Самый популярный вопрос Китая: станет ли Си новым Мао? Отечественное востоковедение старается по мере сил обходить эту тему (отношения с Кормчим были не очень, да и Си наш друг и партнер), но на Западе дискуссия не останавливается уже четыре года. Ее первый виток пришелся на 2013 год — год старта знаменитой антикоррупционной кампании. В 2014–2015 годах эксперты все больше спорили об уголовном преследовании коррупционеров, военной реформе, обострении отношений с Тайванем. Создание до сих пор не совсем понятного китайского КГБ подлило масла в огонь, но за неимением фактуры споры быстро утихли.
2016 год, вопрос китайского тоталитаризма снова актуален. О нем и поговорим.
Китайская внутренняя политика экзотична, к ней не всегда просто подступиться. Во-первых, Поднебесная отгорожена от остального мира сильнейшим языковым барьером. Очень часто «специалисты» по Китаю вынуждены брать за первоисточник переводные материалы, иногда просто недостоверные. Во-вторых, китайская цензура не дремлет. Наконец, оппозиционные китайские СМИ, базирующиеся в основном в США — по большей части сборище непрофессиональных фанатиков. Критиковать КНР они предпочитают в стиле «коммунисты едят детей», что может быть и правдой, но это пропаганда, а не аналитика.
Самый адекватный метод изучения КНР — сократический. «Я эксперт, и я знаю, что ничего не знаю». Это единственный твердый вывод. Дальнейшее — это educated guess, в известной степени «сон в красном тереме». Приступим.
Мао и Си. Их биографии похожи — по крайней мере, по китайским меркам. Си, сын героя китайской социалистической революции, попал под профилактическую чистку во времена революции культурной. Не смог нормально доучиться в школе (как и Мао). Был сослан в деревню на перевоспитание, жил буквально в пещере. По собственным признаниям, поначалу политика его не занимала, но в пещере он ощутил необходимость «помогать людям». Ссылке Си обязан очень многим, если не сказать — всем. Эта история как бы обнулила его связь с отцом, временно превратившимся во врага народа. Когда будущий генеральный секретарь вернулся в большой мир, окончил университет и начал собственную карьеру в низовых региональных организациях, он стал своим и для «принцев», и для «комсомольцев». Именно поэтому выбор в 2012-м пал на него — искали компромиссную фигуру.
При чём здесь Мао? Многие китайцы считают, что пострадав во время Культурной революции, Си наследовал идеям Великого кормчего. Такая извращенная преемственность от мучителя к жертве вряд ли пришла бы в голову европейцу, но в Китае проблем с подобными трактовками не возникает. Недаром Си постоянно указывает на то, что настоящим коммунистом он стал именно в пещере, среди блох, голода и одиночества. Именно там произошла его инициация, сакральное, мученическое приобщение к делу Мао Цзэдуна, открывшее перед ним путь наверх.
С тех пор прошли годы. Китай постепенно меняется: агрессивная позиция в отношениях с Западом (да и с собственными гражданами, если уж на то пошло), первые робкие зачатки культа личности — твердая рука товарища Си ощущается повсюду. В отличие от некоторых предшественников, он не боится совершить ошибку, и на международной арене уже не пытается казаться просто дружелюбным тихим китайцем. Завет Дэна Сяопина, «не высовываться», отброшен окончательно. Вероятно, дело в том, что Си и сам считает себя новым Мао. Во всяком случае, в эту канву ложатся многие его заявления — о недопустимости ревизионизма, о безмерном почтении к Великому кормчему. Даже компромиссная формула «70% хорошего и 30% ошибок», позволившая китайцам примириться с маоистским прошлым, начинает звучать оскорбительно. Ошибки? Да не было никаких ошибок, были диверсии и пропаганда врагов. Читайте новый красный цитатник вождя.
Тигры, мухи и тараканы
Перед новым лидером Китая с самого начала встали три глобальных задачи — реальных и объективно очень тяжелых, это нужно учитывать. Первое и самое очевидное для зарубежной оценки — замедление экономического роста. Здесь Си предпринял ряд довольно либеральных шагов. Он позволил иностранному капиталу играть более весомую роль в некоторых сферах, стимулировал развитие средних и малых финансовых учреждений. Оппозиция, правда, любит говорить, что все это есть только на бумаге, и на самом деле Китай катится обратно в плановую экономику. Окончательный вывод оставим экономистам.
Вторая проблема — это экологическая катастрофа, в которую Китай погрузился почти по шею. Всемирно известный пекинский смог — это лишь визитная карточка тех действительно ужасающих ударов, которые «мировая фабрика» обрушила на собственную природу. Как спасать экологию не знает пока никто, и точно не сами китайцы.
Наконец, третья задача, за решение которой Си Цзиньпин принялся со всем возможным жаром — это тотальная коррупция. Забавно, кстати, что китайские публицисты часто приводят в качестве удачного антикоррупционного примера… Россию. Можно представить, настолько в Китае печально с чиновниками и воровством, если РФ кажется местной прессе землёй обетованной.
В терминологии современной российской политической жизни антикоррупционная программа Си — это «нацпроект» или даже «национальная идея». Для китайских СМИ это уже четвертый год тема номер один. Под предлогом борьбы с коррупцией бюджет МВД впервые за долгое время превысил оборонный. В 2014 году количество расходов на внутреннюю безопасность страны и вовсе засекретили. Кампания Си Цзиньпина разрушила множество карьер, но одновременно расчистила дорогу для взлета новых молодых чиновников, у которых раньше не было никакого шанса пробиться. Особенно это справедливо для милиции и армии. Иными словами, седьмой генсек КНР дал начало новому политическому тренду — долгому и чрезвычайно любопытному.
О чистках говорят много и с удовольствием. Центральной идеей кампании объявлены ее непрерывность, глобальный охват и… бесконечность. Нет, в Китае вполне верят в возможность полной победы над коррупцией, речь здесь о другом.
Начиная кампанию, Си обозначил три ее будущие стадии, известные как «три нет». Первое «нет» — «нет коррумпированности к людям». Первая задача — это пресечь вовлечение людей в коррупцию. Целью ударов здесь должны стать чиновники. Второе — «нет личному участию в коррупции». Не только не брать взяток, но и не давать взяток. Здесь объектом выступает весь народ. Последнее, третье «нет» — «нет мыслям о коррупции». Это и вовсе утопическая цель, для достижения которой власти планируют широко использовать реформированные институты общества, культуру, образование и тому подобные вещи. Именно поэтому третья цель названа в Китае вечной.
Кроме того, товарищ Си Цзиньпин предложил сначала две, а потом и три ступени в иерархии коррупционеров: «тигры», «мухи» и «тараканы». Его изначальный лозунг «убивать тигров, бить по мухам» теперь иногда в шутку дополняют третьей директивой — «пугать тараканов». «Тигры» — это крупные чиновники, партийные боссы. К ним не может быть никакой жалости. «Мухи» — это низовые чиновники, исполнители на местах. На них нельзя закрывать глаза, но наказывать можно чуть мягче. Ну а тараканы — это всевозможные мелкие предпринимали, тот слой, который в основном и даёт бюрократам взятки. Этих должен перевоспитать живой пример участи первых двух категорий.
Что мы знаем об антикоррупционной кампании достоверно?
— Уже в 2014 году к внутренней дисциплинарной ответственности привлекли 420 000 человек. Значительную часть выгнали из партии и уволили с постов. Некоторых понизили и раскидали по окраинным регионам. Более удачливые отделались выговорами, публичными порицаниями и меткой в личном деле. По некоторым смелым оценкам, сейчас общее число «перевоспитанных» превысило миллион.
— В том же году перед судом предстали 200 000 коррупционеров. Здесь речь идет о людях, получивших реальные тюремные сроки и (редко) штрафы. У этой категории часто конфисковывали имущество.
— Только в США от китайского правосудия сейчас скрываются 200 с чем-то бывших китайских чиновников и бизнесменов. Китайское МВД упорно засыпает американцев прошениями об экстрадиции. Иногда это срабатывает.
— В 2013–2014 годах как минимум 70 чиновников покончили жизнь самоубийством в ожидании приговора. Точную цифру назвать невозможно, но она однозначно перевалила за сотню. Помимо официального судебного преследования, власти часто прибегают и к менее традиционным мерам воздействия на своих нерадивых подчиненных, о чем периодически можно прочесть в блогах. В целом, если верить подобным сообщениям, в ходу весь арсенал Культурной революции — вплоть до, например, отчисления детей новых «врагов» народа из университетов.
— Кампания не щадит не только видных функционеров, но и журналистов с мировым именем. В 2014 году арестовали двух репортеров CCTV, очень долго бывших для миллионов иностранцев лицом Китая.
330 тысяч чиновников были привлечены к ответственности в рамках антикоррупционной кампании в 2015 году. В 2016-м году кампания продолжится
Прочие факты лишь дополняют сложившуюся картину.
Почти каждый эксперт, анализируя антикоррупционную деятельность КПК после восемнадцатого съезда, в той или иной степени грешит субъективным, а то и просто однобоким подходом. Не претендуя на полную беспристрастность, попробуем избежать этой ловушки.
Итак, первое не по значению, но по популярности объяснение чистки коррупционеров — внутрипартийная борьба. Традиционно считается, что внутри КПК сформировались два больших клана, или, как их еще называют, партии. Речь о так называемых «принцах» и «комсомольцах». Противоречий и претензий между двумя этими неформальными фракциями куда меньше, чем между теми же условными «силовиками» и «либералами» в правительстве РФ. К тому же часто просто непонятно, к какой партии отнести того или иного деятеля. Яркий пример — сам Си Цзиньпин. Формально «принц», фактически скорее «комсомолец», а в сухом остатке — совершенно независимый и сложный игрок. Ну и самое главное: внутри фракций идет куда более жестокая и кровавая борьба, чем между ними. Бо Силай был абсолютно классическим «принцем», что не помешало ему с грохотом уехать на пожизненное заключение. Вообще-то этот человек еще за несколько лет до своего фиаско считался одним из ключевых претендентов на владычество в Китае и на статус «главного принца». Фактически «принц» Си с самого начала взялся вычищать коррупционеров именно среди «монарших особ». Конечно, такой установки не было и нет, просто именно «принцы» традиционно оказывались в центре коррупционных скандалов и расследований, от чего очень страдал авторитет всего сообщества. Кстати, зарубежных исследователей удивило, что многие «комсомольцы» тоже оказались недовольны чистками и начали оказывать им пассивное сопротивление.
Систему фракционного деления КПК, и без того неоднозначную, последние годы отчаянно лихорадит. Тут сложно избежать банального сравнения с Игрой престолов. Один из эпизодов этой игры, наглядно иллюстрирующий всю иллюзорность однозначных оценок, произошел в июне 2015 года. Выступая в Комсомольском информационном центре Чэнь Вэйли (дочь известного деятеля КПК первого поколения) призвала «горячо поддержать» политику товарища Си, заявив, что «всякая сила должна быть под контролем». Это довольно неожиданное заявление — и вот почему: во-первых, семья (клан) Чэнь — один из «восьми больших кланов» китайской политики. По происхождению это «принцы». Семья и поныне держит в руках свой кусочек власти, брат Вэйли и сын Чэнь Юня возглавляет Госбанк развития КНР. Во-вторых, семья Чэнь была близка к одному из прежних руководителей Поднебесной — Цзян Цзэмину. Его люди последовательно оказывались фигурантами громких коррупционных дел. Что особенно неприятно для Китая — запросы об экстрадиции чиновников его круга поступали даже из европейских стран. И вот теперь представительница одного из самых близких к Цзян Цзэмину кланов открыто предает друга и покровителя и объявляет о лояльности к Си Цзиньпину. Конечно, заявление было сделано от лица Вэйли, с формальной политической точки зрения не имеющей никакого веса. Но фактически ее устами в этот момент говорил весь клан.
После суда над Бо Силаем китайский истэблишмент поставили перед выбором: либо продолжать играть в свои клановые войны и стяжать деньги вместе с властью, либо присягнуть новому лидеру, переформатировать свое мышление, изменив тем самым и партию. В первом случае итог понятен и красноречив. Не исключено, что в перспективе двух-трех лет все «принцы», «комсомольцы», «шанхайцы» и прочие исчезнут из политического лексикона, оставив место верным орлам (драконам?) товарища Си и реакционерам-уклонистам, агентам империализма и западных разведок. В этом контексте антикоррупционная программа выглядит лишь средством, механизмом консолидации власти внутри партии.
Второй взгляд на чистку — это трактовка кампании как честной и ничем не омраченной попытки навести банальный управленческий порядок, избавиться от преступников и поднять авторитет КПК в обществе. Строго говоря, это самая адекватная оценка происходящего — просто потому, что она соответствует тем целям, которые официально декларирует Пекин.
В пользу этой точки зрения говорит в первую очередь личность Великого инквизитора современного Китая — Ван Цишаня. Хотя главу Центральной комиссии КПК по проверке дисциплины правильнее было бы назвать Великим пожарным. Ван Цишань, ночной кошмар китайских чиновников (в том числе и той сотни, которая покончила с собой) — обладатель кристально чистой биографии. Ван, неоднократно соревновавшийся с Ли Кэцяном за место премьера, никогда не попадал ни в какие скандалы и не боялся взваливать на себя тяжелейшую работу с ужасающим грузом ответственности. Во время эпидемии атипичной пневмонии в 2003 году он срочно получил пост и. о. мэра Пекина и добился ощутимых результатов. В 2008 году, на фоне набирающего обороты экономического кризиса, он руководил специальной антикризисной группой. С 2008 по 2011 год Ван Цишань — глава организационного комитета Экспо-2010 в Шанхае. А в 2012 году он сделался главным борцом с коррупцией в стране и партии. Вана часто называют вторым по популярности политиком Поднебесной и даже возможным претендентом на власть. Последнее, правда, сомнительно, учитывая возраст Вана и крепкое здоровье Си Цзиньпина.
Единственная претензия к Ван Цишаню, которую можно встретить в китайском сегменте интернета — это его условная принадлежность к «принцам». В команду голубой крови он попал благодаря женитьбе на Яо Миншань, дочери когда-то влиятельного Яо Илиня. Это, кстати, отчасти подтверждает наш вывод о размывании фракционного деления внутри КПК.
Ещё одна причина, по которой нельзя сказать, что чистка задумана и осуществляется исключительно во властных интересах верхушки партии и лично Си: масштабы антикоррупционной политики впечатляют. Они выходят далеко за пределы больших кабинетов и затрагивают людей, не относящихся ни к каким кланам даже близко. Конечно, в партии 90 миллионов человек, и реальное число пострадавших на этом фоне выглядит не так внушительно. Но с точки зрения системы по коррупции нанесен ощутимый удар. Все люди устроены похоже: поймаешь за руку одного — другие задумаются.
И вот здесь кроется главная проблема всей политики: бояться чистки начинают даже вполне честные партийцы.
Журналисты и эксперты ещё с 2014 года обращают внимание на нарастающий коллапс чиновничьего аппарата Поднебесной. Боясь привлечь к себе лишнее внимание со стороны надзорных органов и вездесущих гражданских активистов, чиновники все чаще предпочитают вообще ничего не делать, не принимать решений даже по самым безобидным и пустяковым вопросам. Ситуация абсурдна. Годами в Китае складывалась до боли знакомая нам «системообразующая коррупция». Львиную долю взяток и преференций раздавали не за преступления, а как раз за выполнение прямых должностных обязанностей качественно и в срок. И теперь китайские бюрократы… боятся работать. Ведь если кто-то внезапно начал работать, то это значит, что была взятка — по крайней мере, примерно так рассуждают ревизоры. Кому захочется каждый день объяснять, что он не верблюд (не «тигр» и не «муха»)?
Непонятно, как именно Пекин собирается переломить эту ситуацию. Но с коллапсом необходимо что-то сделать, иначе замедляющиеся темпы роста вкупе со стагнацией исполнительной власти рискуют довести страну до печального состояния.
Третье объяснение сути антикоррупционной кампании — это версия китайской оппозиции (в которую обычно верит только китайская оппозиция). Борцы с режимом считают, что чистки устроены, чтобы приструнить чиновников и привести их к покорности. На фоне относительной либерализации, начавшейся в КНР после реформ открытости, бюрократический аппарат, дескать, стал чересчур самостоятельным и своевольным. На дворе новый кризис, способный пошатнуть сами устои проклятого социалистического строя. Маоисты стараются любой ценой удержаться у власти, поэтому хотят заранее вычистить потенциальную «контру» в своих рядах, Мао Цзэдун разложился на водку Маотай и тоуфу — известный жанр. Тоже прекрасно, но тоже пропаганда, а не аналитика.
Как ни странно, некоторые факты могут косвенно подтвердить и эту версию. Во-первых, во все времена и при любых правительствах обвинения во взяточничестве часто служат ширмой для банального уничтожения неугодных. Китай не исключение. Во-вторых, в 90-е китайский чиновник действительно дышал относительно свободно и даже потихоньку позволял себе высказывать какое-нибудь мнение. Проблема в том, что ужесточение внутреннего контроля началось не с товарища Си, а с его предшественника — Ху. Как бы то ни было, аналитика о Китае, начинающаяся с «ещё чуть-чуть и режиму конец» вряд ли заслуживает внимания.
Нам кажется, что антикоррупционная кампания — это прежде всего история об упрочении власти и авторитета самого Си Цзиньпина. Если для этого надо вычистить коррупцию внизу — отлично. Убрать пару мешающих и чересчур амбициозных коллег по ЦК — еще лучше. Навести страху и сделать всю страну более дисциплинированной — почему бы и нет. Если рассматривать борьбу с коррупцией на фоне общих изменений, происходящих в жизни Китая, подходит каждое объяснение.
Особенно любопытно положение со свободой слова и общим политическим климатом.
Корабль китайской свободы
Выше мы уже говорили, что фракционное деление на «принцев» и «комсомольцев» в современном Китае не совсем верно. Во всяком случае, в свете политики последних лет оно однозначно устарело и утратило объективность. Это, впрочем, не значит, что эксперты и журналисты откажутся от терминов. «Принцы» — это не только про реальную политику, но и про социальное расслоение, внутреннее разделение китайского общества на богатых и бедных, имеющих право и бесправных.
Примечательно, что англоязычная Википедия в статье о «партии принцев» приводит одну единственную дополнительную ссылку на так называемый «инцидент Ли Гана». Речь идет о резонансном происшествии: в октябре 2010 года пьяный сын влиятельного местного милицейского чиновника сбил двух студентов (одного насмерть), а потом угрожал пытавшимся его задержать в стиле «Попробуйте засудить меня! Мне все равно! Я сын Ли Гана!» Тогда общественное возмущение обеспечило незадачливому отпрыску шесть лет тюрьмы и немалый штраф в пользу пострадавших. Сам по себе случай, конечно, омерзительный, но какое он имеет отношение к «принцам», как к политическому явлению? Никакого.
В КНР сегодня гораздо более актуален другой расклад. Речь теперь идет о «революционерах» и «контрреволюционерах». Любопытно, что лидером «революционеров» считается действующий генсек. Си Цзиньпин провозгласил «продолжение революции» еще в 2012 году, но окончательно этот термин вошел в китайский новый старый новояз в 2013-м и 2014-м. Под революцией понимают прежде всего следование заветам великого Мао в русле борьбы с отсталостью, коррупцией, стяжательством, шкурными интересами и тому подобными грехами. Фактически же (что не отменяет официальных целей), причастность к новой революции — это вопрос лояльности лично генсеку Си. Либо ты идёшь путём революции вместе Цзиньпином, товарищ, либо ты враг Поднебесной.
Лояльность — это не просто фигура речи. В 2013-14-х годах высший генералитет НОАК (в том числе начальники военных округов, высшие чины переформатированного народного ополчения и другие офицеры) официально и торжественно принесли присягу на верность новому вождю. Следом настал черед СМИ, от которых Си требовал и требует «абсолютной верности делу партии». Расшифровывается это примерно так: «времена сейчас непростые, поэтому, если нужен выбирать между правдой и генеральной линией партии, вы сами знаете, что делать». Параллельно свою «присягу» в свободной форме приносят государственные чиновники всех уровней, популярные музыкальные исполнители, деятели науки и искусства.
Контрреволюционеры пытаются огрызаться. Сводный отряд, набранный как из «принцев», так и из «комсомольцев» (а также из до сих аполитичных предпринимателей, общественных активистов и вообще самых широких слоев населения), в основном терпит одно поражение за другим, но пока еще не сломлен. Например, даже после дела Бо Силая находятся чиновники, готовые открыто выступать с критикой Си Цзиньпина. Еще интереснее манера, в которой «борьба бульдогов под ковром» выплескивается в СМИ. Так, недавно репортер Синьхуа назвал Си Цзиньпина не «высшим», а «последним» лидером Китая. Это не оговорка, по-китайски эти два слова звучат совершенно непохоже («gao» и «hou»).
Наконец, последний аргумент в пользу идеи «нет ни принца, ни комсомольца» — это открытое письмо, написанное в конце 2015 года другом детства Си, таким же «принцем» (сыном известного генерала) Ло Юйем. В своем послании он призывает Си Цзиньпина не повторять ошибок диктаторов прошлого и… покончить с однопартийной системой в КНР.
Накал страстей в глубоких и мутных водах китайской политики действительно революционный. Какая бы из сторон ни одержала в итоге победу, простым китайцам предстоит испытать на себе все неизбежные последствия жесткой политической борьбы внутри системно закрытого социалистического режима. Лес рубят.
Итак, как эра Си изменила жизнь обычных граждан Китая?
После разгрома «банды четырех» и до 2012 года КПК самостоятельно сдерживала масштабы репрессий (условно назовем их «политическими»). Иными словами, власти Поднебесной боялись переусердствовать и вызвать преследованиями недовольных еще большее недовольство. Фактически это означало, что КПК закрывает глаза на деятельность отдельных непопулярных оппозиционеров, борцов за гражданские права и религиозных деятелей, карая только тех, кому удается подняться выше определенного уровня и превратиться (по мнению властей) в реальную угрозу партии. Китай рос и развивался. Уровень жизни в городах увеличивался чуть ли не в геометрической прогрессии, и до определенного момента такая модель работала и устраивала всех. Переломный момент совпал с приходом к власти Си Цзиньпина. Как уже было сказано, некоторое ужесточение началось при его предшественнике, но новый генсек окончательно закрепил эту тенденцию.
До Си КПК придерживалась так называемой «стратегии сдерживания». В ее основе три довольно простых принципа:
1. Сдерживать количество жертв. Число людей, подвергнутых самым суровым наказаниям (аресты, заключения, пытки, казни), должно быть ограничено. Правда, нет ни одного источника, который приводил бы некую формулу расчета этих лимитов, но будем считать, что она существует. Иными словами, серьезно пострадать от применения закона рисковали только а) бросающие действительно большой вызов авторитету партии, б) политические рецидивисты, в) оказавшиеся не в том месте и не в то время (попавшие под горячую руку в наиболее острые и болезненные для политической конъюнктуры моменты).
2. Сдерживать на низовом уровне. Исходя из этого принципа, все решения о применении наказаний должны были, если возможно, приниматься на региональном, провинциальном, а лучше уездном уровне. Таким образом, центральная власть как бы не несла никакой ответственности за происходящее. Более того, у нее появлялся механизм собственной легитимизации. Периодически центр на радость массам карал слишком рьяных местных бонз. Председатель Ху довел этот принцип до такого совершенства, что с 2003 по 2006 год Пекин испытал настоящий наплыв просителей, идущих на поклон к столичным вождям со своими жалобами на местное начальство. Разумеется, это было в один прекрасный день воспринято как угроза партии и вызвало новый всплеск репрессий против жалобщиков на местах.
3. Сдерживать распространение новостей.В этом принципе нет ничего необычного. Единственное, на что стоит обратить внимание — то, как Пекин борется не столько с доступом граждан к новостям, сколько с возможностью выбора между ними. Как это делается, будет показано ниже.
К восемнадцатому съезду стало очевидно, что политика сдерживания себя изжила. Незначительные послабления, на которые годами шло правительство, дали китайцам ощущение собственной свободы. Процент владеющих английским языком вырос, появился всеобщий доступ к сети, все больше молодых людей начали учиться за рубежом… Ко второму десятилетию XXI века в Китае слишком многое вошло в противоречие с устоявшимся порядком вещей. Си Цзиньпин мог бы пойти по пути реформ, став новым Дэн Сяопином, но решил поставить на красное.
Вот основные отличия в управлении медийными структурами и внутренней безопасностью во времена Ху Цзинтао и Си Цзиньпина (забавно, что две модели разделяют всего пять лет):
1. Централизация власти на самом верху. Си при помощи специальных групп и комитетов лично руководит всем что происходит в этих сферах. Во времена Ху в партии могло одновременно существовать несколько центров принятия решений (одно время двумя полюсами силы были печально известные члены Политбюро Чжоу Юнкай и Ли Чанчунь).
2. Координация на стратегическом уровне. Здесь уместно употребить термин «гибридная война». Противником в ней, правда, оказался народ Китая. Благодаря единому управленческому центру власти могут маневрировать широким набором сил и средств (аресты, блокировка сайтов, официальная пропаганда, партийные мероприятия) для достижения единых целей.
3. Расширенный список потенциальных целей репрессий. Для Си не существует неприкасаемых. Чиновники и бизнесмены всех уровней вполне могут стать и становятся объектами судебного преследования.
4. Возрождение старых практик. В последние годы в китайский политический лексикон уверенно вернулись такие революционные термины, как «борьба» и «уничтожение» — и само слово «революция». По телевизору периодически транслируются публичные покаяния оппозиционеров и просто неугодных. Общественный контроль за жизнью индивида усиливается.
Любопытно, что некоторые изменения в общественно-политической жизни страны преподносятся под соусом либерализации и отказа от порочных практик. При этом пафос подобных изменений вовсе не обязательно соответствует действительности.
В январе 2013 года только что избранный на пост главы Политико-юридической комиссии КПК Мэн Цзяньчжу ко всеобщему удивлению заявил о грядущем отказе от использования системы трудовых лагерей. Про эти лагеря в России почти не пишут. Между тем, согласно докладам ряда правозащитников за 2010 и 2011 годы, «более половины всех рабов в мире» принадлежали китайской лагерной системе. Китайский Лаогай (лагерь трудового исправления) вполне можно было бы назвать рабочей колонией-поселением, если бы не ряд «но».
Во-первых, большое число политических заключенных, которых (что логично и удобно) высылали на перевоспитание в пустынные, затерянные районы. Во-вторых, практически полное отсутствие доступа в лагеря для различного рода правозащитников, адвокатов и врачей-волонтеров. Наконец, в системе национальной экономики трудовые лагеря играли (и, возможно, играют) довольно заметную роль, поставляя массу продуктов на экспорт. Система лагерей существовала с 50-х годов почти без изменений — когда её собрались упразднять, это вызвало живую реакцию как в Китае, так и за границей. Вскоре в сети начали появляться сообщения от действительно вышедших на свободу бывших политических заключенных и узников из числа религиозных деятелей. Через пару месяцев после заявления Мэн Цзяньчжу последовало и официальное указание правительства.
С высоты 2016 года ситуация с отменой лагерной системы выглядит уже не так радужно. Во-первых, не исключено, что ряд лагерей по-прежнему продолжает работу. Полного и открытого отчета о реформе системы исполнения наказаний в КНР не существует. Во-вторых, в 2012–2014 годах возбуждалось и расследовалось множество дел о коррупции в среде руководителей и начальников лагерей. В конечном счете эти дела сыграли немалую роль в потоплении высокопоставленных конкурентов Си. В-третьих, трудовые лагеря заменило множество новых исправительных структур, теперь отдельных для каждой категории заключённых: «заключение и обучение» для работников и работниц секс-индустрии, «реабилитационные центры» для наркоманов, «общественное исправление» для осужденных условно или с отсрочкой наказания. Кроме того, чуть ли не все правозащитники в один голос указывают на массовое распространение «черных тюрем» и «центров насильственного перевоспитания», якобы разросшихся за последние три года в разы. Речь идет о неофициальных учреждениях, в которые попадают люди, считающиеся особо опасными для режима.
Оценить реальные масштабы происходящего невозможно. Строго говоря, нет ни одного достоверного свидетельства, только периодически публикуемые воспоминания бывших узников. Еще одна сумрачная тема — специальные изоляторы для заявителей, порядком надоевших Пекину. Якобы многие из тех, кто обращается в соответствующие инстанции с жалобами и заявлениями на руководство, сами оказываются в тюрьме без предъявления каких-либо обвинений.
Любая попытка привести более или менее объективные цифры, описывающие положение заключенных в современном Китае, обречена на провал. Зато тенденцию можно попробовать проследить на основе открытых источников. В масштабе последних 5 лет она выглядит так.
Уровень репрессий сократился:
— Заявители.Жалобщики и ходоки стали реже страдать из-за своих гражданских инициатив. В конце концов, антикоррупционная кампания Си опирается именно на обычных китайцев. Тем не менее точное число пострадавших назвать сложно. Статистика в значительной степени размывается обилием всевозможных исправительных и воспитательных учреждений, не ведущих единой и публичной отчетности.
Уровень репрессий остался на прежнем уровне:
— Диссиденты. Отношение партии к этой категории не изменилось. В целом несколько уменьшился процент дел против учредителей политических партий. Зато за решетку начали пачками отправлять людей, выходящих на улицы, чтобы почтить жертв событий на площади Тяньаньмэнь. В основном им инкриминируются неполитические статьи, такие как «нарушение общественного порядка».
— Правозащитники. Пик преследований правозащитников пришелся на 2011 год. С тех пор их жизнь не стала легче, но с ними связано уже куда меньше громких дел. При Си всего несколько правозащитников получили серьезные тюремные сроки (на 4 года сели известные участники «Новых граждан» — Сю Чжиюн и Пу Чжицян).
— Члены зарегистрированных общественных организаций. Правительство Си Цзиньпина снизило требования к регистрации общественных организаций и стало меньше преследовать их членов. Вместо этого оно переключилось на общественные организации с иностранным участием и неофициальные формации.
— Участники протестов. Отношение к ним тоже не изменилось. Власти и милиция по-прежнему стараются не применять силу при разгоне демонстраций. Получается не всегда.
— Члены Фалуньгун. Последователи этой маргинальной и откровенно сектантской китайской общины, кстати, запрещенной в России и существующей по сути где угодно, но только не в Китае, тоже не заметили никаких изменений. Часть их сторонников могла перекочевать из трудовых лагерей в другие исправительные учреждения, но и только.
Уровень репрессий вырос:
— Бизнесмены с гражданской позицией. Эту категорию начали подвергать репрессиям гораздо чаще. Во многом это связано с той финансовой поддержкой, которую предприниматели оказывали «Новым гражданам» и тому подобным движениям. Примечательно, что китайские власти одинаково резко реагируют и на привлечение оппозицией иностранного капитала, и на сугубо китайские источники финансирования. Картина получается примерно такая: «занимайтесь политикой, только не организовывайте партий, не привлекайте деньги и не критикуйте КПК».
— Профсоюзные лидеры. По мере того, как ситуация в китайской экономике становится все мрачнее, лидеры рабочих движений все чаще оказываются в заточении. Серьезных сроков пока никто из них не получал, но периодическими избиениями, показательными судами, немотивированными арестами и просто угрозами властям удалось практически свести на нет забастовки и прочие проявления недовольства.
— Ученые и профессора. По некоторым источникам, в 2013 году все более или менее крупные ВУЗы страны получили правительственную директиву, содержащую «7 запретных тем». Полный список установить тяжело, как и реальность директивы. Утверждают, например, что один из семи запретов — обсуждение «общечеловеческих ценностей», что чересчур даже для КНР. За публикации о гражданских правах или за критику КПК лишаются кафедр по 3–4 профессора в год.
— Журналисты. Партия взяла инициативу в борьбе с собственными недостатками на себя, и простор для журналистских расследований схлопнулся. Те из представителей профессии, кто этого не понял, быстро оказались под арестом. Не обходится дело и без периодических угроз и нападений со стороны неизвестных людей в штатском.
— Христиане. Власти КПК считают христиан проводниками интересов Запада или даже непосредственными агентами влияния (часто справедливо). Неудивительно, что в последние годы в Китае довольно часто сносят церковные здания и запрещают демонстрировать христианскую символику. Широко известен случай с пастором вполне официально зарегистрированного прихода Чжаном Шаоцзе, который за попытку оспорить отъем церковной земли и защиту прав своих прихожан получил 12 лет тюрьмы.
— Тибетцы. Это национальное меньшинство стало чаще страдать от действий китайских властей. С 2012 года в заточении убито более десяти монахов. По всей видимости, эта цифра будет только расти.
Уровень репрессий вырос очень сильно:
— Одиночные активисты. Реалии последних лет: за одиночный пикет вполне можно получить несколько лет тюрьмы. В некоторых случаях дают до 20 лет. Иногда одиночек забирают массово, сразу по всей стране. Так было, когда никак не связанные с «Новыми гражданами» активисты вышли на улицы, чтобы выразить личный протест против разгрома организации. В марте 2014 года и вовсе произошел небывалый инцидент — в тюремной камере скончался гражданский активист Цао Шуньли, к которому долго не пускали врачей.
— Лидеры общественного мнения в сети. Пик борьбы с топовыми блогерами пришелся на август 2013 года. Против них власти развернули уже классический и выверенный арсенал средств: аресты, блокировка страниц, угрозы, принудительные публичные покаяния. В результате многие авторы с миллионной аудиторией тихо пропали из медиапространства.
— Рядовые пользователи Интернета. Самое популярное обвинение в адрес этой категории — «распространение слухов». В рамках борьбы со «сплетниками» только в 2013 году было допрошено и привлечено к ответственности более трех сотен человек. Свежее наблюдение из жизни: если вы хотите, чтобы ваш китайский деловой контакт перестал надоедать вам отвлеченными разговорами, спросите его что-нибудь про политику в КНР.
— Партийцы. Само по себе преследование членов партии выглядит довольно логично в связи с идущей полным ходом антикоррупционной кампанией. Особый интерес в данном случае вызывают таинственные и скоропостижные кончины в следственных изоляторах, которые начались в 2013 году и с тех пор случаются с завидной регулярностью.
— Уйгуры. Си Цзиньпин должен жестко зачистить Синьцзян-Уйгурский автономный округ. Проблему создал не он, но ему придётся её решать. В последние годы уйгурский терроризм, для описания которого лучше всего подходит слоган «слабоумие и отвага», совершил несколько фатальных ошибок. Таран толпы на площади Тяньаньмэнь, поножовщина на вокзале в Ухане — все эти нелепые (но от этого не менее трагичные для жертв и китайского общества) террористические акты не оставляют властям Китая выбора. Кроме того, не исключено, что находящийся в постоянном поиске новых источников легитимности Си изучил опыт северного соседа: правитель, замиривший террористический регион — довольно привлекательный образ. Так или иначе, но в 2013 году количество политических дел против уйгуров выросло почти на 300%. Достаточным обвинением является ношение бороды или участие в жизни религиозной общины. Из всех вышеупомянутых категорий уйгуры единственные (кроме членов КПК) удостаиваются от китайских властей высокого признания в форме пожизненного тюремного заключения.
Таким образом, правительство Китая придерживается курса на ужесточение репрессий. Отдельно хотелось бы остановиться на судьбе журналистского сообщества как самой свободной и открытой миру прослойки.
Ретроспектива политической активности в сфере СМИ показывает однозначную динамику — контроль и цензура ужесточаются. В 2013 году запускается кампания по перевоспитанию партийных кадров (оппозиция немедленно окрестила её маоистской). CCTV и прочие официальные каналы регулярно освещают собрания и лекции, которые часто заканчиваются самобичеванием участников и призывами погружаться в коммунизм «глубже самых глубин». В декабре того же года появились новости о том, что топовые партийные функционеры отныне будут читать специальные лекции на журфаках ведущих университетов, а экзамен по идеологии станет обязательным для всех китайских репортеров. С 2014 года аккредитацию тяжело получить без справки о прохождении 18-часового курса с темами в духе «новые ценности марксизма». В начале того же года пекинские власти приобрели 49% акций ведущей либеральной газеты Beijing News. Блогеры тогда много писали о конце коммерциализации СМИ в Китае и о грядущих трудных временах для свободы слова. Примерно тогда же было объявлено о создании Центральной группы управления интернет-безопасностью и информацией. Группу возглавляет лично Си, и ей даны самые широкие полномочия.
Гайки закручивались постепенно, и простые китайцы чувствовали каждый оборот. Одним из самых ярких эпизодов стало преследование китайско-американского предпринимателя Чарльза Сюэ. Его блог в Sina Weibo, регулярно пополнявшийся критическими заметками о действиях Пекина в сфере экономики и политики, к 2013 году читали 12 миллионов человек. В августе Сюэ задержали по обвинению в связях с проститутками, и подробностей нет до сих пор — то ли он вымогал у девушек деньги, то ли просто пользовался их услугами. Это мало кого интересует: когда закованный в наручники бизнесмен появился перед объективами телекамер, он ни словом не упомянул разврат, зато много каялся в том, что использовал свой блог для подрыва доверия к власти.
Почти сразу после этого, в сентябре 2013 года, представители судебной власти Поднебесной заявили об ужесточении уголовного наказания за киберпреступления. Речь не о мошенничестве в интернете, а о распространении клеветы и слухов. Серьезная угроза общественному порядку (со всеми вытекающими) начинается теперь с 5000 просмотров или 500 репостов. В первый месяц после нововведений в тюрьму попали сотни людей. Никто из них, правда, не получил реального срока: они в большинстве своём отделались неприятными беседами с полицией и несколькими профилактическими ночами в изоляторе.
Примерно тогда же эксперты начинают отмечать выход государственной пропаганды на новый уровень. Речь идет о полноценных подразделениях троллей и проплаченных комментаторов, создающих необходимый Пекину информационный фон. Сложно сказать, где именно вербуют китайских «дочерей офицеров», но нельзя исключать и централизованной работы по созданию киберчастей в рядах НОАК. В конце концов, информация о кибербатальонах в войсках периодически всплывает с 2007 года. Военных часто называют «последним рубежом легитимности» Си Цзиньпина, поэтому было бы вполне логично привлекать к кибервойнам их ресурсы.
Показательно и то, как власти Поднебесной выстраивают свое общение с журналистами западных или условно свободных китайских агентств. Во время судебного процесса над Бо Силаем в августе 2013 года в зал заседаний были допущены лишь представители нескольких государственных телеканалов и газет. Их зарубежным коллегам и менее удачливым соотечественникам пришлось толпиться на улице. Формально власти соблюли принцип свободы прессы, и страна увидела кадры суда над чудовищем коррупции. Только вместо фактов о связях Бо с крупным бизнесом и партийными боссами (надо думать, подследственный мог бы много чего рассказать на эту тему) китайцам предложили узкий набор ничего не значащих жареных фактов: проблемы в семье, кричащая роскошь, экзотическое мясо, которое сын коррупционера заказывал себе из Африки.
Последний штрих — тезисная инструкция всем китайским СМИ со стороны правительства. «Во всем, что касается суда над Бо Силаем, наши медиа должны четко следовать позиции агентства Синьхуа». Старейшее в Поднебесной агентство Синьхуа (аналог ТАСС) напрямую подчиняется МГБ КНР.
«Изучай Китай, учись у председателя Си»
Тридцать лет открытости не прошли для Китая даром. Новый виток цензуры, охранительства, закручивания гаек — все это происходит вполне современно и креативно. В начале 2015 года КПК официально выпустила… приложение для App Store. «Изучай Китай» — смесь энциклопедии, социальной сети и органайзера. Приложение призвано стать подспорьем для всех молодых коммунистов — в учебе, работе, да и вообще в жизни. В сети уже полно отзывов в стиле «приложение помогло мне сдать экзамен по истории», «пройти конкурс на государственной службе» и так далее. Учитывая нетривиальные способы маркетинга («не скачал — не китаец»), никто не удивится, если «Изучай Китай» вскоре станет обязательным условием нормальной гражданской жизни в КНР. Возможно, через пару лет на молодежных съездах в воздух будут поднимать не партбилет, а смартфон с открытой страницей личного ID. Почему бы и нет?
Платформа — качественный и великолепно продуманный продукт работы КПК и ее ведущих интеллектуальных центров. Юноши и девушки из глубинки (из глубинки, в которой могут позволить себе айфон) вместо того, чтобы бороздить просторы условно открытого интернета, где нет-нет да и наткнёшься на крамолу, теперь могут ограничиться одним-единственным ресурсом. История Китая, история партии, заметки по теории социализма, учение Маркса, избранные комментарии, электронная библиотека… что еще нужно? Приложение убивает как минимум двух зайцев: во-первых, оно естественным образом сильно ограничивает доступ молодежи к оппозиционным ресурсам. Во-вторых, генерируя и контролируя политический дискурс, «Изучай Китай» в перспективе может помочь властям распознавать и отсекать от участия в управлении страной потенциальных вольнодумцев. В свое время КГБ СССР на вступительных экзаменах уделял большое внимание тому, как именно владеющие английским языком кандидаты называют государственные институты Союза и Штатов. Использовал термин из советских источников — молодец. Употребил иной термин — значит, слушал Голос Америки. Почему бы китайцам не использовать похожую схему? Сколько шахтеров погибло во время вчерашней аварии? Больше 100? Открой приложение и прочитай, что всего трое. До свидания.
Отдельного внимания заслуживает отношение к Председателю Си. Он — центральный элемент всей платформы. Книги, статьи, фотография улыбающегося вождя, преследующая вас от страницы к странице. Авторы приложения совершенно не скрывают своего желания пиарить Си Цзиньпина. К примеру, юный коммунист читает статью о реформах открытости Дэн Сяопина — и даже такой нейтральный материал обязательно завершается чем-нибудь вроде «построение социализма в китайском стиле невозможно без сильного лидера».
Ну и совсем футуристический образ. Представьте, что у полчищ хунвейбинов времён Культурной революции есть мобильное средство связи с единым центром управления, моментальной передачей информации, индивидуальной авторизацией и возможностью позиционирования. Нет, Китай — мудрая страна, делающая выводы из всех своих ошибок. И всё же.
***
О трактовке и деталях происходящего можно спорить, но каждый отдельный факт подтверждает не только международное сообщество, но и (часто неохотно) комментаторы из самой Поднебесной.
Китай вплотную подошел к точке бифуркации. Его дальнейшая судьба во многом зависит от одного-единственного человека. Это всегда опасно. И всегда увлекательно. К тому же России в китайских драмах отведено место в первом ряду — и оно иногда незаметно превращается в сцену.
