Как исламский мир потерял право выбора (перевод Foreign Policy)

Текст: Ким Гаттас, для Foreign Policy. Перевод: Александр Заворотний, «Спутник и Погром»

Свет увидела отличная новая книга, описывающая развитие Пакистана и помогающая понять, почему плюрализм по всему Ближнему Востоку приходит в упадок

Когда советник по национальной безопасности Герберт Рэймонд Макмастер пытался убедить президента США Дональда Трампа, что Афганистан нельзя считать безнадёжной страной, он показал чёрно-белую фотографию 1972 года с женщинами в мини-юбках на улицах Кабула.

Смыслом этой демонстрации, вероятно, была попытка доказать, что страна, некогда придерживавшаяся западных стандартов, может к ним вернуться с помощью Америки. Уловка Макмастера сработала: Трамп в конечном итоге изменил свою скептическую позицию по участию в этом конфликте и решил увеличить воинский контингент. Но кроме того, этот эпизод доказывает, что Америка по-прежнему плохо понимает ситуацию в странах, которые пытается перекроить по своему образу и подобию. На том снимке изображены высшие классы Кабула — элита, по которой даже в то время нельзя было судить о населении всего Афганистана. Даже до того, как Талибан начал заставлять носить паранджу, любительниц юбок было немного.

Однако фотограф запечатлел нечто утерянное как в Афганистане после появления талибов, так и по всему мусульманскому миру за последние десятилетия: свободу выбора.

Это верно, что в семидесятые годы совсем не все афганские женщины носили мини-юбки, но они могли это делать, не опасаясь, что их обольют кислотой или подвергнут экзекуции. Другие снимки того времени показывают возможности, которые существовали для афганских женщин в образовании и работе. Но, конечно, в основном внимание обращают на одежду. Сейчас на Ближнем Востоке часто показывают ещё и снимки Саудовской Аравии шестидесятых и семидесятых годов, где мужчины и женщины в купальных костюмах позируют возле бассейна или на причале известного курорта. В основном эти люди выглядят как иностранцы — в частности, речь о сотрудниках авиакомпании, решивших передохнуть в Джидде. С другой стороны, саудиты к таким пляжам относились довольно благосклонно, и хотя некоторые качали головами в знак неодобрения, возможность искупаться и позагорать, не опасаясь неприятностей, действительно существовала.

Если же отвлечься от юбок и пляжей, то шестидесятые и семидесятые годы были ещё и эпохой напряжённых интеллектуальных дебатов о роли религии в обществе. По всему региону, от Египта до Пакистана, отчаянно спорили левые, антиклерикалы, капиталисты, марксисты и исламисты. Воинствующие исламисты клеймят эти десятилетия прогрессивного идеологического и культурного разнообразия как декадентское влияние Запада, списывая их как пагубное наследие колониализма. Но в этом разнообразии было как подражание, так и проявление местной мысли. Одной из наиболее известных арабских феминисток начала XX столетия была ливанка Назира Заин ад-Дин, не связанная с западным феминистским движением.

Но на протяжении последних десятилетий пространство для дискуссий и свобода выбора неуклонно сужаются. Из истории Пакистана другие страны могут извлечь поучительный урок об узаконивании нетерпимости. Страна может растерять своё разнообразие не только при насильственном захвате власти группировками вроде Талибана. Постепенное подтачивание прогрессивных норм и медленная смена главенствующих убеждений могут оказаться не менее разрушительными.

С 1927 года, когда британцы ввели законы о богохульстве в своих колониальных владениях на Индийском субконтиненте, и до 1985 года в границах современного Пакистана в суде разбирались лишь 10 подобных дел. В 1985–2011 годах их число превысило 4000. Ещё хуже, что за богохульство, мнимое или действительное, в современном Пакистане можно поплатиться жизнью.

В январе 2011 года губернатор Пенджаба Салман Тасир был убит своим телохранителем за помощь молодой христианке, которую обвинили в кощунстве. Убийцу Тасира приговорили к смертной казни, но на его похороны пришли десятки тысяч человек, которые сочли его героем, а в Исламабаде в его честь построили мечеть.

Насильственная смерть Тасира — и, всего двумя месяцами позже, первого министра-христианина Шахбаза Бхатти — потрясла Фарахназ Испахани, которую с обоими политиками связывала тесная дружба. Испахани, бывшая журналистка, в то время была депутатом пакистанского парламента и членом комитета по правам человека. Эта маленькая группа неустанно поднимала вопросы прав меньшинств. Благодаря своей должности Испахани получала намного больше информации, чем обычные граждане, и её шокировали масштабы насилия против различных меньшинств и тот факт, что её коллеги совершенно не желали обсуждать эту проблему.

Убийство двух друзей заставило Испахани написать книгу «Очищение земли чистых» («Purifying the Land of the Pure»). Эта книга, опубликованная в прошлом году, описывает медленную гибель прав меньшинств и плюрализма в Пакистане и значение этого процесса для будущего демократии. Это масштабная, но точная хроника упадка. Испахани и сама принадлежит к меньшинству — она исповедует шиитскую версию ислама — и потому постаралась избежать возможной полемики и споров, написав тщательно выверенное методичное исследование. Журналистка со своим мужем, бывшим пакистанским послом в США Хусейном Хаккани, неоднократно сталкивались с угрозами расправы, и потому вынуждены жить в добровольной ссылке в Вашингтоне.

В книге Испахани отмечается, что проблема впервые проявилась спустя несколько лет после предоставления независимости Пакистану. Отец-основатель страны — Мухаммад Али Джинна, светский шиит — предложил образ государства, где «каждый свободен, каждый волен идти в храмы, идти в мечети или любые иные места для поклонения». Но, как пишет Испахани, «эта оптимистичная декларация религиозных свобод» осталась невыполненной.

Вскоре после обретения Пакистаном независимости в 1947 году наметилась тенденция на превращение ислама в основной принцип жизни. Вероятно, это следствие того чувства ущемлённости, которое мусульмане испытывали к индуистам и британским колонизаторам. К 1973 году ислам стал государственной религией Пакистана. В 1974 году — при якобы прогрессивном премьер-министре Зульфикаре Бхутто — парламент объявил ахмади немусульманами. Ахмадие — мусульманское движение конца XIX века, чьи приверженцы почитают Коран, но считают своего вероучителя пророком, что крайне раздражает ортодоксальных мусульман, для которых последним пророком был Мухаммед.

Бхутто обнаружил, что пакистанскому национализму очень трудно придать немусульманское русло. Как пишет Испахани, премьер не сумел «соблюсти равновесие между внедрением либеральных идей и умиротворением исламских настроений».

К середине восьмидесятых расцвела литература, пропагандирующая ненависть к шиитам. Заявлялось, что они не мусульмане — опасное обвинение в преимущественно суннитской стране, где шииты, однако, составляют 15% населения. Военный диктатор Мухаммед Зия-уль-Хак попустительствовал нападкам суннитов на шиитов, что в конечном итоге вылилось в кампанию по изгнанию шиитских докторов, инженеров и учителей в Карачи и других городах. В наши дни шииты и их мечети часто оказываются целями жестоких нападений. С 2003 года 2558 шиитов были убиты на религиозной почве.

Испахани выделяет четыре ступени ущемления прав меньшинств и роста нетерпимости в Пакистане. Первой ступенью была «исламизация» общества с выдавливанием немусульманских общин за пределы страны во время обретения независимости, а затем усиления исламской идентичности, вызванного потерей Восточного Пакистана. Затем была исламизация правовой сферы в восьмидесятые годы, при Зия-уль-Хаке, и, наконец, рост организованного насилия.

Хотя речь не идёт о внезапной трансформации, Испахани считает правление Зия-уль-Хака точкой невозврата. Этот военный лидер исламизировал законодательство страны, ввёл шариатские суды, новые исламские законы и нормы «худуд», которые предусматривают наказания по шариату за определённые преступления. В это же время были ужесточены законы о богохульстве — в качестве наказаний появились пожизненное заключение и смертная казнь.

Исламизация затронула все стороны культурной жизни: от Карачи до Пешавара закрывались кинотеатры, художники были вынуждены уйти в подполье, а школьное образование предусматривало пропаганду «образа Пакистана как мусульманской страны, а мусульман — как единственно возможных граждан».

Наследие Зия-уль-Хака глубоко укоренилось в политической системе и повседневной жизни. Пакистанцы моложе 40 лет не знают другой жизни, и только старшие поколения могут вспомнить более свободное время, хотя они и склонны замалчивать его недостатки. Но как бы там ни было, рост нетерпимости в Пакистане не мог не сказаться на меньшинствах: с 1947 года их доля в общем населении упала с 25% до 3%.

«Плюрализм возможен только при наличии условий для самых разных людей. Нельзя иметь плюралистическое демократическое общество и при этом верить в чистоту религии», — говорит Испахани.

Фотография, показанная Макмастером Трампу, — лишь напоминание о прошлом, но не рецепт возвращения того многообразия, которое некогда существовало в Пакистане и других странах — Афганистане, Ираке или Египте. Книга Испахани подчёркивает, что эти государства потеряли нечто большее, чем мини-юбки. Антитеррористическая политика Вашингтона, направленная против группировок вроде Талибана, тоже необходима, но она не в состоянии восстановить основные нормы цивилизованного общества вроде уважения к инаковости. В конечном итоге всё будет зависеть от усилий самих местных жителей.

Возможно, в этом им поможет ностальгия. Когда люди из Пакистана, Египта и Афганистана перелистывают фотоальбомы родителей, дедушек и бабушек и гадают, что случилось с их страной, то они видят юбки и декольте, но истинный смысл — в многообразии и свободе выбора.

Требует ли ислам убивать? Никаких домыслов, только цитаты из Корана

Оригинал материала на сайте Foreign Policy

Поддержите «Спутник и Погром» покупкой подписки (клик по счетчику просмотров справа внизу) или подарите ее друзьям и близким! У нас нет и никогда не было никаких других спонсоров кроме вас — наших читателей.