Глава IV, часть 1. Классовый состав населения Российской Империи. Командующие классы.
§27. Земледельческое крестьянство и пролетариат, как трудящиеся классы — §28. Земледельческое крестьянство и обеспеченность его землею — §29. Крестьянство, как арендатор помещичьей земли — §30. Переселенческое движение. Крестьянские повинности и платежи — §31. Земельные платежи и земельные доходы крестьян — §32. Какие доходы получает крестьянство от подсобных заработков — §33. Крестьянская задолженность — §34. Типы крестьянского землевладения — общинный и подворный; их относительная распространенность. Их судьбы и закон 9 ноября 1906 г.
§27. Земледельческое крестьянство и пролетариат, как трудящиеся классы
В предыдущих параграфах мы говорили о представителях земельного, денежного и торгово-промышленного капитала, между которыми распределяются созданные и постоянно вновь создаваемые трудом ценности. Теперь мы будем говорить о тех классах, которые создают эти ценности своими руками, которые составляют само основание той блестящей, засыпанной золотом и серебром пирамиды, о которой шла речь выше. Классы эти — земледельческое крестьянство и безземельный пролетариат.
«Русский рабочий и русский крестьянин, — говорить А. Пешехонов*, — объединены крепкой экономической связью; во многом их интересы не только не противоречат друг другу, но и сливаются, и именно потому, что русский рабочий в массе своей есть вместе с тем и русский крестьянин, а русский крестьянин часто вместе с тем и русский рабочий. Наш рабочий, поскольку он является отхожим промышленником и поскольку он входит в состав крестьянской семьи, продолжающей вести хозяйство за свой счет, не пролетарий. Для него не безразличны интересы „буржуа“-крестьянина потому, что он сам вчера был и, может быть, завтра будет им, потому что его отец, жена, дети, братья живут этими интересами, потому что его заработок — лишь часть в общем бюджете семьи, и полнота удовлетворения его потребностей определяется не только тем, сколько он сам заработает, но и тем, сколько получать его семейные от своего хозяйства; с другой стороны, крестьянство, поскольку бюджет его опирается на промысловые заработки, заинтересовано в городских отношениях и в уровне заработной платы на промысловом рынке. Ему не чужды интересы рабочего пролетария, не чужды и те идеалы, которые должны быть одни у рабочих людей, где бы они ни жили, где бы они ни работали — в городе или в деревне. Обособление рабочего от крестьянина, противоположение одной группы другой, возможно только в теории и не имеете места на практике. Введение такого противоположения в программу общественной деятельности, как бы ни была стройна эта программа, как бы ни были изобретательны ее авторы в истолковании фактов, неизбежно делает ее беспочвенной. Важнее всего взглянуть прямо в лицо фактам и отыскать их действительный смысл».
В нашем дальнейшем изложении мы будем стоять на точке зрения, высказанной А. Пешехоновым, и хотя и будем говорить о крестьянах и о рабочих отдельно, но то общее, что соединяет обе группы одного и того же трудящегося класса, постараемся при этом не забывать, памятуя об общности интересов того и другого. Крестьянин, обрабатывающий землю, не есть землевладелец, живущий путем присвоения земельной ренты, созданной чужим неоплаченным трудом. Рента, создаваемая им же, остается у него же в кармане. Этим трудовое земледельческое крестьянство отличается от того землевладельческого класса, о котором мы говорили выше и который живет присвоением так. наз. дифференциальной ренты, переходящей в его карман, как к собственнику земли.*
Крестьянство должно быть отличаемо как от классов буржуазных, так и от пролетариата. Даже рассматривая его как класс переходный, во всяком случае нельзя не видеть, что оно ближе к пролетариату, чем к буржуазии, с которою отождествлять его, как это делают некоторые авторы, было бы большою ошибкой. «Между крестьянством, основной экономический принцип которого — непосредственно личное производство ценностей, и буржуазией, экономический принцип которой — распоряжение трудом рабочих данного момента, пользуясь ценностями, произведенными рабочими предшествовавших моментов, — и между этими двумя представителями столь разнородных принципов нет и не может быть такой связи, настолько значительного сходства, чтобы можно было хотя в малейшей степени объединить их судьбу с дальнейшей эволюцией». Наоборот, между крестьянством и рабочими такая связь несомненно есть.*
§28. Земледельческое крестьянство и обеспеченность его землею
Как уже было сказано, в Российской империи к крестьянскому сословию принадлежит в настоящее время 96.897.000 чел. Но одно дело — сословие, и другое дело — общественный класс. Мы будем теперь говорить об этом последнем. Поэтому из этих 96,9 миллионов нам прежде всего надо исключить ту часть крестьян, которая, хотя и остается еще в крестьянском сословии, но ушла от крестьянской жизни, с одной стороны — вверх, к классу землевладельческому и капиталистическому, сделавшись купцами, кулаками, мироедами, с другой — к пролетариату, потеряв свои клочки земли. К сожалению, точной статистики этого ухода, этого передвижения по капиталистической лестнице, не имеется. По переписи 1897 г., около трех четвертей всего населения Российской империи занимается сельским хозяйством, участвуя в разных его отраслях. Распределение этого населения по этим отраслям видно из нижеследующей таблички:
Из этого видно, что Россия, а в особенности Россия европейская, — страна земледельческая. Но, как справедливо замечает проф. Ден*, «в этом еще нельзя видеть какого-либо преимущества России. Напротив того преобладание земледелия является признаком культурной и хозяйственной отсталости». Вышеприведенная табличка показывает, до какой степени в основе не только благополучия, но и существования всех других общественных классов, и всего народного и государственного хозяйства лежит именно труд, — земледельческий труд, на котором и держится все остальное. Отсюда следует, что вопрос о земле, главном орудии этого труда, и об ее распределении — коренной вопрос русской жизни. В 1906 г. общая доходность главных отраслей сельского хозяйства составляла около 5½ миллиардов (5.492.000.000 руб.). В том числе приходилось на земледелие 3.766.900.000 руб., на животноводство — 1.565.000.000, на рыболовство и охоту — 258.000.000. По преобладанию сельского хозяйства в Европе больше всего приближаются к России Венгрия и балканские государства, в других же частях света — Индия, Канада и Аргентина. Посмотрим, прежде всего, сколько же земли и какой земли находится во владении и пользовании земледельческого класса, — насколько он обеспечен ею.
В 1905 году в 50 губерниях Европ. России во владении крестьян находилось 148.735.808 дес. земли, которые распределялись по районам и разрядам владения следующим образом:
Из этого видно, что больше всего у крестьян земли т. наз. «надельной». Она-то и составляет главное обеспечение земледельческого населения. Поэтому особенно интересно присмотреться подробнее, насколько обеспечено население с землями надельными, т. е. теми, которые после 1861 г. были выкуплены крестьянами от помещиков, от уделов и от казны. Положение 19 февраля 1861 г. рассматривало надельные земли до их выкупа, как неотчуждаемые от крестьянства. Лишь после окончательной уплаты выкупной суммы крестьяне получили полное право распоряжаться своею надельной землею. В 1893 г. право распоряжаться ею было еще более ограничено, и закон объявил все надельные земли неотчуждаемыми, независимо от того, оплачен ли по ним выкупной долг. Указ 9 ноября 1906 г., напротив, выдвинул на первый план отчуждаемость земли от крестьян, предоставив каждому домохозяину, владеющему землей даже нераздельно с другими односельчанами, право укреплять свою долю в личную собственность. Такое отношение правительства к крестьянскому землевладению, как мы увидим дальше, имеет огромное значение для обеспечения крестьян землею. Посмотрим теперь, насколько крестьяне были наделены и обеспечены до освобождения, затем при освобождении и, наконец, в настоящее время. Как мы уже упомянули раньше было время, когда никакая земля не считалась личною собственностью тех, кто ею в данное время пользуется, а размеры этого пользования определялись не чем иным, как фактической возможностью обрабатывать то или иное ее количество. С ростом населения недохватка в земле становилась все более и более чувствительною ко времени освобождения. Накануне его сильнее всего чувствовали эту недохватку крестьяне помещичьи. Но особенное влияние оказал на обеспеченность населения землей сам акт освобождения и последующие мероприятия правительства, благодаря которым крестьяне помещичьи, удельные и государственные оказались обеспеченными землею по-разному. Лучше всего были обеспечены землей крестьяне государственные, затем удельные и хуже всех — помещичьи. Средний надел на каждую ревизскую душу в 50 губерниях Европейской России составлял у первых 6,7 дес., у вторыхъ — 4,8, у третьих —3,2, т. е. с лишком в два раза меньше, чем у государственных.* После освобождения, как уже было упомянуто выше, к освобожденным крестьянам отошла не вся та земля, какою они пользовались до 1861 г.: часть ее осталась у помещиков. Уменьшена была таким же способом и земля, отошедшая к земледельческому крестьянству от других двух владельцев: уделов и казны. Таким образом, в пользовании крестьян после 1861 г. оказалось земли меньше, чем было прежде. Принимая средний надел бывших государственных крестьян за рабочую норму крестьянской поземельной собственности, находим, что из бывших помещичьих крестьян (10.608.100 ревизских душ) только 13,9% (полтора миллиона душ) получили наделы выше нормы, 43,5% (4½ миллиона душ) получили наделы достаточные, и 42,6% (тоже приблизительно 4½ миллиона душ) получили наделы недостаточные.* Таким образом, без малого половина освобожденных помещиками крестьян сразу же оказалась недостаточно обеспеченной землею и стала платить огромный выкуп за такое количество земли, которое и без этого выкупа не смогло бы прокармливать ее. Но на некоторых крепостных освобождение отозвалось еще того хуже: они были освобождены совсем без земли или с четвертным наделом. Сразу попали в разряд безземельных именно бывшие дворовые. В 1858 г. при ревизии было насчитано дворовых более 720.000 чел., которые и сопричислились сразу к пролетариату. Недалеко от них ушли так называемые «дарственные», которых оказалось только в 37 губерниях (из 50) около 600.000 душ. Как известно, закон предоставил помещикам право давать крестьянам надельную землю и бесплатно, но с тем, что они получают при этом ее не по целому наделу, а по четвертушке его. В результате освобождение дало следующую картину. В 46 губерниях крестьяне всех трех разрядов (бывш. помещичьи, государственные и удельные) получили:
Отсюда видно, что уже с самого момента освобождения и наделения миллионы крестьян, даже независимо от тяжелой организации выкупных платежей, о которой уже была речь в § 21, не могли ожидать для себя в будущем ничего особенно хорошего. Особенно плохо пришлось крестьянам в центральных губерниях. Из них 11½% крестьянского населения всех разрядов оказались в этом районе необеспеченными землею, т. е. получили меньше 2 дес. на душу, а 54% обеспечены скудно (получили надел ниже 4 десятин на душу). Всего лишь ⅓ (34½%) крестьян получила достаточные наделы.*
Таким образом, в самом начале «новой свободной жизни» экономическая сила «основного», земледельческого класса уже была в корне подорвана. Но это было только началом дела. За ним шло дальнейшее истощение земледельческого класса посредством выкупных платежей, о тяжести которых уже было сказано выше, и, наконец, развитие все большего и большего малоземелья вследствие естественного размножения населения. Интересно, что, как показывают также цифры, перед самым освобождением размножение крепостного народа не только шло медленно, но одно время приостановилось и даже пошло на убыль.* Этот факт лишний раз показывает, как гибельно стал, в конце концов, отражаться крепостной строй даже на численности населения, ведя это последнее к вымиранию. Картина изменилась лишь после освобождения, когда население стало быстро возрастать, к тому же — всего быстрее именно в тех местностях, где наделы были больше, а медленнее там, где они были меньше.*
С размножением населения, естественно, началось и все большее и большее дробление земель, что видно из следующей таблицы. Средний надел на 1 душу мужского пола крестьян без разрядов в разных районах был таков:
К 1905 г. малоземелье крестьянское обострилось еще более, и число безземельных хозяйств достигло огромного процента (14,9%), число же с недостаточными наделами превысило и это последнее (19,7). Это видно из следующих цифр:
Из этого видно, что на многие миллионы крестьянского земледельческого населения существует не более 200.000 счастливцев-крестьян, имеющих свыше 50 десятин земли, да и эти крестьяне, надо полагать, должны быть отнесены, в большинстве случаев, к числу кулаков и мироедов. Всем же прочим рассчитывать на землю, как на главный источник не прозябания, а действительного благосостояния, не приходится. Таким образом, земледельческий класс, несущий на себе все прочие классы, находится в самых неблагоприятных условиях по отношению к главному источнику своего дохода, не говоря уже о том, что этот последний, затем, уходя от него, распределяется в виде ренты и % между владельцами земли и капиталов.
§29. Крестьянство, как арендатор помещичьей земли
Впрочем, в борьбе за свое существование, земледельческое крестьянство делает со своей стороны все возможное, чтобы обеспечить себя землею. Во 1‑хъ — путем распашек, стараясь, таким образом, использовать каждый клочок земли; во 2‑х, путем прикупок земли даже на явно невыгодных и, наконец, явно опасных для себя условиях; в 3‑х — путем аренды земли на столь же невыгодных условиях; наконец, крестьянство ищет земли и в других краях, даже далеких, будучи готово, ради земли, переселяться хоть на край света. Место не позволяете нам говорить о распашках. Земель, купленных крестьянами, было насчитано уже в 1877 г. 5.753.970 десятин, а в 1905 г. — уже 23.668.975 десятин. Таким способом земледельческое крестьянство увеличило свои владения почти на ⅕ (18,8%). При помощи Крестьянского Банка по 1903 г. им было куплено 6.861.724 десятин. Особенно быстро пошел переход помещичьих земель в крестьянские руки в 1906 г., после аграрных волнений, когда дворяне в 45 губерниях (не считая прибалтийских) предложили Крестьянскому Банку купить у них для продажи крестьянству 7,2 миллиона десятин, из которых крестьяне и купили чрез него около 1 миллиона.*
Особенную важность имеет вопрос об арендах. Приарендовывать землю у своих бывших господ, у государства-собственника и у других собственников крестьяне стали вскоре же после 1861 г., особенно те «отрезные земли», которые при крепостном праве уже находились в их пользовании, но затем, при «наделении», были отрезаны, как «превосходившие установленную норму» или «в силу закона об установлении определенного минимума земли за помещиком». Более или менее полных сведений о размерах вненадельной земли, арендуемой крестьянами, не имеется, но ее, несомненно, очень много. Еще в 1881 г. только в 46 губерниях Европейской России крестьяне арендовали 10.875.881 десятин.* В конце 90‑х гг. в 47 губерниях было уже арендовано 18.634.500 десятин.* Но и эта огромная цифра, по исследованию проф. Н. Карышева, гораздо ниже действительности. Проф. Карышев доказывает*, что количество земли, арендуемой крестьянами, составляет около одной трети их надельных и купленных, ими земель (30%). Это значить, что только в 47 губерниях Европейской России находится в аренде 40‑45 миллионов десятин. — Цифра огромная, но для настоящего времени и она ниже действительной. Более ⅔ арендованной земли крестьяне снимают у частных владельцев; кроме того, ими арендуется 3.500.000 десятин земли казенной и 1.737.000 десятин удельной.
Какую же сумму должны ежегодно выплачивать крестьяне-арендаторы за арендованную землю собственникам земли? По приблизительному и самому скромному расчету, эта сумма не менее 100 миллионов руб. ежегодно. Выше было сказано, что огромное большинство частных земель, главным же образом дворянских, обременено долгами и находится в залоге как в банках, так и у частных лиц. В свою очередь, добрая треть этих заложенных имений оказывается в аренде у крестьян, причем и количество арендуемой земли, и цены на нее все идут в гору. Так, например, из общего количества заложенной частновладельческой земли в губерниях Европейской России сдавалось в аренду: в 1886‑90 гг. 32% всей заложенной земли, в 1891‑95 гг. 33%, в 1896‑1901 гг. 47%, т. е. почти половина, и в полтора раза больше, чем в 1886‑90 гг. Увеличилось еще быстрее число имений, сдаваемых в аренду: в 1886‑90 гг. таковых было 39%, в 1891‑95 гг. 42%, в 1896‑1901 гг. 51%. Что касается повышения арендных цен, то они почти во всех районах Европейской России быстро идут в гору. В течение первого 25‑летия крестьянской реформы уже происходило крупное возвышение арендных цен, причем оно усиливалось к центру и достигало большой силы на юге. Но 60‑е годы еще не давали, по-видимому, столь быстрого подъема цен, как 70‑е, а 80‑е оставляют далеко за собой все предыдущие. Неурожаи и падение цен на хлеб временно приостанавливали рост арендных цен, но в дальнейшем они опять поднимались, и остановки в их росте не замечается и до сего дня. «Только исключительно ненормальные отношения между договаривающимися сторонами могут объяснить тот почти невероятный факт, что за 25 лет после освобождения, при полном отсутствии увеличения интенсивности хозяйства, цены упятерились и удесятерились».* Отсюда уже видно, что сдавать в аренду свои владения — дело более выгодное для землевладельческого класса, чем возиться с собственным хозяйством, и потому дворяне и другие землевладельцы охотно идут навстречу крестьянской земельной нужде — за хорошие арендные цены. Правда, арендуются дворянские имения не только крестьянами, но и кулаками, но и эти последние, в огромном большинстве случаев, переуступают их с большой выгодой для себя тому же малоземельному крестьянству. В результате оказывается, что если земля дает и доход землевладельцу и процент на капитал его кредитору-капиталисту, то лишь потому, что она находится в аренде у земледельческого класса, который работает и на банк, и на владельца, и лишь затем — на себя самого.
§30. Переселенческое движение. Крестьянские повинности и платежи
Что касается до крестьянских переселений, то об их развитии и размерах дают отчетливое представление следующие цифры: всего переселилось в Сибирь с 1885 по 1905 г. 1.520.750 душ обоего пола. За последнее же пятилетие (1906‑1910 г. включительно) число переселенцев и ходоков, перешедших за Урал, достигало 2.516.075 душ обоего пола, т. е. увеличилось почти на ⅔:*
До 1892 г. переселению крестьян в Сибирь, как известно, правительством ставились разные препятствия, так как оно опасалось, что с развитием переселения уменьшится в деревне число рабочих рук, ищущих постоянного заработка, и вследствие этого землевладельческий класс останется без дешевых наемных рабочих. С проведением Сибирской железной дороги препятствий переселенческому движению стало меньше, так как это убыточное предприятие заставило не слишком считаться и с землевладельческими нуждами; но летом 1896 г., ввиду сильного увеличения числа переселенцев, выдача разрешений на переселение была снова приостановлена, а пониженная плата за провоз по железным дорогам, только что перед тем установленная, отменена. В годы русско-японской войны переселение сильно замедлилось, как и в 1905 г., когда крестьянство надеялось на лучшее будущее и у себя на родине. Как известно, в 1906 г. правительство, в видах явного и слишком обострившегося малоземелья крестьян, предложило им, для борьбы с этим последствием освобождения и связанных с ним выкупных платежей, во 1‑х, приобретать земли на свои средства, через Крестьянский Банк, во 2‑х, переселяться за Урал, для облегчения чего и были вновь предоставлены некоторые льготы. В результате, переселенческое движение в 1906 г. снова усилилось, выразившись цифрою в 200.000 чел. Но оказалось, что Сибирь не так уже многоземельна, чтобы утолить земельный голод все беднеющего и все размножающегося крестьянства, и не в силах не только питать, но даже и приютить миллионы переселенцев, которым нечем жить и в России.* Больше половины всех ее переселенцев в Сибирь вышли из следующих семи губерний: Полтавской, Курской, Черниговской, Тамбовской, Воронежской, Орловской, Харьковской, затем из губерний: Самарской, Могилевской, Вятской, Витебской, Пензенской, Пермской, Саратовской, Рязанской, Екатеринославской. Эти губернии дали больше четверти всех переселенцев, остальные же 34 всего лишь ⅕. О некоторых условиях переселения дают понятие следующие цифры. По расчету правительства, пособие на каждую переселенческую семью должно бы быть не ниже 200 руб. Размер казенной ссуды, выдававшейся переселенцам за трехлетие 1897‑99 гг., составлял всего лишь 87 руб. на семью, в 1900‑1902 гг. — 83 руб., в 1903 г. — 27 руб. Таким образом, переселяться могло, безопасно для себя, при таких условиях лишь крестьянство более или менее зажиточное и до переселения: что касается бедноты, особенно нуждающейся в земле, то она, отправляясь в путь, заранее должна была обрекать себя на бедствия и страдания. С 1893 г. по 1903 г. правительство расходовало на переселенцев всего лишь по 1.656.088 руб. на десятки и даже сотни тысяч их, т. е. в 10 раз меньше, чем на пенсии отставным генералам. На подготовку земельных участков для переселенцев до 1892 г. правительство расходовало всего лишь 40.000 руб., после 1892 г., в среднем, по 472.991 руб. в 1907 г. — 701.281 руб., в 1909 г. — 1.317.227 руб., в 1910 г. — 1.409.944 руб.* Из числа переселенцев, как известно, многие вернулись обратно на свои места, нищие и разоренные еще более, чем прежде, а именно за 1894‑1903 г. — около 165.920 чел.*
§31. Земельные платежи и земельные доходы крестьян
Цифры, приведенные в предыдущих §§, рисуют не только современное положение земледельческого класса, но и экономическое значение освободительной реформы 1861 г. «Особенно важными и прискорбными последствиями отрицательных сторон этой реформы, — говорит проф. Мануйлов, — независимо от тяжелых условий выкупа земли бывшими крепостными, явились: лишение значительного числа крестьян отрезных земель, входивших раньше в состав их хозяйств; создание разряда дарственников, составляющая в настоящее время особенно бедствующую часть, крестьянского населения, и устранение от земли некоторых довольно многочисленных категорий сельских обывателей, образовавших особый класс безземельных».* Как известно, реформа 1861 г. была проведена под сильным давлением землевладельческого класса, и благодаря его участию в правительстве и законодательстве, как показывает история падения крепостного права*, влияние этого последнего класса сказалось и в высокой норме выкупных платежей, и в уменьшении наделов, и в образовании разряда «дарственников» и безземельных дворовых, наконец — в стеснительном крестьянском законодательстве, создающем над земледельческим крестьянством своего рода опеку, не только юридическую, но и экономическую. При недостаточности земли, как основного орудия производства, на крестьянстве до сих пор лежать платежи, размеры которых определяются в миллиардах. Еще 40 лет тому назад, по данным, собранным сельскохозяйственной комиссией 1872 г., платежи, падавшие на крестьянские земли, «оказались не только неравномерными, но и чрезмерными». Сборы всяких наименований, взимавшееся еще в то время с земель и с сельских обывателей (крестьян и не крестьян), составляли:
Из этой суммы приходилось на земли частных владельцев (около 90 миллионов десятин) всего лишь 13 миллионов рублей без малого, или, в среднем, менее 14½ копеек с десятины. В то же самое время на крестьянскую землю (105 миллионов десятин) приходилось более 95½ коп. с каждой десятины, т. е. в 7 раз больше. Кроме того, разных личных сборов шло с крестьян по 4 руб. 45 коп. с ревизской души. Та же правительственная комиссия высчитала, что платежи государственных и удельных крестьян в 37 губерниях (не считая западных) составляли 92,75% чистого дохода с земли, т. е. почти весь доход с нее, созданный трудами крестьянских рабочих рук, шел в карманы других общественных классов, на прожитие же самих работников оставалось всего лишь 7,25% того, что наработано. Но еще хуже обстояло дело с бывшими помещичьими крестьянами: платежи их составляли 198,25% их дохода с земли, т. е. почти в два раза больше, чем сколько давала им земля и вложенный в нее; крестьянский труд. Эти недостающие 98,25% крестьяне еще 40 лет тому назад должны были добывать где-либо на стороне. Но для некоторых губерний дело обстояло, по исследованию проф. Янсона, еще того хуже! Например, в Новороссийской губ. платежи с каждой десятины земли для, крестьян, получивших малые наделы, составляли по отношению к доходности ее: для крестьян-собственников — до 275%, для временно обязанных — до 565%. В царствование Александра II с крестьян взимались: подушная подать, общественный сбор (с бывших государственных крестьян), государственный земской сбор, оброчная подать, земские сборы, выкупные платежи; на них же почти целиком падали акцизы питейный и соляной. По вычислению правительственной «Податной комиссии», относящейся приблизительно к тому же времени, как и «Сельскохозяйственная», от исправного поступления этих сборов зависели 56% государственных доходов, т. е. более половины их давало крестьянство. Для 80‑х гг. это отношение, если не возросло (благодаря некоторому уменьшению специально крестьянских платежей), то, во всяком случае, не уменьшилось. Как известно, в государственном, постоянно нарастающем бюджете, один отменяемый сбор всегда заменяется другим и даже другими По данным земской статистики, относящимся к 123 уездам Европейской России, из общей массы крестьянских платежей в казну поступают две трети, остальная треть представляет общественные сборы, а именно земский сбор (14,6%), волостной (6,5%), сельский мирской (12,3%), причем значительнейшая часть мирских расходов (более ¾ волостных и около ½ сельских) идет на такие потребности, которые отнюдь не могут считаться специально или исключительно крестьянскими. Кроме того, на крестьянах лежит целый ряд повинностей натурой.* Таким образом, положение крестьянского земледельческого класса, в конечном итоге, характеризуется, во-первых, недостатком земли; как главнейшего орудия производства, и во-вторых — непомерно высокими повинностями.
Было бы чрезвычайно интересно и важно выразить цифрами и доходность земель, поливаемых крестьянским потом. К сожалению, общих и полных данных об этом не имеется. Комиссиею об оскудении центра собраны данные лишь о 273 уездах 27 губерний Европейской России, главным образом — земской статистики, относящиеся к разным моментам новейшей истории русского крестьянства (1877‑1901 гг.). Тем не менее, и эти данные представляют несомненный интерес. Всего облагаемой надельной земли в этих 27 губерниях числится 72.786,500 десятин, которые распределяются по угодьям следующим образом: на пашни приходится 60,9%, на покосы — 13,4 процента, на остальные угодья — 25,7%. Средняя валовая доходность одной десятины пашни для 27 губерний равняется 11 руб. 78 коп., издержки же сельскохозяйственного производства — 7 руб. 65 коп. По отдельным губерниям валовая доходность десятины пашни колеблется от 8 руб. 08 коп. до 21 руб. 88 коп., а издержки производства — от 5 руб. 38 коп. до 14 руб. 06 коп. Чистая доходность десятины пашни, в среднем, для 27 губерний выражается всего лишь в 4 руб. 13 коп., испытывая колебания по отдельным губерниям между 7 руб. 82 коп. и 1 руб. 72 коп. и достигая максимума в Санкт-Петербургской губернии (7 руб. 82 коп.) и в Тамбовской (6 руб. 93 коп.), Курской (6 руб. 29 коп.) и Орловской (6 руб. 23 коп.). Наименьшая доходность наблюдается в Самарской губ. (1 руб. 94 коп.) и Калужской (1 руб. 72 коп.). Из этого видно, что доходность крестьянской надельной земли ничтожна. Посмотрим теперь, какова доходность покосов. В среднем, их валовая доходность для тех же губерний равняется 12 руб. 66 коп., при издержках производства в 4 руб. 02 коп. Чистая доходность покосов оказывается больше, чем у пашни, составляя, в среднем, 8 руб. 64 коп. и колеблясь между 2 руб. 32 коп. (Вятская губ.) и 22 руб. 44 коп. (Воронежская). Валовая доходность и чистая доходность остальных угодий весьма незначительна, выражаясь, в среднем, для 27 губерний всего лишь по 54 копейки и 39 коп. с десятины.
Посмотрим, каковы размеры доходности надельной земли без подразделения на угодья. Оказывается, что, в среднем, валовая доходность для 27 губерний составляет всего лишь 8 руб. 99 коп., тогда как издержки производства, в среднем же, составляют 5 руб. 22 коп. По отдельным губерниям эти величины колеблются для доходности от 6 руб. 05 коп. (Уфимская губ.) до 13 руб. 58 коп. (Московская губ.), а для издержек производства — от 3 руб. 06 коп. (Уфимская губ.) до 8 руб. 29 коп. (Московская). Чистая доходность надельной земли вообще тоже ничтожна. В среднем, она составляет всего лишь 3 руб. 77 коп.; по губерниям же колеблется от 1 руб. 77 коп. до 5 руб. 98 коп. Наибольшего размер, свыше 5 руб. на десятину, она достигает в 4 губерниях средне-земледельческого района: Орловской — 5 руб. 98 коп., Курской — 5 руб. 91 коп., Тамбовской — 5 руб. 88 коп., Воронежской — 5 руб. 06 коп. В остальных губерниях того же района она ниже (в Саратовской, Тульской губ, — по 4 руб. 82 коп. и в Рязанской — 4 руб. 02 коп.). Чистая доходность в Херсонской губ. — 5 руб. 35 коп., Полтавской — 5 руб. 25 коп., Московской — 5 руб. 29 коп., Петербургской — 5 руб. 08 коп. Самый низкий отдел доходности надельной земли (менее 3 рублей на десятину) наблюдается в губерниях Уфимской (2 руб. 99 коп.), Владимирской (2 руб. 46 коп.), Самарской (2 руб. 02 коп.) и Вятской (1 руб. 77 коп.).
Поучительный результат мы наблюдаем, сопоставляя вышеприведенный цифры о столь незначительной чистой доходности крестьянских надельных земель с окладными платежами и повинностями, на этой земле лежащими. При этом оказывается, что окладные платежи и повинности падают на каждую десятину в среднем (в тех же 27 губерниях) в размере 1 руб. 39 коп., составляя здесь 15,4% валовой и 36,8% чистой доходности, получаемой с одной десятины надельной земли. По отдельным губерниям платежи составляют от 5,5 до 27,1% валовой и от 11,0 до 76,0% чистой доходности! Меньше всего платежи и повинности поглощаюсь доход в губерниях: Уфимской (5,5% валового и 11% чистого дохода) и Новгородской (8,8% валового и 18,2% чистого), больше всего в губерниях: Костромской (16,3% вал. и 53,4% чист.), Тульской, Курской и Рязанской (от 24,7‑до 21,7% вал. и 54,1‑70,0% чист.), Калужской (24,6% вал. и 75,5% чист.), Владимирской (18,8% вал. и 76% чист.). В Суздальском уезде Владимирской губернии платежи и повинности равняются чистой доходности, а в 16 уездах, из которых 5 принадлежат к средне-земледельческому, 10 к средне-промышленному и 1 к малороссийскому району, платежи и повинности превышают чистую доходность земли. Например, в Сапожковском уезде Рязанской губернии это превышение оказывается в 292,1% к чистой доходности, а в Чухломском уезде (Костромская губерния) даже 469,6%! Цифры эти, разумеется, говорят сами за себя.*
§32. Какие доходы получает крестьянство от подсобных заработков
Все вышеприведенные цифры и факты уже показываюсь, что земледельческий класс живет в таких условиях, когда огромному большинству его не приходится существовать только от земли, и когда главную надежду приходится возлагать на разные подсобные промыслы и заработки, во-первых — местные и, во-вторых, отхожие. Спрашивается теперь, какова же доходность; этих подсобных заработков? По данным 1900 г. было занято местными и сторонними промыслами в 50 губерниях Европейской России 14,2 миллиона душ, обоего пола т. е., 32% всего крестьянского населения. Другими словами, при современных размерах крестьянского землевладения около ⅓ крестьянства уже не может питаться от земли и, так сказать, отброшено малоземельем в сторону. Таких отброшенных оказывается больше всего в земледельческом районе, затем в средне-промышленном. Как и следовало ожидать больше всего рабочих занято промыслами местными (73%) и меньшая часть их — отхожими (27%). На юге, западе и востоке местные промыслы преобладают над отхожими в большей мере, чем в центре и на севере. По подсчету «Комиссии об оскудении центра» доходность всех видов промысловых заработков равнялась в начале 1900 г. 1.083.086.000 руб., в том числе отхожих — 202.345.000 руб. (18,6%) и местных — 880.741.000 руб. (81,4%). Интересно, что на одного рабочего в местных промыслах приходится, в среднем, в год всего лишь 85 руб. Но и эта ничтожная цифра на ⅓ больше, чем дают на 1 рабочего промыслы отхожие (53 руб.). Если припомнить, какими мытарствами и страданиями сопровождаются для многих миллионов рабочих отхожие промыслы, то весь ужас этой жалкой цифры становится ясен сам собою. Посмотрим теперь, из каких статей слагается доход от промыслов местных. Оказывается, что наибольшую долю его дают в настоящее время работы на помещика, затем на фабриканта и, наконец, на торговца. Первые выражаются земледельческими заработками, вторые — работой на соседних фабриках и заводах, третьи — кустарным промыслом. Относительные, размеры этих трех видов местных промыслов видны из следующей таблички.
Если принять обычный годовой заработок земледельца за единицу сравнения, то заработок фабрично-заводской на местном промысле окажется в два раза больше, а кустаря — в два раза меньше. Ничтожность тех результатов, которые достигаются вышеприведенными путями, особенно ясно видна, если сопоставить общую сумму сторонних заработков с числом душ обоего пола и всего населения, которое прибегает к таким промыслам притиснутое жизнью к стене. При этом оказывается, что на 1 душу обоего пола всего населения приходится в год лишь 12 руб., т. е. по 1 руб. в месяц, на 1 работника обоего пола 24 руб. и на 1 двор 76 руб. Цифры постыдно низкие. Но это средние цифры как будто стоящие далеко от жизни. А вот другие, более реальные. Нижеследующая табличка показывает, как изменяются размеры сторонних заработков крестьян, смотря по местностям.
Цифры эти говорят сами за себя. За последние годы, в общем, они не увеличились, если не считать лишь местным рост их. Но рост местный отнюдь не есть рост повсеместный. Еще поучительнее данные о размерах крестьянских заработков у местных землевладельцев (по посеву хлебов и уборке трав). Сведения эти, собранные тою же Комиссией, относятся к 50 губерниям и к одному 1901 г., но «колебания, — как замечает издание Комиссии, — этих цифр очень малы»: землевладельцы, при современных условиях, еще могут держать заработную плату крестьян более или менее на одном и том же уровне. В 1906‑1907 гг. замечались колебания, но за последние годы снова все «вошло в норму». Валовая стоимость обработки и уборки частновладельческих посевов в 50 губерниях составляешь приблизительно 313.226.000 руб., в том числе 131.523.000 руб. приходится на долю озимых и 181.703.000 руб. — на долю яровых. Сюда должна бы быть причислена и стоимость таких работ, как вывоз удобрений, затем стоимость культуры картофеля, свекловицы, льна, конопли и т. д., но об этих работах нет данных. Предположительно Комиссия оценивает такого рода работы в 39.720.000 руб. Кроме того сенокосы требуют 34.674.000 руб. Далее, надо считать работы в лесах, садах, бахчах, огородах, по дренажу, корчеванью и т. п. Таким образом, валовой расход по обработке земли, лежащих на частных владельцах, в 50 губерниях равняется приблизительно 500.000.000 руб. Сопоставляя эту цифру с числом наемников-крестьян, принужденных в настоящее время работать на помещика, Комиссия пришла к очень печальному выводу. Высшая норма крестьянского заработка, «даваемого» помещиком, наблюдается в трех южных районах: Новороссийском, Юго-Восточном и Юго-Западном, затем — в Прибалтийском крае и восточных губерниях. Но какова же эта высшая норма, высший доход, получаемый крестьянином-рабочим от помещика? Вот его размеры по данным официальной Комиссии. В среднем, приходится в год на 1 душу этого рода заработка — 3 руб. 80 коп., на 1 рабочего мужского пола 16 руб. 60 коп., на 1 двор — 24 руб. 20 коп. Колебания его: на душу от 4 руб. 10 коп. до 13 руб. 75 коп., на 1 рабочего мужского пола — 17 руб. 30 коп. — 60 руб. 40 коп. и на 1 двор — 24 руб.— 78 руб. 60 коп. Во всех остальных местностях Европ. России размеры крестьянского заработка у помещика ниже среднего. Самый низкий заработок держится в губерниях северо-восточных, средне-промышленных, северных и средне-приволжских. В губ. Архангельской и Вологодской на 1 душу в год приходится от 24 руб. 86 коп. заработка на частных землях, а на двор — от 1 руб. 50 к. до 5 руб. 10 коп. Эти ничтожные цифры объясняются не только тем, что в этих районах очень мало частновладельческих земель, но и тем, что там, где они имеются, заработная плата нищенски ничтожна.
Очень интересно присмотреться к размерам крестьянской заработной платы у помещиков. Об этой стороне дела имеются данные, характеризующие размеры заработной платы с 1891 г. по 1906 г. и по 50 губерниям Европейской России. В среднем выводе для 50 губерний они были таковы: поденная плата работника-мужчины (на своем содержании) оказывается весною круглым счетом всего лишь по 44 коп., летом по 60 коп.; сроковая летняя — 40 руб., годовая — 61 руб. 50 коп., подесятинная — при уборке хлебов 4 руб. 97 коп., при уборке трав — 4 руб. 20 коп. Это — в среднем. В районах же северо-западном, малороссийском и средне-земледельческом — еще ниже, а именно: сроковая летняя 37 руб. 80 коп., годовая — 56 руб. 80 коп. и 53 руб. 40 коп., поденная весною 35 и 36 копеек, поденная летом — 54 и 53 копейки, подесятинная при уборке хлебов 4 руб. 06 коп. и 4 руб. 25 коп. В четырех районах (средне-волжском, Юго-западном, северо-восточном и восточном) заработки крестьян держатся еще на низшем уровне. Здесь они уклоняются вниз от средней нормы (в 50 губ.) — на 24‑38,8% в сроковой летней плате на 17,2%‑28%; в годовой — на 6,8%‑27,3%; в поденной, весной, — на 20%‑21,7% летом и на 3,8%‑10,7% в подесятинной при уборке хлебов. Таким образом, повсюду заработки крестьян на землях частных владельцев держатся на очень низком уровне, что в достаточной степени говорит, как о нужде работников, так и об обеспеченности работодателей дешевым наемным трудом. Вряд ли картина эта изменится и после превращения значительной части крестьянства в настоящих пролетариев.
§33. Крестьянская задолженность
Но эти цифры еще не выражают собой всей тяжести положения земледельческого класса в том виде, в каком она тяготеет над ним уже десятки лет. Мы еще ничего не говорили о его задолженности, во-первых, местным кулакам и иным заимодавцам, во-вторых, банкам и разным другим кредитным учреждениям, в-третьих, — казне. Вряд ли нужно доказывать, что должники из крестьян нигде и никогда не пользуются льготами и не могут даже рассчитывать на такие льготы, какими окружены должники из других общественных классов. На этой стороне дела стоить остановиться.
О крестьянской задолженности разным деревенским кулакам чрезвычайно интересные статистические данные сообщает В. И. Благовещенский*, собравший и разработавший данные одной местной анкеты, произведенной, по его же почину, Уфимским отделением Московского Общества сельского хозяйства. Исследование показывает, что при краткосрочных, не более как на 1‑2 месяца, займах крестьянскому населению приходится платить, в среднем, по 9,7% в месяц, т. е., 116,4% в год. По данным департамента окладных сборов, крестьяне Касимовского уезда (Рязанской губ.) платят по месячным займам от 120 до 180% в год. При займах, чтобы «перевернуться», под давлением крайней необходимости, они платят, в среднем, по 5,7% в неделю, т. е. 296,4% годовых. В Уфимской губ. Выяснилось на суде, что при нужде платились и по 30% в неделю, т. е. 1560% в год. Местным судьей было установлено на суде целым рядом свидетельских показаний, что с башкир иногда бралось по 1200% в год, а в некоторых местах и по 2600% в год. В неурожайные годы % повышается: при годовых займах с 21,5% в обыкновенные годы до 36,1%, в среднем, а при месячных с 9,7% до 13,6%. В годы урожайные % понижается для годовых займов до 13,8% и месячных до 5,4% (и то выходит, таким образом, 64,8% в год). Это при денежных займах. Но еще тяжелее условия кредита натурой: за каждый взятый в долг пуд хлеба, до 4 пудов (до 300°%), в среднем, около 100%. Еще тяжелее условия кредита под отработку. В среднем, натуральные займы производятся на срок от 3‑6 месяцев. За это время, тоже в среднем, за каждый занятый пуд, голодному крестьянину приходится платить 35,6 фунтов хлеба в вид процентов. При стоимости хлеба в 40 коп. это выходить 24,7% в месяц, т. е. почти вдвое больше, чем при денежных займах (13,6%). При займах же за отработки % выходить не менее 36% в месяц, т. е., на каждый занятый рубль приходится отдавать кредитору на 4 руб. 32 коп. своего труда. Но и это еще не все. К этими платежам в пользу деревенских капиталистов необходимо прибавить еще платежи неустоек (в среднем рубль на рубль).
Кроме того, надо еще считать в случае неисправных платежей и пропажу обеспечения, которое иногда требуется кредитором. Лишь за самые последние годы стало довольно быстро увеличиваться число деревенских кредитных товариществ, сильно облегчающих условия мелкого сельского кредита. Но и их число сравнительно с 600.000 населенных мест России, чрезвычайно ничтожно: в 1904 г. их было 306, в 1905 г. — 536, в 1906 г. — 773, в 1908 г. — 1129, в 1909 г. — 2691, в 1910 г. — 4050.* Кроме того, к учреждениям мелкого кредита относятся еще ссудо-сберегательные товарищества (1476 в 1909 г.). В настоящее время, на всю России в них всего лишь около 600.000 членов, крестьян в том же числе лишь немного более половины (51,8%). Впрочем, прилив крестьян в члены кредитных товариществ все увеличивается, достигая в некоторых губерниях (Новгородской, Нижегородской) 92,7%.
На землях, принадлежащих крестьянским товариществам и обществам, как и других частновладельческих, лежат тоже долги банкам. По 1 января 1904 г. Крестьянским Банком выдано было под залог 122,997 десятин крестьянских земель, 1.291 ссуда на сумму 6.173.098 руб., в том числе 66 сельским обществам (под залог 22.312 десятин), 704 товариществам (под залог 90.470 десятин), и 522 отдельным домохозяевам (под залог 10.215 десятин). К ноябрю 1905 г. ссуда эта увеличилась до 7.250.893 руб. Это на всю Россию. Далее, на крестьянах, покупавших землю через Крестьянский Банк, лежат еще и те ссуды, которые выданы им Банком не под залог, а на покупку земли, а именно, с 1883 по 3 Ноября 1905 г. — 487.370.845 руб., с 3 ноября 1903 г. по 1 мая 1908 г. 196.600.890 руб.
Далее, как уже было сказано в § 21, на крестьянах до сих пор еще лежат кое-какие долги по выкупным платежам, а именно недоимки по их долгам, сделанные ими до «отмены» этих платежей в 1905 г. Разумеется, за все эти ссуды приходится платить % все из тех же земельных доходов, не смотря на то, что количество земли, главнейшего источника всех крестьянских доходов, приходящееся на душу, все сокращается и сокращается с увеличением населения.
Но платежи, лежащие на земле, отнюдь еще не исчерпываются тем, что сказано выше. Земля должна давать деньги, во-первых, на уплату государственного поземельного налога, во-вторых, на уплату земских сборов, в-третьих, на уплату мирских сборов. Все эти сборы считаются миллионами, и о размерах их дают возможность судить следующие цифры, правда, устаревшие, но, во всяком случае, такие, которые ниже действительности. С 128¼ миллионов десятин крестьянской земли, в 1897 г. платилось:
Это выходит, круглым счетом, по 63,1 коп. с десятины. Но если прибавить к этой сумме выкупные платежи, которые исчислены были в том же году огромной суммой в 92.300.000 руб., то на каждой надельной десятине крестьянской земли, лежал платеж в 1 руб. 35 коп. Интересно сравнить эту, как будто и не слишком обременительную цифру с тою, которую в то же, самое время платили за свою землю частные владельцы, среди которых, как мы видели, наиболее крупным является дворянство, сосредоточивающее в своих руках больше земли, чем все другие частные владельцы. Со 101.721.000 дес. частновладельческой земли платилось:
Это выходит, круглым счетом, по 20 коп. с десятины, т. е., в шесть с половиной раз меньше, чем сколько платило налогов за свои земли крестьянство. В 1872 г. на частновладельческой земле лежали платежи по 14½ копеек с десятины; на крестьянской 95½ коп. Правительственная «Податная комиссия» 1872 г. высчитала, что платежи государственных и удельных крестьян, в 37 губерниях, не считая западных, составляли 92,75% чистого дохода с земли, а платежи бывших помещичьих — 198,25%. Другими словами, земля не выносила того, что на нее было наложено еще в 1872 г. К 1897 г., как видно из сравнения данных, положение дел изменилось в сторону, еще менее выгодную для крестьян. Цифры эти представляют из себя, так сказать, философское резюме всех предыдущих страниц, посвященных характеристике земледельческого класса.
В 1891 г. приходилось на 1 десятину крестьянской земли 1 руб. 33 коп. всяких платежей, а на 1 десятину помещичьей — 20 коп. — причем на крестьянстве лежало 114 мил. недоимок, а на землевладельческом классе — 11 миллионов. В 1899 г. крестьянин платил уже 1 руб. 51 коп. и стонал под бременем 159 мил. недоимок, тогда как землевладелец платил по-прежнему 20 коп. с десятины и по-прежнему за ним числилось на 11 мил. недоимок.
§34. Типы крестьянского землевладения — общинный и подворный; их относительная распространенность. Их судьбы и закон 9 ноября 1906 г.
Как известно, крестьянское землевладение бывает двух главных типов, — во-первых, подворное, во-вторых, общинное. В первом случае земля принадлежит отдельным домохозяевам, членам общины, и переходит от них по наследству от отца к сыну, община же не может ни уменьшить отдельных владений, ни заменить одних участков, входящих, в состав общины, другими, ее же участками. Что касается до землевладения общинного, то в этом случае земля принадлежит всей общине, отдельные же члены этой последней имеют известные права лишь на пользование землею. Община, говорит К. Качоровский, это ни что иное, как союз крестьянских семей, которые владеют землею сообща, и при том не иначе, как уравнительно. В общине никому в отдельности не дано права распоряжаться ни одним клочком земли. Ею распоряжается весь союз, все общество, вся община, собравшись на сходе; здесь за какие дела соберется голосов больше, то и решено. Сход, «мир» — полный хозяин земли. В руках мира и другое право, — право пользоваться общинною землею. Это значить, что община можешь часть своей земли или всю ее и обрабатывать всем миром, сообща, как одна родная семья, а плоды этого общего труда делить между членами общины уравнительно. Впрочем, обыкновенно, при общинных порядках крестьяне пользуются сообща, всем миром, только одними выгонами, и иногда сенокосами, еще реже — лесом. Право же пользоваться всеми прочими угодьями оставляется за каждой крестьянской семьей в отдельности. Но и отдельные крестьяне не бесправны перед сходом. Каждый член общины имеет право требовать, чтобы ему было дано сходом в пользование ровно столько земли, сколько приходится на его долю, по уравнительному разделу ее между всеми членами общины. Значить, каждый крестьянин-общинник имеет одинаковое, равное со всеми прочими право на пользование общинной землею. Уважая это право, сход и уравнивает мирскую землю между членами общины тем способом, который большинство членов схода признает наилучшим. Способы уравнения земли в разные времена и в разных местностях бывают очень различны. При многоземельи уравнение земли совершается сначала путем захвата еще незанятых участков, потом — посредством отвода участков по мирскому приговору. С «утеснением» же в земле, уравнение земли требуешь передела ее по душам. В настоящее время почти во всех местах коренной Европейской России общины употребляют для уравнения земли переделы. «В мире, как в море, говорят крестьяне, — люди умирают и нарождаются, соответственно этому и земля должна переделяться»*, перераспределяться, смотря по количеству работников, желающих иметь ее в своем пользовании. Характернейшей чертою русского крестьянского общинного землевладения, несомненно, являются переделы, которые община устраивает для восстановления нарушенного соответствия между числом работников и количеством земли, находящейся в ее распоряжении, причем «вся общинная земля объединяется на время передела в одну массу, как общую, всем общинникам принадлежащую собственность, затем производится новый раздел ее в соответствии с изменившимися обстоятельствами. Количество земли, находящейся в пользовании отдельных хозяйств, при каждом переделе можешь изменяться, то увеличиваясь, то уменьшаясь. Земля при этом не переходить по наследству от родителей к детям, но распределяется общиной снова». Из этой организации видно, какое громадное значение она имеет, с одной стороны, — для борьбы с крестьянским обезземелением и с нарастанием пролетариата, с другой. Вряд ли нужно доказывать, что, относясь к земле, как общественной собственности, которою можно лишь пользоваться, но не владеть, общинник крестьянин, как это еще в 70‑х гг. отметил известный французский ученый А. Леруа-Волье, уже в настоящее время не чужд идее коллективизма и социализма.* Русская общественная мысль отметила эту тенденцию русского крестьянства еще за много раньше, и в то время, как помещичья пария эпохи крестьянского освобождения добивалась уничтожения общины, Н. Чернышевский, А. Герцен и многие другие горячо отстаивали ее. Тот же спор за и против общины продолжался и в 70‑х и в 80‑х гг., и, тогда как социалисты-народники видели в ней переходную ступень к социализму, либералы, не разделявшие их социалистических идей, высказывались против общины. В 90 гг. появились новые течения против общины в лице русской социал-демократии. Считая, что переход к социалистическому строю возможен лишь при участии пролетариата и путем лишь его борьбы против капиталистов, и что пролетариат получит развитее лишь при обезземелении одной части крестьянства в пользу другой, социал-демократическая мысль относилась к этому обезземелению не только не отрицательно, но и признавала в нем очень существенные положительные стороны, в смысле скорейшего перехода к будущему, более справедливому строю. Крестьянское общинное владение рассматривалось при этом как форма, которая почти отжила свой век, и потому должна неизбежно, даже сама собою, разрушиться и замениться частной земельной собственностью, лучшее же будущее может наступить лишь после прохождения через эту последнюю форму. Совсем с другой точки зрения относились отрицательно к общине такие люди, как гр. Воронцов-Дашков, один из деятелей эпохи Александра III, игравший тогда важную закулисную роль. В своей записке, поданной Александру III в 1893 г., Воронцов-Дашков настаивал на скорейшем искусственном разрушении общины при помощи правительственных предприятий, доказывая, что «в России бунт и революция должны выйти именно из крестьянства, тесно сплачиваемого миром и сознающего в нем свою силу». Те же идеи бродили, не переставая и в помещичьей среде, особенно в среде крупных собственников, и за последние годы нашли свое выражение в Совете объединенного дворянства, в состав которого входил, как известно, и В. Гурко, сыгравший столь важную роль вместе с П. А. Столыпиным, в составлении и проведении закона 9 ноября 1906 г. по 87 статье, как такой меры, которая только и может положить конец социалистическим тенденциям русского крестьянства, разрушив их оплот — общину, мир. Посмотрим, как выразилась в цифрах история общины за последние 40 лет.
В 1877‑78 гг. в 49 губерниях Европейской России состояло земли в пользовании:
Таким образом, у всех главнейших разрядов крестьян преобладало землевладение общинное, и больше всего у крестьян бывших государственных и удельных. В 1905 г. картина изменилась таким образом: в 50 губерниях Европейской России количество общинных земель увеличилось до 87.996.000 дес., земель же, находящихся в подворном владении, всего лишь до 22.317,000 десятин. Другими словами, насколько можно сравнивать данные этих обоих лет, земля, перешедшая за это время в руки земледельческого крестьянства (даже принимая в расчет, что для одной губернии мы не имеем за 1877‑78 г. статистических данных), стали собственностью общинною. В процентном отношении общинные владения тоже выросли. В общей площади надельной земли в 1905 г. приходилось на земли общинные 81%, и 19% на подворные. Общинное владение распространено было сплошь почти во всей Великороссии и Новороссии, подворное же в прибалтийских и западных губерниях, исключая Могилевскую и Витебскую, где рядом с ним встречается и общинное владение, а затем в губерниях малороссийских (главным образом, Полтавской, а также и других) и в Бессарабской. В Великороссии и Новороссии подворное владение встречается у государственных, крестьян двух областей: 1) черноземной (гл. обр., в губерниях Курской, Орловской и Тульской, но, в меньшей только мере, и в других губерниях,* 2) в гораздо меньшей, в губерниях Таврической и Херсонской. Интересно, что даже иностранные колонисты перешли в России в некоторых местах к общинному владению. Подворное владение было когда-то гораздо более распространено в северных губерниях, теперь же там остатки его совсем ничтожны.* В настоящее время, как известно, во всей России ведется правительством искусственное разрушение общины, совершающееся при деятельном участии, законосообразном и даже не законосообразном, всех правительственных властей и учреждений, и при помощи циркуляров как явных, так и тайных, община, спасавшая от обезземеливания слабейшие элементы деревни, заменяется искусственным насаждением подворного и хуторского хозяйства, поддерживаемая даже пособиями и льготами, идущими из средств казны, в целях укрепления сильнейших элементов деревни. Что касается до слабых, им милостиво предоставлено обезземеливаться и убираться из деревни на все четыре стороны. Судя по официальным отчетам, правда, раздутым и разукрашенным, за 4½ года, прошедшие после издания указа 9 ноября, подано было 2.116.600 заявлений о выходе из общины. Всего считается в Европейской России 9,2 миллионов общинников. По отношению к общему числу общинников, это составляешь 23%. Но далеко не все подавшие заявления укрепляют за собою землю в частную собственность. Многие берут эти заявления и обратно, что, впрочем, с другой стороны, им «не разрешается» или, если и допускается, то этому все-таки создаются искусственные, официальные препятствия. Тем не менее, из всех подавших заявления о выходе из общины, укрепили за собою землю в частную собственность по 1 апреля 1911 г. 1.500.100 дворов с 10.942.000 десятин. На такое количество уменьшилось и количество общинных земель. «Если выделение из общины пойдет и дальше таким же темпом, говорит известный исследователь Н. Огановский, община через 20 лет должна исчезнуть с лица русской земли, и русский „мир“, столь отличающий наши земельные порядки от западноевропейских, сделается ископаемой древностью». Впрочем, не все говорит за то, что темп разрушения общины не замедлится, т. к. с 1908 г. уже замечается его ослабление. Это видно из нижеследующей таблички того же исследователя. В среднем, за месяц подано заявлений:
Подобную же убыль констатируют даже официальные отчеты, «если не в общих итогах, то по отдельным губерниям, не только в числе заявлений о выделе, но и в числе окончательно укрепившихся и даже в числе выделившихся к одному месту». По общим отзывам исследователей и наблюдателей, официальная статистика успехов разрушения земельной общины внушает к себе даже особенное недоверие, т. к. цель ее — доказать благотворность разрушения общины для того, чтобы 130.000 помещиков, насчитанных П. А. Столыпиным, могли спать спокойно, даже не упуская из рук своих родовых имений, благоприобретенных путем пожалований, т. е., не продавая свои земли по хорошей цене через Крестьянский банк, не обменивая земельную ренту на купоны. Интересно присмотреться, как пошло в переживаемую русским крестьянством историческую эпоху разрушение общины по районам. Первыми бросились на выдел, как это видно по офиц. отчету, крестьяне юго-восточных губерний, т. е., того района, который уже пережил период переложного земледелия, но где еще не вполне установилось урегулированное трехполье. До 1908 г. из этого именно района поступила почти половина всех заявлений о выделах. В следующий период, до половины 1909 г., на первое место выступил уже земледельческий центр, откуда было подано 40% всех заявлений. Наконец, с конца 1910 г. и в начале 1911 г. это первенство стал оспаривать центр промышленный. «Казалось бы, говорить тот же исследователь*, что абсолютное количество стремящихся к выделу, захватывая все новые области должно было увеличиться, а между тем, как сейчас было показано, число поданных заявлений резко упало. Очевидно, волна выдела (т. е. разрушения общины), развиваясь вширь, стала терять высоту своего подъема». Это доказывает следующая табличка. На каждую тысячу общинников в каждой области, ежемесячно, в среднем, подавали заявления о выделе:
Из этой таблички видно, как пошло разрушение общины по областям Европейской России. До второй половины 1909 г. оно росло во всех областях. С этого же момента оно стало повсюду падать. «И чем выше был подъем, тем круче стало падение». «В общем, картина выделов, обрисованная вышеприведенной таблицей, говорит Н. Огановский в своей прекрасной, основательной статье, — если исключить западные губернии, где история общины была совершенно иной, чем в остальной России, напоминаете поверхность пруда, в один из углов которого бросили большой камень: вокруг этого места на юго-востоке поднялась большая волна. Эта волна несколько позже достигла середины пруда. Здесь уже она, естественно, оказалась меньших размеров. И чем далее от места падения камня, тем волны эти становились все меньше и почти замирали в противоположном углу, на северо-востоке». «Камень, закон 9 ноября, брошенный в общину из Петербургских сфер, салонов и канцелярий, вызвал максимальную волну разрушения общины, как раз в противоположном углу России — в многоземельных областях самого экстенсивного хозяйства, где так еще недавно царило переложное земледелие и захватное право, где общинные традиции не могли сложиться в крепкую и стройную организацию просто потому, что территория этих областей заселена, более или менее плотно, только несколько десятков лет тому назад. Очевидно, что наибольший успех закона 9 ноября в самых экстенсивных областях никоим образом не оправдал намерений правительства, предпринявшего (на словах) разрушение общины (якобы) с целью расчистить путь земледельческому прогрессу». «Не осуществляется», говорить тот же исследователь, и «политическая задача (разрушение общины) и выдел из нее крепких и сильных элементов деревни»: выделяться из общины стали прежде всего не дворы сильные, многоземельные, а напротив, такие, у которых земли меньше, т. е. ниже среднего размера общинного надела. Например, на юге в юго-востоке Европейской России средний размер общинного надела считается в 13,4 десятин. А выделились здесь из общины такие дворы, в которых, в среднем, имеется всего лишь по 9,4 дес. (почти в 1½ раза меньше). То же и в других районах. Хозяев же, стремящихся выйти из общины только для того, чтобы свести свои участи на хутора и отруба, очень немного: к 1911 г. было подано заявлений о единоличном землеустройстве всего лишь от 730.000 общинников. Но две трети их относится к целым селениям, которые в общий счет новых хуторян входить не могут. Исключив эти ⅔, находим, что на 2 миллиона заявлений о выделе приводилось в 1911 г., круглым счетом, только 260.000 заявлений о землеустройстве, иначе говоря, — только одна восьмая укрепляющихся стремится, в дальнейшем к самостоятельному хозяйству на хуторах и отрубах. Остальные же ⅔ принадлежать почти сплошь к малоземельным. По анкете, произведенной Московским Сельскохозяйственным обществом, оказывается, что большинство выделяется с целью продавать свои наделы. Таким образом, это большинство, при помощи закона 9 ноября, обезземеливается, и вряд ли можно сомневаться, читая чуть не каждый день корреспонденции во всех газетах и из разных мест, что это обезземеливание малоземельных идет в настоящее время по всей Руси. Интересно было бы присмотреться, насколько велики его размеры. Официальный отчет сообщает, что к 1 марта 1910 г. из 1.350.000 укрепивших свою землю продало ее 129.000 дворов (менее 10%). С официальным отчетом несогласны другие отчеты, официозные, сообщающие целый ряд фактов, что обезземеление крестьянства идет гораздо быстрее. «Количество продажи укрепленных наделов очень велико», сообщает отчет Харьковской землеустроительной комиссии (1910 г.). То же читаем и в других отчетах. Правительственные же данные свидетельствуют, что обезземеление земледельческого класса за последние годы стало совершаться все быстрее. Так, например, к 1 августа 1908 г. было продано лишь 18.400 надельных участков, а за 18 месяцев 1910‑11 гг. уже 111.000, т. е. вшестеро больше. «Необходимо предположить, говорить Н. Огановский, что большинство малоземельных выделяются из общин с целью продажи своей земли». А отсюда следует, что благодаря закону 9 ноября 1905 г. русский пролетариат растет, крестьянство же обезземеливается.
Интересно теперь присмотреться поближе к разным группам крестьян, которые же из них раньше других освобождаются из-под «власти земли», превращаясь в пролетариев. Оказывается, что собирающихся продать и продающих укрепленные за ними наделы можно разделить на следующие категории: 1) на городских жителей, ремесленников и рабочих и т. п., давно отставших от земли и пользующихся удобным случаем для более или менее выгодной ликвидации своего права на надельную землю, 2) на захудалые хозяйства физически неспособных лиц (например, вдов, бобылей, сирот), каких, по земским статистическим данным, в деревне до 8%. Такие элементы, даже и считаясь членами общины, по большей части, не ведут своего хозяйства, наделы же свои сдают в аренду. А так как общество может отнять у таких членов общины землю и даром, то им выгоднее продать ее, не дожидаясь передела. 3) на переселенцев, т. е. тех, кто вообще продает свои земли в одном месте, чтобы приобрести в другом.* Из этого видно, что разрушение общины не оправдывает и ожиданий правительства. Из общины выходят не те «крепкие и сильные», на политическую поддержку которых против массы общинников, не признающих собственности на землю, оно рассчитывает, а как раз напротив, — уходят слабые, малоземельные слои, которые и без того не имели глубоких корней в деревне и которые большую часть средств существования добывали не земледелием, а сторонними заработками. Навстречу правительству в его деле разрушения общины, продиктованном самосохранением, идут захудалые и неустойчивые элементы деревни, — их полупролетарские хозяйства смешанного земледельческо-промыслового типа превращаются в чисто пролетарские. Но вряд ли можно сомневаться, что и растущий русский пролетариат — вовсе не тот общественный класс, на поддержку которого могут рассчитывать классы землевладельческий и торгово-промышленный, ныне командующие в стране.
Разрушение общины делает еще одно историческое дело: оно обособляет город, городское и фабричное население от деревни; захудалое крестьянство, почти порвавшее связь с землею и проживавшее городскими и фабрично-заводскими заработками, становится окончательно городским. Но нужно ли доказывать, что мечта об обобществлении орудий производства отнюдь не исчезает, ни среди пролетариата по отношению к фабрикам и заводам с их машинами, ни у земледельческого трудового крестьянства по отношению к «матери-кормилице» — земле, которую «Бог создал для всех, как и свет, и воздух, и тепло»? Интересно, что и на хутора выходят не «крепкие и сильные», а… голодные, рассчитывающие «обернуться хоть временно» на пособие казны, и середняки, которые, при помощи «насаждения хуторов», превращаются скоро в ту же голытьбу, т. к. и хуторские хозяйства, в огромном большинстве случаев, не прививаются. Таким образом, помогая хуторянам, казна помогает не «сильным и крепким», а той же голытьбе. Но и пособия действуют далеко не всегда. Хуторяне здесь и там превращаются не в собственников «сильных и крепких», а в пролетариев, бедняков, хоть и распростившихся с общиной, но зато уж не знающих, «куда им голову склонить», и вспоминающих, как нечто «прекрасное и минувшее» ту же общину. «С другой стороны, говорит Н. Огановский, и оставшиеся в общине не могут воспользоваться освободившимися наделами, потому что, не имея наличных денежных средств, рядовые крестьяне не в состоянии приобрести эти наделы, и их расхватывают деревенские кулаки, рассчитывая на приток барышей при сдаче в аренду.
Таким образом, разрушение общины, за первые 4½ года существования закона 9 ноября, не дало удовлетворения ни правительству, ни самим крестьянам, как выделяющимся, так и остающимся в общине: правительству — потому, что оно вовсе не способствовало созданию крепкого и сильного класса самостоятельных производителей, крестьянам же потому, что поземельный мобилизуемый фонд или попадает в руки нуждающихся в земле на условиях, способствующих еще большему разорению и без того захудалых хозяйств, или проходит мимо них, переходя в собственность земельных эксплуататоров». Из этих последних же мало-помалу вырабатываются новые помещики-землевладельцы, правда, не дворяне, а «свой брат», но, разумеется, от этого классовая борьба отнюдь не пойдет на убыль. Напротив, — всякое обострение общественных отношений лишь облегчает их понимание широкими массами…