Как известно, многие — если не все — интересные новости в России делаются в Администрации президента с целью разнообразить жизнь русского народа. Ибо если народ заскучает, то он может заинтересоваться собой и собственной жизнью, чего допускать нежелательно.

Именно так я воспринял новость о задержании на Арбате какого-то мальчика (имя, фамилию и возраст его, кажется, токмо единый Бог ведает), который в поздний час читал Шекспира непонятно в каком переводе, был схвачен полицией и т. п. В результате чего такое мероприятие, как первая массовая акция против «реновации», и успешное мероприятие, практически не обсуждается в сетях. Зато тысячи людей обсуждают, можно ли ребёнку побираться, можно ли побираться, читая Шекспира, не развращает ли это детскую душу, где родители, куда смотрела школа и вообще коллектив, что же это с нами со всеми происходит, какие все чёрствые суки и т. п.

Тут можно поныть, что начальство опять всех обхитрило и переиграло. Но это скучно. Неинтересно. Лучше попробуем извлечь из навязанной нам темы что-нибудь действительно интересное и полезное. В нас швырнули лимоном; попробуем сделать из него хотя бы пару стаканчиков лимонада.

Начнём с того, о чём уже был спич. Почему вообще столь ничтожный повод вызвал такое бурление страстей?

Видите ли, какое дело.

Падки русские люди на разговоры о нравственности.

Причём эту страсть разделяет и народ, и интеллигенция.

Началось это не вчера. Даже не очень умная советская власть, начиная где-то с шестидесятых, эту тему поняла и начала использовать на полную катушку.

Чтобы не ходить далеко за примером. В СССР существовало такое издание — «Литературная газета». Это действительно была газета, очень толстая, на шестнадцати полосах формата А2. Предназначалась она для окучивания советских либеральных интеллигентов, чтобы они совсем уж не скатывались в антисоветчину. Так вот, самым действенным средством лечения (во всех смыслах этого слова) интелей были «очерки о морали». Там поднимались важнейшие вопросы бытия: имеют ли право молодые люди на любовь (подразумевался страшный-запретный «с-с-сэкс»), как наказывать тех, кто убивает животных для развлечения (общее мнение — расстреливать живодёров), и что делать, если ваш близкий человек попал в сети анабаптистов… В общем, край непознанного, море загадок и проМблем, которые потом до хрипоты обсуждали на интеллигентских кухнях, отвлекаясь от последних новостей, переданных по «Голосу Америки» из Вашингтона.

Как ни странно, но это отлично работает и сейчас. Люди совершенно не готовы разговаривать о своих насущных проблемах, но часами обсуждают проблемы типа — следует ли вставать в автобусе при виде старенькой бабушки и насколько старой она должна для этого быть. Причём дело доходит чуть не до драки — к счастью, с появлением интернета и соцсетей драку заменяет расфренд и забан.

Другой подобной темой является история. Причём берётся она ровно в том же разрезе: вынесения нравственной оценки. Люди относительно спокойно обсуждают технические проблемы, но готовы до смерти биться по вопросу, был ли Иван Грозный святой или кровавый палач.

Думаю, понятно, что история с мальчиком устроена именно по той же самой схеме. Это же страшные моральные проблемы! С одной стороны — против ребёнка случилась репрессия. С другой — менты вроде бы в своём праве. С третьей — он же ребёнок, как может мент своей нечистой лапой прикасаться к ребёнку! С четвёртой — палачи и сатрапы запрещают читать Шекспира! С пятой — так это ж попрошайничество, что в этом хорошего? С шестой… ну вы поняли. И ещё раз подчеркнём: если бы не возможность всласть поморализировать, случай не вызвал бы ну ни малейшего интереса.

Тут можно было бы закруглиться тем, что русские все поголовно — герои Достоевского, которым не нужно ни мармеладу, ни шоколаду, а только бы «мысль разрешить».

На самом деле всё проще и печальнее.

Люди, вообще говоря, довольно рациональные существа. Если они что-то делают или чего-то не делают, на это есть причины. Они могут быть глупыми, ненаучными, смешными, но они всегда есть.

В частности. Людям свойственно быть существами общественными. То есть у них есть желание как-то участвовать в жизни общества. Особенно — в установлении правил его функционирования. В демократических странах (не обязательно «правовых») это желание удовлетворяется — худо-бедно — возможностью избирать и быть избранным, а также участием в разного рода общественных акциях, призванных повлиять на социум, административную пирамиду и даже на верховную власть. В правовых государствах это дополняется возможностью влиять на правила игры, каковыми служат законы. Поэтому на Западе популярны разговоры на тему законов, разбор юридических кейсов и т. п.

Интересно, что темы могут быть примерно те же, что и у нас. Например, пока в СССР обсуждали «можно ли разрешить молодым людям заходить дальше поцелуев», в Европе и США не менее увлечённо обсуждался «возраст согласия». И не только обсуждалась — во Франции, например, после событий 1968 года интеллектуалы писали петиции в парламент, требуя разрешить педофилию (там отметились Сартр, Фуко, Деррида и Симона де Бовуар). Сейчас об этом предпочитают не вспоминать. Но вообще — это была Тема. Обсуждаемая обеими сторонами именно что в категориях юридических.

Русские — тоже люди. Соответственно, им тоже хочется как-то участвовать в установлении правил функционирования общества.

Беда в том, что в России царит Всесильное Внешнее Начальство, которое правила для нас устанавливает само, на волю общества «пилюёт» абсолютно и совершенно, и что хочет, то и творит. Завтра нам прикажут ходить на голове, и будем ходить — поскольку у начальства есть менты, ОМОН и статьи УК, которые оно для нас пишет, а само живёт как хочет.

Ситуация эта вечная, русские практически никогда не жили свободно и полноправно, как все европейские народы. Но при этом русские никогда не считали эту ситуацию нормальной.

Так вот. Единственное, что общество может противопоставить начальскому абсолютному сверхпроизволу — это моральное суждение. Ну то есть просто мнение, что такие-то вещи делать хорошо, а такие-то плохо. Пусть даже это не идёт дальше слов и укоризненных взглядов. Но слова и взгляды — тоже сила. Однако эта сила не может апеллировать к законам — а только к «нравственному чувству». Там, где западные люди увлечённо обсуждают законность или незаконность тех или иных действий (и проводить свои мнения в жизнь — то есть отчеканивать их в своих законах и судебной практике), мы вынуждены довольствоваться именно нравственной оценкой. Отсюда и изнуряющая моральная рефлексия, которая у нас служит единственным мерилом происходящего. У нас очень мало прав — фактически только одно право и есть: осуждающе покачать головой. Но поскольку это единственное, что у нас есть, мы готовы обсуждать его сколь угодно долго.

Как бы разбирался казус с мальчиком, если бы он случился в нормальной стране?

Прежде всего, он не привлёк бы особого внимания — западные люди отлично умеют ранжировать события по значимости. Скорее всего, тема реновации (случись она в каком-нибудь Париже) пришла бы и остальные оттёрла полностью. Люди говорили бы только об этом. Скорее всего, в настоящий момент все обсуждали бы намеченную на ближайшее время грандиозную демонстрацию в центре Парижа. А также заявления ведущих оппозиционных партий, лидеров мнений и т. п. Но у нас все кругом понимают, что начальство всё равно сделает как хочет. Захочет лишить людей последнего жилья — лишит. Захочет понатыкать нам на голове стоэтажных домов — натыкает. «Они чего хотят, то и творят». Так было всегда, сделать мы с мучителями нашими ничего не можем. А вот с мальчиком, его родителями и ментами (не вообще, а конкретно этими) — можем: мы их способны хотя бы морально осудить. Чем и занимаемся.

Но, допустим, в Париже не политический сезон, ничего не происходит, так что ничтожное происшествие с мальчиком вышло в фокус общественного внимания. Как бы они там рассуждали? Для начала — послушали бы комментарии юристов, которые разобрали бы, имел ли мальчик право находиться на улице после такого-то часа, заниматься попрошайничеством и т. п. Далее подробнейшим образом были бы рассмотрены действия полиции. Все западные люди твёрдо знают, что полиции удобно нарушать некоторые правила, так что полицейских там подозревают в этом всегда — что при этом вовсе не мешает искреннему уважению к полиции. Нам себе такое трудно даже представить — ну так это наши проблемы. И если бы выяснилось, что мальчик неправ, а полицейские не выходили за рамки — тема просто исчезла бы. Яко тает воск от лица огня.

Если же наоборот — французы сорганизовались бы и добились бы законности (в своём понимании). Настояли бы на наказании полицейских, если бы они превысили свои полномочия. Или, наоборот, родителей мальчика, если бы все пришли к выводу, что это они виноваты. Или что-то ещё — но в любом случае апелляция к закону дала бы результат.

У нас так рассуждать невозможно даже при желании. Например, полицейские у нас — волки лютые, никаких правил и рамок у них нет. Это компенсируется тем, что начальство в любой момент может наказать полицейского за что угодно. «Все рабы и все трепещут».

Не пользуются у нормальных русских людей ни малейшим уважением и «наши» «законы», которые правящая сволота для нас и за нас напринимала. Причём бесполезно и бессмысленно разбирать, «хорошие» это законы или «плохие». Все они навязаны нам, мы их не принимали, не участвовали в их обсуждении, всё это внешнее, нам навязанное и не наше.

Всякий закон в современной России — поганый, сучий, блядий закон, даже если он «вроде бы справедливый и полезный».

Просто потому что он ЧУЖОЙ, начальский, без нас принятый заведомыми нашими врагами и на нашу шею кинутый, как ярмо. Тут и говорить-то не о чем.

Для сравнения: в древней Спарте даже толковые предложения, выдвинутые недостойными людьми, не принимались, пока не вставал уважаемый человек и не высказывал то же самое от своего лица. Примерно так же следует воспринимать любые действия властей, даже хорошие. Что при этом совершенно не исключает использование их в своих интересах, если это хоть как-то возможно.

Но вернёмся к теме. Так что там у нас с мальчиком?

Прежде чем продолжать, скажу сразу: я буду рассматривать всё абстрактно. Потому что я уже тридцать три раза прочитал, что это была провокация, всё подстроено, ребёнок визжал ненатурально, корреспондент «Радио Свобода» была туда направлена неслучайно, а отец ребёнка — то ли сам великий и страшный А. Навальный, то ли кто-то из его ближайших сотрудников (да-да, читал такое в фейсбуке). Так вот: всё это меня в данный конкретный момент не интересует. Представим себе, что речь идёт о чистом случае. Вот стоит на Арбате ребёнок, читает Шекспира, у ног его панамка. Его забирают в милицию. Хорошо ли это?

С одной стороны, ребёнку шляться по Москве в позднее время не очень хорошо. Хотя бы потому, что опасно. И не надо про то, что весь Арбат утыкан камерами. Эти прекрасные плоды прогресса работают только когда происходит что-то противоначальственное — и то полицаи предпочитают подсылать агентов с собственной аппаратурой для съёмок. Кроме того, на Арбате тоже люди живут и весь этот карнавал под окнами ненавидят. Так что лучше всего было бы закрывать все лавочки пораньше — вместе со всеми продавцами маек и полушубков, художниками, певцами, ну и попрошайками.

С другой стороны — само право попрошайничать ограничивать не следует. По крайней мере, пока попрошайка не начинает приставать к людям или им угрожать.

Чтобы было понятно, почему я так думаю. Россия страна страшненькая, и в ней сплошь и рядом возникают ситуации, когда человек лишается всех законных источников дохода, а на незаконные переходить не может или не хочет.

Это было всегда, в том числе в СССР. Я помню советских бабушек с воробьиными пенсиями рублей в сорок («недобрали стажа» или ещё что). Или дичайшую нищету какой-нибудь многодетной матери-одиночки. Люди таскали хлебушек из столовых, чтобы подкормиться. Но побираться было нельзя — и «стыдно», и «наказывали за это». При этом цыганам это было можно, они вовсю клянчили деньги, а иногда и вымогали. Единственное, что как-то разрешалось — стоять у хлебного магазина и ждать: вдруг кто поймёт, войдёт в положение и купит булку или пакет молока. Это всё были копейки, но у тех людей иногда и копеек не было.

Сейчас положение людей без заработка стало ещё хуже. По разным причинам. Но по сути — абсолютно любой человек может лишиться всех законных способов заработка. Или просто «ну вот прямо сейчас» остаться без копейки. Да мало ли.

Да, я в курсе того, что нищенство является типичной «серой зоной» между легальными заработками и криминалом. С весьма сильным уклоном в чистый криминал — особенно если человек начинает заниматься этим делом профессионально. Ну и всё такое прочее, что с этой темой связано. И тем не менее гоняться за попрошайками, в том числе детьми — не следует. Впрочем, как и потакать. Например, за расхаживание среди машин стоило бы наказывать ровно так же, как любого пешехода, попёршегося через улицу в неположенном месте. Точно так же, вопрос о том, не принуждают ли человека (особенно ребёнка) к попрошайничеству, вполне осмыслен и должен подниматься. Но если человек сидит в уголке и поёт лазаря (или даже читает «Капитал» Маркса вслух), выставив перед собой кепку — не надо его за это наказывать. Не можете помочь материально — так хоть не мешайте. Ибо разные у людей бывают обстоятельства, и не нужно, живя в России, от сумы да от тюрьмы зарекаться.

Если же у кого свербит нравственно покарать попрошаек и вымогателей, то для них есть благодатная тема — хорошо налаженная онлайн-система вымогания денег «на операцию ребёночку», обязательно страдающему какой-то редкой и сложной болезнью, которого надо лечить непременно в Израиле или в Германии и т. п. Я не утверждаю, что все, кто собирает деньги «на ребёночка» — жулики. Но интерес к их финансовым документам считал бы оправданным. Это я говорю как человек, который сам собирал средства на лечение, и тему, к сожалению, знаю.

И третья тема. А зачем вообще об этом рассуждать? Потешить те самые чувства, о которых я писал в начале этого текста? Потратить своё и чужое время на пустяки? Не лучше ли всё-таки заняться темой реновации?

Тут вот какое дело. «Любой кейс может рассматриваться как прецедент» ©. То есть, обсуждая отдельный случай, мы на самом деле обсуждаем некие общие правила. А в случае России — обычно тенденцию. Если совсем конкретно — возможные планы властей.

Планы у нас обычно строят по принципу эскалации. То есть сначала прощупывают, можно ли сунуть волосатую лапу вот в такой вопрос. Если получается и никто не против, лапа просовывается глубже. И ещё глубже, и ещё, ещё. Например —

если начинают что-нибудь запрещать, то запрещать будут до посинения и одурения.

Если что-то начинают регулировать — зарегулируют до смерти. И так далее: они не умеют и не любят останавливаться.

Ну например. Помните, как загнобили интернет? Всё началось с благих намерений запретить детское порно и рецепты наркоты. Сейчас блокируются чисто политические ресурсы, а заодно и вообще всё, что не нравится властям. Но всё началось с того, что общество согласилось — и даже возрадовалось — первым, таким хорошим и нужным запретам.

Так вот. Если будут забирать маленьких попрошаек, то кончится тем, что менты будут хватать на улицах кого угодно и забирать в ментовки. Где будут лежать уже готовые протоколы — «читал на улице стихи в целях вымогательства денег». И ребёночек ваш, которого схватят, точно подпишет, потому что ребёнка можно запугать и обмануть. И всё, «попался». А вам потом ещё объяснят, что ваш ребёночек выпрашивал деньги не на что-нибудь, а на экстремизм, читая погромные стихи Солженицына и при этом зигуя. И теперь у него будет срок, а потом вся жизнь поломатая. Ну или продавайте квартиру, тогда, может, как-нибудь отмажем…

И вот только не говорите мне, что это невозможно и что это бред. Именно это и произойдёт, потому что в этой стране всё происходит именно так. Примеров море.

Так что лучше топите за Шекспира, а не против.