25 января 1755 года в России учрежден первый университет, ныне известный как Московский государственный (МГУ). В честь этой даты в Российской империи и России отмечается День студента.
Университет был учрежден по ходатайству фаворита императрицы Елизаветы, Ивана Шувалова. Тот давно мечтал о первом университете классического европейского типа в России. А дату открытия приурочили к именинам матери самого Шувалова, совпавшие с днем святой Татьяны — православным праздником. Почитаемая как православными, так и католиками, Татьяна Римская стала покровительницей студенчества в России. Поэтому День студента мы часто называем и Татьяниным днем.
До революции у русских были свои традиции празднования Дня Татьяны, несколько необычные для нас. Это сейчас день студента — дело исключительно самих студентов. А в Дореволюционной России это больше напоминало нынешний день выпускника. Гуляли все, кто когда-то учился. Выпускники, кем бы ни стали и каких бы чинов и званий ни добились, приходили на студенческие гулянки и отчаянно кутили с молодежью, вспоминая молодость. С ними веселились и профессора, и преподаватели, на день забывавшие о субординации.
По традиции, на встречах произносили напутственные речи самые важные гости, причем стоя на столе. Амфитеатров, оставивший, пожалуй, самые яркие описания празднования дня студента, упоминает забавный инцидент. Господин Плевако, знаменитый адвокат и юрист Империи, так разошелся, напутствуя молодежь, что со всего маху наступил прямо в тарелку с котлетой Амфитеатрова, из-за чего последний изрядно огорчился.
Обычно центром празднования дня студента в Москве был ресторан «Эрмитаж». Амфитеатров так описывал гулянки:
Двенадцатое января в Москве — день пьяный по принципу. Кто в обычные дни напивается из любви к этому искусству, на Татьяну напивается по чувству долга. Кто в обычные дни не пьёт вовсе, на Татьяну напивается, чтобы доказать свою солидарность с пьющей интеллигенцией: пусть, мол, житейские пути растащили нас далеко друг от друга, раскидали врозь, точно стога в унылых стихах Алексея Толстого, но живы ещё, целы в сердце нити, прикрепляющие нас неразрывною связью к общему корню, объединяющие нас во имя общей нашей кормилицы — alma mater…
Льва Толстого с его проповедью против Татьянина дня вчера поминали неоднократно. И на столах, и за столами, и под столами. Профессор Маклаков, лучший московский окулист, попался студентам у Яра; его, разумеется, сейчас же подняли на стол:
— Речь!.. Рречь!.. Ре-е-е-ечь!!!… Браво!… Речь!
Седоватый профессор, с лицом умным и немножко ироническим, с весёлым взглядом спрятанных под бледно-серыми очками глаз, тихим голосом начинает складную, точно бойкий фельетон построенную, отповедь Толстому. Слушать трудно. Орут, поют, умиляются… Подвыпивший студент, как только видит на столе знакомую профессорскую физиономию, сейчас приходит в экстаз и не может не реветь bravo после каждого слова…
В прежние годы любимыми и настоящими ораторами Татьянина дня были М. М. Ковалевский, А. И. Чупров, Ф. Н. Плевако, а специально медики всегда вытаскивали на трибуну А. А. Остроумова…
Говорил он всегда тепло, чистосердечно, искренне любя свою публику и от души ей доброжелательствуя. Говорил хорошие гуманные слова и как-то сразу чувствовалось, что за хорошими гуманными словами стоят и хорошие гуманные идеи, что это — речь от сердца, а не ораторский «и треск, и блеск, и ничего». Говорил, сверкая из-под очков увлаженными глазами, восторженным, прерывающимся от волнения голосом, и, когда кончал речь, толпа с рёвом бросалась к профессору и принималась швырять его к лепному потолку «Эрмитажа»… Ах, много лет прошло с тех пор, как, при этом гимнастическом упражнении, меня, первокурсника, угораздило подвернуться под каблук Чупрова, низвергавшегося с высоты двух аршин над уровнем Татьянина разгульного моря! Чупрова, обременённого лаврами и пресыщенного овациями, но в разорванном фраке и не без некоторого телесного увечья, уносили, а на смену ему приносили из «профессорской» Максима Ковалевского.
Громадный, толстый, он страшно боялся щекотки и, пока его дотаскивали до стола, всё время визжал, хохотал и брыкался. А, взгромоздившись на стол, принимался острить. Быстро, неудержимо, фонтаном шутливых словечек, летучих характеристик-карикатур, афоризмов — не в бровь, а прямо в глаз. Хохот стоял гомерический и, вместе с публикою, хохотал сам оратор.
— Только не качать, господа! предупреждал он: — я боюсь. Уроните — не беда. Но как вы меня поднимете? А, во-вторых, «Эрмитаж» оказывает нам такое радушное гостеприимство, что разрушать его моим падением, по меньшей мере, неблагодарно.
Вообще-то появление на улице в состоянии алкогольного опьянения было верным способом провести ночь в полицейском участке. Но исключительно на День студента городская полиция закрывала глаза, подчиняясь негласным указаниям полицмейстеров.
Праздник прожил до Октябрьского переворота, но в новой советской стране стал чуждым и быстро забылся. Образованная публика либо погибла, либо эмигрировала, либо была вынуждена притвориться от души советской. В СССР с его сотнями новообразованных учебных заведений забылось важное для всего мирового студенчества понятие альма-матер.
Но после распада СССР праздник был восстановлен — сначала в МГУ. Правда, теперь его празднование разительно отличается от дореволюционных кутежей, как по форме, так и по содержанию. Да и День студента теперь выпадает на разгар сессии. Но даже сессия — не повод не поднять бокал за старейший профессиональный праздник России!
Автор рубрики «День в истории» — Евгений Политдруг
Также читайте: Образование в Российской Империи: как это было
