Бог, создав Богемию,
Молвил: «Славный край!»
— Марина Цветаева
Анастасия Васильевна Копрживова (Anastasie Kopřivová), урожд. Вуколова, пришла на свет в Праге в 1936 году. Родители её происходили с Дона, но познакомились уже в Чехословакии. Отец Копрживовой попал в эту страну после того, как в составе армии барона Врангеля был эвакуирован из Крыма и сначала оказался на острове Лемнос, а потом год проработал на строительстве дорог в Болгарии. Мать же пребывала в Праге с 1919 года, приехав сюда вместе со своим отцом, Сергеем Владимировичем Маракуевым, членом торговой делегации, направленной в Чехословакию правительством Юга России (увы, вернуться русской делегации было уже некуда).
B Чехословакии Сергей Маракуев (дед Копрживовой) работал директором Института кооперативных движений (это былo русское сельскохозяйственное учебное заведение) и входил в руководство Союза казаков Дона, Кубани и Терека (в частности, он занимался организацией переезда казаков в Южную Америку). Василий Вуколов (отец Копрживовой) стал первым чехословацким специалистом по травяным покрытиям и получил за свои проекты по озеленению награду пражского магистрата. Маракуева СМЕРШ арестовал в конце мая 1945 года. Его осудили на 8 лет, и через месяц он умер (ему было 72 года). Вуколова советские не тронули, в 1947 году он в возрасте 51 года скончался от старых ран и болезней (во время Гражданской войны и на Лемносе ему довелось пережить и тиф, и малярию).
Так что Анастасия Копрживова (Вуколова) выросла в пражской семье, состоявшей из одних русских женщин. Она закончила философский факультет Карлова университета и 30 лет проработала методистом преподавания русского языка в Педагогическом институте имени Коменского Чехословацкой Академии наук. После 1989 года институт упразднили, и Копрживова занялась исследованием судеб русской эмиграции в Чехословакии. Её взгляд на проблематику русских в предвоенной Первой Республике, а также в Протекторате Богемия и Моравия и в обновлённом послевоенном государстве — это взгляд чешского учёного, но одновременно это и взгляд русского человека, знающего тему изнутри. Довольно редкое сочетание.
Русские эмигранты первой волны пережили невообразимую личную и национальную трагедию, что наложило отпечаток на их мировосприятие. Зарубежные исследователи свободны от чрезмерной эмоциональной вовлечённости, но далеко не всегда свободны от стереотипов и мифов в отношении России. Помнится, мне на глаза попалась диссертация одного молодого чешского учёного, посвящённая русской интеллектуальной элите в Первой республике. В преамбуле автор задавался вопросом: каким образом страна столь отсталая, как Российская Империя, могла породить столь блистательную научную и творческую интеллигенцию? Кажется, он даже предлагал какую-то разгадку этой захватывающей тайны, но читать дальше я не стал. Зачем читать работу человека, не понимающего, что страна, породившая блистательный интеллектуальный класс, по определению не может считаться отсталой?
В Сети меня не раз просили рассказать о русских эмигрантах в Чехословакии. Думаю, их судьбы интересны и читателям «Спутника и Погрома». Однако я решил, что в данном случае будет целесообразно не писать собственный текст, а перевести одну из посвящённых данной теме статей Анастасии Копрживовой. На мой взгляд, её работы свободны от недостатков, которыми обычно отличаются мемуары эмигрантов и труды зарубежных исследователей, но обладают достоинствами и тех, и других. Рассказ полностью чешского и одновременно полностью русского автора о чехословaцкой политике в отношении русских невозможно назвать односторонним. Ниже вашему вниманию предлагaется мой перевод статьи, в оригинале носящей название «Судьбы русской эмиграции в Чехословакии» («Osudy ruské emigrace v Československu»).
Переводя текст Копрживовой, я постарался сохранить все особенности её стиля. Если она использовала оборот «советское (русское) оружие», я его сохранил, хотя мне он чужд. Если она сочла нужным взять слово «освобождение» в кавычки, я последовал её примеру. Если она мельком упомянула факты, совершенно неизвестные русскому читателю, но являющиеся общим местом для чешской аудитории (например, касающиеся тонкостей чешско-словацких отношений), я оставил всё как есть, полагая, что суть происходившего будет понятна из контекста. Надеюсь, избранный подход позволит вам не только узнать факты о чехословацкой политике в отношении русских или о судьбах русских эмигрантов после прихода в Чехословакию Советов, но и составить представление о том, что сегодня может прочесть на эти темы чешская публика.
Анастасия Копрживова. Судьбы русской эмиграции в Чехословакии
В начале 20-х годов ХХ века молодая Чехословацкая республика в рамках так называемой Русской вспомогательной акции (РВА) приняла тысячи русских эмигрантов, которые после Октябрьской революции и поражения белых армий покинули свою родину. Это были преимущественно молодые мужчины и юноши, прошедшие через Первую мировую и Гражданскую войны. Послe отступления Белой (Добровольческой) армии на юге России можно было ожидать её неизбежного поражения. Измотанная армия стягивалась на черноморское побережье и концентрировалась в портовых городах, таких как Ялта, Керчь, Севастополь или Феодосия. Оттуда с помощью английских и французских союзников царской России времён Первой мировой армия была эвакуирована на территории вокруг Средиземного моря, в ту пору находившиеся под управлением Англии и Франции.
Эвакуация проводилась с 11 по 14 ноября 1920 года. Всего за три дня из черноморских портов было вывезено 150 тысяч человек. Среди них были не только солдаты, но и персонал больниц и госпиталей, лица духовного звания, педагоги и учащиеся военных школ — кадеты. С ними уходили представители оппозиционных политических групп, члены временных правительств, писатели и редакторы, университетские профессора, педагогические работники гимназий и высших учебных заведений и члены их семей. Последний корабль, «Генерал Корнилов», с верховным главнокомандующим побеждённой армии генералом П. Н. Врангелем на борту, вышел из севастопольской пристани 14 ноября 1920 года. Белое движение на Юге России потерпело поражение.
Первую зиму изгнанники прожили во временных деревянных бараках и палатках, где быстро распространялись заразные болезни — тиф, малярия, испанский грипп и туберкулёз. Полученные ими в боях раны плохо заживали, они страдали от депрессий и испытывали чувство безнадёжности. Было трудно обеспечить такое количество беженцев жильём, питанием и медицинским обслуживанием. Помощь осуществлял Международный Красный Крест, к которому присоединились гуманитарные и религиозные организации, богатые меценаты и правительства нескольких государств, прежде всего США. В этой связи необходимо вспомнить норвежца Фритьофа Нансена, назначенного комиссаром Лиги Наций по делам беженцев и в 1922 году получившего Нобелевскую премию мира за свою гуманитарную деятельность.
В 1921 году надежды на возвращение русских солдат на родину и возобновление борьбы с большевиками рассеялись. Поэтому было решено желающим вернуться в Россию дать такую возможность, а остальным предоставить убежище в странах, которые были согласны их принять и предоставить им работу. Вернуться домой захотело пренебрежимо малое количество беженцев. Остальные предпочли эмиграцию, ещё не зная, что она будет такой долгой, и что большинство из них не доживёт до возвращения на родину.
Правительства отдельных стран предоставили беженцам убежищe в соответствии со своими экономическими возможностями. Больше всего их направилось в южнославянские государства, такие как Югославия и Болгария. Большую роль при выборе эмигрантами этих стран играли как языковая близость их языков к русскому, включая использование кириллического алфавита, так и исповедание ими православной религии. Югославский король Александр I получил образование в России и относился к беженцам с искренним человеческим пониманием. Болгария с благодарностью вспоминала роль России в освобождении страны в ходе русско-турецких войн 1828–1829 и 1877–1878 годов. Большинство русских аристократов, писателей и художников уехало во Францию. Заметная эмигрантская колония возникла в Германии, прежде всего в Берлине.
Чехословакия и русские беженцы
Чехословацкая республика была одной из немногих стран, которые оказали беженцам помощь, организованную на государственном уровне и финансировавшуюся из госбюджета. Решением номер 23912/1921 от 28 июля 1921 года министерству иностранных дел ЧСР были поручены организация и осуществление так называемой Русской вспомогательной акции. Чехословакия обязалась временно принять беженцев на своей территории и обеспечить:
1. Уход за инвалидами, больными, пожилыми людьми, нетрудоспособными женщинами и детьми дошкольного возраста;
2. Помощь трудоспособным беженцам, т. е. предоставление им подходящей работы, прежде всего в сельском хозяйстве;
3. Индивидуальную поддержку, позволяющую продолжать деятельность беженцам, занятым интеллектуальным трудом — научным работникам, писателя, журналистам, художникам и т. д.;
4. Помощь школьникам и подросткам;
5. Помощь студентам высших учебных заведений.
Сочувственная позиция чехословацкого общества определялась не только традиционным возрожденческим русофильством и славянофильством или влиянием легионерских кругов, но и мнением, что в перспективе консолидированная страна Советов с благодарностью примет обратно молодых, получивших европейскоe образование специалистов. Больше всего средств выделялось на обеспечение пунктов 4 и 5, т. е. на предоставление эмигрантам возможности продолжить в чехословацких средних и высших школах прерванную учёбу. Свою роль сыграла и вызванная войной убыль чешского мужского населения продуктивного возраста. Снижение численности было особенно заметным в чешских деревнях, где военные потери ощущались острее всего и вели к недостатку рабочей силы. Эти потери должны были временно возместить трудоспособные русские беженцы, как указано в пункте 2.
Изначально акция была спланирована на пять лет. Предполагалось, что она будет закончена в 1928 году. Планировалось принять десять, максимально пятнадцать тысяч человек, включая студентов. Условия, которые Чехословакия предоставила людям, заинтересованным в учёбе, были великодушны. Таких не предлагала ни одна другая страна. В первый период их обеспечивали бесплатным жильём и питанием, основной одеждой и рядом других льгот (например, скидками на проезд в общественном транспорте). Позже эту систему заменили стипендиями, из которых студенты сами оплачивали свои расходы. Выгоды предоставлялись только тем, кто хорошо учился и вовремя сдавал экзамены. Их академические результаты строго контролировались, и неуспешные студенты теряли право на государственную поддержку.
Заинтересованность эмигрантов в получении образования в ЧСР оказалась неожиданно высокой. Хотя соискатели проходили строгое собеседование, призванное определить их предыдущий образовательный уровень и потенциальные способности, количество заявлений всё возрастало. Оно превзошло выделенные финансовые квоты и физические возможности пражских вузов, поэтому русские и украинские студенты появились в Брно, в Братиславе и Пржибраме, где в то время существовал горный институт. Вместо изначально планировавшихся пяти тысяч количество желающих учиться в ЧСР достигло 25 000 человек, и пришлось приступить к ужесточению условий выдачи въездных виз.
Ожидавшейся демократизации системы в СССР не произошло. Советский Союз закрыл свои границы и потерял интерес к возвращению «классовых врагов». Срок окончания Русской вспомогательной акции был передвинут с 1928 на 1938 год. Объём предназначавшейся студентам государственной помощи постепенно, но чувствительно снижался. Осуществление и финансирование акции перешло от министерства иностранных дел к другим ведомствам — министерствам финансов, народного просвещения, социальных дел и общественных работ (эмигрантов перестали воспринимать как временно пребывающих в стране иностранцев). Значительную роль играло и сотрудничество с чехословацким Красным Крестом, председателем которого была Алиса Масарикова. В общей сложности на Русскую вспомогательную акцию с 1923 по 1938 год из государственного бюджета было выделено 508 034 511 крон.
Вместо выдававшихся министерством иностранных дел ЧСР временных документов начали использоваться международные нансеновские паспорта. В конце 20-х годов выпускники вузов по окончании учёбы или находили рабочие места в Чехословакии, включая Подкарпатскую Русь, или уезжали в другие страны, нуждавшиеся в молодых инженерах и врачах. Они находили применение полученным знаниям во французских колониях в Африке или в Южной Америке. Остававшиеся в ЧСР постепенно сживались со средой. Многие из них стали добиваться домовского права. Domovské právo, институт, гарантировавший право на проживание в населённом пункте и на получение от него социального обеспечения, был учреждён на территории Чехии в 1848-м и просуществовал до 1945 годa. В Первой реcпублике наличие домовского права было необходимо для получения гражданства.
В рамках 3-го пункта Русской вспомогательной акции в ЧСР приехали русские специалисты мирового уровня — профессора, учёные, писатели, журналисты, художники и т. д. Они преподавали в чехословацких вузах, организовывали культурную жизнь, работали в эмигрантских книжных издательствах и в печати. И эта деятельность финансировалась из госбюджета в соответствии с тем значeнием, которое чехословацкие власти придавали просвещению и повышению всеобщего культурного уровня. В этой связи нужно отметить стремление местных политиков прeвратить Чехословакию в центр славянского мира. Всё, что помогало достижению этой цели, имело гарантированную государственную поддержку. В чехословацких вузах учились не только эмигранты из бывшей Российской Империи, но поляки, и лужицкие сербы, и болгары, и, прежде всего, югославы. В рамках РВА возник ряд институтов, научных обществ, библиотек, музеев, певческих хоров, театральных групп и издательств. Их деятельность обогащала научную и культурную жизнь Чехословакии и вносила свою лепту в пропаганду страны в Европе и за океаном.
Из-за всемирного экономического кризиса и снижения выделенных на Русскую вспомогательную акцию дотаций в 30-х годах издательскую деятельность эмигрантских союзов пришлось ограничить, а часть научных и культурных организаций закрылась, но финансирование наиболее значительных из них продолжалось и во время войны, до 1945 года. В наименьшей степени сокращения коснулись помощи детям, инвалидам и нетрудоспособным. Поддержка этих групп тоже осуществлялась до 1945 года. Точно так же сохранялась и поддержка нескольких эмигрантских научных обществ и институтов. Как русская, так и украинская гимназия дейcтвовали в Праге до 1945 года.
В конце 30-х годов можно отметить вторую волну отъезда русских эмигрантов из ЧСР. В преддверии Второй мировой войны уезжали в первую очередь те, кто видел угрозу в развитии политической ситуации в Германии и в немецкой агрессивной расистской риторикe. А те, кто не мог найти в Чехии подходящего рабочего места, отправлялись в Словакию, где, воспользовавшись представившимися в результате обострения античешских настроений возможностями, занимали места, освободившиеся после выдавливания чехов.
Вторая мировая война
Военное время было тяжёлым для всех жителей Европы. Русским эмигрантам было трудно занять однозначную позицию по отношению к происходившим событиям. В марте 1939-го они должны были смириться с ликвидацией ЧСР, в сентябре того же года они были шокированы заключением советско-германского договора, позволившего Германии занять западную часть Польши, Данию, Норвегию, Бельгию, Голландию, Люксембург и Францию, а Советскому Союзу — восточную Польшу и прибалтийские страны. Критическим был и момент, когда Германия нарушила договор, и её войска перешли советские границы.
Можно назвать целый спектр противоречивых чувств, которые испытывали русские эмигранты: естественная любовь ко всему русскому смешивалась с недоверием к СССР, вера в победу русского (советского) оружия, а к концу войны и гордость за советские успехи сочетались сo страхом перед немецкими или советскими репрессиями. Взгляды многих эмигрантов менялись на протяжении войны. Существовала разница между старшим и младшим поколением, между получившими и не получившими чехословацкое гражданство, между чисто русскими и русско-чешскими семьями, между успешными и неуспешными. Менялось и отношение чешского общества: от русофильства первых лет существования Чехословакии через равнодушие конца 20-х годов и постепенный рост неприязни к русским эмигрантам до идеализации и восхищения СССР после Сталинградской битвы. Вместе с успехами Красной армии пропасть между позициями начала расширяться, а эмигрантское сообщество — распадаться.
После упразднения большинства эмигрантских организаций остались две последние сферы, в которые не проникали идеологические разногласия и где можно было обходиться без острого обмена мнениями. В первую очередь это была жизнь православной церкви и соблюдение традиций в течение церковного года. Присутствие на православной литургии, молитвенное единение, церковные песнопения, проповеди священников успокаивали тревожные чувства и давали надежду. Для этого периода была характерна высокая смертность. Уходило поколение людей, приехавших в ЧСР в зрелом возрасте и занимавших в эмигрантском обществе значительное положение. Прощание с ними было прощанием с прошлым. Похороны и панихиды по усопшим в русской часовне пресвятой Богородицы на пражском Ольшанском кладбище стали символом этого расставания.
Второй объединяющей сферой была забота о детях и молодёжи. На протяжении всей войны в Праге действовал русский детский сад. Хотя английская и французская гимназии закрылись, русская и украинская гимназии войну пережили. Вокруг детского сада и гимназии образовался широкий круг родителей, родственников и добровольцев, которые встречались, посещали школьные мероприятия, оказывали им финансовую помощь. Благодаря им проводились экскурсии и работали летние лагеря, в которые дети из бедных семей ездили бесплатно, а с рождественских и пасхальных встреч никто не уходил без подарка.
В течение 1944-го и весной 1945 года через Прагу проходил поток гражданских лиц, бежавших перед продвигающейся на Запад линией фронта. Среди них были не только жители Восточной Пруссии, Литвы, Латвии и Эстонии, но и люди из оккупированных немцами областей Украины и Белоруссии. Православная церковь активно включилась в гуманитарные акции и собирала для них продукты, лекарства, одежду и деньги. Члены русской и украинской общин узнавали от этих людей не только об ужасах войны, но и о реальной жизни в СССР. Рассказы беженцев были страшными, а их стремление оказаться как можно дальше от советской власти — отчаянным, но не все им верили. Те, кто поверил, начали опасаться за своё будущее и решили присоединиться к волне беженцев. Это была третья и последняя волна исхода эмигрантов из страны, которая когда-то предоставила им помощь и защиту.
Согласно более поздним трактовкам, уезжали прежде всего состоятельные люди, а также те, кто сотрудничал с немцами и боялся наказания. Это очень упрощённое объяснение. Уезжали в первую очередь те, кто был хорошо информирован, те, кто не был связан обязательствами (неженатые или бездетные, не имевшие престарелых родителей), те, у кого был развит инстинкт самосохранения, те, кто не боялся всё бросить и отправиться навстречу неизвестности. Решение с лёгкостью принимали те, у кого за рубежом было много надёжных контактов (родственных, личных, профессиональных), и кто был уверен, что сможет начать в Европе или за океаном новую жизнь. Они уезжали по одному и группами. Групповой отъезд не мог осуществиться без контактов с немецкими властями, организовывавшими эвакуацию немецкого населения из Протектората на Запад. Последние беженцы покинули Прагу, когда здесь уже была не только Красная армия, но и советская госбезопасность, а по городу распространялись панические известия об арестах членов эмигрантской общины.
На территории Протектората Богемия и Моравия остались те, кто отказался отправиться в неизвестность ввиду пожилого возраста, и те, кто считал ЧСР, где прожил больше 20 лет, своей родиной. Многие из них вступили в смешанные русско-чешские браки и перед войной получили чехословацкое гражданство. Они не чувствовали опасности. Что может случиться с чехословацким гражданином? Со времени их юношеского участия в Гражданской войне прошла четверть века. Все верили, что победитель будет великодушен, что для него что-то значит мнение остального света, что четверть столетия — достаточный срок давности. Дальнейшее развитие событий показало, как же они все ошибались, и сколь трагичны были последствия их ошибки. Победоносный Советский Союз ничего не забыл, никому ничего не простил и ничуть не интересовался мнением остального мира, а уж тем более — мнением законных властей Чехословакии.
«Освобождение»
Начиная со дня, когда советские войска перешли восточную границу ЧСР, можнo отметить волну арестов и депортаций гражданского населения. В Подкарпатской Руси и в Словакии аресты носили массовый характер, в Моравии и Богемии они были индивидуальными, но заранее подготовленными и целенаправленными.
Документов этого времени сохранилось совсем немного. Они находятся в архивах бывшего чехословацкого федерального министерства иностранных дел, министерства внутренних дел ЧСР и Генеральной прокуратуры. Сбором документов о судьбах русских эмигрантов в последние двадцать лет занималось гражданское сообщество «Они были первыми…», созданное потомками депортированных. Его главным организатором и председателем был Владимир Быстров. Удалось составить так называемый Неполный список с именами 215 депортированных. Источником информации послужили прежде всего письма, с которыми родственники депортированных обращались в министерство иностранных дел. Основную информацию нужно искать в архивах на территории бывшего СССР. Доступ к этим источникам затруднён, но без них составить полный список не удастся.
Важным источником информации являются воспоминания родственников, записанные членами содружества. Содружество передало документацию Национальному архиву ЧР, и после необходимой обработки она станет доступна исследователям. В воспоминаниях описаны как случаи, когда чешские сограждане укрывали своих русских друзей, коллег и соседей, так и противоположные ситyации, когда они их выдавали. К сожалению, подобные случаи бывали и среди самих эмигрантов. В документах повторяются имена некоторых людей, считавшихся доносчиками и сотрудниками советской контршпионажной организации СМЕРШ. По задокументированным арестам можно проследить на карте наступление советских войск. Первые случаи произошли в феврале 1945 года в Попраде и в Спишской Новой Вси, в апреле в Братиславе, 3 мая в Остраве, 9 мая в Брно и 11 мая в Праге, где аресты продолжались до конца мая, включая субботы и вoскресенья.
В Неполном списке из 215 человек всего три женских имени. Большую часть арестованных составляли мужчины, родившиеся между 1896 и 1905 годами. Во время Гражданской войны им было от 13 до 22 лет, и в ЧСР они приехали в возрасте 16–25 лет. Судя по их возрасту, это были рядовые солдаты или кадеты, которые не могли занимать высокое положение и нести ответственность за деяния, в которых их обвинили в 1945 году. Среди арестованных было и несколько мужчин, покинувших Россию в детском возрасте или даже родившихся в эмиграции. Более половины арестованных имели чехословацкое гражданство, у 39 были нансеновские паспорта. Из этого следует, что в большинстве случаев речь шла о чехословацких гражданах, которые, согласно чехословацкому и международному праву, не попадали под юрисдикцию советских органов. В основном это были выпускники технических, естественно-научных и медицинских факультетов высших учебных заведений, опытные специалисты, которых в последующие годы не хватало Чехословакии.
Согласно рассказам родственников, в большинстве случаев их аресты не были арестами в привычном смысле слова. Жертв выманивали из дома или с работы под разными предлогами (их просили что-то прочитать, перевести, объяснить или показать дорогу). Их семьи уверяли, что беспокоиться не о чем, что это всё это продлится недолго. Однако это длилось не менее десяти лет. Mногие не вернулись, и о их судьбах ничего не известно. В приговорах по большей части цитировалась статья 58.4 уголовного кодекса РСФСР («участие в белоэмигрантских формированиях и антисоветская деятельность»), по которой обвиняемые осуждались по меньшей мере на 10 лет лишения свободы в «исправительно-трудовых лагерях». Одновременно осуждённые лишались права на контакты с семьями, которые не имели никаких известий о своих родных на протяжении всего срока их заключения. Все запросы, направлявшиеся советским органам, оставались без ответа.
Помимо душевных страданий, подобное состояние несло с собой и экономические последствия. Семьи лишались кормильцев, а женщины пенсионного возраста не могли получать пенсии за своих мужей, потому что не располагали документами, подтверждающими их смерть. Осуждённые, дожившие до окончания срока заключения, возвращались домой в 1955–1957 годах. Из людей, перечисленных в Неполном списке, вернулись 60 человек.
Послевоенный период
Арест части русских эмигрантов стал началом конца русской эмиграции как общности. Русский детсад и украинская гимназия были закрыты, русская гимназия превращена в советскую среднюю школу. Большую часть книг из школьных библиотек уничтожили ввиду их «идеологической вредности».
Православные священнослужители до войны находились в подчинении митрополита Евлогия (Русская православная церковь за рубежом), резиденция которого располагалась в Париже. Летом 1945 года митрополит Евлогий счёл правильным вернуться под юрисдикцию Московского патриархата. Этим добровольным актом он перевёл под власть Московского патриарха и всех духовных, предстоятелем которых был до той поры.
В ЧСР долгие годы служили популярный епископ владыка Сергий и его заместитель архимандрит Исаакий. Первый из них был переведён сначала в Вену, потом в Берлин, и, наконец, в Казань, где в 1952 году умер. Архимандрит Исаакий был в мае 1945 года арестован, депортирован в СССР, после краткого пребывания в лагере выпущен на свободу и направлен продолжать служение в Алма-Ате и в Ельце. Он никогда больше не пересёк границ СССР и поддерживал связь с прихожанами в Чехословакии с помощью тщательно проверявшихся писем. Новые священники, присланные в ЧСР из Советского Союза, не пользовались таким доверием, как их предшественники. Верующие опасались, что кроме духовной миссии они могут иметь и другие, несовместимые с верой задания. Исповедь без доверия не имела смысла, и церковь перeстала быть центром духовной жизни.
Помимо школы и церкви центрами русской жизни в Праге были четыре кооперативных дома, построенныe в 20-х и 30-х годах русскими эмигрантами. Самый старый и известный из них, так называемый Профессорский дом, стоял на улице Рузвельта, остальные находились на улице Югославских партизан, на Коуловой и на Прубежной улице. В этих домах тоже производились аресты. Общее несчастье не объединило жильцов, наоборот, оно стало источником их недоверия друг к другу. Семьи арестованных подозревали непострадавшие семьи в сотрудничестве с Советами. Семьи, которых аресты не коснулись, жили в страхе и неуверенности, избегая контактов с пострадавшими семьями.
Их совместное проживание длилось недолго. В начале 50-х годов все независимые жилые кооперативы в ЧСР были объединены, и большинство русских выселили из их квартир. Им предоставили новые, во многих случаях куда меньшие квартиры в соответствии с количеством работающих членов семьи. Особенно пострадали люди пенсионного возраста, на которых иногда оказывалось давление с целью заставить их уехать не только из кооперативных домов, но и из Праги. Русские интеллигенты, часто вдовцы или старые холостяки, доживали свой век в домах престарелых или в полуподвальных помещениях, в чужой и недружелюбной среде.
После 1945-го и особенно после 1948 года исчезли не только русские, но и традиционные чехословацкие союзы и объединения («Сокол», «Юнак», спортивные клубы, некоторые политические партии, религиозные и благотворительные организации и т. д.). Изменилась и официальная точка зрения на Чехословацкий легион, на Первую республику и на её ведущих представителей. В число табуированных тем попали и Русская вспомогательная акция, и русская эмиграция как таковая.