Когда первый китайский космонавт высадится на Луне, он встретит там уйгура, продающего кебабы (старая китайская шутка)
Ислам в современном Китае имеет два лица. Первое — это хуэй, этнические китайцы, исповедующие ислам. При [официально] атеистическом режиме они устроились достаточно неплохо — их не трогают в обмен на безоговорочную лояльность и отсутствие политизированности.
Другое дело — уйгуры, тюркское национальное меньшинство. Об их проблемных отношениях с Пекином мы расскажем в сегодняшнем материале.
История и проблематика вопроса
Сразу хотелось бы оговориться — уйгуры не «понаехали» в состав Китая как нелегальные мигранты и они также не были завоёваны: подобно башкирам в России, они добровольно вошли со своими землями в состав маньчжурской династии Цин. Восстания и китайские «перезавоевания» в этом краю начались позже. Часть ответственности за проблемы на дальнем западе Китая несёт северный сосед: сначала русские, а потом советские агенты деятельно участвовали в раскрутке «особого самосознания» среди китайских уйгуров.
Кризис начала XX века вызвал в Китае «парад автономий», который привёл к тому, что Синьцзян как удалённый регион стал де-факто буферным государством между Советской Россией и Китаем.
В итоге конец Второй мировой Синьцзян встретил как полунезависимый регион, находящийся в союзе с Гоминьданом. Когда китайские националисты проиграли борьбу за материковый Китай, администрация Синьцзяна перешла на сторону коммунистов. В общем, возвращение региона вышло менее кровавым, чем можно было бы ожидать, но многим национал-автономистам пришлось бежать из страны. Хорошим примером будет бывший глава Синьцзяна Иса Юсуф Алптекин, который в годы Холодной войны из своей стамбульской эмиграции искал спонсоров и сторонников для создания независимого тюркского государства на западе Китая.
Коммунисты дали району статус автономии и с тех пор этот статус оставался там, где ему и было положено — на бумаге. По каким-то непонятным причинам китайские коммунисты, не уступая первым большевикам по части головотяпства и людоедских практик, решили не делить Китай на республики, которые потом разбегутся. Так что де-факто несмотря на продвижение местных кадров в управлении районом, огромную роль там играли старшие товарищи-ханьцы.
Иса Юсуф Алптекин — бывший глава администрации Синьцзяна при администрации националистов
До коммунистов Синьцзян в составе китайского государства оставался регионом с преимущественно некитайскими населением. Например, в Китае весь XVIII век действовал запрет на миграцию из внутренних районов Китая в Синьцзян. Первый официальный подсчёт населения в крае провела местная администрация в начале 1940-х гг., и тогда они насчитали 3.73 млн человек, из которых почти 3.5 млн были уйгурами, казахами, узбеками, киргизами и татарами. Присутствие китайцев ограничивалось чиновничеством и торговцами.
После 1949 года коммунистическое правительство начало интенсивно развивать регион руками демобилизованных солдат, к которым вскоре начали присоединяться амнистированные заключённые. Так начало увеличиваться китайское население этого удалённого мусульманского района.
Основным инструментом освоения и подспудной китайского колонизации региона стал «Синьцзянский производственно-строительный корпус» (СПСК), существующий и по сей день (и ему принадлежит 31% всей сельскохозяйственной земли в регионе). Корпус занимался и занимается инженерными и сельскохозяйственными работами. Но он остается, по сути, паравоенной коммерческой организацией и на нём зиждется гражданский порядок в Синьцзяне. Профиль его деятельности весьма широк: у организации есть аж целых 11 компаний, торгующихся на бирже — и кроме ожидаемых инженерных и фермерских хозяйств там есть даже ИТ.
Наплыв китайцев вызвал недовольство местных националистов. Но справедливости ради отметим, что с самого начала руководство КНР взяло курс на перекраивание местной идентичности и даже всерьёз хотело перевести уйгурский на кириллицу (в рамках дружбы с СССР), но потом передумали и навязали уйгурам латиницу — до 1949 года в письменном уйгурском использовался арабский алфавит (с большим количеством слов, заимствованных из русского языка).
В 1950-х в рамках организованной хитрым Мао кампании «Пусть расцветают сто цветов» интеллигенты-уйгуры наболтали много лишнего (например, что надо изгонять ханьских переселенцев), и центральные власти устроили масштабное расследование (затронувшее 100 тыс. человек и закончившееся более чем 800 судебными процессами), так что националистам пришлось притихнуть.
Когда в Китае в конце 1950-х начался страшный голод, китайская миграция в Синьцзян усилилась, что вызвало там восстания и беспорядки (в которых участвовали и местные ханьцы, которые были не рады пришельцам). Все эти события вызвали исход многих представителей тюркоязычных народов Синьцзяна в СССР.
Потом была Культурная революция, в годы которой уйгурам досталось как верующим-мусульманам. В то же время усиливался миграционный поток ханьцев. В итоге в период 1949–2008 гг. ханьское население региона увеличилось с 6.7% (220 тыс. человек) до 40% (8.4 млн человек).
Знаменитое правило «одна семья — один ребёнок» не распространялось на китайских переселенцев в Синьцзяне — они могли иметь двух детей. Нацменам какое-то время не мешали плодиться, но с 1988 года им был тоже установлен потолок для размножения (по три ребёнка в сельской семье — но то же было и в ханьских деревнях; 2 ребёнка в городской семье). Впрочем, запрет соблюдался от места к месту — и в китайских, и в уйгурских семьях ему следовали не всегда и не везде. В 1989 году 40% уйгуров имели 1 или 2 детей, 15% имели 3-х, 12% имели 4-х; у 30% было 5 или более детей.
Ввиду этого партия начала предпринимать различные меры.
Меры означали увольнение уйгурских чиновников с жёнами, беременными четвёртым ребёнком, и разъяснительные беседы с мусульманами. Последнее приводило к оказиям: так, в 1998 году уйгурский фермер Рехем Саджедин убил чиновницу, ответственную за планирование семьи, в ходе визита к нему домой.
Вообще, несмотря на картину «колонизаторы осваивают дикие земли», всё не очень просто. Цивилизующая роль китайского народа в Синьцзяне ограничивается деятельностью СПСК и инженерными проектами Пекина. Заселяющие же регион в массовом порядке рядовые китайцы зачастую являются либо настолько же квалифицированными, как местные уйгуры, или даже хуже. На самом деле это логично — если эти люди не смогли найти себе работы в развитых и растущих приморских агломерациях КНР, то весьма вероятно, что они умеют и могут не так много (и потому качество этого человеческого капитала оставляет желать лучшего). Собственно, из этого происходят многие бытовые конфликты между ханьцами и уйгурами: очень часто это драки на почве пьянства или грубое поведение местных китайцев.
Так или иначе, к началу 1990-х была создана почва для дальнейших конфликтов: уйгуры уже были достаточно угнетёнными, а ханьцы стали достаточно многочисленными. С этого времени увеличивается число беспорядков, устроенных уйгурами, и постепенно Синьцзян приобрёл репутацию беспокойного опасного района. Разные банды инсургентов там ловили и в 1980-е, но это были именно что банды — дань среднеазиатским традициям басмачества. Но в начале 1990-х в регионе произошло масштабное восстание с участием десятков тысяч человек, и в ходу была джихадистская риторика — надо понимать, свою роль сыграл опыт афганских моджахедов, казавшийся уйгурам весьма успешным (в конце концов, СССР ушёл из Афгана, пусть и не проиграв войну как таковую).
Вообще на данный момент уйгурское сопротивление является весьма исламизированным и уже постепенно вливается в контекст мирового джихадистского движения: выходцев из Китая можно встретить как в пределах владений ИГ, так и в терактах в Турции. Особенно обращает на себя внимание уйгурское «Исламское движение Восточного Туркестана», которое в первой половине 2010-х увеличило производство контента на тему джихада.
Тем не менее в разговоре о причинах и следствиях нужно сохранять беспристрастность — и анализ всех ранних случаев беспорядков показывает, что вызваны они были глубокими социально-экономическими причинами. Конечно, уйгуры организовывались вокруг имамов и мечетей, но точно так же коренное население Северной Ирландии собиралось вокруг католической церкви. Религия для ирландцев была частью идентичности — и конфликт на острове возник не потому, что Папа Римский объявил Крестовый поход за освобождение Белфаста, а самих ирландцев очень волновала обрядовая сторона: просто понаехавшие англо-протестанты захватили господствующие высоты в местном социуме и экономике, и собираться оставалось только вокруг религии как маркера местных. Это же будет верным и в отношении Синьцзяна.
Дальнейшее развитие региона не только не сгладило разницу между местными и приезжими, но и даже углубило её.
Рост благосостояния в Северном Синьцзяне привёл к миграции южных уйгуров в города, в которых уже доминировали китайцы — собственно, из этого произрастает львиная доля всех сюжетов с терактами на западе Китая, где террористы стараются нанести урон как можно большому числу китайских гражданских. В городах для них создана хорошая питательная среда — почти 54% рабочих-мигрантов (по описанным выше причинам многие из них являются уйгурами) проживают в городе в трущобах в состоянии абсолютной бедности (для сравнения: в среднем по КНР этот показатель находится на уровне 15%).
Китайцы хорошо постарались, чтобы выбить уйгуров из коммерции (где мусульмане в традиционных обществах весьма сильны): в ходе аналога недавней московской реновации в городских центрах Синьцзяна устроили снос традиционных рынков и постройку новых торговых центров, контролируемых китайцами. Ну а в промышленных рабочих специальностях у китайцев и так имеется серьёзный «гандикап», поэтому непосредственно в Синьцзяне у уйгуров не так много возможностей найти хорошую работу.
В итоге китайцы стали в Синьцзяне неофициальной «расой господ».
Ну, у уйгуров есть показательные истории вроде уйгурского члена ЦК КПК Нура Бекри — сигнал «будете вести себя хорошо — подниметесь высоко». Но по факту путь к успеху для большинства уйгуров означает подчинение доминирующей китайской культуре.
Конкретно уйгурам не так много досталось от $100 млрд, потраченных КНР в этом регионе в XXI веке — примерно 70% ушло на регионы северного Синьцзяна, где была сосредоточена экономическая активность приезжих ханьцев (хотя с точки зрения цифр рост всё равно был впечатляющий: с 2001-го по 2010-й ВВП провинции вырос более чем в три раза).
Уйгурский также вытеснили из сферы образования — в школах он остался как просто ещё один язык для изучения. Атака 11 сентября 2001 года в США и начало войны развитых держав против террористов были использованы правительством КНР как предлог для усиления давления на уйгуров под предлогом охоты за террористами. Не отрицая того, что существовали реальные исламистские группировки уйгуров в Средней Азии и крайне агрессивно настроенные политэмигранты (хотя многие уйгуры в бывшей русской Средней Азии сильно обрусели всего за несколько поколений), всё-таки признаем, что в основном китайцы злоупотребляли своими полномочиями и наклеивали ярлык террористов на всех, кто держался за уйгурскую идентичность. Якобы связи прессуемых уйгуров с талибами — это плохой аргумент хотя бы потому, что КНР построила хорошие добрососедские отношения с Талибаном и даже обучала их пилотов у себя.
Синьцзян сегодня
Уйгурское сопротивление эволюционировало: от простых беспорядков оно перешло к терроризму со взрывами и массовыми нападениями с применением ножей. Аналоги палестинской «интифады ножей» нынче происходят по всему миру, потому что обычный кухонный нож даже в Европе достать гораздо проще, чем, скажем, огнестрельное оружие — а в КНР нелегальный огнестрел достать ещё сложнее.
Синьцзян сегодня — не Северный Кавказ начала 2000-х, но масштаб противостояния между китайскими властями и уйгурами на самом деле куда серьезнее, чем многим кажется. Только за период 1986–2008 гг. в чисто боевых столкновениях погибло в общей сложности 1600 человек — здесь считаются солдаты и НОАК, и уйгурские инсургенты.
Впрочем, и без контртеррористических операций костёр межнациональной дружбы в регионе горит достаточно ярко — бытовые столкновения между двумя народам с последующей резнёй были не такой уж редкостью в Синьцзяне до последнего времени.
Изначально развитие края проводилось усилиями военной организации (сохраняющей своё влияние), поэтому логично, что ввиду роста напряжённости китайцы решили возродить и переосмыслить оккупационные методы контроля населения.
Обычный прессинг уйгуров — это только одна сторона монеты, борьба с симптомами. Китайцы копают глубже, усиливая натиск на мусульманскую идентичность — госслужащим и детям запрещено посещать мечети, ну и в Китае нередки случаи ареста верующих мусульман, которых легко вычислить по наличию бороды (собственно, за бороды их де-факто и сажают). Также известно о случаях запрета на мусульманские имена и штрафования уйгурских магазинов, не продающих алкоголь. Ну а все, кто постится в Рамадан, сразу попадают под надзор полиции — весьма пристальный и эффективный, как мы увидим ниже.
Вытесняя инсургентов из КНР, китайцы вынуждены преследовать их зарубежом — мировая пресса как-то не очень концентрирует своё внимание на том факте, что китайские военные без особого шума наведываются в Афганистан, где проводят спецоперации. Но таким образом война переносится за пределы Китая, что можно считать серьёзным достижением.
В самом Синьцзяне в крупных городских центрах китайское правительство сделало ставку на построение вполне себе полицейского государства: почти на каждом углу есть полицейский участок, а бронеавтомобили встречаются на улицах чуть менее часто, чем дальнобойщики. Но китайцы решили не ограничиваться количеством — слежку за немирными нацменами они вывели на совсем новый уровень.
Количество камер наблюдения в любом из населённых пунктов Синьцзяна гораздо выше, чем в других регионах Китая, и там установлены довольно продвинутые технологии распознавания лиц. Камеры установлены даже в крупных деревнях, и в случае, если местные жители удаляются от ареала проживания более, чем на 300 метров, китайские полицейские получают уведомление. У всех граждан есть аналог российской универсальной электронной карты (УЭК), где записана практически вся информация о гражданине — как и его национальность.
Как в некоторых компаниях нужно устанавливать CRM-системы на телефон, так и в Синьцзяне местные обязаны устанавливать приложения, отмечающие их перемещение. Ну а то, что во всех машинах устанавливается GPS-передатчик, это уже само собой разумеющийся факт местной жизни.
Уйгурские девушки-солдаты в НОАК, расквартированные в Шэньчжене.
В городе кроме камер и полицейских участков также установлены пограничные пункты, на которых отмечают движение людей и транспорта. Периодически кого-нибудь останавливают для проверки. Ну и в случае необходимости это помогает перекрыть движение по всему городу — бесценное преимущество в эпоху городской герильи.
В общественных местах установлены металлодетекторы, и рядом всегда находятся офицеры полиции, которые могут адресно уделить время любому подозрительному гражданину. Поскольку повсюду нужно отмечаться с удостоверением личности, то выцепить из толпы уйгуров относительно легко — собственно, этим китайские силовики и занимаются. Китайских граждан никто не трогает — Синьцзян ведь охраняют не от них, а для них. В этом плане показателен пример Кашгара, где ханьцы составляют всего 7% населения (в то время как они являются большинством в Урумчи — столице региона) — там интенсивность слежки ещё выше: все машины там досматривают на въезде в город.
Граждан в Синьцзяне разделяют на три категории: «безопасные», «нормальные» и «небезопасные», что вкупе с продвинутой системой слежки позволяет отслеживать всех потенциально опасных граждан и даже подвергать их «цензуре» — неблагонадёжным запрещено заходить в определённые кварталы, посещать некоторые общественные места (вроде музеев), есть для них ограничения по работе, они не могут снять квартиру.
Всё вышесказанное сильно напоминает «битву за Алжир» в 1957 году, когда французы военными методами замиряли столицу взбунтовавшейся колонии. У них не было таких же технологий, как у китайцев, поэтому их досмотры, полицейские рейды и зачистки были временной мерой, а вот в Синьцзяне этот процесс автоматизирован.
Кстати о возможности повторения интифады ножей в Синьцзяне: нынче во всех региональных магазинах при покупке колюще-режущего предмета на него лазером наносится QR-код с информацией о покупателе.
Несмотря на то, что Синьцзян эффективно изолирован от внешнего мира (нелояльных уйгуров не выпускают, а подозрительных чужаков не впускают), местная экономика остаётся ориентированной на экспорт — как раз на границе функционирует казахско-китайская зона свободной торговли. Впрочем, там слежка и прессинг в отношении мусульман не уступают Синьцзяну. Возможно, именно под влиянием китайских соседей правительство Казахстана решило начать программу секуляризации страны (которая не ограничивается мусульманами — под раздачу попали и верующие русские православные).
Также известно о том, что в Синьцзяне широко практикуются посадки местных нелояльных уйгуров в исправительные учреждения без предъявления обвинения и суда. Ну, то есть основная аудитория этих де-факто лагерей — неблагонадёжные из числа «слишком мусульман» и «слишком уйгуров». Оценки количества заключенных разнятся — уйгурские мигранты и западные СМИ-правозащитники называют сильно разные цифры: от абстрактных «тысяч» до 120 тыс.; некоторые называют абсолютно невменяемые оценки в 500 тыс. уйгурских заключённых (что в регионе с 10-миллионным населением означает целый тюремно-промышленный комплекс). Но тот факт, что об этом говорят много и часто, подсказывает, что китайские товарищи хорошо работают на упреждение и явно не страдают от избытка мультикультурализма и толерантности.
Лхасский грув *
Синьцзян — не единственная беспокойная провинция КНР. Есть ещё и Тибет, где китайцы наводят порядок не менее брутальными методами. Единственным серьёзным отличием является отсутствие зримых попыток изменить тибетскую культуру — в основном потому, что в отличие от тюркских уйгуров тибетцы не имеют крепких связей с другими крупными народами, находящимися рядом (и которые, соответственно, могут дать базу для инсургентов).
Есть и другое важное отличие. Тибет — край довольно бедный, и он не сильно привлекателен для китайских переселенцев. На данный момент коренная народность составляет там примерно 90% от всего населения — против примерно половины уйгуров в структуре жителей Синьцзяна.
В целом Тибет так же изолирован от негативного влияния извне, как и Синьцзян, благодаря использованию технологий слежки и контроля передвижения. Это не совпадение: главой компартии и всего Синьцзяна сейчас является Чен Куангуо, до этого замирявший Тибет. Собственно, многие из использованных им в Тибете методик прессинга и слежки получили дальнейшее развитие в Синьцзяне. По понятным причинам (население больше и разнообразнее) происходящее в Синьцзяне превосходит Тибет по масштабам и изобретательности.
Заключение
Конечно, порядки в КНР во многие разы жёстче европейских или американских, но в среднем по стране они гораздо мягче того, что можно встретить в провинциях, населённых нелояльными меньшинствами. При этом сложно сказать, чем закончатся китайские эксперименты в Тибете и Синьцзяне. Учитывая то, что китайские приморские города-левиафаны стали ограничивать прирост населения, то возможно, что наплыв ханьцев в Синьцзян в ближайшие годы увеличится ещё сильнее — и в этом случае возможны новые вспышки насилия, поскольку уйгуры будут воспринимать происходящее как войну на истребление.
С другой стороны, уже имеются некоторые положительные результаты: уровень безопасности в Синьцзяне действительно серьёзно вырос. При этом этот гражданско-полицейский контроль не обходится китайцам слишком дорого — до полноценного военного противостояния, как во Французском Алжире, (пока что?) не дошло, и с такими тенденциями полноценной войны там может и не случиться. Китайцы закрутили гайки и перекрыли кислород всем нелояльным группам в регионе, но оставили уйгурам возможность мирно ассимилироваться — так что пока КНР остаётся страной возможностей, уйгурам есть куда пойти и чем заняться. То есть получается идеальное сочетание кнута и пряника.
При этом даже нельзя сказать, что политика Пекина носит абсолютно антимусульманский характер: ранее упомянутые мусульмане-ханьцы живут гораздо свободнее уйгуров и их никто не прессует. Ну конечно, они ведь не играют в игры с автономией и отдельной идентичностью, но помогают Китаю продвигать свои интересы (ведь Китай ведёт и активную политику в отношении исламского мира — но это тема для другой статьи).
Ну а другие народы могут пока изучить китайский опыт в Синьцзяне — и взять на вооружение некоторые их методы и технологии для замирения своих проблемных регионов.
В качестве завершения — замечательная китайская песня «На земле Будды»
Использованная литература:
Guo Rongxing «China’s Spatial (Dis)integration: Political Economy of the Interethnic Unrest in Xinjiang»
Christian Tyler «Wild West China: The Taming of Xinjiang»
Michael Dillon «Xinjiang: China’s Muslim Far Northwest»
Justin M. Jacobs «Xinjiang and the Modern Chinese State»
Nick Holdstock «China’s forgotten people: Xinjiang, terror and the Chinese state»