был русским националистом всю свою сознательную жизнь. Я никогда не ощущал РФ своей Родиной. Всю сознательную жизнь я чувствовал, что в РФ таким как я не рады. Не рады тем, кто не боится слова «русский». Не рады тем, кто не боится говорить о русских национальных интересах и русских национальных проблемах. Не рады тем, кто не считает, что «русские» — это некий клей, склеивающий вместе чеченца и тувинца в «многонациональных россиян». Не рады тем, кто думает, что русские — это один из величайших народов в мире, и уж точно величайший народ по эту сторону от Рейна. Наконец, не рады тем, кто чувствует себя гражданином не второй Бразилии, но Третьего Рима, тем, кто, несмотря на варварских императоров, поражение за поражением и нашествие за нашествием все еще сжигаем изнутри древним огнем великой мечты, кто не смирился, кто знает, что так не должно быть, кто верит, что самый славный русский час еще впереди. Тем, кто прямо говорит, что ярмо — не часть русского национального костюма.

Я знал, что чужой среди этих латиноамериканцев с советскими флагами, капля по капле смакующих победу далекого 1945-го — как пьяницы, у которых остался последний шкалик водки. Я знал, что я враг этого латиноамериканского государства и его секретных служб — ибо римляне в Бразилии не нужны, они лишь смущают умы и заставляют счастливых индейцев мечтать о странном. Я знал, что максимум, чего можно ожидать от колониальной управляющей компании «Российская Федерация» — это публичной травли, уголовного преследования, тюрьмы. Я знал, что между человеком, для которого «наши ветераны» — это не Кантария и Ко, а «бешеная рота» Гюрзы с Первой чеченской, и Многонациональной Федерацией не может быть ни следа симпатии, ни намека на общность. Я прожил с этим знанием, с этим убеждением, с этой верой два десятка лет.

2014 год пошатнул мои убеждения.

Колониальная компания внезапно повела себя не как конгломерат этнических мафий, компрадорских элит и мутных персонажей без лиц и биографий, озабоченный лишь приобретением капиталов, их выводом за рубеж и унасекомливанием задающих слишком много вопросов аборигенов, но как Родина. Русская Родина. Внезапно с «уважаемыми украинскими ничтожествами» перестали разговаривать и Крым заполнили вежливые люди: профессиональные, бесстрастные, в масках без лиц, как и положено агентам Немезиды. Внезапно всю Новороссию захлестнули восторженные русские толпы с русскими флагами, «ужасных непобедимых бандеросеков» начали расстреливать из крупнокалиберных пулеметов, а особо отличившимся — вспарывать животы и оставлять гнить на солнце, «ибо ярость наша копилась долго, и ярость наша пришла». Внезапно весь пошлый и гнилой мирок, тщательно выстраивавшийся с 1991 года — вот есть Великая Независимая Украина, есть Великая Независимая Белоруссия и Великий Независимый Казахстан, перед которыми Скромная Федерация ходит на цыпочках, чтобы, не дай бог, не обидеть могучих и страшных «наших ничтожных партнеров» — рухнул. Российский флаг стал из флага нефтекратов флагом русских повстанцев, а российский паспорт превратился из желтой звезды на рукаве проигравшего народа в символ гордости, в символ вожделения, в символ, ради которого штурмуют штаб-квартиры СБУ, вступают в сражения с полицией и спецназом, ради которого выходят на площади, ради которого занимают блокпосты, ради которого заползают в окопы. Внезапно доживание, переживание («пережить их») обернулось жизнью, а мир взорвался сотнями событий, для которых мы, русские националисты, были рождены. Русская ирредента набирала обороты, гнилая Украина ползала на разбитых коленях и молила о пощаде, над танками и БТРами взвивались древние русские знамена с Куликова поля, и танки эти шли не на парад по случаю 675-й годовщины великой перемоги над Милитаристской Канадой — они шли давить украинских сепаратистов, каждым выстрелом смывая позор поражения 1991 года.

Мы — ничтожное поколение, промежуточное поколение, поколение, обреченное доживать и ждать, ждать и доживать, чтобы, возможно, на исходе жизни благословить наших сыновей (а то и внуков) на священную и яростную Национальную Войну («и совершу над ними великое мщение наказаниями яростными; и узнают они, что Я Русский, когда совершу над ними Мое мщение»), внезапно оказались в центре событий, о которых могли только мечтать. Мы собирали деньги и обмундирование для повстанцев, мы с необоримой яростью давили любую оппозицию русской ирреденте в публичном пространстве, мы рвали и метали, мы помогали и укрепляли, мы пылали и зажигали, мы жили… и мы жили на Родине. Впервые за десятилетия мы жили на Родине. И это было непередаваемое чувство счастья, счастья, которого не может дать ни личная жизнь, ни профессиональные успехи, счастья, которое рождает только гигантское национальное движение, титаническая национальная борьба, когда ты понимаешь, что ты не римлянин в Бразилии, но римлянин в Риме, и что Рим идет на святую войну, после которой ангельские лики наших предков перестанут на нас смотреть с презрением и укоризной.

Отчуждение, недоверие, подозрение, которое мы все эти годы испытывали к РФ, внезапно рухнули, и мы не критиковали, не язвили, не поучали, но работали, работали, работали… и тихо молились за успех нашего дела. Нашего общего с Российской Федерации дела. Это было потрясение, разрушение самих основ нашей веры и нашей идеологии — но потрясение приятное, потрясение того сорта, когда человек, о котором вы думали дурно, внезапно проявляет себя с самой лучшей стороны.

Первые признаки того, что русское национальное и дело Российской Федерации — это несколько разные дела («А ты не путай свою личную шерсть с государственной»), появились еще весной 2014-го. Затем эти признаки начали множиться, но даже после первого «Минска» мы продолжали считать, что процесс обновления, процесс возрождения, процесс восстановления русских прав и русского достоинства набрал гигантскую инерцию, и теперь его не смогут остановить никакие соглашения, обещания и меморандумы. Даже 2015-й начался с возобновления войны, и было полное ощущение, что и второй «Минск» скончается столь же бесславно, как и первый, что лежавший 33 года на печи Илья Муромец встал, расправил плечи и нет более в мире силы, способной его остановить.

Мы ошиблись. Серия убийств командиров ополчения. Бегство идейных добровольцев. Слухи о Сирии. Сирия. И государственные медиа, еще вчера обрушивавшие «наказания яростные» на воющих от ужаса евромазеп, вдруг ровно в тех же выражениях начали рассказывать об опасности ИГИЛ, нашей исконно русской православной Сирии и скорейшей необходимости послать бомбардировщики — бомбардировщики, которых ждали, но так и не дождались наши русские повстанцы, бомбардировщики, за отсутствие которых платили русскими кишками и русской кровью — бомбить бородатых дегенератов, потому что бородатые дегенераты не сегодня-завтра захватят Дамаск, потом рванут на Тегеран, после двинутся на Баку, а от Баку до Дербента рукой подать, и как мы будем жить без Дербента?

До начала операции в Сирии еще можно было питать иллюзии, что русские и РФ — вместе, что русские и РФ — заодно, а «Мински» и прочие предательские шаги — это обманные тактические уловки, хитрые ходы, ловкие трюки. После начала Сирии даже Стрелков, до последнего писавший про «царь хороший, бояре — плохие», сломался и начал крыть «хорошего царя» чуть ли не по матушке. После начала Сирии, после плевков в глаза оскорбительными, издевательскими отчетами об «уничтоженной артиллерии боевиков», «уничтоженной бронетехнике боевиков» — когда все еще бомбят Донецк, когда все еще атакуют позиции повстанцев, когда все еще судят и мучают участников русского подполья, когда русского флага нет не то что над Киевом и Днепропетровском, а даже над Донецком и Луганском, потому что там «антифашистские многонациональные сопротивленцы, при чём тут Российская Федерация?» — после этого поддерживать иллюзию о нашей Великой Родине, огнем и мечом карающей блядовитых евроказаков, стало физически невозможно.

Затем началась история с 3 миллиардами украинского долга. Затем — новые правила, грозящие депортацией сотням тысяч русских, сбежавшим в РФ от украинского гнета. Затем — энергетическая блокада Крыма. После — указ о возвращении долгов украинским банкам даже не донбассцами, а крымчанами (которые, в отличие от донбассцев, вроде бы наконец «дома»). После — отставка Чалого. Последние новости: в Крыму снова отключено украинское электричество, а в закон о закрытии зоны свободной торговли с Украиной Путин внес поправки, оставляющие режим зоны свободной торговли для торговли газом.

Родина обернулась даже не Бразилией — о, Бразилия жестко стоит на страже своих национальных интересов, Бразилия не претендует на глобальное лидерство, но в Латинской Америке себя в обиду не даст — а чем-то неописуемым. Наверное, что-то подобное ощущали современники Брестского мира. Но даже Брестский мир заключался для выживания молодой советской республики, даже он рассматривался лишь как временное отступление перед новым броском Революции на запад — а ради чего украинцам до сих пор поставляют газ, уголь и электричество, не может сказать никто.

Мы не смыли позор перед нашими великими предками, с отвращением рассматривающими нас из своей русской вечности. Мы лишь вписали новые страницы в Книгу Русского Унижения, и горче и пронзительнее этих страниц еще надо поискать. Мы поддались иллюзии, мы очаровались моментом, мы заставили самих себя поверить, что от осины все-таки могут народиться апельсины. И сейчас русское общество, стремительно нищающее, стремительно озлобляющееся, стремительно скатывающееся назад в 90-е, будет винить в этом и нас.

Но могли ли мы поступить иначе, когда над городами Новороссии взвились русские флаги? Могли ли мы остаться в стороне, когда десятки тысяч глоток скандировали: «Россия! Россия!»? Могли ли мы сказать: «Русские Украины, немедленно разойдитесь по домам, вывесите с балконов украинские флаги и сидите тихо, ожидая „прекрасного далеко“»? Могли ли мы встать на сторону заукраинцев, деморализуя повстанцев рассказами о безнадежности их дела? Могли ли мы занять позицию циничного отстранения посреди русской бури и русской ярости?

Нет, потому что тогда бы мы перестали быть русскими.

Мы дрянные русские. Даже, прямо скажем, ужасные. Не Суворовы, не Достоевские, не Столыпины. Мы не смогли самостоятельно развалить 40-миллионное государство или хотя бы сподвигнуть на вторжение другое, 142-миллионное государство. Нам не хватило сил перевести олигархическую разборку в неостановимую Великую Русскую Войну, мы поверили тем, кому нельзя верить, мы успокоились там, где нельзя было успокаиваться. И в новом 2016 году мы будем жрать сыр из пальмового масла, запивая его паленой бормотухой (ну, те из нас, кто останутся на свободе), даже не ощущая морального права жаловаться — мы это заслужили, и это самое минимальное из всех наказаний, которые могут обрушиться на нас.

Но знаете… наши отцы и деды сдали гигантское государство в 1991 году вообще без боя, обменяв базы в Берлине и подземные комплексы в Чехии на колбасу и турецкие дубленки, рванув «обогащаться» в тот момент, когда надо было отстреливаться до последнего патрона у национального флага под национальный гимн. Мы же свой бой дали. Плохо, неумело, может быть, не в полную силу, но впервые за двадцать с лишним лет к мазепам в ответ на их художества начали прилетать не дипломаты с бегающими глазками, а разрывающие ночь пакеты «Града».

Таков итог 2015 года: все наши флаги и вымпелы вбиты в песок, наши легионы разгромлены, наши легаты убиты, наши трибуны в опале, наши имена в проскрипционных списках, но мы проиграли как римляне, а не как мазепы.

Vae victis, а не «горе переможеним».