с торжествующей улыбкой: был доволен произведенным эффектом. Русиш, ага.

Мое поколение — первое постсоветское поколение интеллигентных русских горожан — достаточно поездило по миру, чтобы знать, что «руссиш» обычно вызывает не страх и ужас, а живейший интерес у иностранцев. Не в последнюю очередь потому, что русские приобрели славу богатых и разгульных туристов. Для русского горожанина XXI века стыдно выглядеть варваром, при виде которого иностранцы втягивают головы в плечи и прячутся по углам — наоборот, несоветский русский любит «смешиваться с толпой» и исследовать Европу не как чужак, но как еще один европеец. Если при виде вас люди за границей разбегаются с криками ужаса — это стыдно, это значит, что вы ничем не лучше каких-нибудь мусульман, пытающихся устраивать «шариатские патрули» в Лондоне.

Современный русский не хочет быть «шариатским патрулем».

А русский я до самых недр. Образцовый русский. Поскреби меня — найдешь татарина, это с папиной стороны, с маминой есть украинцы — куда без них? — и где-то притаилась загадочная литовская прабабушка. Короче, правильная русская ДНК. Густая и наваристая как борщ.

Мода на «букет кровей» — исключительно советская, поскольку в Советском Союзе «смешанное происхождение» давало карьерные преимущества. Современный русский не ищет у себя капли нерусской крови и считает выпячивание «литовской прабабушки» дурным тоном, а также признаком нелояльности русской нации. Ты говоришь по-литовски? Был в Литве у родственников? Мать качала тебя под литовские колыбели? Нет? Тогда не вспоминай «литовскую прабабушку», это вульгарно.

Современный русский считает неприличным размахивать «мама — утюг, папа — динозавр». Просто будь русским, без черепомерки.

И весь мой набор хромосом, а в придачу к нему набор луговых вятских трав, соленых рыжиков, березовых веников, маминых колыбельных, трех томов Чехова в зеленой обложке, чукотской красной икры, матерка тети Зины из деревни Брыкино, мятых писем отца, декабрьских звезд из снежного детства, комедий Гайдая, простыней на веревках в люблинском дворе, визгов Хрюши, грустных скрипок Чайковского, голосов из кухонного радио, запаха карболки в поезде «Москва-Липецк», прозрачных настоек Ивана Петровича — весь этот набор сотворил из меня человека такой широты да такой глубины, что заглянуть страшно, как в монастырский колодец.

Вместо Гайдая мое поколение выросло на «Страхе и ненависти в Лас-Вегасе» и «Бойцовском клубе». «Луговые травы» мы видим в основном в World of Warcraft, The Elders Scrolls или «Ведьмаке», Чехова читаем в айпаде, красную икру полагаем самым обычным продуктом, не стоящим акцента, с родителями переписываемся в соцсетях, белье стираем в машинах с сушилками, про Хрюшу постим циничные демотиваторы с ИГИЛом, поездам предпочитаем самолеты, случайному радио — Deezer или Spotify, мат слышим в основном от ополченцев, когда они рассказывают о стратегии Кремля, и лишь прозрачные хенд-мейд настойки, Чайковский и декабрьские звезды по-прежнему сохраняют неизменную популярность.

Из вежливости мы, конечно, покачаем головами, пока вы рассказываете про счастливое босоногое деревенское детство, но наш социальный опыт принципиально отличается, и мы не видим себя в ваших описаниях. Наша жизнь проходит не в чуть облагороженных «Москва-Петушки» и монологе Сорокина про Бобруйск, но в городах и, что важнее, инфосфере, где случается множество ключевых событий наших жизней, от знакомства с будущей женой до организации поездки на Донбасс.

И нет никакой оригинальности именно во мне, я самый что ни на есть типичный русский. Загадочный, задумчивый и опасный. Созерцатель. Достоевский в «Братьях Карамазовых» писал о таком типичном созерцателе, что «может, вдруг, накопив впечатлений за многие годы, бросит все и уйдет в Иерусалим скитаться и спасаться, а может, и село родное вдруг спалит, а может быть, случится и то и другое вместе».

Сам Достоевский при этом годами безвылазно жил в Италии, где у него даже ребенок родился. А будучи отправленным на каторгу, прилагал все усилия, чтобы как можно скорее вернуться из «родного села» в столицу.

Быть русским — это быть растерзанным. Расхристанным. Распахнутым. Одна нога в Карелии, другая на Камчатке. Одной рукой брать все, что плохо лежит, другой — тут же отдавать первому встречному жулику. Одним глазом на икону дивиться, другим — на новости Первого канала.

То есть быть импульсивным хаотичным идиотом типа шахида из ИГИЛ. Нет, спасибо. Быть русским — это не забывать и не прощать. Быть русским — это считать, примечать и добавлять в итоговой счет. Быть русским — это помогать русским. Быть русским — это сражаться бок о бок с другими русскими. Быть русским — это сосредотачиваться и готовиться, это учиться и развиваться, это планировать и выполнять, это давать и держать слово, это анализировать, раскладывать на части, находить болевую точку и бить в нее.

Современный русский — это не импульсивный идиот, а холодный и беспощадный логик, недобрый человек с хорошей памятью, которого последние 20 лет научили ОЧЕНЬ многому. Одним глазом он смотрит на Бирюлево, вторым — на Мариуполь.

И не может русский копаться спокойно в своем огороде или сидеть на кухне в родной хрущобе — нет, он не просто сидит и копается, он при этом окидывает взглядом половину планеты, он так привык. Он мыслит колоссальными пространствами, каждый русский — геополитик. Дай русскому волю, он чесночную грядку сделает от Перми до Парижа. Какой-нибудь краснорожий фермер в Алабаме не знает точно, где находится Нью-Йорк, а русский знает даже, за сколько наша ракета долетит до Нью-Йорка. Зачем туда ракету посылать? Ну это вопрос второй, несущественный, мы на мелочи не размениваемся.

Классическое описание советского идиота, которому Абама-абизяна бесплатный проезд для подмосковных пенсионеров отменил. «Я хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать». Нет, мы и хаты покинем, и воевать пойдем, но не за Гренаду и ее крестьян, а за наши русские интересы. За русский Киев. Русский Минск. Русский Ревель. Русский Верный.

А пьяненько-благодушная «геополитика» («Пошто Порошенке кредиты даем? — Хитрый план, Понимать Надо!») современным русским не нужна. Советскому не нужны «скучные детали» (в которых и состоит суть). Современный русский вцепляется в «ненужные детали» как бульдог.

Теперь нас Сирия беспокоит. Может, у меня кран в ванной течет, но я сперва узнаю, что там в Сирии, а потом, если время останется, краном займусь. Сирия мне важнее родного крана.

Это потому, что вы пьяный советский кретин.

Современных русских волнует текущий кран. Современных русских волнует, что именно из этого крана течет и на чьи налоги.

Академик Павлов, великий наш физиолог, в 1918 году прочитал лекцию «О русском уме». Приговор был такой: русский ум — поверхностный, не привык наш человек долго что-то мусолить, неинтересно это ему. Впрочем, сам Павлов или современник его Менделеев вроде как опровергал это обвинение собственным опытом, но вообще схвачено верно. Русскому надо успеть столько вокруг обмыслить, что жизни не хватит. Оттого и пьем много: каждая рюмка вроде как мир делает понятней. Мировые процессы ускоряет. Махнул рюмку — Чемберлена уже нет. Махнул другую — Рейган пролетел. Третью опрокинем — разберемся с Меркель. Не закусывая.

Советскому. Среди современных русских питье водки не считается социально-одобряемым делом. Более того, сама по себе фиксация на алкоголе — это что-то постыдное, свидетельство наличия у человека серьезных Проблем, если он без поллитры «обмыслить» не может.

Современные русские пьют крафтовое пиво, пьют европейские и крымские вина, пьют продукты дистилляции типа «Полугара», но ни одному из них и в голову не придет строить свою идентичность вокруг алкашки. Образ трудящегося с текущим краном, после поллитры рассуждающего за Сирию и «геополитику», для современного русского омерзителен.

Лет двадцать назад были у меня две подружки-итальянки. Приехали из Миланского университета писать в Москве дипломы — что-то про нашу великую культуру. Постигать они ее начали быстро — через водку. Приезжают, скажем, ко мне в гости и сразу бутылку из сумки достают: «Мы знаем, как у вас принято». Ну и как русский пацан я в грязь лицом не ударял. Наливал по полной, опрокидывал: «Я покажу вам, как мы умеем!». Итальянки повизгивали: «Белиссимо!» — и смотрели на меня восхищенными глазами рафаэлевских Мадонн. Боже, сколько я с ними выпил! И ведь держался, ни разу не упал. Потому что понимал: позади Россия, отступать некуда. Потом еще помог одной диплом написать. Мы, русские, на все руки мастера, особенно с похмелья.

Вы советский алкоголик. Пожалуйста, перестаньте называть себя русским. Вы отвратительны. А на фоне опыта войны в Донбассе, где людям действительно некуда было отступать и где люди стояли насмерть, ваше бахвальство пьянством перед иностранками отвратительно втройне.

Если современные русские хотят отстоять честь России, они не нажираются водяры перед иностранцами, а берут автомат и едут на фронт. Бахвальство же пьяными подвигами — однозначный признак советского дегенерата.

Больше всего русский ценит состояние дремотного сытого покоя. Чтоб холодец на столе, зарплата в срок, Ургант на экране. Если что идет не так, русский сердится. Но недолго. Русский всегда знает: завтра может быть хуже.

Вы прекрасно описали повадки русского простонародья. Но кроме русского простонародья есть еще русские интеллектуалы, русские предприниматели и русские солдаты. У них другие ценности, вам, очевидно, недоступные, ибо войной, бизнесом и умственным трудом при запойном пьянстве особо не позанимаешься.

Современный русский ценит открывающиеся социальные, экономические и военные возможности, стараясь использовать их по полной. Современный русский — это не пенсионерка Клавдиевна из деревни Безысходность, но полевой командир Моторола, из автомойщика превратившийся в одного из отцов-основателей непризнанной республики, разом перепрыгнув 10 социальных ступеней.

Пословицу про суму и тюрьму мог сочинить только наш народ. Моя мама всю жизнь складывала в буфете на кухне банки с тушенкой — «на черный день». Тот день так и не наступил, но ловлю себя на том, что в ближайшей «Пятерочке» уже останавливаюсь около полок с тушенкой. Смотрю на банки задумчиво. Словно хочу спросить их о чём-то, как полоумный чеховский Гаев. Но пока молчу. Пока не покупаю.

Это следствие череды катастроф, через которые прошел русский народ. И еще одно подтверждение, что «сытый покой» — нетипичное состояние.

При первой возможности русский бежит за границу. Прочь от «свинцовых мерзостей». Тот же Пушкин всю жизнь рвался — не пустили. А Гоголь радовался как ребенок, пересекая границу России. Италию он обожал. Так и писал оттуда Жуковскому: «Она моя! Никто в мире ее не отнимет у меня! Я родился здесь. Россия, Петербург, снега, подлецы, департамент, кафедра, театр — все это мне снилось. Я проснулся опять на родине…». А потом, когда русский напьется вина, насмотрится на барокко и наслушается органа, накупит барахла и сыра, просыпается в нем тоска. Иностранцы с их лживыми улыбочками осточертели, пора тосковать. Тоска смутная, неясная. Не по снегу же и подлецам. А по чему тоскует? Ответа не даст ни Гоголь, ни Набоков, ни Сикорский, ни Тарковский. Русская тоска необъяснима и тревожна, как колокольный звон, несущийся над холмами, как песня девушки в случайной электричке, как звук дрели от соседа. На родине тошно, за границей — муторно.

Это неосознанная тоска по Русскому Национальному Государству, ибо постСоветский Союз для русских — не родина.

Быть русским — это жить между небом и омутом, между молотом и серпом.

Быть австрийцем — это жить между лесом и горами, между Моцартом и Гитлером. Быть евреем — это жить между пустыней и морем, между скрипочкой и гранатометом. Быть негром — это жить между баскетбольной площадкой и тюрьмой, между бумбоксом и позолоченной «Береттой». Быть… в общем, вы поняли, Глубокомысленные Обобщения при желании можно еще неделю сочинять.

Особенно ежели под поллитру.

Свою страну всякий русский ругает на чем свет стоит. У власти воры и мерзавцы, растащили все, что можно, верить некому, дороги ужасные, закона нет, будущего нет, сплошь окаянные дни, мертвые души, только в Волгу броситься с утеса! Сам проклинаю, слов не жалею. Но едва при мне иностранец или — хуже того — соотечественник, давно живущий не здесь, начнет про мою страну гадости говорить — тут я зверею как пьяный Есенин. Тут я готов прямо в морду. С размаху.

Современный русский знает, что Российская Федерация — не наша страна. Мы не голосовали за эти власти, мы не принимали эту Конституцию, мы не имеем партий, выражающих наши интересы, и лидеров, которые могли бы участвовать в политической борьбе. Мы отчуждены от политики, общественной жизни и абсолютно беспомощны перед лицом государственного Молоха, способного сожрать любого из нас в любой момент.

Поэтому современный русский не ругает РФ. Современный русский готовится к тому, что будет после РФ.

Это моя страна, и все ее грехи на мне. Если она дурна, значит, я тоже не подарочек. Но будем мучаться вместе. Без страданий — какой же на фиг я русский? А уехать отсюда — куда и зачем? Мне целый мир чужбина. Тут и помру. Гроб мне сделает пьяный мастер Безенчук, а в гроб пусть положат пару банок тушенки. На черный день. Ибо, возможно, «там» будет еще хуже.

Русский человек создан для счастья. Для созидания. Для победы. Для величия. Для жизни в Русском Национальном Государстве. Современный русский — это тех-гик, стартапер, пророк из социальных сетей — ему не подходит расхристанный советский алкоголизм с иконой, водкой и Сирией. Современный русский — это управленец, профессионал, интеллектуал, молодой ученый — ему не подходит расхристанный советский алкоголизм с деревней, Путиным и текущим краном. Современный русский — это доброволец, офицер, авантюрист, гуманитарщик — и водку он в основном пьет после удачной атаки, дрожащими руками, без всякого удовольствия, чтобы снять стресс.

Современные русские — это все мы, дети бесприютных постсоветских городов, выросшие на странной грани между вспышками этнического насилия, с собирающимися в мрачные толпы горланящими родоплеменными кавказцами, и «Фейсбуками», «Айтюнсами», «Кикстартерами» и прочей инфо- и техносферой завтрашнего дня, созданную обществом постмодерна и воспринимаемую нами как родной дом. Мы не принадлежим миру расхристанного советского алкоголизма, плаксивой сентиментальности и прочей пьяной «удали», импульсивной, скоротечной, забывающей, прощающей.

Мы другие. И нужно нам другое — действительно наша русская страна, действительно наша русская армия, наше русское общество, наша русская экономика и наша русская ирредента. Мы — великий европейский народ, и мы пришли, чтобы воплотить все мечты наших предков и предшественников, 1000 лет строивших великий русский дом для великой русской нации, и вы — вонючие советские алкоголики, танцующие гопака перед хохочущими итальянками — вызываете в нас горечь и сожаление.

Мы вернем себе Россию. Мы сделаем ее свободной, сильной и процветающей державой. Мы создадим идеальные условия для нашего великого русского народа, чтобы он наконец раскрылся в полную силу, чтобы он явил миру свой свет, свою мощь, свою красоту, так чудовищно изуродованные 1917 годом. Мы сделаем всё, чтобы, когда нам перевалит за сорок, не считать способность нажраться до поросячьего визга главным своим достижением, чтобы хвастаться перед детьми не выпитыми бутылками, но основанными предприятиями, совершенными открытиями, удачными атаками, трудными принятыми решениями и благодарными соотечественниками.

И вы — пьяное советское говно — стали для нас отличным примером, как ни в коем случае не надо жить, примером поражения, примером дегенерации, примером того, что ждет русского, если он отречется от служения Русской Нации, Русской Культуре и Русской Истории, погрузившись в «мутный сытый покой».

Такие как вы — и радостно репостящие ваши тексты — будут с нами еще десять, двадцать, тридцать лет. Но будущее принадлежит не вам, расслабленным советским дегенератам.

Будущее принадлежит нам — трезвым, русским, злым.