У него было лицо отличника.

Люди, в чём-то виноватые и на этом пойманные, обычно делятся на три категории. Первые — хорошисты: люди, живущие в общем-то на пять, но случайно где-то что-то недоучившие. И надо же — попавшиеся. Как верный муж на единственной в жизни измене. У таких на лицах раскаяние пополам с досадой: ну надо же, один раз не выучил урок, и тут как раз вызвали. Вину охотно признают, но упирают на смягчающие обстоятельства и прежнюю честную жизнь. «Простите, добрые люди, бес попутал».

Аракчеев

Есть троечники. Эти грешат систематически, но уверены в несправедливости мира именно к ним: ведь все грешат, а отвечать приходится почему-то им одним. «Ну а чо я, ну а чо я-то, все так делают», — написано на их лицах. Эти лгут, изворачиваются, а главное — стараются переложить как можно больше вины на других. «Меня эта баба завлекла, напоила, да и вообще все гуляют, чего ко мне-то привязались».

Наконец, двоечники. Грешат тяжко, осознанно, уверены в своём личном исключительном праве грешить. У них на рожах написано — «ну да, и чё». Типа — «может, я чего и сделал, а ты поди докажи». Пощады не ждут, упирают на формальности. Хорошо знают правила и настаивают на их соблюдении относительно себя. «Тот факт, что я выходил из её квартиры, не доказывает, что я вступал с ней в близкие отношения, вот так и запишите».

Так вот — у человека, входящего в дверь офиса на Лялином переулке, было лицо отличника. Человека, живущего по правилам. Этим немножко гордящимся, но именно немножко, не слишком. И уверенного — если жить честно и всё делать добросовестно, тебя отметят и наградят. Потому что это справедливо.

— Сергей Аракчеев, — представился он и протянул руку. Я её пожал. Рукопожатие было именно такое, какого я ждал: сильное, но без попытки сплющить чужую ладонь.

Мы тогда поговорили минут пять или десять — он пришёл не ко мне, да и я был занят. Однако меня удивила сдержанность манер и интеллигентная точная речь. Ничего похожего на «озверевшего солдафона», каким его тогда многие малевали.

Я тогда был главредом газеты «Русский Марш». Финансировал её Рогозин, которого тогда выгнали из власти. На дворе стоял 2006 год — баснословное время, когда писать можно было почти всё. И не только писать, а ещё и устраивать массовые мероприятия. И даже чего-то добиваться от властей таким способом.

Напомню реалии. Сергей Владимирович Аракчеев родился в 1981 году, во Владимирской области, в рабочей семье. Путь из села в люди в России чаще всего лежит через военную службу, других лифтов нет. Аракчеев это понимал — и всегда стремился в офицеры. В 2002 году он окончил Северо-Кавказский институт внутренних войск МВД РФ, получил лейтенантское звание и в том же году его отправили в Чечню. Сапёром.

Сапёр ошибается один раз. Аракчеев был отличником: он не ошибся ни разу, разрядил 25 взрывных устройств и спас тем самым немало жизней — русских и чеченских. За это он регулярно получал награды, вполне заслуженно. Казалось, впереди честная воинская карьера.

Полк вернулся в Москву 3 марта 2003 года. А 17 марта Аракчеева вызвали в Чеченскую республику в местную прокуратуру.

Оказалось, что чеченцам срочно понадобился русский виноватый.

Дело было так. Зимой 2003 года в окрестностях Грозного нашли сгоревший КАМАЗ с чеченскими трупами. Чеченцы решили повесить это дело на какого-нибудь русского. Это логично: внутричеченские разборки чреваты кровной местью и прочими ненужными вещами. Значит, нужно свалить дело на русского. Аракчеев был сочтён подходящим — а может просто кому-то давно не нравился. Ему и его сослуживцу Худякову предъявили обвинение, и машинка закрутилась.

Тем не менее дело было состряпано настолько скверно, что в 2004 году коллегия суда присяжных Аракчеева оправдала. Россиянская «юстиция» поступила просто — отменила решение суда на основании того, что присяжные были неправильные, то есть включённые в список с 2003 года, а на дворе 2004-й. Присяжных заменили на более правильных.

Однако по ходу начали всплывать неприятные подробности. Например — доказательная база была построена на показаниях русских солдатиков, полученных в подвалах чеченской прокуратуры. Солдатики начали на суде рассказывать, что с ними делали в этом замечательном месте и чем угрожали. Присяжные вторично оправдали Аракчеева и Худякова.

Тогда высказался настоящий хозяин России, всевластный Рамзан Кадыров. Он заявил, что присяжные «не поняли волю чеченского народа». Россиянское начальство взяло под козырёк, отменило оправдательный приговор и отправило дело на новое рассмотрение — уже без всяких присяжных. Поставили и специального судью — некоего В.Е. Цыбульника.

Цыбульник

Цыбульник понимал волю чеченского народа правильно и намерен был её исполнить во что бы то ни стало. Цыбульник истязал Аракчеева как мог и шил дело суровой ниткой. Он отказывал Худякову и Аракчееву в праве на нормального негосударственного адвоката, вытаскивал из кармана каких-то чеченских «экспертов», которые не имели никаких прав производить экспертизы, а вот в проведении судебно-медицинской экспертизы трупа одной из жертв отказал, ссылаясь на религиозные чувства родственников. Но в общем-то он не делал ничего такого, чего не делает обычный россиянский судья, заряженный начальством на приговор. Да и незаряженный тоже: в россиянской системе «правосудия» считается, что оправдательный приговор — это повод для предъявления претензий к следствию и, соответственно, подстава коллег. Наши судьи — хорошие люди, они всегда накинут двушечку или пятёрочку подсудимому, чтобы не бросать тень на работу коллег. Это по-своему очень трогательно. В результате оправдательных приговоров в россиянских судах меньше, чем было при Сталине.

Что касается реакции общественности. За посадку Аракчеева ратовали чеченцы, либералы (обе группы тогда объединяла собой Латынина) и самые-самые паскудные из запутинских патриотов. Против были все остальные. Причём — редкий случай, который, кажется, больше не повторялся — здесь объединили усилия националисты, патриоты старой закалки, умеренные пропутинцы и даже некоторые официальные лица — тот же Рогозин, который к тому моменту вернулся в политику.

Я был тогда президентом Русского Общественного Движения. Организация была на подъёме, где-то год назад мы сумели выиграть «дело Иванниковой» и вообще были преисполнены оптимизма. Столкновения с «правоохранителями» у нас уже случались — но настроение было скорее «не так страшен чёрт». К тому же мы чувствовали за собой какую-никакую спину: была создана инициативная группа «Дело Аракчеева», туда вошли разные люди, так что настрой был самый положительный.

24 мая был проведён сбор подписей под открытым письмом в Главную военную прокуратуру. Подписи собирали в метро — чтобы люди, едущие с работы, могли не переться куда-то, а исполнить свой гражданский долг с минимальным хотя бы удобством. Это сработало, подписи собирались хорошо, и мы с лёгким сердцем дали рекламу митинга на Пушкинской площади 28 мая 2006 года. Сейчас, конечно, «митинг на Пушкинской площади» звучит как сказка. Но тогда он состоялся, и даже были какие-то сдвиги: о деле заговорили, люди начали выяснять ситуацию и определяться.

С этого началась кампания по «делу Аракчеева» — которая может считаться завершённой только сейчас, и то не факт.

Но вернёмся к прежнему. Судья Цыбульник не дремал. 30 декабря того же года на очередных слушаниях Худякова и Аракчеева снова взяли под стражу — по настоянию «стороны пострадавших». 1 февраля следующего года их всё-таки выпустили — помогло депутатское обращение Бабурина, Рогозина и Митрофанова. Мы тогда радовались: система чуть разжала челюсти (чтобы поудобнее ухватить жертву, но мы тогда этого не знали). Зато люди почище негодовали. Например, прогрессивный журналист Кашин написал у себя в жежешечке: «Суды у нас все-таки позорные. Вон Верховный суд выпускает Аракчеева и Худякова — и патриотическая общественность радуется. Охуенная, конечно, радость — когда даже на Верховный суд можно давить, пиздец».

Потом Кашин много раз менял отношение к начальству и праву граждан давить него, так что я это цитирую не по злопамятству, а как образчик отношения: то же говорили и другие тогдашние охранители. Воля чеченского народа была для них, разумеется, свята — в отличие от воли народа русского, который не имел права «давить на начальство» даже теми жалкими способами, которые были в нашем распоряжении. Собственно, всё наше поганое охранительство к тому и сводится: русский должен жить как мышь под веником и ни в коем случае не мешать начальству в его грандиозных предначертаниях даже писком. Причём всем остальным Многонациональным Народам это самое начальство можно ставить раком и иметь как угодно.

Вышеописанная встреча с Аракчеевым имела место, когда его выпустили перед самым судом. Все, абсолютно все вокруг ему усиленно намекали — а чаще говорили прямо — что на оглашение приговора идти не следует. Нужно бежать, потому что справедливости в этой стране нет и не предвидится, особенно когда так ясно выражена воля чеченского народа.

Честно скажу: я говорил ему то же самое. Аракчеев смотрел на меня взглядом отличника и отвечал, что он прав, что он никого не убивал, и что бегать ему не от чего. Да, он понимал, что ему впаяют сумасшедший срок и посадят. И не факт, что он выживет в тюрьме — воля чеченского народа достанет его и там без особых проблем.

Но он был отличником, он просто не мог признать, что дважды два пять, когда это четыре. «Потому что это неправда».

При этом Аракчеев прекрасно понимал, что будет на суде. «Государственный адвокат» Кириленко — обманом влезший в дело и в дальнейшем назначенный «адвокатом» Аракчеева насильно, всё тем же Цыбульником — после каждого заседания тусовался исключительно в обществе обвинителей и чеченцев. Прочая публика откровенно скучала, ожидая приговора.

27 декабря 2007 года судья Цыбульник приговорил Худякова и Аракчеева к 17 и 15 годам лишения свободы. Худяков на оглашение приговора не явился. Аракчеев пришёл, был взят под стражу в зале суда и отправлен в места не столь отдалённые.

Естественно, этого ждали, и рук опускать никто не собирался. Про Аракчеева писали и говорили ещё много лет подряд. За него вписывались такие разные люди, как, скажем, уже упомянутый Рогозин, сталинист Дмитрий Аграновский, либеральный журналист Игорь Виттель и писательница Марина Юденич (которая, по слухам, при каждой встрече с Путиным пыталась сказать хоть два слова об Аракчееве). Обращение к президенту России подписали 12340 человек — реальных людей, оставивших свои паспортные данные. Виттель, Хрекин и Стасенко даже сняли фильм про Аракчеева — он назывался «На мне крови нет». Фильм даже получил какую-то награду — уже не помню, чью и какую.

Я сам и РОД участвовали в этом как могли. Что-то писали, говорили, собирали деньги, кричали на митингах — в общем, всё то, что приходится делать в таких ситуациях.

Мне лично запомнился митинг у Минобороны 10 января 2008 года. Продолжался он очень недолго — правоохранители его успешно разогнали. Обычно они особо не зверствуют, но тут им показалось, что мы сопротивляемся. С тех пор у меня побаливает косточка в левой ноге — нечасто и несильно, но регулярно. Видимо, чтобы я не забывал об Аракчееве и его деле.

Сам лейтенант и его близкие тоже не сдавались. Они писали разнообразные бумаги и прошения, требовали пересмотра и проверки тех или иных доказательств, взывали к вышестоящим инстанциям. Требовали, чтобы Аракчеева проверили на детекторе лжи — это, кстати, было сделано, детектор показал, что тот говорит правду. Это никого не заинтересовало. Государство отлично знало, что он невиновен, но — воля чеченского народа, знаете ли.

Оставалось одно: не забывать. Не забывать.

Я одно время к каждому постингу в Живом Журнале добавлял: «А кроме того, я считаю, что Аракчеев должен быть свободен». Не я это придумал: это начал один из пользователей ЖЖ, и он добавлял эту надпись в свои посты из года в год. Я — нет: в какой-то момент меня обвинили в том, что я, дескать, своим мнением оказываю давление — всё то же самое, ага — на Путина, он от этого злится и Аракчеева нарочно не выпускает.

Тогда вообще развелось много всякой красоты вокруг этого дела. Помню, например, замечательный выплеск чувств некоего Дениса Тукмакова, в ту пору обозревателя газеты «Завтра».

Текст этот настолько типичен, что воспроизведу его здесь почти целиком:

Когда на одной части весов — судьба одного лейтенанта, а на другой — порядок и спокойствие в проблемном регионе, то выбор должен быть сделан не в пользу лейтенанта. А в пользу региона и политической целесообразности. Государственные приоритеты — превыше всего, именно так. Юношеский же гуманизм «подписавшихся» под текстом Юденич удивляет. О слезинке ребенка вспомнили, блин. Ребята, вы вписались за одного — ценой «стабильности в регионе». Сами поставили такую дилемму — и сами ответили на нее своими плюсиками в жежешечке. Переведите сами для себя это на русский язык. Это значит, что вы с легкостью открестились от жизни и судеб сотен тысяч людей, еще более невиновных, чем Аракчеев.

Тем более, если речь идет не о ребенке — о лейтенанте, то есть не о случайной жертве, а о служивом государственном человеке. Да, он может быть сотни раз невиновен. Он исполнял приказ — прекрасно. Он не скрылся от следствия — честь ему и хвала. Но если иного способа добиться умиротворения Чечни нет — он должен сидеть. Хороший повод для гордости за собственную цену. […] И поэтому, кстати, если сам окажусь таким вот «винтиком» и «жертвой», от которой, по иронии судьбы, стал вдруг зависеть мир в регионе — я не буду сильно противиться.

Почувствовать величие «колес истории», которые проворачивают материки — а тебя лично давят. Это и есть смирение «человека из поколения А», иррационально верящего в Россию.

Разумеется, Тукмаков как тогда не бедовал, так и сейчас не бедствует. Такие вообще никогда не попадают в неприятности — потому что хорошо знают, как оно всё устроено, и по какую сторону «колеса истории» нужно быть в данный конкретный момент. Нельзя сказать и того, что я на него обижен (хотя он регулярно меня бранил «неподобной разной бранью»). Я ему в чём-то даже благодарен: именно после этого текста я как-то окончательно прочувствовал, что это государство безнадёжно в своей мерзости, и что единственное, что может сделать его сын — это оскопить и сковать, как проделал это Зевс с Сатурном. Ибо папаша, питающийся собственными детишками, должен быть оскоплён и скован, а Родина-Гея, мучительно рожающая для него еду — освобождена от этой супружеской повинности.

Впрочем, это всё лирика. Вернёмся к фактам.

«Дело Аракчеева» шатко-валко продолжалось. Аракчеев сидел, но отнюдь не сложа руки. Наоборот, руки у него были всё время заняты.

Вот его письмо — типичное — из мест, не столь отдалённых (конкретнее — 391846, Рязанская область, г. Скопин, мкр. Октябрьский, ФБУ ИК-3 УФСИН России по Рязанской области, отряд 7):

Дорогие друзья!

Простите, что редко могу писать вам. Свободного времени здесь остаётся очень мало. За работой его ход ощущается меньше. Тем более что резьба по дереву — работа всё-таки творческая. Приятно, когда своими руками удаётся сделать красоту, вывести затейливый узор.

По утрам хожу в церковь. Стараюсь не пропускать служб. Во время них на душе становится легче. Чувствую, что Бог меня не оставляет, что Он — рядом.

Выходные, если не нужно работать с документами, посвящаю чтению. Читаю разное. От фантастики до работ И.Р. Шафаревича, от беллетристики до творений Святых Отцов. Сейчас перечитываю «Душеполезные поучения» Аввы Дорофея. Летом с большим интересом прочёл первый выпуск журнала «Вопросы национализма», с выходом которого запоздало поздравляю соратников из РОДа.

Однако большая часть свободного времени всё же уходит на «бумажную работу». Составление жалоб и т.д. Сейчас ожидается ответ из КС по последней жалобе и ответ из Администрации Президента, куда летом были переданы собранные на сайте подписи.

Я здоров и не падаю духом. Благодарю от чистого сердца всех, кто сочувствует и поддерживает мою семью, меня духовно, морально и финансово. Огромное спасибо, с Вашей безмерной помощью я и дальше смогу настаивать на своей невиновности! Низкий Вам, братья и сестры, поклон! Сергей Аракчеев.

В июле 2010 года Сергей обратился к президенту Медведеву с просьбой принять участие в своей судьбе. Медведев был занят: страна готовилась к выборам. Потом были сами выборы, за выборами — протесты, а дальше — сами знаете, что. «Полезла белоленточная гнида».

О протестах того времени я мог бы рассказать многое, в основном — смешное и скверное. Однако была сторона дела, о которой сказать что-то плохое не получилось бы даже сейчас. Оппозиция — худо-бедно — вписалась за политзаключённых. Да, очень не желая пополнять список фамилиями националистов. Это была целая история — вписать туда Душенова или Квачкова (притом что среди националистов было много тех, кто упомянутых товарищей на дух не переносил). Но вот фамилия Аракчеева была в списке с самого начала: за эти годы лейтенант стал консенсусной фигурой. То есть в том, что его посадили по политической надобности, и довольно гадкой — были уверены все, включая самых что ни на есть оголтелых либералистов. Конечно, тут сыграло роль и то, что Чечня из любимой пусечки либералов превратилась в нелюбимую бубуку, а Кадыров так и вовсе стал чудищем лесным, нерукопожимаемым (то ли дело душка Дудаев или харизматичный Басаев). Зато Рамзана взлюбили патриоты определённого сорта. Как высказался Захар Прилепин в интервью «Комсомолке»:

В конечном итоге, Рамзан — это такое неизъяснимое русское, с таким эпическим акцентом и жестикуляцией произносятся вещи, с которыми и так согласны 86% российского общества.

Не могу знать, Захар ли первый назвал эту цифирку — 86% — которая потом стала визитной карточкой либерастического антирусского дискурса. Но, кажется, именно он. В таком случае, это была отличная подача, ага-ага.

Однако воротимся на прежнее. Последние годы у нас были, как бы это сказать, непростыми. Какая-либо деятельность общественного плана стала крайне опасной и притом малоэффективной. Узкое окошко общественного внимания, через которое рассматривали жертв режима, заняли узники 6-го мая. Я сам барахтался с собственным, навешанным на меня делом по 282-й — оно ничем особо не закончилось, но кровушки попило изрядно. И над всем этим тучей сгущались новые «года глухие» — в чём-то гаже и омерзительнее даже застойных лет.

Месяц назад один мой старый друг позвонил мне и сказал, что «у него есть хорошие новости», но «это не по телефону». Я заинтересовался, но встретиться лично так и не успел. Прошла информация, что добрые люди — называли в основном Марину Юденич — всё-таки умолили Путина. И тот Аракчеева отпустил — в смысле, разрешил выход по УДО. Лейтенант, по тем же слухам, сразу отправился в Сирию, в «горячую точку».

Сейчас эта информация вроде бы подтверждается. Вроде бы — потому что точно пока ничего не известно.

Во всякой истории должна быть какая-то мораль. Сюда напрашивается мораль из эзоповской басни про двух лягушек. Дескать, если ты попал в горшок с молоком, надо бить-бить-бить лапками, и собьётся кусочек масла, и ты выпрыгнешь. Особенно если тебе будут помогать другие лягушки, бросать в горшок крошки на пропитание и петь хором жизнеутверждающие песни.

Честно говоря, я бы предпочёл именно такую мораль — ведь я же был одной из тех лягушек, которые бросали крошки и пели. Но я честный человек и не буду врать: эта история не о триумфе общественной активности. Все наши усилия были не то чтобы совсем бесполезны — в конце концов, переведённые в колонию деньги точно пригодились, да и вообще моральная поддержка была не лишней — но не они решили дело. Дело решил путинский каприз. И, может быть, настойчивость одного человека, изредка допускаемого к телу — хотя и это точно неизвестно.

С другой стороны, это точно не история о том, что всё бесполезно, безнадёжно и бессмысленно.

Если бы не всё вот это наше копошение, Сергей Аракчеев уж точно сгнил бы в тюрьме, как гниют там тысячи ни в чём не повинных людей.

С третьей — не отделаться от мысли, что ни Аракчеев, ни какой другой российский политзаключённый так и не стал «знаменем протеста» — как Мандела или Ганди. И не потому, что фигурой не вышли: честно говоря, о том же Манделе можно было сказать очень мало хорошего. И не потому даже, что «народ не тот». А потому, например, что не было поддержки извне, да и сам человек не был готов к подобной роли. А кто готов? Удальцов вон сидит — и никому до него нет дела, даже товарищам по партии. Наросла довольно заметная политэмиграция — и тоже, в общем, никакой «фигуры» из себя не родила. Наоборот, все сбежавшие или прижукнулись, или несут что-то непотребное и малопопулярное.

С четвёртой — очень хочется вспомнить о том, что с 1994 по 2003 год было амнистировано 6032 чеченских боевика. Думаю, многие из них сейчас чем-нибудь руководят — и не в Чечне, а в Москве.

С пятой, с шестой, с седьмой и со всех прочих сторон тоже ничего особенно замечательного не просматривается.

…И всё-таки. Аракчеев свободен.