Несвоевременное размышление

Есть три вещи, которые никого никогда не интересуют: родительские наставления, мода прошлого сезона и только что прошедший праздник. Всё это кажется «ну совсем неактуальным» и не вызывает никаких чувств, кроме скуки.

С другой стороны, именно скучные предметы обычно исследованы качественнее нескучных. Почему физика — наука, а социология — не очень? Потому что социология — это «слишком близко к хлеборезке», как говорит Дм. Галковский. То есть: принятие за правду той или иной социологической теории означает на следующем шаге, что кому-то дадут усиленное питание, а кого-то вычеркнут из ведомости. Поэтому за ту или иную теорию будут держаться до последнего. А вот упираться в физических вопросах вроде как и незачем, поэтому там возможна честная дискуссия. Бывают и промежуточные случаи — например, биология. Про кольчатых червей нормально разговаривать можно, про способности людей с разным цветом кожи — нельзя.

Всё это я к чему. Мне хотелось написать о т. н. «Международном женском дне». Но я уже убедился, что всё, написанное ровно к этой дате, воспринимается именно в контексте хлеборезки. Напишешь что-то «за» — «сука такая, гавкает за жадных бабищ, вымогающих подарочки». Напишешь «против» — «сволочь этакая, хочет оставить наших бабонек без подарочков». И что бы ты там ни писал — всё будет крутиться вокруг темы «подарочков». Пока праздник не кончится и не наступит короткое время ясности — перед грядущим ежегодным сражением за девятое мая.

Хотя в этом году «восьмое марта» чуть зашло за обычную черту местночтимого обычая. Мировой Обком принял решение возродить эту традицию и на Западе. Сам Трамп — и тот в своём твиттере (теперь — главном мировом СМИ) вроде как поздравил женщин с праздничком и пообещал подарочки. У нас же и Путин стихи читал, а какие-то там «российские волонтёры» чуть ли не до Лондона доехали с поздравлялками (не знаю, как насчёт подарочков). Космонавты поздравляли женщин из космоса, а украинец Семенченко поздравил украинца Порошенко, хучь он и не жiнка. И вообще какая-то движуха пошла вокруг этой замусоленной даты. Но это нам не помеха, потому что мы собираемся порассуждать о вещах сугубо местных и сугубо неформальных.

Начнём вот с чего. Все критики «праздника Восьмое марта» в основном цепляются за обстоятельства его появления, за «солидарность трудящихся» и вот это вот всё. А классическая «антивосьмимартовская» статья о. Андрея Кураева ведёт в прошлое ещё дальше — до Пурима. Я думаю, о. Кураев во всём прав; но его текст, как и тексты ненавистников революционных праздников, бьёт мимо цели. Потому что реальная восьмимартовская практика ни с Эсфирью, ни со свержением «царизма», ни с прочими революционными делами давно уже не связана. Никто не помнит, кто там маршировал по Нью-Йорку в 1908 году и чего требовал. Или — кто такая была Клара Цеткин и чем она отличается от Розы Люксембург. Связь если и осталась, то далеко не прямая. О чём мы сейчас, собственно, и поговорим.

Разумеется, мы должны быть объективными. Поэтому стоит обратиться не к памяти предков, а к историческим свидетельствам. Например, к твёрдо установленным фактам, а также к сохранившейся печатной продукции, связанной с праздником. Особенно визуальной: слова можно туда-сюда понять, а картинка кричит о себе.

Итак. Официально 8 Марта начинают праздновать в СССР с 1921 года. Разумеется, «праздновать» чисто символически: это рабочий день. Что и логично: ранний СССР вытягивал у людей жилочки всеми способами и лишнего денька отдохнуть не давал. Да и сам праздник считался именно «трудовым». Например, советские довоенные восьмимартовские плакаты изображали в основном очень некрасивых женщин, занятых физическим трудом на производстве. Вот таких, например:

Вглядитесь в эти лица. Страшно, аж жуть!

Непроизводственная деятельность не одобрялась и даже называлась «рабством»:

Сдавай барахлишко, завод ждёт!

Что касается ритуалов. Никаких поздравлений женщинам и тем более подарков не было. Некоторые упоминают о традиции награждать в этот день женщин-передовиков производства почётными грамотами. Могли устроить собрание после работы. Уставшие мамы хотели домой, к мужу и детям, но сидели на идиотском сборище и слушали какого-нибудь комсомольского оратора, распинавшегося про международное положение.

В сороковые годы стиль оформления — но не содержание праздника — слегка меняется. Например, плакаты вообще перестают быть актуальным средством донесения идеологического месседжа. Их заменяют газеты. В газетах того времени на восьмое публикуют фотки передовичек производства, знатных доярок и заслуженных хлеборобш. Форсится и тема женщины-начальника, в основном фиктивного — типа «депутатши Съезда». Как на этой советской марке:

Обратите внимание на лозунг. Советская женщина — даже не «строительница», а именно «строитель». То есть «мужик в юбке». Он(а) и нарисован(а) именно так

Однако усиливается и интерес к образам более традиционным. Вот ещё одна советская марка того времени, где женщины занимаются женскими, в общем-то, делами — возятся с детьми:

Советская марка 1949 года. Женщина уже улыбается, хотя и очень-очень несмело

Далее происходят весьма любопытные эволюции. А именно — смысловое наполнение праздника куда-то дрейфует. И совсем даже не в сторону обостренья классовой борьбы.

С начала пятидесятых годов (некоторые называют 1952 год, но точных свидетельств нет) начали выпускаться «восьмимартовские» открытки. Это был именно новый жанр: ничего похожего в СССР до сей поры не делалось. Во всяком случае, государством. Потому что начиная примерно с тридцатых годов существовала практика частного и мелкоартельного изготовления.

Первые восьмимартовские открытки были чёрно-белыми. Довольно быстро пошел в дело и цветной офсет.

Чтобы понять, о чём речь, возьмём одну из самых распространённых открыток того времени. Я такую видел в родительском архиве:

Такая открытка, если убрать календарный листок, могла бы появиться и до революции

Ну, конечно, это был не шок и не сенсация. Это своеобразный позднесталинский «гуманизм» а-ля кино «Кубанские казаки». Большевики, доведя народ до совершенно скотской нищеты, по крайней мере разрешили официально есть, пить и даже немножечко радоваться жизни.

Чтобы было понятно. С пищей в послевоенном СССР было плохо (перманентная голодовка и дрянной корм — это вообще родовая черта советчины), но в 1952 году была впервые издана массовым тиражом «Книга о вкусной и здоровой пище». Простым людям хотя бы позволили не только есть, но и есть «немножко даже и вкуснятничать-привередничать». Или хотя бы думать и разговаривать на эту тему. «Пустили капельку мещанства».

Так вот. Новое оформление праздника 8 Марта означало буквально следующее:

советским женщинам официально разрешили быть женщинами.

Ну то есть не бесполыми «строителями коммунизма», а как минимум «строительницами». Имеющими право на кое-какие женские вещи, поступки и даже привилегии. Не так радикально, чтобы не таскать корыто с извёсткой во время месячных — нет, корыто было таскать надо всё равно. Ну так советская власть вообще не очень охотно признавала такое явление, как месячные, считая его чем-то вроде неприличного буржуазного пережитка. Однако кой-какие гендерные моменты всё-таки решили легализовать на массовом уровне. «Женщинам нужно внимание». «Женщины любят подарки». И даже — «женщинам можно и нужно дарить цветы».

О восьмимартовских цветах — отдельная история.

Все советские люди привыкли к тому, что перед Восьмым марта в продаже — прямо на улицах — появлялись жёлтые «цветочки», которые называли «мимозой». Стоили они относительно недорого и их было принято дарить дорогим женщинам. Откуда эти цветочки появились и почему — сейчас мало кто знает. А история любопытная.

В некоторых странах, где прогрессивные левые силы праздновали 8 Марта, возник — вполне естественный, надо сказать — обычай дарить женщинам цветы. Во Франции, например, дарили фиалки и лилии. Но то в жирной Франции, где уровень жизни никогда не опускался по-настоящему низко.

В 1946 году в довольно бедной и очень левой Италии местные коммунисты решили ввести аналогичный обычай. Однако на фиалки у итальянцев тогда не было денег. Выход подсказала профессиональная коммунистка Тереза «Кикки» Маттеи (1921–2013), женщина с весьма интересной и сложной биографией. Тогда она состояла в «Объединении итальянских женщин» и занималась левой пропагандой. Она предложила использовать для подарочков самый дешёвый и бюджетный вариант — цветы австралийской акации.

Тереза Маттеи, 2013 год. С веточкой «мимозы». Увы, ранних фотографий этой замечательной женщины практически не сохранилось

Это дерево было интродуцировано британскими ботаниками во Франции ещё в XIX веке и теперь растёт везде, где тепло, в том числе на Черноморском побережье. Где, в свою очередь, живут счастливые народы, которым и в СССР можно было заниматься мелким бизнесом.

И вот этой самой акацией — в основном абхазской, насколько мне известно — начали торговать на улицах крупных советских городов. И одновременно возникло мнение, что эту самую «мимозную» веточку мужчина должен дарить женщине. Ну хотя бы супруге. А она — вправе это от мужчины требовать.

Обратим внимание: любая торговля в СССР была делом государственным. Ни о какой «спонтанности» тут и речи быть не могло. Если какой товар власти не нравился — он не появлялся на прилавках никогда, вплоть до 1991 года. Так что советские товарищи переняли итальянский опыт вполне сознательно и «организовали дело» сразу в масштабах страны.

К сожалению, выяснить точную дату, когда «мимоза» стала обязательной, сейчас непросто. Всё же кое-какие косвенные данные есть. Сразу после войны было не до цветочков. А с начала шестидесятых «мимозой» торговали вовсю:

• 

  Торговля «мимозой». Открытка Министерства связи СССР, 1963 год

• 

  А это, похоже, ещё до шестидесятого

Само собой, золотой Кавказ, где «мимоза» растёт как сорняк, погнал в «нечерноземье» самосвалы «мимозы» и заработал на этом море, просто море денег. Но это обычная советская история, «сами должны понимать».

А почему веточку акации в СССР стали называть именно «мимозой» — хотя она никакая не мимоза — это только акация знает. Акация вообще многое знает, да не всем скажет. Но имейте в виду: стихотворение Ходасевича «Долго, долго стоим, склонены Над мимозами в тесной корзинке» — это, скорее всего, не про ту мимозу. А вот про эту, например. Впрочем, «тут нужно углубляться», а нам недосуг. Как недосуг и рассказывать о дальнейшей истории восьмимартовских цветов — например, о появлении тюльпанов как признаке роста народного благосостояния, а также и подключения ко вкусной цветочной торговле других заинтересованных лиц и народов. Всё это очень интересно и поучительно, но мы не о том.

Вернёмся к теме. Итак, 8 Марта было легализацией женщин как женщин, а не только как пчёл трудовых. Однако окончательное торжество праздника случилось при раннем, очень раннем Брежневе. А именно — в 1966 году 8 Марта было объявлено нерабочим днём.

Мы сейчас не вполне представляем себе, чем был молодой Брежнев: образ шамкающего старика застил горизонт представления. А ведь в своё время Брежнев воспринимался как «молодой ястреб», отличающийся, помимо всего прочего, женолюбием. И первым его жестом было объявление 9 Мая нерабочим днём (решение было принято в апреле 1965 года). Что вызвало массовый энтузиазм среди наиболее проблемной части советского населения — фронтовиков, требовавших уважения. Следующей массовой проблемной группой были женщины, страдавшие от советского строя буквально физически (советские за всю свою историю так и не научились шить нормальное нижнее бельё, например). Брежнев повторил удачный ход и снова выиграл.

Существует, впрочем, легенда, что сделать 8 Марта нерабочим днём потребовала брежневская жена. Я не буду пересказывать её, а просто приведу первоисточник:

На роль «восьмимартовского» благодетеля всех советских граждан, подарившего им этот выходной, может претендовать Валентин Александров, который работал в Министерстве иностранных дел и писал речи для членов Политбюро, в том числе и для генсека Леонида Брежнева. В апреле 1965 года Валентин Алексеевич был командирован в группу, готовившую доклад Леонида Ильича. «Первоначально мне досталась работа над двумя фрагментами. Один касался того, как разворачивались военные действия в годы Великой Отечественной. Второй — небольшая часть текста — был посвящен подвигу советских женщин. Меня попросили написать максимально душевно и трогательно. Я сделал более десятка вариантов. И каждый раз мне говорили, ссылаясь на Брежнева: не то, надо еще сильнее, еще ярче сказать, чтобы каждому было понятно, как высоко ценит партия советских женщин, — пишет Валентин Александров в своей книге «Кронпринцы в роли оруженосцев».  — Несколько позже я уразумел, что под партией здесь понималась не вся ее многомиллионная масса и не Центральный комитет КПСС, даже не Президиум ЦК, а конкретно докладчик, в ту пору первый секретарь ЦК — Брежнев. Он и впрямь высоко ценил советских женщин, часть из них, и немалую, ценил особо»…

Забросив все домашние дела, составитель доклада днем и ночью сочинял все новые и новые одухотворенные фразы, пока в творческий процесс не вмешалась его жена: «Твоя партия поступила бы куда лучше, если бы вместо дурацких слов женскую жизнь улучшила». «Стоп!» — мелькнуло в голове, — вспоминает Валентин Алексеевич.  — Когда слова не могут выразить чувств, тогда в ход должны идти действия. В моем случае это означало, что комплименты женщинам надо было дополнить весомым преподношением, от которого что-то достанется всем и каждой. Тут же мелькнула мысль: сделать женский день, 8 марта, нерабочим. Это показалось мне наиболее подходящим к случаю и выполнимым».

Помощник Леонида Ильича Виктор Голиков оценил заманчивость предложения и сообщил о нем Брежневу. Тот сразу вписал вопрос в повестку ближайшего заседания Президиума ЦК. «Признаюсь, что больше мне таких успехов в борьбе за интересы трудящихся добиться не удалось», — пишет Валентин Александров.

Естественно, советская пропагандистская машина сработала и здесь. К празднику стали выходить обращения ЦК КПСС «К советским женщинам» и тому подобное. Это, впрочем, никого не колыхало. Лишний выходной — это лишний выходной… Правда, этот подарок померк по сравнению со следующим брежневским жестом — в 1967 году в СССР была введена пятидневная рабочая неделя с двумя выходными днями. Что для Советского Союза было, несомненно, большим шагом к гуманизации быта.

Однако о празднике. Именно в это время он приобрёл «окончательный вид». Установились и некоторые устойчивые интерпретации праздника, и соответствующие обряды и ритуалы.

Для детей Восьмое марта — это прежде всего «мамин праздник». Таковым он в значительной мере остаётся и для взрослых мужчин, просто образ мамы органично ложится на жену и тёщу, ожидающих «подарочков» и ещё больше — «внимания». В отношениях «мальчик — девочка» девочку поздравляют с намёком на будущее материнство. Однако «днём матери» в американском смысле слова он никоим образом не является. Это именно Женский День, просто советские/постсоветские люди обычно воспринимают женщину в «маминой» оптике.

Женщины относятся к этому так же.

В этот праздник они хотят не любви, а уважения, причём в тех формах, которые приятны именно им.

В советское время власть подтравливала женщин на какое-нибудь лёгкое унижение мужчины — типа заставить его что-нибудь приготовить (при этом в советское время готовка считалась женской привилегией, женщины мужчин к плите и не подпускали), постирать бельё или сделать ещё что-то такое, чего советский мужчина не умел или очень не хотел. На самом деле подобные практики не прижились, но пропаганда такого рода шла на уровне всё тех же картинок:

…а также «советского официального юмора» а-ля журнал «Крокодил». Точно так же советские форсили картинки с темой лёгкого женского доминирования — не в сексуальном смысле, а в социологическом. Последнее подавалось с юмором, поскольку женское доминирование и власть баб в СССР была абсолютно реальной и болезненной темой. Карнавально-праздничная подача этой темы скорее снимала этот напряг.

Но это всё было «так», «ерундистика». Хуже было то, что праздник был оформлен как неудобный для мужского отмечания. В советское время таковое обязательно предполагало серьёзный выпивон с последствиями на следующий день. Большие советские праздники — Новый год, Седьмое Ноября и Первое Мая — были специально сделаны так, чтобы второй, похмельный день тоже был праздничным. Увы, девятого нужно было идти на работу. К тому же обязательное присутствие за столом женщин — которые в советском быту имели право «пилить пьянчуг» — сильно ограничивало возможности как следует оттянуться. Поэтому праздничным напитком была не водка, как во всех остальных случаях (кроме Нового года с его шампанским), а всё то же шампанское и иногда вино. Некоторые пили вино лишь раз в год, именно на восьмое. В этом можно даже усмотреть цивилизующее и смягчающее влияние праздника: грубый народ хоть немного да приобщался к более высокой потребительской культуре.

In toto, «восьмое» выглядит

самым неидеологизированным и самым человечным праздником из всех советских,

за исключением, быть может, Нового года. Все так к нему и относились, да и сейчас относятся.

И в самом деле. Ну что плохого в том, что мужчины поздравляют женщин с тем, что те — женщины? Это же просто такое проявление галантности, куртуазности даже какой-то. Обманули мы советскую власть.

Меж тем идея у праздника есть. И весьма конкретная. Более того — глубоко советская.

Один маленький моментик. Вспомните, пожалуйста, как мы обращаемся друг к другу. Не лично, а вот на улице к незнакомому человеку. «Господин» или «госпожа»? Нет, никогда. Люди себя «господами» не чувствуют и такое обращение принимают за издевательство. Слово «сударь» забыто напрочь, его используют разве что официанты в московском кафе «Пушкин». «Товарищ» ещё котируется, но всё-таки как-то неприятно, особенно если женщине.

Так как же мы друг друга называем? А вот как: «мужчина» и «женщина». Как вариант — «девушка» и «молодой человек» (иногда так обращаются и к старым людям). Это мы слышим миллион раз на улице. Именно это, и ничто иное.

Какая тут связь с «Восьмым марта»? Да самая прямая.

Советский человек изначально был никем и ничем. Это не моё мнение, это цитата из текста песни, которая долгое время была советским гимном: «кто был ничем, тот станет всем». Дальше он стал отнюдь не всем, а государственным рабом, бесправным и даже, в сущности, бесполым. Но потом он всё-таки немножко приподнялся над этим мизерабельным уровнем. И достиг в своём развитии уровня животного, обладающего половыми признаками. То есть «самца» или «самки». Или, другими словами — «пролетария» и «пролетарки».

Напомним. Изначальное латинское значение слова «пролетарий», proletarius — это «производитель потомства», существующий исключительно для этой цели (от «proles»: «pro + alo» — «для» + «выращивать»). В системе римского права «пролами» называли тех, кто не имеет никакой собственности, за исключением детей. Прагматичные римляне считали, что единственная польза от этого класса людишек — это производство потомства. Соответственно, единственная их характеристика, которую стоило принимать во внимание — это то, что они мужчины или женщины. Органы размножения являются единственной настоящей ценностью, которая у них есть.

Вот именно так мы сейчас друг друга и воспринимаем — как «мужчин» и «женщин».

Это единственное, что у нас есть, так как собственности, власти и даже своей культуры у нас — в массе — нет и не предвидится. Но зато мы «мужчины» и «женщины», и этого у нас не отнять. Поэтому у нас есть половые праздники — прежде всего «Восьмое марта». «Двадцать третье февраля» всё-таки немножечко замаскировано «армейской темой», хотя суть та же: «бабы» поздравляют «мужиков» с тем, что они «могут». Но 8 Марта — это просто неприкрытый праздник женщины как женщины — то есть как «жены и матери», производящей самки. Которая празднует то, что она хотя бы самка, а не бесполое, холощёное животное со страшных плакатов тридцатых годов. УЖЕ ДОСТИЖЕНИЕ. Которое действительно стоит праздновать.

Именно поэтому все попытки отвратить наших людей от празднования 8 Марта воспринимаются людьми крайне отрицательно. И дело не только в «подарочках». Женщины (да и мужчины тоже) ощущают «половой праздник» как своё завоевание: были ведь времена, когда и с полом-то нашим не считались, просто гнали куда хотели, как совсем уж скот. Теперь мы остаёмся скотом, но хотя бы выбились в производители — а это для любой скотины высшая точка карьеры, предел роста.

Разумеется, во всём мире, кроме РФ, люди чувствуют себя людьми — потому что у них есть власть, собственность и права, которые только и делают человека человеком. У советского/постсоветского человека ничего этого нет: собственность у него можно отнять, власть у инородцев и иностранцев, а о правах и говорить-то смешно.

И пока это так, мы заслуживаем именно тех праздников, которые у нас есть: «мужского дня» и «женского дня».