Бывает день такой, когда все новости — какие-то несвежие.

Сегодня, когда я это пишу — именно такой день. Главным событием которого была так называемая «прямая линия с Путиным». Некоторые такое смотрят и даже волнуются. Я уже который год (не считал: у меня ощущение такое, что я под Путиным живу уже тысячу лет, чёртову тысячу унылых и подлых лет) этот ритуал пропускаю. Какая разница, что эти прекрасные люди там вещают. И так понятно — врут. Кроме этого я видел интервью знатного репера, а также узнал, что Марку Гальперину шьют экстремизм (обычное дело в нашем свободном отечестве), а зато в Турции какой-то сын какого-то турецкоподданого пытался достать из унитаза смартфон, рука застряла, но турецкие пожарные использовали особое устройство и освободили сына турецкоподданного. Смартфон спасти не удалось. Всё.

Ну и вот на фоне всей этой унылой похабели — весточки с того света: умерли Алексей Баталов и Баян Ширянов.

О Баталове мне сказать нечего, кроме «жизнь удалась, земля пухом». Не все успешные жизни похожи друг на друга, но вот именно у Баталова была типовая биография советского успешного человека. И это прекрасно. Когда успешный человек ещё и талантлив — это прекрасно, да. Я, правда, оценить этого не могу по причинам субъективным: я никогда не любил советское кино, а то, что смотрел, у меня в голове склеилось в какую-то блямбу. Так что я не буду ничего об этом писать и говорить. Я поговорю о том, чьей судьбе позавидовать сложно.

Итак, Баян Ширянов. Думаю, среди моих читателей как минимум половина не знают, кто это такой вообще. Если спросить — предположат, что какой-нибудь малоизвестный репер. Люди пожившие почешут потылицу и что-нибудь вспомнят — дескать, был такой… что-то читал… на заре рунета… вроде конкурс какой-то… тенета… ринет… настик грызунова… и этот, как его, с бородой такой… нет, не помню. Ну то есть такая нормальная реакция на былого кумира модной молодёжи: через какое-то время модное и молодёжное обычно становится стыдным, стариковским и никому не нужным. Потому что кумир стареет, а молодёжь всегда одного возраста, и в головах оной молодёжи всегда одно и то же.

Поэтому рассказываю: Баян Первитинович Ширянов — это литературный псевдоним вятича (или «кировчанина», если по-большевицки) Кирилла Борисовича Воробьёва. Недолгую, но достаточно шумную известность он приобрёл романом «Низший пилотаж», про быт московских наркоманов.

Прежде чем мы продолжим, скажу несколько вещей. Я не был ни дружен с Воробьёвым, ни даже знаком с ним. Я его и видел-то один-единственный раз — в час его наивысшей славы, когда солнце духа ненадолго наклонилось к нему. Да, и опять же — я не являюсь поклонником его творчества, хотя отдаю ему должное. Правда, у меня много друзей и знакомых, которые с ним приятельствовали. То есть между нами «одно рукопожатие». Так что личную историю его я знаю — хотя бы в пересказах и упоминаниях. Примерно от стадии «почитай, офигенно» и вплоть до «Кирилл совсем в овощ превратился». Что-то было правдой, что-то байкой. Перед друзьями Кирилла я заранее извиняюсь за возможное неразличание первого и второго. Но не я тому виной.

Меня могут спросить — зачем я вообще взялся за эту тему. Отвечу так:

история Баяна Ширянова мне кажется поучительной.

За тем и пишу.

Кирилл Воробьёв родился в 1964 году в городе Кирове. Я родился в 1967-м, в Москве, и то было тошнёхонько. Если бы я родился в Кирове, я бы, наверное, повесился. Хотя более вероятно — сел бы за какой-нибудь дурняк. Нет, жизнь в Москве семидесятых-восьмидесятых была как бы сносной. Но меня терзал сенсорный голод. Сейчас это звучит дико, но мне нечего было читать и не на что смотреть. Книг нормальных не было. Чтобы узнать что-то о мире за пределами СССР, я читал ежегодники Большой Советской Энциклопедии — всё остальное было галимой пропагандой. Русская классика была мне не по возрасту, и к тому же отличалась редкой унылостью. Советское кино и прочие развлекухи вызывали у меня тоску зубовную. Я увлекался химией, всяким рукомеслом типа резки и выжигания по дереву и т. п. В квартире воняло химикатами, горелым деревом и канифолью. Родители терпели, опасаясь худшего. Оно наступило довольно быстро — я понял, что книжки меня интересуют больше, и занялся книжной спекуляцией.

Рассказываю я всё это не для того, чтобы вдобавок к некрологу угостить читателя ещё и кусочком мемуаров. А с единственной целью: объяснить (а кому-то и напомнить), что такое советский сенсорный голод. Кстати, нынешние наши сатрапы это помнят тоже, и помнят очень хорошо. Почему и не лишают народа американского кино, не борются всерьёз с какой-нибудь порнухой и содержат радиостанцию «Эхо Москвы». Каковые явления разнообразят жизнь русского народа — а поскольку наш народ слаще морковки ничего не едал, то ему и этого хватает, чтобы покорно плестись известно куда. Лишь бы морковку не отняли.

Но вернёмся в те укромные времена. Практически все «яркие люди из провинции», которых я знавал в девяностые, рассказывая о своей молодости, обычно проходили либо через хипповскую «систему», либо через какой-то чуть более гламурный аналог её. Но чаще всего речь шла именно о классической «системе» — с автостопом, аском, вписками, ночёвками на грязном полу, какими-то полуподпольными музыкальными мероприятиями, пьянками, промискуитетом и ганджубасом. В основном курили, иногда кололись (нюхать начали в девяностые и тремя социальными этажами выше). Причём — это нужно подчеркнуть — всему этому предавались не мудаки или мажоры, как сейчас, но и вполне приличные люди, мучимые тем самым хроническим сенсорным голодом. В иной реальности эти же люди паяли бы в гараже компьютеры, лабали бы какой-нибудь музончик в школьном оркестрике или ходили бы в кружок медитации. Но в те годы такие опции в легальном поле отсутствовали в принципе. Даже самое невинное, что только может быть — йога какая-нибудь, или чтение «буддистских» книжек — и то давали исключительно в андеграундной среде.

Это вообще было базовое свойство системы. Например, всякие любители домашнего рукоделия, авиамоделисты, создатели люстр из бутылок и самодельных рамочек для портретов из фигурного шпона, искали материалы для своих хобби на помойках. Потому что купить рамочку или авиамодель было невозможно, и даже материал достать — тоже. Так же и в области духовной: чтобы раздобыть самопальный перевод какого-нибудь Кастанеды (да что там, Честертона!), приходилось лезть в социальную помойку, общаться с какими-то малоприятными людьми, общаться с ними, пить с ними. Иногда и колоться.

Понятия не имею, где, когда и при каких обстоятельствах Воробьёв подсел. Ходили слухи, что ещё школьником. Не удивлюсь — по причинам, изложенным выше. Но, возможно, это тоже легенда.

Зато я точно знаю, почему он подсел. Благодаря общению с интересными людьми. Которые все — ну, практически все — обитали в советском подполье, в среде «хиппухи» и «духовки». Начиная от юных философов и кончая старыми пидарасами и опустившимися торчками.

От контактов с «духовкой» у Кирилла остался интерес к «биоэнергетике». Говорят, он даже работал «врачом-биоэнергетом». Могу себе представить: я в девяностые читал лекции по эзотерике и даже написал трактат по астрологии. Думаю, Воробьёв к своей «биоэнергетике» относился так же, как и я к «эзотерике». Ну то есть — что-то за этим реальное есть, но это что-то лежит под толстым слоем отнюдь не шоколада. Насколько глубоко он сам в этом нешоколаде копался — не знаю. Зато известно, что он ходил на литературные семинары советских фантастов — Михаила Пухова и Александра Мирера. Чтобы было понятно: Пухов заведовал фантастикой в «Технике — Молодёжи». Мирер же был именно писателем-фантастом, причём гениальным. На Западе он, может, и не пробился бы в «большую тройку», но в десятку вошёл бы точно, и ходил бы, увешанный премиями. А вторую половину жизни провёл бы за киносценариями (он умел выписывать картинку как никто в СССР не мог). Здесь же ему, после успеха первых книг, просто не дали писать, порекомендовав заняться литературоведением. Он и занялся — написал книжку о Булгакове… Однако само знакомство с Мирером говорит о многом. Прежде всего о том, что у человека был хороший вкус и кое-что в голове. О том же самом говорит и то, что Воробьёв поступил в Московский химико-технологический институт (он же «Менделеевка») и его окончил. Хотя сам он рассказывал о себе много разного — что он закончил спецфизматшколу, закончил какую-то «вечернюю химическую школу» и т. п. Всё это отдаёт байками, как и классический рассказ о том, что в военкомате он признался в нелюбви к американцам, а его за это отправили в психушку. Я таких историй слышал тысячи, и всегда всё оказывалось банально: закосил. Но, в общем, пусть во всём этом разбираются биографы.

Девяностые стали для него — и ему подобных — глотком свежего воздуха. «О, теперь можно».

Само это ощущение — «можно» — сносило крыши.

Что именно стало можно, тогда как-то не очень воспринималось. Точнее, не так: это воспринималось именно взглядом из того самого подполья. Легализовано было именно оно и только оно одно.

Я хотел бы, чтобы меня поняли правильно. В описываемой среде варились самые разные люди, в том числе и очень приличные. Однако тут cработало правило насчёт бочки варенья и бочки дерьма. В результате смешивания получаются две бочки дерьма. Советские планировщики именно этого и хотели. В результате «свободушки» брызнуло именно оно. Как написал об этом Галковский:

«У директоров издательств была установка: дать интеллигентишкам до этого скрываемое от них ДЕРЬМО. Дерьмо дали. К Флоренскому или Булгакову советские власти относились так же, как к порнографии или вонючему сыру: „городские дерьмецо любят“».

Ровно то же самое касалось и всего остального.

Возьмём уже упомянутую порнографию. Советские люди были жутко, чудовищно зажаты и забиты в половом вопросе. Во всех отношениях, начиная с отсутствия качественных средств контрацепции и кончая полной невозможностью нормально обсуждать подобные темы. Секс в СССР был, но был чем-то мерзким и грязным. Само это занятие было чем-то вроде преступления («разрешённого») и обсуждался тоже как преступление — в уголовных понятиях. И когда «стало можно», из подпола хлынуло вот это самое.

Я помню времена, когда в Москве в длинном подземном переходе на Пушкинской стояли столики, где вместе лежали газетки «Демсоюза» и прибалтийские листки — и рядом первые гей-издания с плохо пропечатанными мужскими задницами. Также «Спид-инфо» и газета «Ещё». Я пару раз эту «Ещу» посмотрел. Ощущение было, как будто мне показали деревенский сортир, «где девки ссут», и предложили насладиться оным зрелищем. А тот же Кирилл Воробьёв с обоими изданиями радостно сотрудничал. Более того, в «Еще» он был главным редактором. Хотя писал он и в срамной «Мегаполис-Экспресс», который был жёлт до того, что с его страниц, кажется, моча капала.

И опять же: я не ханжа и понимаю мотивы людей, которые радостно во всё это кинулись. После безумного скотского серьёза советчины ёрничанье и дуракаваляние были естественной реакцией. Никто и не заметил того, что разрешили-то ТОЛЬКО это — ну то есть ёрничанье, дуракаваляние и разговор о говне и пизде. В нагрузочку шла русофобия. Практически всё, что тогда говорилось, писалось, шутилось и сочинялось, сводилось к формуле «русский дурак обосрался, гы-ы». Если кто забыл — пересмотрите фильмы про русских дураков, которые единственные котировались в то время: «Ширли-мырли» какие-нибудь, или «Особенности национальной охоты». А также фильм «Бля!», впоследствии стыдливо переименованный. Ну и соответствующий потный вал литературки, сейчас несколько подзабытой.

Вот в этом вопросе Кирилл несколько заигрывался. Он вообще не очень понимал по жизни, над чем смеяться можно, а над чем нельзя, и где надо срать во всю жопу, а где целомудренно поджимать губки. Так, в конце девяностых он написал несколько простеньких, но весьма едких книжек. Например, изящную пародию на уже сформировавшийся жанр «русского криминального чтива» — роман «Похороны Расписного». Где, в частности, смачно изобразил страшные борения молодой россиянской власти с ужаснейшим РНЕ (в романе баркашовцы планируют даже захват Луны). Но до поры до времени это сходило с рук — тем более что книжки не особо пошли. Как считал сам автор, «они слишком интеллектуальны для детектива».

К этому времени Воробьёв уже был первитиновым наркоманом со стажем.

Я думаю, Кирилл не был создан для шприца. Как и Венедикт Ерофеев — для стакана.

Им просто нужно было читать Джойса, Кафку и Пруста, и смотреть хорошее итальянское кино. И пить итальянское вино, заедая пармезаном. Но всего этого в СССР не было. Не от бедности, а потому что «низзя». И эта буковка «зю» из «низзззззя» летала и жалила, летала и жалила. Впрочем, про это я уже писал выше.

Роман о наркоманской жизни Воробьёв пытался писать несколько раз. Например, ему принадлежит роман «Пономарь» (аж четыре книги), где все нехитрые подробности простой наркоманской жизни описываются подробно и тщательные. Но это как-то не особо заинтересовало. «Пономарь» не покатил.

«Низший пилотаж», первый и единственный признанный шедевр Воробьёва, был опубликован в интернете — том ещё, древнем, модемном — году где-то в девяносто шестом, что ли. Тогда же появился и псевдоним «Баян Ширянов». Есть легенда, что на то и другое Воробьёва сподвиг литератор Александр Бородыня, с которым Воробьёв был дружен. По той же легенде, книжку автор год носил по издательствам с неизменными отказами, пока не плюнул и не выложил её в сеть.

Широко известный в сетевых кругах Вадим Гущин, держащий сервер «Русская Маргинальная Культура» (с лозунгом «Искусство спасёт мир от красоты» — взгляд, конечно, верный, но варварский), присылал мне на этот роман ссылку раз десять. Но тогда я это дело так и не стал читать. Поленился, наверное. Прочёл я книжку гораздо позже, когда об авторе уже начали подзабывать… Но это в сторону.

Итак, сама тема. Девяностые вообще были временем легализации наркоты в сознании интеллигенции. Причём процесс шёл сверху вниз. Сначала возник культ дорогих и престижных наркотиков, типа кокаина «и всего такого», осеняемый страницами журнала «Птюч» и музыкой от тогдашнего «106.8 FM». Нечистая и жалкая жизнь аптечных наркош, варщиков зелий, шла как бы отдельно от прекрасных мест, где всегда был свежий кокос. О ней, конечно, тоже писали — например, в криминальной хронике. Но писали без уважения. Без сострадания. И главное — без знания темы.

Вот тут-то Ширянов и пригодился. Правда, ненадолго.

Началось всё с «сетевого литературного конкурса Тенета». Создан он был на деньги некоего мецената, имени которого сейчас никто не помнит. Важнее были организаторы — Житинский, Антон Носик, Роман Лейбов e tutti quanti. Это был хорошо сбитый пул друзей и единомышленников, делающих одно дело людей, поставленных (кем — ну, подумайте) присматривать за русскоязычной интернетной словесностью, чтобы в ней не заводилось нехорошего, а водилось только хорошее. Сейчас, в связи со взрывным расширением интернета и частичной сменой задач, эти Хозяева Дискурса несколько повытерлись и поблёкли. Но тогда они «решали». Для солидности же конкурс усилили мощным жюри, в котором в разное время сиживали Борис Стругацкий, Кушнер (о-о!), Валерий Георгиевич Попов (монстр, совпис) и другие солидные люди. В общем, понятно.

И вот этот самый литконкурс в 1997 году демонстративно присудил первое место роману «никому не известного» (так тогда писали) Баяну Ширянову.

При этом всё было оформлено пышно и красочно. Был организован даже небольшой скандал: упомянутый выше Житинский потребовал «Низший пилотаж» убрать из номинационных списков. Его гнев усмирил сам Борис Стругацкий, демонстративно высказавшийся в защиту романа, назвав его «яркой, неожиданной и жестокой книгой». Далее появилась то ли легенда, то ли слив, что Стругацкий — дававший сетевое интервью — был якобы подставлен каким-то ловким интернетчиком, то ли хакнувшим чат, то ли просто залезшим туда под чужим ником. Как вы понимаете, это вообще неважно — важно, что «пошли разговоры». Впоследствии текст был опубликован вышеупомянутым Житинским в его личном издательстве — правда, крохотным тиражом. Впрочем, и это может быть легендой — кто их там к чёрту разберёт.

Я видел Ширянова в момент его наивысшего успеха — на «Тенетах» 1998 года. Тогда это мероприятие посетил сам Кириенко, подчеркнув таким образом свою модность и молодёжность, а также и безобидность (иногда думаешь, что Кириенко в некоторых отношениях был демоверсией Медведева). И вообще народ собрался перспективный. Ширянов заседал где-то в жюри, если мне не изменяет память. Во всяком случае, он присутствовал на сцене в важные моменты. Среди богов тогдашнего Рунета он — массивный, бородатый, в каком-то свитере — держался грозно и даже уверенно. Хотя чувствовалась в нём какая-то непрочность. Вот какой-нибудь Дмитрий Кузьмин был там абсолютно на месте — такой хозяеватый гей. Или девочка с лицом мышки, переводчица «Настик Грызунова»: при взгляде на неё становилось понятно, что у этой девочки всё будет хорошо. А вот насчёт Ширянова такой уверенности у меня не было.

Но тогда никто грядущего не ведал. Ширянова рекламировали и раскручивали все, абсолютно все. Где-то к двухтысячному уже стали говорить на одном дыхании — «Пелевин, Сорокин, Ширянов».

Он поверил, заважничал, начал давать клоунские интервью и даже устроил шоу с сообщением о «смерти Баяна Ширянова от передоза первитина». Многие поверили, но супруга писателя разболтала секрет довольно быстро. Шоу не вышло.

В 2001 году «Пилотаж» вышел в знаменитом Ad Marginem. Тут рекламная кампания вышла на другой уровень — были задействованы, с одной стороны, «Наши» (помните таких?), с другой — Министерство печати. Которое в 2001 году направило издательству предупреждение, где было сказано, что в книге «наносится ущерб нравственности и здоровью граждан». Это вызвало много шума. Ещё больше шума произошло из-за изъятия романа из магазина «Библио-Глобус». Кто изъял и зачем — история мутная. Достаточно упомянуть, что известная литераторша, пишущая под псевдонимом «Макс Фрай», опубликовала текст, где утверждала, что это был сговор для роста продаж. Фрай — та ещё птица, и верить ей ни в чём нельзя. Но такие мысли приходили в голову не только ей. Во всяком случае, тогда это воспринималось как симптом успеха.

В 2002-м Ширянов делает попытку встроиться в литпроцесс: вступает в Союз писателей Москвы. Также получает «антипремию» «Полный Абзац» — что при нормальной ситуации тоже реклама.

После выхода в 2002-м «Срединного пилотажа» — продолжения «Низшего», — напечатанного в издательстве «Зебра Е», юрист организации «Идущие вместе» подал иск против Баяна Ширянова, обвинив писателя в «изготовлении порнографической продукции с целью распространения». На писателя завели дело по ст. 242 УК РФ, но в 2005 году суд вынес по делу оправдательный приговор.

Сейчас это звучит дико. Какие оправдательные приговоры в стране, где детей преследуют за лайки в фейсбуке? Да и вообще, по сравнению с теми же двухтысячными уровень дозволенного понизился раз в десять. Сейчас книг, подобных «Пилотажу», невозможно представить себе на прилавке. Но тогда ещё что-то трепыхалось. Разбирательство по роману продолжалось два года, сопровождаясь тем, чем в нормальной стране такое разбирательство и должно сопровождаться. Например, общественной дискуссией на тему того, что есть порнография. Которая подогревалась ещё и тем, что под ту же компанию попал ещё и Сорокин, тоже столкнувшийся с нашистами. И тем не менее Ширянова оправдали! Что воспринималось тогда не как чудо, а как победа гражданского общества.

Кроме того, Ширянов номинировался на премию Аполлона Григорьева (2001) и премию «Национальный бестселлер-2002». Это вообще-то ни о чём, но почему-то многими упоминается.

Всё это, однако, не принесло автору самого главного — то есть статуса, денег и прочих вещей, которые ну просто обязан получить известный литератор. Ширянов оставался неустроенным и неприкаянным. Ни в одну сколько-нибудь интересную структурку, где «Носики и Настики», его не взяли. Денег как не было, так и не образовалось. В одном интервью он рассказывал, что его приглашали на Дальний Восток прочесть лекцию про наркоманов, но он не поехал — не было денег на дорогу… И, разумеется, никакие его новые книги и проекты ни малейшего интереса не вызывали. Вот совсем.

Иными словами, в Воробьёва решили не вкладываться.

Он это осознал слишком поздно. Долгое время считал себя знаменитостью, у которой временные трудности. Всё ещё говорил о «Пелевине — Ширянове — Сорокине», хотя те реально вознеслись на сверхчеловеческий уровень (особенно Сорокин, которого вытянули в сверхкультового писателя, особенно после отписывания русофобских книжек-индульгенций), а Ширяев остался на земле, «не взлетел». Потом он это осознал, стал снова активничать, всячески демонстрируя готовность писать что угодно, лишь бы его обратно взяли в мир цветов и улыбок. Под конец опустился до какого-то гомосексуального, что-ли, романа. Я это не читал и не буду. Но и от этого не было толку: те, кто им попользовались, остались в прибылях, а на долю самого писателя пришлись издержки. «Обычное дело».

Начались проблемы со здоровьем. Сам Ширянов всегда утверждал, что давно завязал. Может, и правда, кто его знает. Если так, то, видимо, его настигли последствия прежнего образа жизни. А именно — гепатит, варикоз и прочие «ожидаемые вещи». Я слышал, у него был инсульт; не знаю, правда ли, но весьма вероятно.

В 2015 году у Ширянова диагностировали энцефалопатию мозга — нарушение кровоснабжения, или кислородное голодание головного мозга. Средства на лечение в последние годы собирал Фонд содействия защите здоровья и социальной справедливости имени Андрея Рылькова. Они же помогали ухаживать за ним.

В последние годы жизни от Кирилла осталось мало живого человека. Все, кто с ним пытался общаться, уходили разочарованные и подавленные. Его возили из больницы в больницу — без особого проку. Он плохо соображал, плохо говорил. Последним близким человеком была его сиделка.

На момент смерти ему было 52 года. По современным раскладам, это «начало взрослой жизни» и интеллектуальный расцвет. Разумеется, не в РФ, а в Белом Мире.

И в заключение — немного о книге.

«Низший пилотаж» (и его продолжения) — это, вообще говоря, самый обычный критический реализм классического образца. Это «натуральная школа» в духе Белинского — то есть «безыскусственное, строго правдивое изображение действительности». Если точнее — это физиологический очерк. То есть наглядное изображение определённого класса или социального слоя, как правило — низшего по отношению к читателю. В данном случае описывается быт и субкультура наркоманов. Описывает, в общем, вполне честно, как есть.

Сам Баян Ширянов неоднократно заявлял, что его романы «антинаркотические». В общем, да. Наркоманский быт и нравы, описываемые Ширяновым, никого не могут увлечь. Это убогая, серая, скверная жизнь. Но, как справедливо писал сам Ширянов, «какая же мерзость наша реальность, если люди бегут от неё в наркоту!»

Считайте это моралью.