ыбрать главное культурное событие в свободной стране непросто. Культурное — оно же не то что историческое. Исторические сами нас выбирают. Культурные же… What does it mean? Показали бородатую бабу по телевизору — вся страна говорит. Культура?.. Зато событие. А что запустили небывалую ракету, которая там чёрте что творит на орбите, или что похожая на лаковую матрёшку девушка-сопрано из Южно-Сахалинска спела «Как корабль в бурном море» Риккардо Броски, так до этого же никому дела нет. Их, вон, таких много, событий. А мы с телевизором у себя одни…

Может, это и справедливо. Может, культурные события тоже должны не ждать милостей от природы, а сами приходить и выбирать нас. С телевизором. (Или с компьютером в соцсетях — неважно).

Кажется, я знаю одно такое.

Мы его не хотели. Упражнялись во враждебном остроумии на его счёт, делали вид, что понимаем в экономике и статистике, согласно которым оно было ну никак невозможно, не гнушались апеллировать к авторитету экологов — этих боевых ЛГБТ прикладной политики… А когда оно вопреки здравому смыслу и научным прогнозам всё-таки наступило (как положено культурному событию — по телевизору), мы сразу как-то растаяли. Всей страной. Давно с нами такого не было. Ну, кроме совсем уж отмороженных бойцов невидимого фронта, вроде Виктора Шендеровича.

В армии у нас шутка такая была: говоришь замполиту — хороший был мужик, демократ, физухой с солдатами занимался: «Тщь старший лейтенант, а спорим не отожмётесь пятьдесят раз с закрытыми глазами и чтобы голова набок?» Он давай отжиматься. Шею набок свернул, прищурился и знай строчит — вид прекомичный. Ну, разе на сороковом ему говоришь: «Тщь старший лейтенант, да хватит, она ушла уже»… Смешно. К чему это я, к физухе? А, нет, к невидимости.

Давно, говорю, с нами такого не было. Не смотрели всей страной одних фильмов, не читали одних книг, не пустели улицы, как во времена «Штирлица». Не чувствовали себя одной страной.

В этом году мы почувствовали себя страной — впервые «в новейшей русской истории». Многие из нас — впервые в жизни. Я помню поразившее меня наблюдение, вроде открытия: в марте-апреле в связи с происходящими тогда событиями в «информационном поле» (по радио, телевизору) появилось слово «русские»! Им стали часто заменять прежде обязательное «россияне»… Просто язык — чуткая самоорганизующаяся система, и зачастую не мы им, а он нами говорит. «Россияне» не ложились на происходящие и кажущиеся тогда события, масштабец не тот. А «русские» подходили, да.

Ну, теперь-то… Даже россиян не осталось — убрали. «Крымская весна», и всё тут.

Долюбились до Херсонеса…

Можно ли было поверить в это весной? Чтоб мы — да так сдулись?

Помните, будто великан дунул — и сдул всю ту шелуху, которой были набиты наши зимние головы: павловских, белковских, гельманов, шендеровичей, облитых зелёнкой пуссириот… Даже странно было: как мы могли ещё недавно думать об этом? Хотя, пожалуй, странно (настораживающее странно) было другое — а почему вдруг так легко перестали? Враз. Не потому ли, что «проснувшийся великан» был просто нашим массовым саспенсом, очередным зрелищем–увлечением, вытеснившим прежние увлечения? Когда начинаешь смотреть новый фильм, о старом ведь забываешь?

Тогда казалось, что великан проснулся для побед. И событие, о котором идёт речь, было камертоном, настроившим нас на такой лад. Речь об Олимпиаде, конечно.

Россия её выиграла. С двумя «натурализованными» гастарбайтерскими комплектами медалей, но и с таким запасом, что, кажется, могла бы выиграть и без них. Было, правда, там какое-то нераскрывшееся кольцо, похожее на сфинктер и символизирующее Америку… Но об этом посмеялись и забыли. Мы победили! И даже не успели толком нарадоваться, потому что Россия тут же победила ещё раз. И нам уже казалось — теперь так будет всегда. Мы по инерции воспринимали происходящее, как продолжение глобального шоу.

Болельщикам, в отличие от спортсменов, неведомо, как важно в спорте терпение. Не только резкость, быстрота, сила удара — но и терпение: сквозь боль, отчаянье и апатию; механическое упорство робота. Болельщик об этом знает, да, но как-то не думает. Знаем же мы, что умрём, но как-то же ведь не думаем!.. Не для того живём! Вот эффектные удары, броски — это да. Гол! Ещё! Крым наш!.. А топтание по рингу, возня, да ещё когда она заканчивается своей шеей в замке… такой хоккей нам не нужен. Тянет плюнуть, выключить телевизор, порвать газету. Идиоты! Такие деньги получают… Тренера менять, тренера! Пошла вон со своим борщом, дура!..

Таких болельщиков хочется успокоить. Их необходимо успокаивать — как стоящих на карнизе с обещанием суицида. Ладно сам, а если кому на голову упадёт?

И мы успокаивали. Всё лето, вся осень прошли под знаком «терпения». Мы говорили:

— Вы разве не знаете, что самый страшный нокаутирующий удар — это удар, пропущенный на встречном движении? Что неподготовленная атака может завершиться обрезом и выходом два, три в один? Что атакующая игра у сетки похожа на лотерею: если с одного удара мяч не убил — всё, корт открыт, тебя просто расстреливают? То ли дело умная выносливая игра на задней линии! Тут — столкновение характеров, выдержка, терпение, кость в кость. А какое разнообразие приёмов! Длинные, средние, короткие, кручёные, укороченные, подрезанные, свечи, топ-спины, смэши… И ножки, ножки, ножки работают!.. М-м-м…

Ну, плюс там всякая терминология из дзюдо, которой не знаю. Но согласно которой обязательно получается, что если тебя прижали к ковру, считай всё — ты почти выиграл.

Сегодня тон меняется. С успокаивающего и «подготавливающего» на какой-то… ненормально победный. Схватка за Донбасс (где надо было успокаивать) больше не актуальна. Во всяком случае, пока. А это, вероятно, говорит о том, что мы её проиграли. Ведь именно поражения важно делать неважными — чтобы они причиняли как можно меньше вреда. (А победы — раздувать, раздувать…) Сегодня актуально работать по финансовой системе: «Слышали, как Путин спекулянтов уделал?! Пак-пак!..»

Эх-хе…

За спекулянтов, конечно, приятно. За себя не очень — особенно когда в магазин зайдёшь. Победительная, торжествующая и оптимистическая риторика начинает раздражать. Это что получается? У всех всё хорошо — у меня одного всё плохо? Отстал от поезда, не считаюсь? Подохну — и не заметят? Настораживает победительная риторика.

И какая-то досада берёт — что так смеялись тогда над нераскрывшимся американским кольцом.

А может, не надо было?..

Ведь где-то в альтернативной истории, в параллельной вселенной мы до сих пор радуемся Олимпийской победе! Представляете? До сих пор обсасываем по косточке, смотрим замедленные повторы, фильмы телевизионные снимаем про это! Вот оно, счастье-то… Ну, правда, там американские эсминцы в Балаклаве стоят.

Казалось, не успели выигранной Олимпиаде порадоваться, потому что другая радость всё перебила. А оказалось — не успели порадоваться, потому что началась война.

Просто не было у этой войны официальной церемонии открытия. Не было важного правительственного сообщения по радио — «граждане и гражданки». Вот мы и не поняли. Нас не предупредили, что это случилось.

У кого-то… у Набокова?.. или у Вордсворта… не помню, есть баллада о рыцаре, пронзённом на полном скаку копьём. Рыцарь уже погиб, но думает, что живёт, сражается, вернулся с войны, обнимает детей, стареет и, наконец, умирает, убелённый сединами, окружённый любящими домочадцами. Что для него правда, что ложь? А всё лишь потому, что его не предупредили о том, что умер.

Может, и хорошо.

Всем ещё Новый год встречать.

А может, сдаться, поручик, а? К чему нам чужая земля — ну, раз всё бессмысленно? Сами же говорили! Зато — домочадцы, седины… Кремовые шторы… Огоньки, ёлочка!

Ну… видите ли, корнет. Тут вот какой парадокс. Мы боремся не за лучшую жизнь, не какие-то там «права». Права — это корыто с помоями, с новогодними салатиками «с маянезиком». Отборол себе локтями пространство и чавкаешь. Нет, мы боремся за другое. За свой образ будущего. Боремся за будущее, жить в котором предстоит не нам. Мы скоротечны и, с точки зрения будущего, уже не существуем. Как тот рыцарь, да. Но всё равно боремся — и готовы ради этого жертвовать тем крошечным, что у нас есть — своим настоящим. Это потому что мы люди.

Можете расценивать это как плохую новость. Я и не настаиваю на том, что она хорошая. Вот животные — те хотят жить сейчас. А человек хочет — вечно.

Так что вы уж там готовьте патроны, а я пока ордена надену. И медали, блин.

Олимпийские.