Россия до большевистского нашествия — Атлантида даже для нас, потомков великой империи. Коммунисты, как жрецы победившего злобного божества, буквально стирали с камней надписи той, старой России. Но свет даже погасшей звезды доходит до нас. И пусть Российской империи уже нет, осталась память о ней и цифры. Мы предлагаем читателям «Спутника и Погрома» взглянуть на то, какой на самом деле была Россия Романовых. Никаких оценок, суждений, выводов. Только цифры. Только факты. Только хардкор.
Вашему вниманию — книга русского библиографа, популяризатора науки и писателя Николая Александровича Рубакина «Россия в цифрах» 1912 года издания. Сегодня — глава вторая.
§7. Экономически основы сословного строя — §8. Численность сословий и их распределение по лицу земли русской — §9. Дворянство потомственное и родовое — §10. Чиновничество и его доходы — §11. Высшая военная бюрократия и ее доходы — §12. Духовенство. Вероисповедный состав российского населения. Православное духовенство высшее и низшее, его богатство и доходы — §13. Лица свободных профессий
В предыдущей главе мы говорили о России, как о стране, занимающей шестую часть земного шара, — огромное пространство, принадлежащее его населению, его естественному хозяину. Там же мы говорили и о самом населении, о его количестве и его естественных, антропологических качествах, — т. е. о распределении его по полу, возрасту, национальности, по рождаемости. Цифровые данные, нами собранные во II‑ой главе, иллюстрировали, так сказать, природу многочисленного населения Российской Империи, и хотя смертность, во многих отношениях, должна рассматриваться, как конечный результат социальных условий, так, а не иначе сложившихся, но, с другой стороны, влияние этих последних лучше всего характеризуется увеличением смертности против нормы, а также качествами смертей, — так сказать, категориями их, а не тем, что люди вообще умирают. О причинах повышенной смертности нам еще придется говорить. В предыдущей главе мы лишь нарисовали ее как определенное массовое явление, столько же естественное, сколько и социальное. Благодаря такому, так сказать, двойному характеру этого явления, мы могли бы говорить о смертности русского населения или в первой, или в последней главе. Мы предпочли сделать это там, где речь идет о рождаемости и о приросте населения, выяснить который, не говоря о смертности, невозможно. Вопрос о числе браков мы сочли более логичным трактовать в другом месте, так как брак — явление социальное, а не антропологическое, и число браков характеризует семейное положение населения, а вовсе не способность его к деторождению.
Теперь мы будем говорить не о территории России и ее населении, а о самой жизни этого населения, ее укладе, о ее основных устоях, на которых держатся все другие, не столь существенные явления. Вряд ли нужно доказывать, что основным вопросом жизни общественной, как и жизни всякого отдельного человека, является вопрос о пропитании и вообще, о средствах существования — вопрос об удовлетворении насущнейших материальных потребностей. Эти последние, по самому устройству человеческого организма, не могут не составлять той оси, вокруг которой вертятся все способности, все цели, все интересы человека. Лишь тогда, когда удовлетворены основные, т. е. материальные потребности, человек получает фактическую возможность заниматься другими, более «идеалистичными» делами. Давно сказано, что «миром управляют голод и любовь», т. е. поддержание жизни индивида и вида, — два стремления, неотделимые от потребностей организма. Но нужно ли доказывать и то, что от этих стремлений, в сущности, неотделимы стремления и более идеальные, и как материальная жизнь человека влияет на его умственную и нравственную жизнь, так и обратно, — эти последние влияют на материальную, на удовлетворение материальных потребностей, на способы, на качества и количества этого последнего. Другими словами, если А влияет на Б, то и Б — на А. Выражаясь языком математики, функцией можно считать или А, или Б, и тогда независимыми переменными будут или Б, или А. Такой взгляд, разумеется, не препятствует принятию мнения, что основными потребностями человека и человеческого общества все-таки являются потребности материальные, и около них, то и вертится прежде всего жизнь. Для удовлетворения потребностей необходимы некоторые материальные блага, а для их добывания или создания, или приспособления к нуждам человека, — необходимы средства, орудия, а для создания огромного большинства их, — усилия, труд, который и создает все хозяйственные блага. Всякие хозяйственные, т. е. созданные трудом и предназначенные для удовлетворения материальных нужд блага, представляют из себя ценность, с которой приходится обращаться бережно, экономно. Современная цивилизация находится в прямой зависимости от количества и качества хозяйственных благ, ценностей, человеческим трудом созданных, и хозяйственная жизнь страны представляет тот основной фундамент, на который опираются все другие общественные отношения. «Всегда и всюду, говорит проф. Железнов, как бы возвышенны ни были потребности и цели человека, какими бы далекими от материальной обстановки жизни они не казались, для них необходимы в последнем счете и материальные средства1».
«Мои исследования, — говорит К. Маркс в «Предисловии» к своему известному труду «К критике политической экономии»2, — привели меня к заключению, что правовые отношения, наравне с формами государства, не могут быть поняты ни из самих себя, ни из так называемого «общего развития человеческого духа», но скорее коренятся в материальных условиях жизни, совокупность которых Гегель, по примеру англичан и французов XVIII века, назвал «гражданским обществом»3, и что анатомию такого общества нужно искать в политической экономии. Общий результат, к которому я пришел, и который, раз он был найден, служил мне руководящей нитью в дальнейших занятиях, можно кратко формулировать так: в общественном отправлении своей жизни, люди вступают в определенные, от их воли не зависящие отношения, — отношения производственные, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений образует экономическую структуру общества, реальное основание, на котором возвышается и правовая политическая надстройка, и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает собой процесс жизни социальной, политической и духовной вообще. Не сознание людей определяет их бытие, но, напротив, общественное бытие определяет их сознание. На известной ступени развития материальные производственные силы общества впадают в противоречие с существующими производственными отношениями, или, употребляя юридическое выражение, с отношениями имущественными, внутри которых они до сих пор действовали. Из форм развития производительных сил эти отношения становятся их оковами. Тогда наступает эпоха социальной революции. С изменением экономическая основания более или менее быстро преобразуется и вся громадная надстройка над ним. При рассмотрении таких исторических моментов всегда следует, иметь ввиду разницу между материальным переворотом в экономических условиях производства, который можно определить с естественнонаучной точностью, и юридическими, политическими, религиозными, художественными или философскими, словом, идеологическими формами, в которых люди воспринимают в своем сознании этот конфликт и во имя которых борются. Но как нельзя судить об отдельном человеке по тому, что он о себе думает, точно также нельзя судить о такой революционной эпохе по ее сознанию, — скорее это сознание следует объяснить из противоречий материальной жизни, из существующего конфликта между общественными производственными силами и производственными отношениями. Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые высшие производительные отношения никогда не появляются на свет раньше, чем созреют материальные условия их существования в лоне старого общества. В общих чертах можно наметить, как прогрессивные, следующие эпохи экономического формирования общества: азиатский, античный, феодальный и современный буржуазный способы производства. Буржуазные производственные отношения составляют последнюю антагонистическую форму общественного процесса производства, антагонистическую не в смысле индивидуального антагонизма, но такого, который вырастает из условий общественной жизни индивидуумов. Но производительные силы, развивающиеся в лоне буржуазного общества, создают в то же время материальные условия, необходимые для разрешения этого антагонизма».
Эти исторические слова великого экономиста мы сознательно выписываем полностью, и, оставляя в стороне в свое время много нашумевшую полемику марксистов и народников, споривших о самом существе дела — о возможности или невозможности, правильности или неправильности той теории, которая сводит все остальные явления общественной жизни к «надстройке» над экономикой, принимаем схему Маркса руководящей нитью в дальнейшем изложении статистических данных о России, как такую схему, которая позволяет более или менее отчетливо систематизировать тот бесконечно пестрый материал, с каким нам приходится иметь дело. Но, принимая эту схему за руководящую нить в дальнейшем изложении, во избежание чересчур узкого и одностороннего понимания ее, не забудем и следующих знаменательных слов Либкнехта: «История есть продукт всех действующих в людях и в природе сил — и человеческого мышления, и человеческих страстей, и человеческих потребностей»4.
В основе современного русского социального строя, как и других европейских стран, лежит капиталистическое хозяйство, т. е. такое, которое, по формулировке проф. М. И. Туган-Барановского, «характеризуется тем, что рабочие юридически свободны и равноправны5 с другими классами населения, но, благодаря отсутствию у них средств производства, принадлежащих землевладельцам и капиталистам, поставлены в экономическую необходимость работать в пользу владельцев средств производства, как в прежнее время рабы и крепостные6. В России, как и везде, «противостоят друг другу, как покупатели и продавцы», на одной стороне владельцы ценностей или денег, на другой — владельцы субстанции, создающей ценность, — здесь владельцы средств производства и существования, там — владельцы одной лишь рабочей силы»7. Такое отделение продукта труда от самого труда, объективных условий труда от субъективной рабочей силы, — и у нас составляет фактически данное основание и исходную точку русского капитализма.
В этой главе мы будем говорить, во-первых, о сословном, во-вторых, о классовом строе русской жизни.
Между сословиями и классами существует историческая преемственная связь. «Классы, говорит Вольтман, возникают путем разложения сословий» и, как показывают современные исследования, в основе сословий в свое время лежали все те же экономические, а не только юридические различия, которые появляются лишь тогда, когда, по справедливому замечанию Лоренца Штейна, эти экономические различия находят себе признание со стороны государства, в виде законодательных формул и рамок. В свою очередь, и государственная власть, влияя на экономическое положение разных общественных групп по-разному, сама создавала и создает сословные и классовые различия, политическую и экономическую неравноправность.
Сословный строй в России является, по справедливому замечанию проф. Н. Коркунова, ничем иным, как остатками совершившихся в XVIII в. попыток привить к русской жизни начала западноевропейского сословного строя, в котором все население разделялось в Средние века на четыре строго обособленных сословия: дворянство, духовенство, горожан и крестьян, причем каждое пользовалось особыми правами и составляло объединенное целое, противополагавшееся другим сословиям. В современном государственном быту Зап. Европы это сословное деление исчезло; сохранялось же, как особое привилегированное сословие, одно только дворянство, и то значительно изменив свой характер. В настоящее время дворянство пользуется в большинстве государств лишь почетными преимуществами и не составляет объединенного целого8. В России до Петра I сословий в собственном смысле слова не было, и в языке Московской Руси не найти даже слов для выражения таких понятий, как «сословный строй», «сословные учреждения», «сословные предрассудки»9. Сословный строй России — создание последних столетий русской истории. Но в то время, как в Зап. Европе население уже не делится на обособленные сословия, русское законодательство до сих пор удерживает сословную группировку населения, — группировку, чуждую нашей истории, заимствованную нами с Запада в эпоху слепого подражания всему иностранному10. «Сословный строй (в смысле западноевропейском), говорит далее проф. Н. Коркунов, никогда не мог пустить в нашем быту сколько-нибудь глубоких корней, а реформы Александра II лишили его и последней опоры. Благодаря этому, современное русское законодательство, все еще сохраняющее сословную почву, оказывается в странном противоречии с фактическими условиями русской жизни. Сословные начала, упорно сохраняемые русским законодательством, в действительности так чужды русской жизни, что у нас не редкость встретить человека, который и сам не знает, к какому сословию он принадлежит». Общее положение, помещенное в начале IX тома «Свода законов», показывает, что «все природные обыватели России предполагаются разделенными на четыре главных рода людей: 1) дворян, 2) духовенство, 3) городских обывателей, 4) сельских обывателей (крестьяне, казаки, инородцы). Закон дает им название сословий (ст. 4), но большинство их вовсе не составляет единого целого, даже дворяне делятся на потомственных и личных, духовенство — по вероисповеданиям, городское сословие — на почетных граждан, купцов, мещан и цеховых; среди крестьянства тоже целый ряд разновидностей. Далее, некоторые из „сословных состояний“ не наследственны, даже не пожизненны и вообще не замкнуты». По Коркунову, сословиями на Руси могут быть признаны лишь дворяне, почетные граждане, мещане и крестьяне, но и в этих «сословиях» жизнь пробила большие бреши. Официальная статистика рисует следующую картину распределения российских обывателей по сословиям (Финляндия не принимается при этом в расчет). Нижеследующая таблица, составленная на основании переписи 1897 г., показывает абсолютное число лиц разных сословий. В этом году было насчитано:
На каждую тысячу населения приходится: 771 человек крестьян, 106 мещан, 66 инородцев, 23 казака, 10 дворян, 5 из духовенства, 5 почетных граждан, 8 «прочих»11. Инородцы и казаки являются при этом, так сказать, разновидностями крестьянства.
Инородцы обитают, главным образом, в Средней Азии и Восточной Сибири, а в Европейской России встречаются лишь в губерниях Астраханской и Архангельской и на Кавказе, в Терской области и Ставропольской губернии. Всего насчитано инородцев 8.297.965 чел., да и те во многих местах быстро вымирают под давлением тех условий, который созданы для них «развитием русской торговли» и «упорядочением» инородческой жизни трудами русской администрации12. Что касается до казаков, то их насчитано в 1897 г. 2.928.842 чел. На каждую тысячу казаков приходится 400 донских, 228 оренбургских, 410 кубанских, 179 терских, 18 астраханских, 179 амурских, 291 забайкальских, 62 приморских, 109 акмолинских, 42 семипалатинских, 30 семиреченских, 177 уральских. Если считать инородцев и казаков вместе с крестьянами, то Россия оказывается настоящим крестьянским царством: группа т. наз. «сельских обывателей» составляет в ней 86% всего населения, тогда как группа других сословий всего лишь 14%, т. е. почти в 7 раз меньше. Но и эти 14% еще не составляют из себя т. наз. командующего класса, — т. к. в это число входят, например, мещане, цеховые и т. п. По отдельным частям государства крестьянская группа сельских обывателей распределяется так: наибольший процент их наблюдается в Средней Азии (97,2%), затем Сибири (90%), на Кавказе (86,7%), в Европейской России (86,2%) Привислинском крае (73,1%). Что касается до других сословий, то они распределены по разным частям России следующим образом:
1. Дворянство. Наибольший процент его наблюдается на Кавказе (24 на каждую тысячу жителей), затем в Польше (19 на кажд. 1000), в Европ. России (15 на 1000), Сибири (8), Ср. Азии (4). Многодворянские губернии суть следующие: Петербургская (72 на 1000), Кутаисская (68), Ковенская (68), Виленская (49), Варшавская (41), Минская (36), Елизаветпольская (35), Московская (32), т. е. все инородческие, за исключением Санкт-Петербургской и Московской, двух центральных правительственных.
2. Духовенство. Наибольший процент его на Кавказе (по 6 на каждую тысячу жителей), затем в Европ. России (5), Сибири (3), Польше (1). Больше всего процент духовенства в губерниях: Кутаисской (22), Ярославской (14), Архангельской (12), Костромской, Московской, Оренбургской (по 11), Тверской, Тифлисской (по 10).
3. Почетные граждане и купцы. Это сословие оказывается еще более разреженным. На каждую 1000 жителей приходится купцов и почетных граждан: в Европ. России по 6, на Кавказе по 4, в Сибири по 3, в Ср. Азии и Польше по 1. Эти цифры превосходно иллюстрируют допотопность и нелепость деления обывателей на сословия. Оказывается, что в такой промышленной области, как Польша, чрезвычайно мало лиц купеческого сословия. Очевидно, торговля больше всего интересует лишь другие сословия, — иначе говоря, сословие тут не причем.
4. Мещане. Это сословие оказывается наиболее распространенным в Польше (235 чел. на каждую 1000 жителей), затем в Европ. России (106), на Кавказе (81), Сибири (56), Ср. Азии (20). Особенно богаты лицами этого сословия губ. Варшавская (330), Петроковская (316), Херсонская (274), Гродненская (250).
По полу и по местностям сословия распределяются следующим образом.
Из этой таблички нельзя не видеть, что потомственные дворяне-мужчины составляют лишь небольшую группу, менее чем в полмиллиона человек, но их все же гораздо больше, чем купцов и почетных граждан.
Интересно присмотреться к распределению лиц некрестьянского сословия по городам и деревням. Оказывается, что 1897 г. более половины потомственных дворян (52,7%) жили вне городов. После событий 1905‑1906 гг. такое распределение значительно изменилось во многих губерниях, и многие потомственные дворяне выселились из своих имений. Личные дворяне и чиновники довольно равномерно распределены по Империи, исключая Ср. Азию, где они составляют всего 0,2% населения. Представители этого сословия живут преимущественно в городах (75%), так же, как и купцы (из них 80% городские жители). Большая часть мещан тоже — горожане (56%). Что касается до крестьян, то из их общего числа приходится на города лишь 6,7%, но их много в крупных в быстро развивающихся центрах: в 1897 их было в Петербурге 745 905 в Москве 661 62813. За последние годы, благодаря обезземелению крестьян по закону 9 ноября 1906 года в голодовке 1911‑1912, в очень многих городах наблюдается небывалое стечение деревенских жителей, ищущих работы и прокормления.
Посмотрим теперь, какие сословия с течением времени увеличиваются, какие уменьшаются в численности? Официальная статистика дает нам возможность отчасти судить об этом. Сравнительно с 1870 г. произошли следующие перемены: относительная численность дворянства (потомственного и личного, — о потомственных мы будем говорить ниже, особо) стала больше. В 1870 г. приходилось их на каждую 1000 по 13 чел.14 а в 1897 г. уже по 15. Наоборот, духовенство отодвинулось назад (с 9 чел. на каждую 1000 населения в 1870 г. до 5 чел. на то же число в 1897 г.). Процент дворян личных и служащих остался без перемены. Процент городских сословий (купцов, мещан, почетных граждан) сильно вырос к 1897 г. (с 93 до 111.).
Попробуем теперь набросать, так сказать, статистическую характеристику главнейших сословий, а именно дворянства, потомственного и личного, чиновного и военного, затем духовенства.
В виду той громадной роли, которую играет в настоящее время дворянство в русской жизни, а также в виду юридической и сословной определенности самого слова «дворянин», считаем необходимым несколько подробнее характеризовать первенствующее и доблестное сословие статистическими данными15. Будем говорить при этом лишь о потомственном дворянстве. Как было сказано выше, по переписи 1897 г. насчитывалось в Российской Империи 1 220 169 потомственных дворян. Это составляло в то время 0,9%, т. е. меньше одного процента населения16. На каждого потомственного дворянина приходилось, по меньшей мере, 99 не-дворян. Потомственные дворяне распределялись, да и теперь, надо полагать, распределяются так: на все 50 губерний Европ. России приходится — 885 754 дворянина (обоего пола), 16 426 на всю Сибирь, 11 967 на всю Среднюю Азию, 1170 на Хиву и Бухару, которые тоже были включены в перепись. Более богаты дворянами были Польша (135 055) и Кавказ (170 967). Во всей Российской Империи это наиболее дворянские местности. Особенно малочисленно дворянство в губерниях чисто русских, и лишь в белорусских, юго-западных и некоторых западных, и в столичных оно несколько многочисленнее. Из всех губерний Европейской России больше всего дворян в губерниях Ковенской (98.987 душ обоего пола), Петербургской (98.847) и Виленской (70.640). Затем следуют губернии: Московская (40.104), Киевская (39.048), Волынская (34.682), Подольская (30.178), Витебская (29.101) Могилевская (22.096), Область войска Донского (17.736) и Гродненская (19.211). Во всех остальных губерниях Европ. России ни в одной число потомственных дворян не превышает 17.000 чел., а в большинстве — даже и 10.000. Таким образом, потомственных дворян больше всего в тех губерниях, где меньше русского элемента. Таких губерний, где насчитано дворян от 7 до 10 тысяч, — 26, больше 10 тыс., — 24 губернии. От 1 до 5 тыс. дворян в 11 губерниях, от 6 до 10 — в 9. Этот факт говорит сам за себя, рисуя, как не свойственно дворянское звание такому демократическому народу, как русский, который, не смотря на все усилия правительства в течение всего XVIII и XIX вв. создать новое дворянство, не сделался дворянским ни на подобие Кавказа, ни на подобие Польши. Очень характерно и обилие дворян в столичных губерниях, т. е. около самых источников дворянского звания. Сравнивая число дворян с числом не всего населения, а только крестьян, находим, что меньше всего их в Вятской губернии, где один дворянин приходится на 1244 мужика, затем идут Пермская (1 дворянин на 1592), Вологодская (1 на 529), Самарская (1 на 473), Симбирская (1 на 366). В Воронежской губернии 1 дворянин приходится на 313 крестьян, в Тамбовской 1 на 312, Саратовской на 310, Владимирской на 308, Казанской на 301, Тверской на 288, Нижегородской на 275, Костромской на 274, Пензенской на 259, Архангельской — на 258, Ярославской — на 220, Орловской — на 205, Оренбургской — на 199, Уфимской — на 198, Калужской — на 193, Астраханской — на 170, Псковской — на 163, Екатеринославской — на 152, Новгородской — 150, Олонецкой — на 150, Тульской — на 148, Рязанской — на 146, Курской — на 138, Черниговской — на 135, Харьковской — на 134, Бессарабской — на 118. Из этой таблицы видно, что в губерниях с русским населением потомственное дворянство тонет в крестьянстве, как кусочек слюды в куче чернозема.
Далее статистика показывает, что и потомственное дворянство, сравнительно с новым, только что получающим это звание, все более и более сокращается относительно.
В 15 ст. IX тома Российского свода законов сказано: «Дворянское название есть следствие, истекающее от качества и добродетели начальствовавших в древности мужей, отличивших себя заслугами: чем, обращая самую службу в заслугу, приобрели потомству своему нарицание благородных»17. Далее, во второй половине той же статьи, с некоторыми противоречиями тому, что сказано в первой ее половине, как это вполне справедливо замечает проф. А. Алексеев18, еще сказано: «Благородными разумеются все те, кто или от благородных предков рождены, или монархом сим достоинством пожалованы». Как известно, русское законодательство знает несколько источников дворянского благородства, и из них главный, или, как выражается проф. Коркунов, «нормальный» способ его приобретения — государственная служба19. Огромное большинство ныне существующих дворян — бывшие чиновники или их потомки и вообще люди, побывавшие на государственной службе, гражданской или военной. По закону, чин действительного статского советника (IV класса), а по военному и морскому ведомству — даже полковника и капитана 1‑го ранга, дают потомственное дворянство. Тоже дают первые три степени ордена св. Владимира, а св. Георгия — всех степеней. Закон делает все возможное, чтобы устроить приток новых дворян в среду «первенствующего сословия» из чиновно-военной среды. Так, например, еще очень недавно 35 лет «беспорочной» службы, все равно в каких бы то ни было чинах и должностях, а в военной — и 25 лет, давали право на получение ордена Владимира IV степени, а с ним и потомственного дворянства. «Благодаря этому, не без скрытой иронии замечает проф. Коркунов, ежегодно 22 Сентября создается множество новых дворян»20. Таким образом, современное дворянство — плоть от плоти и кость от кости современной бюрократии, статской и военной. Со времени знаменитой Табели о рангах 1722 г., т. наз. аристократическая кровь в потомственном дворянстве все более и более разбавляется кровью крестьянской, мещанской и поповской21. Собственно же родовое дворянство в России, как и в других странах, все более и более уменьшается в числе и быстро вымирает. В «Российской Родословной книге» князя П. Долгорукова, который сделал с своей стороны все возможное, чтобы зарегистрировать в нее всех породистых дворян, помечено следующее число фамилий: Рюриковичей — 39, Гедеминовичей — 8, фамилий не титулованных, но происшедших от Рюрика — 21, внесенных в «Бархатную книгу» — 76, фамилий, существовавших еще до 1600 г. (из которых многие к 1910 г. уже вымерли) — 738, а всего 882 фамилий. В настоящее время, это сравнительно очень небольшое число, еще более уменьшилось. После 10 февраля 1861 г. не могло и быть иначе, т. к. освобождение крестьян чрезвычайно резко отозвалось на всем бытии дворянства. С 1700 по 1884 г. совершенно угасло одних только княжеских родов 11 (Пожарские, Татевы, Тюфякины, Пеньковы и др.)22. По П. Долгорукову, из 187 фамилий Рюриковичей вымерло 148, осталось к 1857 г. — 39; из 26 фамилий Гедиминовичей вымерло — 18, осталось 823.
Но рядом с вымиранием дворянства родового и в особенности титулованного и в противоположном ему направлении шел и идет процесс размножения потомственного дворянства чрез чиновную и военную среду. Об этом последнем размножении говорят следующие цифры. В 1858 г., по сведениям Центрального Статистического Комитета М. В. Д., в Европейской России насчитывалось 609.973 потомственных дворян. К 1897 г. это число увеличилось на 45%, т. е. почти в полтора раза и достигло 885.745. Но за период 1858‑1897 г. в этом нарастании замечались интересные колебания. Так, например, по официальным сведениям 1858 и 1870 г. число потомственных дворян не только не увеличилось, но значительно уменьшилось, а именно с 609.937 до 544.188, т. е. на 10 с лишком процентов. Уменьшение это совпадает с эпохой великих реформ 60‑х гг., которые, очевидно, не благоприятствовали дворянскому размножению. С 1870 г. увеличение их числа пошло усиленным темпом, особенно в последние два царствования. Изменялся и процент потомственных дворян к остальному населению. В 1858 г. он равнялся 1,03, в 1870 г. понизился до 0,8, в 1897 г. вырос до 0,93, в 1905 г. перевалил за 1,0. О дворянстве, как о землевладельческом классе, мы будем говорить ниже.
На предыдущих страницах мы говорили о дворянстве родовом и потомственном. Теперь мы будем говорить о чиновничестве, которое непосредственно к нему примыкает юридически и находится с ним, как увидим ниже, в теснейшей фактической близости социальной, как кость от кости и плоть от плоти его. «По общему правилу, — говорит проф. Коркунов, — поступать на государственную службу могут только дворяне, сыновья личных дворян и сыновья лиц, которые сами находились на государственной службе. Лица других состояний приобретают права государственной службы только получением высшего образования или окончанием курса средних учебных заведений с отличиями. От этого правила однако с течением времени установилось множество исключений24, которые все-таки не нарушают основного факта близости чиновничества и дворянства. Как мы видели выше, первое является главным источником последнего, и, как только что было сказано, дворянству по чиновничьей лестнице открыта более широкая дорога, чем для других сословий. Значительная часть современного чиновничества, — дворяне личные, равно как и все офицерство, сухопутное и морское. На военной и морской службе уже первый офицерский чин дает личное дворянство, на службе же гражданской, — чин IX класса. Дети чиновников, если у них дед и отец состояли на службе в чинах, приносящих личное дворянство, не менее 20 лет каждый, получают право, при известных условиях, и даже на дворянство потомственное. Личное дворянство дается чином, получаемым и тем, кто начнет с первого классного чина, по выслуге всего только 12 лет»25. Таким образом, теснейшая связь дворянства и чиновничества несомненна, и в лице высших чинов обе эти сословные группы сливаются воедино. То же самое можно сказать и об офицерстве, которое закон рассматривает, начиная с первого чина, как личных дворян, в которое, начиная с чина полковника, является уже дворянством потомственным, не говоря уже о громадном проценте дворян среди офицеров, и ниже этого чина. Итак, сначала мы будем говорить о чиновничестве, затем об офицерстве.
Прежде всего, необходимо дать себе точный отчет, кого собственно называть чиновником, тех ли, кто лишь состоит на штатной казенной службе, или кто привязан к государству определенными чиновными отношениями26. Примем для подсчета чиновников определение русского государствоведа проф. Н. Коркунова, который доказывает в своем «Русском Государственном праве»27, что под государственной службой следует понимать «особое публично-правовое отношение служащего к государству, основанное на подчинении и имеющее своим содержащем обязательную деятельность, совершаемую от лица государства и направленную к осуществлению определенной задачи государственной деятельности». По А. Градовскому, чиновниками надо считать всех тех, кто на свою должность назначается или в ней утверждается, кто получает свое назначение или утверждение или от главы правительства или от того лица, «которому верховная власть делегировала это право», и кто сам осуществляет одно из прав государственного верховенства28. Под это определение подходят не только все чиновники и служащие в государственных учреждениях всех ведомств, за исключением сторожей, но и все учащие (кроме учителей частных учебных заведений). С другой стороны, под него не подходят рабочие казенных заводов, и т. п., которых мы поэтому и оставляем в стороне. Оставляем также в стороне и тех, кто, хотя и служить по выборам, но после «реформ» 1890 и 1892 г. числится на государственной службе. В таком случае в 1897 г. во всей Российской Империи, за исключением Финляндии, 435.818 «органов государственной власти», в том числе 397.736 человек мужского и 38.082 человек женского пола. Сопоставляя это общее число чиновников 435.818 чел. с числом грамотного населения в возрасте от 16 до 69 лет — мы находим, что один чиновник мужского пола приходится на 34 грамотных мужчин и 1 служащая женщина на 154,3 грамотных женщин в том же возрасте. Эта цифра показывает, сколь громадную притягательную силу имеет для русского грамотного человека служение современному государственному режиму.
Следующая табличка дает понятие о числе чиновников и об его отношении к числу других обитателей различных европейских государств29.
Из этой таблицы видно, что Россия — страна относительно мало-чиновная и если страдает от развития бюрократии, то не от количественного, а от качественного. С другой стороны, большая численность чиновничества в некоторых западноевропейских странах объясняется тем, что к числу чиновников отнесены при этом учителя и учительницы, — армия которых в этих странах много превышает армию учащих в России. Наконец, следует принять в расчет, что в общем числе русского чиновничества много места занимает чиновничество полицейское, которое в западноевропейских странах отнюдь не имеет такого развития, как в России (см. нашу статью «Государственная служба» в «Энциклопедическом Словаре» Граната).
Интересно теперь несколько присмотреться к распределению чиновничества по русской земле. Средним числом, несмотря на обилие в империи и тундр, и лесов, и песчаных пустынь, на одного чиновника приходится в империи по 43,5 кв. версты, считая и такие Палестины, где, по выражению Щедрина, «народа нет, а помпадуры есть». В Сибири 1 чиновник приходился еще 14 лет тому назад на 643,5 кв. верст, в Средней Азии — на 275, на Кавказе — 13,9, Европейской России — 13,5, в Польше — на 3,5 кв. верст. В Царстве Польском приходится на каждого чиновника наименьший район, при наибольшей плотности населения. Польша оказывается насыщенной чиновничеством в 4 раза более, чем Европейская Россия и Кавказ, почти в 9 раз больше Средняя Азия, и почти в 20 раз больше, чем Сибирь.
Сопоставим теперь российское чиновничество с числом жителей в возрасте от 16 до 69 лет. По всей Империи 1 чиновник приходится круглым числом на 150 жителей: в Европейской России на 148,5, в Польше — на 87,4, на Кавказе — на 312,2. Впрочем, если сопоставить число кавказских чиновников с числом жителей лишь мужского пола в возрасте от 16 до 69 лет, то и здесь получится почти такая же картина чиновничьего насыщения, как и в Польше (1 на 94). Эта насыщенность с лишком в полтора раза больше, чем в Европейской России. В Сибири, не смотря на ее огромное пространство, с лишком в полтора раза меньше чиновников, чем в Польше (1 на 112,7 мужского населения в возрасте от 16 до 69 лет). Впрочем, если сравнить эту последнюю цифру с соответствующей цифрой в Европейской России, то окажется, что Сибирь все-таки более насыщена чиновничеством, приблизительно, процентов на 25. Чиновная армия насчитывала здесь 11.190 чел. (10.781 мужчин и 409 женщин), причем 1 чиновник приходился на 690 жителей обоего пола. Таким образом, в отношении количества чиновников Европейская Россия, вообще говоря, находится в более благоприятных условиях, чем Польша, Кавказ и Сибирь. Еще интереснее распределение чиновничества между городом и деревней. На 1 город приходится средним числом по 315,1 чиновника (300 мужского пола и 15,1 женского). Правда, эта цифра весьма значительно возрастает, благодаря такому чиновничьему гнезду, как Петербург, где в 1897 г. было насчитано 33.653 должностных лица, в том числе 30.260 мужчин и 3.493 женщин. Но исключите это число из общего числа городских чиновников Империи, и все-таки для остальной России, в среднем, останется по 280,8 чиновников на каждый город, за исключением Петербурга. И вот что интересно: наибольшим обилием чиновников отличались города Кавказа (по 365,5 чин.), затем Европ. России (350,7), Сибири (303,8), Польши (303,8), Средней Азии (166,2). Распределение чиновничества между городами и уездами видно из следующей таблички:
Один чиновник приходится на следующее число жителей:
Таким образом, наибольшая густота чиновничьего населения наблюдалась в городах Сибири, за Сибирью следовали Кавказ, Европейская Россия, Польша и Средняя Азия. По обилию чиновников в уездах стоит впереди других Польша, затем Европейская Россия, Сибирь, Кавказ и Средняя Азия.
Таковы цифры, относящиеся к 1897 г. Вряд ли можно сомневаться, что за последние годы число чиновников значительно увеличилось. Стоит лишь присмотреться к той «вермишели», которую усиленно одобряет вслед за III Государственной Думою Государственный Совет, чтобы подметить, какую громадную роль в «общеполезной» деятельности «богатырей мысли и дела» играет утверждение новых штатов30. Вся деятельность III Государственной Думы, состоящей в значительной степени из чиновников, свидетельствует, что мобилизация чиновной армии за последние годы идет усиленным ходом, и армия эта заметно выросла.
Вышеприведенные цифры относятся к чиновничеству вообще, и низшему и высшему, и к рядовым, и к командирам чиновничьей армии. Присмотримся теперь к чиновничеству высшему, т. е. к чинам первых 4 классов, о нарастании которых дают понятие особые «Списки», ежегодно публикуемые. В 1883 г. насчитывалось в Российской Империи всего лишь 69 действительных тайных советников, в 1895 г. их стало уже 80, в 1906 г. — уже 104. Таким образом их число увеличилось за этот промежуток времени на 50,7%, считая с 1883 г., и на 30%, считая с 1895 г. Тайных советников в 1887 г. было 520, в 1906 г. число это поднялось до 620, с 1895 по 1906 г. оно выросло на 24%. Наконец, число действительных статских советников, равнявшееся в 1887 г. 2.283, достигло в 1896 г. 2.545, в 1906 г. 3,632, в 1910 г. 3.840. Таким образом, эпоха 1906‑10 гг. представляет из себя настоящий урожайный период на действительных статских советников, словно вся чиновная армия, в их лице, передвинулась за это время кверху. Сравнительно с 1887 г. размножение действительных статских советников составляет 70%.
Вместе с численностью чиновничества, разумеется, увеличивается и расход на его содержание, который вырастает при этом еще с большей быстротой. Об этом наглядно свидетельствуют отчеты Государственного контроля 1900‑1908 гг., а также разных министерств и др. правительственных учреждений. Так, например, по отчету Главного управления неокладных сборов число чиновников возросло с 1890 г. по 1900 г. на 2.583 чел., или на 45%, а содержание их стало обходится на 4 миллиона рублей дороже. Содержание членов Государственного Совета за 1894 по 1905 г. (до «конституции»), возросло с 606.000 руб. до 1.182.208, т. е. почти вдвое; содержание личного состава духовных консисторий — с 648 до 752 тысяч рублей, личного состава Министерства иностранных дел — с 239.000 до 316.000 руб., чиновников казенных палат — с 2.883.000 до 4.229.000. Но особенно выросло за последние годы число чиновников полицейских, а также чинов тюремного ведомства. В этом отношении надо поражаться работоспособности 3‑й Государственной Думы. «По подсчету думской канцелярии — говорят „Русские ведомости“ в № 205 за 1912 г. — законодательными учреждениями в течение минувшего пятилетия одобрены законы об учреждении в различных местностях Империи 4.256 новых полицейских должностей, в том числе: уездных начальников и их помощников, — 11, становых приставов — 68, полицейских приставов — 85, их помощников — 61, околоточных надзирателей — 326, надзирателей — 33, стражников — 572, урядников — 75, конно-полицейских — 72 и городовых — 2.921. В течение минувшего пятилетия увеличен также во многих местностях жандармский полицейский надзор». Во сколько именно обходится содержание чиновничества, это видно по государственному бюджету.
Известный ученый Л. Ходский дает следующую интересную табличку сравнительных расходов на управление в России и за границей. В табличке указывается, какой процент к общему расходному бюджету государства составляют расход на управление, т. е. на чиновников. В Великобритании на них идет лишь 3,21%, Франции (очень много-чиновной стране) 4,65, Италии 6,87, Пруссии — 6,90, Австрии — 9,28, России же — 13,3631. Но эти цифры гораздо ниже действительности и общие расходы государства на чиновничество из года в год возрастают. «При нормальных условиях государственной жизни, говорит С. С. Хрулев32, рост расходов на администрацию должен идти более или менее параллельно с ростом населения и, так сказать, вызываться им. Если мы будем рассматривать расходы русского государства на чиновников с этой точки зрения, то мы увидим, что или наша государственная жизнь была в крайне ненормальных условиях, или что рост расходов на администрацию увеличивался независимо от увеличения населения, или что и то и другое условие существовали одновременно. Это заключение неминуемо вытекает из совершенно необъяснимого с внешней стороны роста расходов на администрацию, который проявлялся без всякой постепенности и в громадной прогрессии. За 11 лет (с 1893 по 1903 г.) расходы на местную и центральную администрацию увеличились: по Министерству финансов на 26 миллионов рублей, по Министерству внутренних дел — на 23 миллиона, Министерству земледелия и государственных имуществ — на 3,3 миллиона, хотя эти имущества не увеличивались». Впрочем, говоря о чиновничестве и его содержании, необходимо резко разграничить чиновничество низшее от высшего, и расходы государства на содержание первого и второго. В то время, как огромное большинство низшего чиновничества довольствуется, в большинстве случаев, таким ничтожным жалованием, на какое нет возможности просуществовать, не голодая, даже холостому человеку, содержание чиновничества высшего, т. е. ближе стоящего к источникам власти, возрастает с огромной быстротой по мере того, как мы поднимаемся вверх по лестнице чинов и должностей. Об этой неравномерности распределения дает понятие нижеследующая табличка, заимствованная нами из официального издания:33
Интересно присмотреться, до какой степени быстро убывают цифры в первом и третьем столбце, причем в первом гораздо быстрее, чем во втором. Из 435.818 чиновников всего лишь 91.204 получают содержание более 1.000 руб., т. е. менее одной четверти. Остальные 334.614 чел. состоят на жаловании меньшем, даже гораздо меньшем. Среди чиновников нередко встречаются настоящие «рабы государственной службы», как недавно кто-то назвал, к сожалению, совершенно правильно, телеграфно-почтовых чиновников. Не слаще и положение многих учителей, на поддержку десятков тысяч которых Государственный Совет в конце 1911 г. отказал отпустить ничтожную сравнительно сумму, немного больше той, которая идет на 40 чел. (0,04%), получающих от 20.000 до 50.000 руб. Из предыдущего нельзя не сделать того вывода, что существует очень резкое расчленение в самой среде чиновничества, и в то время, как одна наименьшая его часть (не более 4.500 чел.) являются хозяевами правительственной машины, а, значит, и главными акционерами гигантских капиталистических имуществ и предприятий, с нею нераздельно связанных, другая наибольшая часть является ничем иным, как жалкими наемниками первой.
Присмотримся теперь к социальному составу чиновничества, воспользовавшись теми же «Списками гражданских чинов». На основании официальных данных 1903 г. (впрочем, не полных и потому, во всяком случае, ниже действительных) оказывается, что огромное большинство чинов II и III класса действительных тайных и тайных советников принадлежит вместе с тем к землевладельческому классу. У 50 чел. II класса, показавших количество своей земли, находится во владении 284.008 десятин с половиной; во владении 194 чинов III класса, — 3.103.579 десятин. Таким образом, на каждого владельца с чином II класса приходится на круг 5.680 десятин, III класса — по 20.829 десятин. Таким образом, тайные советники лучше обеспечены землей, чем действительные тайные. В общей совокупности чины и II и III классов владели в 1903 году, по меньшей мере, 3.387.958 десятин — цифра, которая все-таки ниже действительности, т. к. многие крупные владельцы не дали сведений о размерах своих владений. В числе вышеуказанного количества земли, по тем же официальным данным, 2.843.254 десятин составляют родовые имущества, и 544.333 десятины приобретены за время нахождения на службе. Сопоставляя это число с числом всех чиновников II и III класса, мы находим, что на каждого приходится по 4387,1 десятин земли, полученной по наследству, и по 840 десятин земли благоприобретенной. Правда, эти цифры не дают полного представления о мобилизации земли, но они, несомненно, констатируют сосредоточивание земельных владений в руках представителей высшей бюрократии — факт несомненный. Кроме земли, как видно из тех же «Списков», во владении чинов II и III класса состояло в 1903 г. 128 домов и дач, в том числе 85 домов благоприобретенных, не считая заводов и фабрик, число которых, к сожалению, не указано. Из предыдущих официальных данных видно, что правящая бюрократия есть не что иное, как земельная аристократия, — факт, вскрывающий настоящий классовой характер российского чиновничества34. «Никогда и нигде, справедливо говорит в своей интересной книге о „Синдикатах чиновников“ Максим Леруа35, государство еще не представляет совокупности общественных интересов. Оно представляет и защищает лишь интересы некоторых. За государством стоят отдельные люди, — люди определенной партии, определенных интересов, определенного класса. Государство является представителем тех, кто имеет наибольшую силу среди нации. Чиновники являются исполнителями — агентами наиболее сильных в государстве. Более сильные требуют от них повиновения, требуют от них отказа, даже вне их службы, от всякой доли свободы, которая могла бы быть опасна для власти сильных. Это называется иерархией, дисциплиной. „Ведь правительство им платит“, говорить мудрость народов, когда желает обосновать подчинение чиновников. Бюрократическое государство говорить: „мои чиновники“, как и всякий другой хозяин, говорит: „моя фабрика, мои мастерские, мои рабочие“. Принуждение, власть государства (по отношению к чиновнику) есть лишь форма экономическая принуждения».
Таким образом, вышеприведенные цифры с достаточною ясностью определяют настоящий классовый состав чиновничества (высшего), в котором сосредоточиваются, как бы суммируются, все основные общественные классы, — и представители земельной ренты, и капитала. С одной стороны, некоторая часть из среды этих двух общественных групп постоянно входит в состав бюрократии, ее поддерживая, как это и наблюдается в Гос. Совете, и в III Гос. Думе 3 июня; с другой, в свою очередь, эти общественный группы находят себе поддержку в бюрократии, т. е. в государственном строе, взаимно дополняя и поддерживая друг друга и оправдывая исторические слова Ф. Лассаля, который еще в 50‑х годах сказал, что «конституция страны не что иное, как существующее в стране фактическое отношение сил». Официальные данные показывают, что обычное содержание 100 лиц II класса, не считая других доходов, которые возможны для каждой должности особо, составляло в 1903 г. 1.597.851 руб., т. е. более полутора миллиона, содержание 648 лиц III класса — 4.038.448, т. е. средним числом приходится на первых по 15.978 руб. 51 коп., на вторых — по 7.319 руб. 43 коп. Это выходит для первых около 7 руб. за рабочий час, а для вторых по 3 руб. 17 коп., считая, что они работают по 288 будничных дней и не меньше 8 часов в сутки. Как видно из того же источника, К. П. Победоносцев получал содержание по 16.000 руб. в год, «добавочных» 2.000 руб., «аренд» (т. е. особых денежных прибавок вместо аренды) по 4.000 руб. и казенную квартиру. Отделка этой последней, как известно из газет, обошлась казне в 30.000 руб. Это цифры очень скромные и ниже обыкновенных. Кроме жалования, высшим чинам полагаются особые прибавки, — так наз. аренды, добавочные, прибавочные, квартирные, столовые, за заседания, командировки, особые суммы на воспитание детей, пенсии, наградные, фураж для лошадей. Нередко столовые превышают обычное жалование так же, как и командировки. Судебные отчеты управляющего Мургабским имением гр. Толстого, затем Вешнякова, Гурко, интендантских генералов, либавских и других инженеров, севастопольская угольная панама, и целый ряд фактов, установленных сенаторскими ревизиями, показывают, что существуют и иные источники дохода, которых не находится в распоряжении других общественных классов и размеры которых отнюдь не незначительны.
В этом параграфе мы дадим некоторые статистические сведения об офицерстве, которое, как мы видели, в силу своей принадлежности отчасти к личному, а отчасти к потомственному дворянству, должно быть рассматриваемо рядом с теми двумя социальными группами, о которых только что шла у нас речь в этой книжке. По переписи 1897 г. было насчитано:
Отсюда видно, что к офицерству принадлежит 43.779 чел., остальные же к чиновничеству (8.665 чел.). Число этого последнего в армии и флоте должно быть сильно увеличено, так как немало офицеров работает в канцеляриях войсковых и штабных, интендантских и разных других. О чиновничестве уже было сказано, и мы говорить специально о военной бюрократии не будем, хотя о ней тоже очень интересно побеседовать: есть военные чиновники самые разнообразные, например, чин главного акушера армии и флота. Говоря же об офицерстве, мы прежде всего должны разделить его на низшее и высшее, понимая под этим последним генералов и адмиралов всех рангов и степеней. На них мы и сосредоточим внимание читателя. Будем сначала говорить о генералах36, затем адмиралах.
К 1 декабря 1902 г. состояло на действительной службе 1.386 генералов, к 1 мая 1905 г. их было 1.673. Из этого видно, что за З½ года число их выросло на 20,7%. Полковник Режепо справедливо свидетельствует, что Российская Империя отличается удивительным обилием генералов, число которых, кроме того, из года в год растет. Это нарастание наблюдается и внутри их состава. В декабре 1902 г. насчитывалось 129 полных генералов, в мае 1905 г. их было уже 143, т. е. число их выросло на 11%, за это же время число генерал-лейтенантов выросло с 387 до 460, т. е. увеличилось почти на 19%. Еще больше выросло число генерал-майоров, — с 870 до 1070, т. е. на 23%. Принимая в расчет, что в русской армии насчитывается, судя по сведениям Энциклопедического Словаря Брокгауза-Эфрона (1902 г.), 946 тыс. человек, то это выходить, что один генерал приходится в Российской Империи на 565 солдат, т. е. на каждый полк приходится, принимая полный состав пехотных полков в мирное время в 1.900 чел., без малого 3,4 генерала. «Полагая общую численность офицеров и чиновников русской армии в 55.000 чел., говорить полковник Режепо (мы видели, что их число ниже), и считая достаточным иметь одного генерала на 60‑70 офицеров, мы приходим к выводу, что необходимое число генералов для русской армии не может превышать 900». Число это еще в 1902 г. превышало эту норму на 486, а в 1905 г. еще на большую цифру. «Наличность генералов превосходит действительную нужду их примерно в полтора раза», говорить тот же полковник Режепо. Он же констатирует, что число строевых «чуть-чуть» недостаточно, а число нестроевых излишне велико. На строевых должностях состояло в 1902 г. 681 генерал (48%), — меньше половины общего числа их, — на нестроевых же 725, — т. е. на 4% больше, чем строевых. Подтверждая ближайшую связь офицеров с дворянством и у нас в России, г. Режепо констатирует интересный факт. «Аристократия, говорить он, движется в военной службе быстрее массы прочих офицеров». Среди высших военных чинов в 1902 г. насчитывалось 25 князей, 23 графа и 23 барона, не считая родовитых, старинных дворянских фамилий. В 1905 г. число это изменилось так: князей оказалось среди генералов 30, графов 22, баронов 39. Кроме того, было еще 36 «фонов». Таким образом, число титулованных особ за 3 года увеличилось среди генералов с 71 до 91. Еще г. Режепо констатирует, что наибольшее влияние на движение дворянина по службе имел титул графа, а наименьшее — титул барона. Так, например, чтобы дойти до звания полного генерала, нетитулованному приходилось затрачивать средним числом по 20,9 лет, а титулованному — всего лишь по 17, графам же еще меньше того (15,4 года). Нетитулованному на получение генерал-лейтенантского чина приходилось затрачивать 27,7 года, а титулованному всего лишь 24,9 (графам даже 23). То же наблюдается и среди генерал-майоров: по 30 лет на круг уходило для получения генерал-майорского звания нетитулованным и 27,4 титулованным (графам 24,8). Интересен еще следующий факт: цифры, извлеченные из официальных списков, доказывают, что среди титулованных за указанные годы было замечено уменьшение числа лиц с высшим образованием. Они же доказывают, что процент лиц с высшим образованием среди генералов за время 1902‑1905 г. не только не увеличился, но даже уменьшился. В 1902 г. из 1.386 генералов получили высшее образование в академии 684 чел. или 49%, а три с половиной года спустя, из 1.673 генералов насчитывалось 772 академиста, т. е. лишь 46,1%. Даже за такое короткое время процент академиков среди генералов понизился почти на 3%. Впрочем, та же статистика показывает, что высшее образование хотя и ускоряет движение по лестнице чинов, все же не слишком много; те, кто добился уже чина полного генерала, достигал генерал-майорского чина, после окончания академии генерального штаба, через 19,8 лет средним счетом, тогда как без всякой академии на то же дело уходило 21 год, т. е. лишь на 1,2 года больше. Те академики, которые ныне состоят в звании генерал-лейтенанта, достигали, после окончания академии, генерал-майорского чина в среднем через 26,2 года, тогда как без академии на это требуется круглым счетом 28,7 лет. Наконец, генерал-майорам потребовалось на то же самое 26,7 вместе 32,3 лет. Разница всюду не слишком значительная. Для характеристики той роли, которую играет в генеральской среде образование, как один из факторов должности и чина, необходимо несколько остановиться на этом пункте.
По подсчету г. Режепо, из командующих войсками в 1902 г. окончили академию всего лишь 55%, — т. е. немного больше половины; из командиров корпусов — 50%, а из начальников дивизий — всего лишь 49%, т. е. меньше половины. Из этих цифр следует, что столь важные и ответственные должности, как должности командующих войсками, командиров корпусов, начальников дивизий, при нынешних порядках российской армии, вовсе не требуют для себя большого процента людей с высшим образованием. Очевидно, тут играют не меньшую роль другие обстоятельства, быть может, не имеющие ничего общего с высшим образованием. Бросается в глаза и следующий факт: наименьшей образовательной подготовкой отличаются господа те самые, генерал-майоры, которые получили генеральский чин в конце эпохи Александра II или в начале эпохи Александра III, т. е. в те времена, когда освободительные веяния в правительственных сферах уже окончились. Наименьший процент академистов оказывается именно среди генерал-майоров: из 1.070 чел. их окончили разные академии: по 1 разряду 375 чел., по II — 83, всего 458 чел. (42,8%). Напротив, освободительные веяния повышают процент способных людей в армии, способных также с военной точки зрения. Из 460 генералов-лейтенантов 386 начали свою службу в освободительную эпоху, но из последних большинство приходится на период 1854‑65 гг. Из общего числа генерал-майоров (1.070 чел.) приходится таких, которые получили свой чин в начале царствования Александра II, около 500 чел., — меньше половины. Процент же академистов среди генерал-лейтенантов выше и достигает 52,8. Об образовательном уровне других высших чинов, которым вверяется командование армии и ее судьбы, говорят следующее факты, извлеченные тоже из официальных списков: многие из этих генералов не шли далее кадетских корпусов, юнкерских и т. п. училищ; 9 полных генералов окончили курс в кадетском корпусе; 5 в юнкерских училищах, 1 — в морском кадетском корпусе, 4 — не пошли дальше каких-то частных учебных заведений, наконец, 8 полных генералов (5,6%) получили свое образование, по их же словам, «общее дома, военное на службе». Другими словами, для того, чтобы сделаться полным генералом, не требуется даже и среднего и низшего образования, о чем еще и Скалозуб говорил в свое время.
Интересно теперь присмотреться, если не к их образованно, то к военной подготовке накануне и во время русско-японской войны. Среди полных генералов в 1905 г., судя по «Списку», вовсе не бывали на войне 19 чел., не считая 3 иностранных шефов, — т. е. 12%, из 460 генерал-лейтенантов никогда не было на войне 131 чел., т. е. 28,5%, из числа генерал-майоров — 307, т. е. 28,7%. Но этот процент еще должен повыситься, если мы не будем считать войнами, например, такие «карательные экспедиции», как русско-китайская или среднеазиатская. Среди генерал-майоров оказывается 82, которые побывали только в русско-китайской и среднеазиатской войнах, таковых среди генерал-лейтенантов 16, среди полных генералов 4.
Так обстоит дело с генеральским боевым образованием. Что касается религии, то статистика констатирует следующий факт, интересный для российских националистов: по мере повышения по генеральской лестнице, процент православных генералов убывает; в 1902 г. насчитывалось православных среди полных генералов 81%, среди генерал-майоров 87%, среди генерал-лейтенантов 83%. Три с половиной года спустя процент православных изменился среди генералов так: среди полных генералов он упал до 73,3%, среди генерал-майоров до 84,4, среди генерал-лейтенантов повысился до 85,2%. Отсюда, видно, что за время 1902‑1905 гг. было произведено в звание генерал-майора и полного генерала больше не православных, чем православных, т. е. дорога по службе была открыта первым в большей мере, чем вторым. В 1902 г. насчитывалось 20 полных генералов лютеранского происхождения (16%), а в 1905 г. уже 24 (16,7%), за то же время число лютеран среди генерал-лейтенантов выросло с 47 до 51, генерал-майоров — с 77 до 105. За то же время выросло генералов из числа католиков: среди полных генералов с 3 до 5, генерал-майоров — с 28 до 48, но число их среди генерал-лейтенантов понизилось с 17 до 14.
Обратимся теперь к характеристике экономического положения генералов, пользуясь тем же официальным «Списком», на основании которого можно составить понятие «о минимуме» тех благ, какие при нынешнем государственном устройстве выпадают на долю гг. генералов из государственной казны. Что касается до максимума, то его лучше показать не в списках, а на судебных процессах и сенаторских ревизиях, если данные их когда-либо будут вполне опубликованы, а компетенция ревизоров во всех направлениях будет расширена. Обходятся казне ежегодно:
113 полных генерала в 1.349.359 руб. 76 коп. т. е. на каждого 12.906 руб. 97 коп.
357 генерал-лейтенантов в 2.123.973 руб. 50 коп. т. е. на каждого 5.677 руб. 38 коп.
806 генерал-майоров в 3.580.633 руб. 37 коп. т. е. на каждого 4.123 руб. 60 коп.
Итого 1.296 генералов, о которых есть сведения в «Списке», обходятся в 7.053.966 руб. 63 коп. ежегодно (о 377 остальных в «Списке» нет данных).
Эта цифра вдвое больше, чем сколько берет госпитальная и врачебная часть всей армии, и немногим лишь меньше, чем берет вся учебная и техническая часть.
Провиант и приварок всей российской армии (950.000 чел. в начале 900‑х годов) берет из казны всего лишь в 6 раз больше того, что получают ежегодно 1.296 генералов, о которых в списке ничего не сказано. В эти 7 миллионов не входит содержание остальных 377 генералов. У гг. полных генералов жалование слагается из 3 главных статей: собственно жалования, столовых и аренд. Их средние размеры таковы:
«Столовые», отпускаемые ежегодно гг. полным генералам, колеблются в пределах от 1.401 руб. до 7.900 в год, у генерал-лейтенантов от 900 — до 6.000 руб., у генерал-майоров от 600 руб. до 5.700 руб. Столовые превышают жалования в два раза, а то и больше. Но этими цифрами далеко не исчерпываются все генеральские получки из казны. 26 полным генералам еще идут какие-то добавочные (65.877 руб. 75 коп. в год), 6 генералам — «особо добавочные» (10.000 руб.), 2 генералам — «лично добавочные» — 4.220 руб. затем идут квартирные, на воспитание детей, пенсии (следует при этом отметить, что пенсии «за ученую службу», вообще говоря, ниже чем за службу не ученую). Далее генералы получают «за Георгия», за раны, за заседания, за командировки и т. д. Одному полному генералу идет и из инвалидного капитала 480 руб. В сметах Главного управления неокладных сборов и казенной продажи питей обозначено, что гг. генералы получают и другие воспособления. Так, например, в смете за 1903 г. генерал-лейтенант Сперанский, владелец винокуренных заводов, получил ссуду на его винные дёла 75.000 руб. из 4% годовых на 6 лет, затем еще 46.000 руб. на 10 лет; генерал-лейтенант Арапов 36.000 руб. за 7 лет и т. д. Полковник Вонлярлярский получил огромную концессию в Камчатке, которую и перепродал иностранцам, генерал Безобразов и другие — на р. Ялу, и т. д. В общем, содержание 1673 генералов обходится русскому народу не менее 20.000.000 руб. в год, не считая того, что открывают сенаторские ревизии.
Скажем теперь несколько слов об адмиралах. В 1905 г. числилось в русском флоте 1 генерал-адмирал, 12 адмиралов, 23 вице-адмирала, 39 контр-адмиралов, всего 75 высших морских чинов. Сопоставляя эту цифру с числом судов русского флота в 1905 г., находим, что на каждое бронированное судно приходилось по 2 с половиной адмирала, — это, еслисчитать и строящиеся суда. Даже число миноносцев едва только в 4 раза превышало число российских адмиралов, так что на каждого из них приходилось всего лишь по 4 минных судна. Среди русских адмиралов, судя по их «Списку» 1905 г., не было ни одного, который состоял бы на службе менее 25 лет, но один был такой, который служил 71 год, другой 66 лет, 4 по 61 году, 4 по 56 лет, 7 по 51 году, 12 по 46 лет и 37 не менее 36. Только 8 находилось на службе от 26 до 36 лет. «Некоторых из них, писала газета „XX век“ (№ 97 за 1906 г.) каждое 20 число приводят за жалованием, т. к. сами они, за старостью лет, не могут двигаться». Содержание всех адмиралов (minimum) обходится:
11 полных адмиралов 155.125 руб. 70 коп. на каждого 14.102 руб.
23 вице адмирала 252.626 руб. 21 коп. на каждого 10.984 руб.
39 контр-адмиралов 236.460 руб. на каждого 6.568 руб.
Всего 644.211 руб. 91 коп. на каждого 8.705 руб.
Эти сведения не полны, и в них не вошли разные прибавки, идущие за плавание, за заседания, и т. д.
Этими общими цифрами мы и ограничиваем здесь наш обзор высших военных и морских чинов, не вдаваясь в детали по недостатку места.
По переписи 1897 г. население Российской Империи распределялось по вероисповеданиям следующим образом.
Эта табличка показывает, что более двух третей населения, по официальным данным, принадлежит к православию и единоверию, а именно 87 миллионов (69,4%); к старообрядчеству же и к сектантству всего лишь 2 миллиона с небольшим (1,8%), — цифра, справедливо оспариваемая не только самими старообрядцами и сектантами, но и мало-мальски добросовестными исследователями русской религиозной жизни. Так, например, такой знаток ее, как А. Пругавин, не только опровергает, но просто даже вышучивает официальную статистику, которая забыла один очень существенный факт русской жизни, — невозможность, при данных политических условиях, открывать, безопасно для себя, свое настоящее исповедание даже при всеобщей переписи, и даже счетчикам, “как бы из этого чего-нибудь не вышло”. Во всяком случае, факт несомненный, — что цифра старообрядцев и сектантов, полученная при переписи, преуменьшена во много раз. Так, например, по официальным данным, в 60‑х годах числилось в Ярославской губернии всего лишь 7.454 “раскольника”; по исследованиям же статистических экспедиций, заслуживших доверие населения, их оказалось 278.417 чел., т. е. в 37 раз более. Один из членов экспедиции, И. С. Аксаков, даже утверждал, что во всей губернии „православных — только четвертая часть населения”, т. е. раскольников было не 7½ тыс., а 672,6 тысяч. Еще в 60‑х гг. Министерство Внутренних Дел высчитывало, что “раскольников” в России свыше 8 миллионов (т. е., одна шестая часть всего православного населения), которые и распределены были по толкам такими способом:
По мнению известного Печерского-Мельникова, и это число было, наверно, меньше действительности, так как в нем пропущена целая категория сект, стоящих между поповщиной и беспоповщиной, а именно Спасово согласие (не менее 2 миллионов чел.). Варадинов, историк Министерства Внутренних Дел, определил в 60‑х гг. число молокан и духоборов не в 100, а в 200 тыс. Юзов высчитывал еще в 80‑х гг. старообрядцев и сектантов — в 15.000.000 чел., Пругавин же доказывает, что их, наверное, не меньше 20 миллионов, т. е. добрая четверть населения39. Вряд ли можно сомневаться, что даже для 1897 г. эта последняя цифра ниже действительности, т. к. авторитет казенной церкви падает не со вчерашнего дня, и многие миллионы искрение верующих людей все более и более перестают считать себя членами русской православной церкви. В настоящее время надо считать старообрядцев и сектантов не меньше одной трети русского населения, если не половину. О том направлении, в каком происходит развитее русской православной церкви и что ее ждет впереди, если ничто не изменится ни в ее лоне, ни вокруг нее, — можно судить по числу присоединившихся к православию и отпавших от него. Вот что говорят цифры: присоединилось к православию в 1903 г. — 16.728 человек; в 1904 г. — 14.790 чел.; в 1905 г. — 11.426 чел.; в 1906 г. — 11.406 ч.; в 1907 г. — 11.024 чел. Таким образом, число лиц, присоединившихся к православию, ежегодно уменьшается (в 1907 г. по сравнению с 1903 г. присоединилось на 5.700 чел. меньше). Вместе с тем, число отпавших от православия, после указа 17 апреля 1905 г. о веротерпимости, непрерывно растет. До конца 1907 г. перешло из православия в католичество 171 тыс. чел., в магометанство — 36 тыс. чел., в лютеранство — 11 тыс. чел. А за самое последнее время наблюдается в губ. Вятской, Уфимской и Пермской массовый переход крещеных инородцев (вотяков, черемисов, мордвы и вогулов) в первоначальную веру своих отцов, т. е. в идолопоклонство. (Народный Календарь 1912 г.)
На втором месте после православных, по своей численности, стоять магометане (около 14 миллионов или 11,1%), затем римско-католики (около 11,5 миллионов, т. е. 9,1 %), евреи (4,2%).
Пеструю толпу различных исповеданий обслуживает в религиозном, точнее говоря, в церковном отношении, следующее количество разного рода духовенства и лиц, к нему примыкающих по своим занятиям:
Таким образом, на всю империю приходилось в 1897 г. 62.946 священников, дьяконов и 8.540 монахов, — цифра, которую нельзя не признать на 90 миллионов православных довольно незначительной и отнюдь не говорящей о церковности русского православного населения. Оставляя в стороне причастников и монахинь, а принимая в расчет лишь священников и монахов, мы видим, что 1 священнослужитель приходится на 1.800 человек населения. Официальная статистика, кроме числа собственно духовенства и причта, дает и цифру членов их семейств, цифру очень почтенную (92.077 мужчин и 217.481 женщин), всего 309.558 живущих вместе с первыми. Интересно отметить, что у одних только священников считается членов семьи 57.529 мужчин и 134.866 женщин, т. е. по 3 члена семьи на каждого священнослужителя, — цифра, подтверждающая плодовитость российского духовенства.
Духовенства других христианских исповеданий насчитано 11.336 мужчин и 301 женщину, в том числе монашествующих 361 мужч. 301 женщ.
священнослужителей — 3.327 мужчин
Церковнослужителей — 4.648 мужчин.
Это выходит 1 священнослужитель на 1.461 чел.
Духовенство нехристианских исповеданий 25.375, в том числе
Высших духовных лиц . . . 17.743 мужч. и 1 женщ.
Низших духовных лиц . . . 7.629 мужч. и 2 женщ.
Это выходить 1 священнослужитель на каждые 780 чел., — отношение менее благоприятное, чем среди православных, и доказывающее относительную многочисленность духовенства среди нехристиан.
К числу тех, кто кормится около храмов и других богослужебных мест в качестве разных должностных лиц, отнесены переписью и сбиты в одну кучу содержатели молелен, начетчики, служители и сторожа при церквах и кладбищах и т. п. всех исповеданий. Таковых насчитано 43.442 мужчин и 1.337 женщин.
Оставляя в стороне, за неимением данных, духовенство неправославное, будем говорить только о православном, хотя и до него относящиеся статистические сведения, в огромном большинстве случаев, и неполны, и покрыты даже какой-то особой тайной, до мирян не касающейся40.
Прежде всего, отметим, что число духовенства постепенно нарастает, хотя и не так быстро, как население. От 1897 г. к 1902 г., т. е. за 5 лет, число священнослужителей значительно возросло, а именно с 62 тыс. до 70, хотя для черного духовенства отчет обер-прокурора Святейшего Синода, по-видимому, дает уменьшенные цифры сравнительно с теми, какие дала перепись. Белого духовенства числилось в 1902 г.:
К 1‑му января 1908 года эта последняя цифра выросла до 107.000, в том числе было свыше 48.000 священников (против 44.487 — в 1902 года).
Черного духовенства числилось в 1902 г. 15.146 мужчин и 42.992 женщины (почти втрое больше женщин, чем мужчин), которое и размещалось в 500 монастырях мужских и 362 женских, всего 862 (считая, в том числе, и архиерейские дома). По отчету обер-прокурора Св. Синода выходит, что число черного духовенства за время 1897 г.‑1902 г. уменьшилось, и это уменьшение становится еще более очевидным за следующие годы: так, по отчету того же обер-прокурора Св. Синода к 1‑му января 1908 г. было: монахов 17.583 ч. (9.317 монахов и 8.266 послушников), монахинь 52.927. (12.652 монахини и 40.275 послушниц) — причем общее количество монастырей равнялось 923. Между тем, в 1903 г. монахов было 17.597 чел., т. е. даже абсолютно больше. Впрочем, это замедление и даже прекращение роста мужских монастырей не относится к монахиням, число которых продолжает увеличиваться. Указанное сокращение числа монахов противоречит, однако, их непрерывному увеличению в предшествовавшие эпохи, что видно из следующей таблички:
Особенно сильно увеличилось число монашествующих в царствование Александра III, который, как известно, оказывал особое покровительство и белому и черному духовенству. С 1881 г. по 1902 г., т. е. за 20 лет, общее число последнего возросло с 25.526 до 44.594. Если сравнить царствование Александра III с-царствованием Александра II, то в среднем в один год царствования Александра II число монашествующих увеличивалось на 330 чел., а при Александре III — на 1.234 чел., т. е. почти в 4 раза быстрее. Тоже царствование отмечено и быстрым увеличением и числа монастырей, — с 1881 г. по 1890 г. их возникло 160, — факт единственный на всем протяжении русской церковной истории41. Женские монастыри и ныне неизмеримо многочисленнее мужских и делались все более многочисленными: на первые приходится средним числом по 118 чел. монашествующих, на последние всего лишь по 30. Вместе с тем, очень быстро увеличилось за последнее полстолетия число женских монастырей: в 1855 г. их было всего лишь 129, в 1881 г. — уже 183, т. е. в полтора раза больше, в 1902 г. — 362, т. е. за 20 лет удвоилось. С 1885 г. по 1902 г. прибавилось женских обителей 233. Напротив, обители мужские, которые более многочисленны, чем женские, возникали гораздо медленнее. В 1855 г. их было 463, в 1881 г. — 448, в 1902 г. — 500. С 1885 по 1902 г. прибавилось их всего лишь 37.
Вышеприведенные цифры иллюстрируют многочисленность и быстроту нарастания русского православного духовенства. Интересно присмотреться к экономической стороне его существования, к тем материальным корням, которые соединяют эту общественную группу с общим укладом жизни всей страны. Ниже мы будем говорить, во-первых, о церковных учреждениях, которые являются для духовенства источником дохода, во 2‑х, о доходах самого духовенства, поскольку они известны.
Одним из источников дохода, как у церквей, так и у монастырей, и источником весьма существенным, несомненно, является их землевладение. И те и другие представляют из себя, как известно, землевладельцев-собственников, которых мы и рассмотрим отдельно, и прежде всего, будем говорить о землевладении церквей. В обеспечение их причтов правительство отводит церквам земельные наделы из крестьянских или казенных угодий, — от 38 до 99 десятин на каждый причт, смотря по местным условиям, причем усадьба в это число не входит. По данным 1890 г., всех церквей в Европейской России было 28.76942, из них 27.652 сельских (примерно на 600 тыс. населенных мест) и 1.117 городских (на 940 городов); во всей же Империи 49.703, в том числе приходских 37.465, соборов 724, домовых, кладбищенских и прочих 11.514, и, кроме того, часовен и молитвенных зданий 19.859, — цифра, нарастающая из года в год. С 1855 по 1902 г. прибавилось 13.000 церквей т. е., в среднем, по 270 в год, но в последнее время их строится еще больше; например, в 1900 г. — 610, в 1902 г. — 653. По сведениям от того же 1890 г., церковной земли было 1.671.198 десятин, — у городских 96.194 и у сельских 1.575.005. А в 1905 г. — уже 1.872.000 десятин, т. е. на 200.000 десятин больше. По размерам своих земельных владений церкви распределяются так:
Отсюда видно, что и среди церквей есть землевладельцы и крупные, и средние, и мелкие и что многие церкви владеют землею в большем количестве, чем полагается по закону (ст. 349 примеч. и 364‑365 Межевых Законов, изд. 1893).
Делая церковной земле обычную оценку, Н. Любинецкий приходить к выводу, что все церковные земли стоят не менее 116.195.118 рублей. Это ценность земли без строений, заводов и всякого рода заведений43. По наименьшей оценке, эта земля приносить не менее 3 или 4 миллионов чистого дохода ежегодно.
Посмотрим теперь землевладения монастырские. По закону, монастырям отводится земли в количестве 100‑150 десятин и более, “где местные обстоятельства сие дозволять могут, с лучшими угодьями, считая в сию пропорцию и те земли, которыми они владеют. Каждому монастырю присоединяется, по близости и способности, по одной мельнице из состоящих в числе казенных оброчных статей, равным образом снабжаются монастыри и рыбными ловлями, хотя бы сии находились и далее 15 верст от монастыря, которому назначаются” (ст. 15 Законов Межевых, изд. 1893 г.). Впрочем, большинство монастырей имеют больше земли, чем указано в законе, т. к. они, во-первых, получали и получают земельные пожертвования (например, по завещаниям), а во-вторых, увеличивают свое землевладельческое значение посредством покупок, которые могут происходить по закону лишь с Высочайшего согласия. Нижеследующая таблица довольно наглядно рисует наши монастыри, как землевладельцев:
Отсюда видно, что к числу крупных землевладельцев принадлежит 83 монастыря. Но есть среди них и крупнейшие. Так, например, земельные владения Солонецкаго монастыря составляют 66.000 десятин, Кожеозерского монастыря 24.836 десятин, Троицко-Зеленецкого — 19.272, Саровской пустыни — 26.239, Успенской Могилевской пустыни — 19.872, Грягорьево-Бирюкова монастыря — 25.953 (Н. Любинецкий). Но и это, надо полагать, не самые крупные монастырские владения.
Монастыри и церкви являются не только землевладельцами, но и домовладельцами, и им принадлежат не только те дома, которые предназначаются для помещения причта, но и те, которые сдаются в наем и приносят доход в виде ренты. Вряд ли можно сомневаться, что таких монастырских и церковных домов тоже очень много. Полное число их в отчетах обер-прокурора Св. Синода не указывается, но из городских переписей видно, что церквам и монастырям в 1903 г. принадлежало в одном только Петербурге 266 “дворовых мест”, которые находились под жилыми строениями, не считая таких, которые находятся под складами, лавками и т. п.; в Киеве — 114, в Москве — 908 домов церквам и 146 монастырям. Кроме того, у монастырей 32 подворья, т. е. гостиниц, постоялых дворов и меблированных комнат44.
Интересна и история церковно-монастырского землевладения. До XVIII ст., как известно, это землевладение было развито еще больше, чем в настоящее время. Прежде, в первые века христианской церкви, многие отцы ее, резво восставали не только против землевладения, но и против самого принципа собственности на землю45. Но жизнь пошла по другой дороге, и еще с самых первых времен христианства духовные власти и учреждения, и не только в России, получали пожалованья и сами приобретали в собственность не только земли, но и населенные места, “погосты” и даже целые города, которые и назывались “десятинными” (от слова десятая часть дохода, которая шла к их духовным собственникам). Особенное развитие получила земельная собственность русского духовенства во время татарского ига, которое, как известно46, было благоприятно для духовенства. За время татарского ига духовенство особенно увеличило и упрочило свои земельные владения и свои богатства. Ханы запрещали своим чиновникам под страхом смертной казни отнимать от церкви ее стяжания (Милютин. О недвижимых имуществах духовенства). Такие же приказы ханы отдавали и своим подданным47. “С конца XI в., говорит проф. Горчаков, церковные учреждения получали уже в пожалование “населенные имения”, — села и волости. В период монгольского ига жалованные и вкладные грамоты на населенные земли раздавались с особой щедростью не только князьями, но и частными владельцами. В XV‑ХVII веках продолжалось увеличение населенной и ненаселенной поземельной собственности церквей и монастырей, и в XVII веке, по свидетельству Коллинса, посетившего Россию при царе Алексее Михайловиче, почти две трети государства принадлежали церкви. По свидетельству же Котошихина, в его время за патриархами числилось более 7.000 дворов, за архиереями до 28.000 и за монастырями до 83.000, — а всего за церковными властями и учреждениями до 118.000 дворов. По “Росписи” 1662 г., за 476 монастырями было крестьянских и бобыльских дворов 87.90748. Еще в древней Руси, говорить проф. Горчаков, у духовенства было “два основных начала, церковно-служебное и владельческое”, и в силу этого последнего русское духовенство сыграю весьма важную роль в развитии крепостного права, в котором было во всех смыслах заинтересовано, как и другие собственники — душевладельцы, т. к. церкви и монастыри владели не только землями, но и крепостными душами. По ревизии 1744 г. оказалось:
Самым крупным земельным собственником и душевладельцем XVIII века была, несомненно, Троицко-Сергиевская Лавра, которой принадлежало 106.000 душ и земельные владения, которые находились в 15 губерниях. Это быль самый крупный землевладелец и рабовладелец на Руси (гр. П. Шереметьев, самый крупный землевладелец того времени из дворян, имел в 1767 г. 44.561 душ, т. е. в 2¼ раза меньше)49. После крестьян помещичьих, говорит проф. В. Семевский, самую многочисленную группу сельского населения в половине XVIII в. представляли крестьяне, принадлежавшие церковным учреждениям. Они разделялись на синодальных, архиерейских, монастырских и церковных. Более половины монастырей, 61%, владели населенными имениями. Всего крестьян церковных учреждений в начале 1760 г. было 991.761 душ, — 18,8°/° всего сельского населения Великороссии и Сибири. Церковные землевладельцы были к тому же владельцами более крупными, чем помещики. Среди этих последних преобладало землевладение мелкое и среднее, так что имевших более 100 душ было всего 16%, а таких монастырей, из числа владевших крестьянами, было 70%; в среднем, на каждый монастырь, владевший душами, приходилось по 1.445 душ, и на каждый архиерейский дом по 7.474. Напротив, соборы и церкви были сравнительно мелкими землевладельцами, т. к. из 566 соборных и приходских церквей, имевших населенные имения (более 3% всех церквей), приходилось в среднем по 56 душ мужского пола, не считая женщин. Положение крестьян церковных учреждений было не завидное50. Церковные имения были, как и помещичьи, — барщинными и оброчными. Из среды своих крепостных крестьян монастыри и архиерейские дома брали себе служителей, т. е. тех же дворовых. Духовные власти, стоявшие во главе тех церковных учреждений, которые владели населенными имениями, имели право наказывать крестьян, и те нередко подвергались тяжелым истязаниям: их били батогами, плетьми (до 500 ударов), налагали цепи и оковы, держали в холодных чуланах, мучили голодом, наконец, подвергали и денежным штрафам. Практиковались и пытки, и сдачи в рекруты, и ссылки, бывали и крестьянские волнения и их жестокие усмирения (в губ. Московской, Тверской, Владимирской, Калужской, Тульской, Рязанской, Орловской, Воронежской, Сибирской, Вятской, Пермской), — и даже забастовки. В 1748 г. забастовало, например, сразу 11.592 вятских монастырских крестьян, в 1762 г. — 8.539 и т. д. Интересно, что и складываться крепостное право впервые стало на монастырских землях, т. к. монастыри, как самые крупные землевладельцы, старались обеспечить себя рабочими руками. Во второй половине XVIII в., 26 февраля 1764 г., при Екатерине, земли и крепостные, принадлежавшие духовенству, были отобраны от него в свою пользу государством и обращены в его собственность, что было сделано без всякого выкупа. Таким образом, та самая мера, которую в 1906 г. отвергло правительство Столыпина по отношению к частным землевладельцам, была проделана правительством Екатерины II по отношению к церкви, и царским указом частная монастырская и церковная собственность превращена в государственную. Правда, церквам, монастырям и архиерейским домам было оставлено по некоторому количеству земли и назначены суммы на содержание; но, так как при этом никакой оценки отобранных земельных богатств произведено не было, содержание же назначалось вовсе не соразмерно с ценностью отобранной, земли, то екатерининскую секуляризацию церковных и монастырских земель нельзя и считать выкупом. Это было просто на просто принудительное отчуждение — факт, уже совершившийся и доказывающий возможность и других таких же фактов. При секуляризации было отобрано государством из рук духовенства 911.000 душ, не считая Малороссии и губерний Харьковской, Екатеринославской, Курской и Воронежской. В Малороссии то же отобрание было произведено в 1786 г., в вышеупомянутых губерниях — в 1788 г. Бывшие монастырские и церковные крестьяне по сие время известны под названием “экономических”, так как ими заведовала до 1789 г. Коллегия Экономии. При секуляризации крестьяне, бывшие монастырские и церковные крепостные, были обеспечены лучше, чем помещичьи к 1861 г. Но участь монастырских и церковных дворовых (т. наз. “служек”) была печальна: никакого надела им дано не было, монастырям не было дано и права после секуляризации набирать себе прислугу из крестьян, и эта прислуга должна была служить 25 лет. Право иметь таких “служек” монастыри и архиерейские дома сохранили до 1865 г., и когда оно было отменено, за это их бывшие хозяева получили вознаграждение в 168.200 руб.
Все вышесказанное представляем одну из характерных страниц истории русского духовенства, иллюстрируя самым наглядным образом его отношение к другим землевладельческим группам, с одной стороны, и к государству, с другой. Но экономическим фундаментом духовенства были и есть не только богатства земельные, а также и денежные, затем суммы, идущие из казны, и поступления от самих верующих. Интересно сделать краткий статистический обзор всех этих статей, не говорим заработка, а дохода.
К сожалению, сведения о капиталах, принадлежащих церквам и монастырям, если они и имеются в Св. Синоде, все-таки в его отчетах не публикуются. Вряд ли можно сомневаться, что эти капиталы, в общем итоге, должны считаться сотнями миллионов, если не миллиардами. Одному из ученых исследователей (Ростиславову51), удалось собрать из разных источников кое-какие (неполные) сведения о 167 монастырях, далеко не самых богатых, а также и о некоторых церквах. У этих 167 монастырей было в 70‑х г.г. одних только вечных вкладов не менее 7.000.000 руб. У некоторых церквей (далеко не всех) еще в 1859 г. оказалось вечных вкладов на сумму около 8.200.000 руб. Капитал Александро-Невской лавры достигает 3.000.000 руб. золотом, не считая принадлежащих ей же процентных бумаг. Капитал Валаамского монастыря еще в 1904 г. составлял 300 тысяч рублей на одни только ”поминовения”. Капитал Троицко-Сергиевской и Киево-Печерской лавр во много раз больше, чем Александро-Невской. О размерах капиталов духовных учреждений, говорить В. Кильчевский, можно догадываться еще по следующему: в смету Св. Синода на 1906 г. внесено на возмещение налога с дохода от капиталов, принадлежавших Св. Синоду, и учреждениям, находящихся под его ведением, 142.442 руб. Иначе говоря, одного только налога с доходов Св. Синод выплачивает казне ежегодно 142.442 руб. Если этот налог не что иное, как 5% сбор с купонов, то ежегодный доход с этих капиталов равняется 2.848.890 руб. Чтобы получались такие процентные деньги, необходимо иметь капитал, равняющийся сотням миллионов (некоторые процентные бумаги не подлежат купонному сбору). Из предыдущего видно, что капиталы, находящиеся в ведении духовенства, во всяком случае, считаются сотнями миллионов.
Но это еще не все. По государственным росписям, на ведомство Святейшего Синода ежегодно идут десятки миллионов из государственной казны, которая за последние десять лет предоставляла в распоряжение духовенства, т. е. на ведомство Святейшего Синода, следующие суммы:
За 50 лет бюджет св. Синода увеличился почти в 7 раз. Из этих сумм, между прочим, шли и идут:
Как известно, духовенство обеспечивается не только разными доходами с паствы, но со времени Николая I и постоянными окладами жалованья, на которое и идут вышесказанные миллионы (10‑13 в год). Оттуда же идут и награды. По смете Св. Синода 1906 г., на приготовление, упаковку и рассылку бриллиантовых орденов и других знаков отличия затрачено 14.500 руб.
Переходим теперь к обзору других источников дохода русского духовенства, а именно, их сборов с паствы. Как известно, и свои общие, и текущие нужды духовенство покрывает из пожертвований сельских обществ (которые даже в голодном 1891 г. равнялись 2½ миллионам рублей) и из текущих поступлений. Заведывание же этими средствами распределяется между Святейшим Синодом и епархиальными управлениями. Местные епархиальные средства, по отчету обер-прокурора Св. Синода, достигали в 1902 г. до 41.988.058 руб. и слагались из следующих статей разных доходов:
Эти последние попечительства имеют целью обеспечение вдов, сирот, престарелых лиц духовного звания. Удовлетворяя текущие нужды, они увеличивают и капитал, который в 1893 г. составлял 6,8 миллионов рублей, а через 10 лет — уже на 3 миллиона больше. Насколько соответствуют все вышеприведенные цифры действительности, вопрос чрезвычайно запутанный. Но, сопоставляя шестимиллионный кружечный сбор с числом монастырей и церквей (почти во всех монастырях по нескольку церквей) и с числом одних только праздничных и воскресных дней, нельзя не признать цифру, приведенную синодским отчетом, чересчур преуменьшенною. И правда, принимая число церквей и монастырей в 49.000, а число праздничных и воскресных дней только в 100 (рабочих дней в году считается 250), мы находим, что кружечный и кошельковый сбор на каждый праздничный и воскресный день оказывается менее 1 руб. 30 коп. на круг. Но ведь служб бывает гораздо больше, а как работают с помощью кружек и кошельков некоторые церкви и монастыри, — это хорошо известно всякому верующему и неверующему.
Оставляя в стороне доходы, поступающие к церковным учреждениям переходим теперь к тем, которые идут собственно к священнослужителям. К сожалению, доходы, получаемые ими от прихожан за исполнение разных треб, не поддаются никакому учету, т. к. духовенство никаких записей и книг для них вести не обязано. Кроме того, как известно, плата за требы нередко получается натурой (яйцами, холстом, и т. п.). Г. Кильчевский делает интересную попытку высчитать, сколько же миллионов собирает духовенство с народа за свои главнейшие требы (крестины, похороны и браки).
Определяя цену каждой из этих треб по наименьшей расценке (50 коп. за крестины, 3 руб. за похороны и 5 руб. за венчание, одному только священнику, исполняющему требу), Кильчевский делает такое вычисление:
Это выходит каждому священнослужителю (не считая дьяконов и псаломщиков и включая в это число всех монахов) на круг по 300 руб. Это за требы, которые обязательны для всего населения, и оценивая гонорар за них по чрезвычайно низкой, далеко не часто практикуемой оценке. Но это минимум доходов за требы. “Насколько же они больше, — мы можем только предполагать и догадываться”. Александро-Невская лавра получает ежегодно около полутора миллиона руб. дохода, в том числе церковного 200.000 руб., от недвижимого имущества 500.000 руб., от капиталов, вкладов и т. п. 750.000 руб. Доходы Троицко-Сергиевской лавры считаются десятками миллионов, Валаамского монастыря — 220.000 руб., из них 20 тысяч от собственных пароходов, 22.000 руб. — свечной сбор, 12.0О0 руб., —проценты на капитал. Вообще местные доходы как церковные, так и монастырские, составляют наибольшую часть общецерковного дохода. Во всяком случае, путем треб, в руки духовенства ежегодно поступают десятки миллионов. Впрочем, говоря о требах, нельзя не принять в расчет несомненно справедливых жалоб самого духовенства, которые за последние годы раздаются повсюду и единогласно говорят, о повсеместном падении этой статьи доходов, — факт, находящий свое объяснение не только в обеднении православного населения, но и всеобщем падении авторитета церкви, констатированном с церковных кафедр еще в 80‑х г.г. епископом Никанором Херсонским, а с думских трибун целым рядом представителей духовенства самых разнообразных оттенков52.
С обнищанием населения нищают и его “духовные руководители”, интересы которых, казалось бы из этого, должны были бы быть не только не противоположны, но и тождественны с интересами паствы. К сожалению, эта простейшая истина далеко не всем духовенством понимается, и в то самое время, когда лучшая часть его, сельские пастыри-труженики, действительно, болеющие о нуждах паствы, выносят на себе самих голод и холод, другие получают десятки и сотни тысяч дохода, — факт неравномерного распределения, известный и в других общественных группах. Еще в древней Руси, как известно, высшее духовенство было свободно от податей и устраивало свою жизнь по образцу жизни князей и высших бояр, тогда как приходское духовенство несло государственные тягости наравне с другими сословиями и, кроме того, еще было “тяглым” и по отношению к высшему духовенству, которое взимало с приходского разные сборы; “тяглое” духовенство иногда даже силой отбивалось от архиерейских сборщиков, в чем им помогали и прихожане53. Старинная рознь существует и до настоящего времени между духовенством высшим и низшим, как это было и во Франции перед 1789 годом…
Из общецерковных доходов большая часть идет к духовенству и меньшая — на религиозно просветительные нужды страны (школы, благотворительность). Так, например, в 1902 г. духовенство всей империи, несмотря на свои богатства, содержало лишь 284 больницы на 2.824 больных и 1.027 богаделен на 12.762 чел., да и то не только на свои средства. О доходах же, поступающих к высшему духовенству позволяют судить следующие факты: в Александро-Невской Лавре игумен получает жалования 1.800 руб. в год, а дохода имеет 65.000 руб. Эконом получает 20.000 руб. ежегодно, каждый монах имеет около 3.500 руб. Огромные доходы имеют архиереи; кроме жалованья и столовых, которые идут к ним по должности, к ним поступает треть всех братских доходов монастырей, и доходы с архиерейских подворий — целиком.
Так, например, Московский митрополит получает жалования 6.000 руб., столовых 4.000 руб., дохода от архиерейского дома 8.000 руб., от Чудова монастыря — 6.000 руб., Троицко-Сергиевской Лавры — 12.000 руб., Иверской часовни — 45.000 руб., а всего 81.000 руб. Петербургский митрополит получает жалованья 5.000 руб., столовых — 4.000 руб., от Невской Лавры 250.000 руб. всего — 259.000 руб. в год. Киевский митрополит — жалованья 5.000 руб., столовых 4.000 руб., от архиерейского дома 10.000 руб., Печерской Лавры 65.000 руб., всего — 84.000 руб. в год. Архиепископ Казанский и Владимирский имеет по 10.000 руб. в год.
В заключение скажем несколько, слов об одной общественной группе, которая нередко и многим кажется и межсословной, и межклассовой, мы говорим о так называемых «свободных профессиях». Во всей России было насчитано в 1897 г. 3.296 ученых и литераторов, менее чем по одному на каждые 40.000 населения. В этом числе приходится на Европейскую Россию 2.714, на Польшу 237, на Кавказ 78, столько же на Сибирь, и 29 на Среднюю Азию. Правда, число пишущих людей в России гораздо больше, но что вышеприведенные цифры несомненно более или менее соответствуют числу тех, кто считает литературу и науку своими главными занятиями, в этом вряд ли можно сомневаться, — факт, поразительно ярко иллюстрирующий «перепроизводство России ученостью». К числу ученых можно бы было, до некоторой степени, отнести и профессоров университетов и других высших и специальных учебных заведений. К сожалению, о числе профессоров во многих высших учебных заведениях не имеется точных данных54. К лицам свободных профессий относят, обыкновенно, учителей, врачей, музыкантов, актеров и инженеров. Служителей изящных искусств всех типов (художников, музыкантов, актеров) было насчитано в 1897 г. 15.237, врачей — 16.742 (не считая военных докторов). Большинство врачей, как известно, числятся тоже и на государственной службе и поэтому фигурируют в рубрике чиновников, Это можно сказать, в значительной степени, и об учителях (о них см. ниже). Что касается до доходов лиц свободных профессий, то за исключением очень немногих литераторов, получающих сотни и даже тысячи рублей с листа, врачей-знаменитостей, срывающих с больных тысячные гонорары за операцию и за визиты, профессоров, особенно любимых студентами, — у огромного большинства лиц данной категории заработки ничтожны. В 1898 г. средний оклад учительского жалованья во всех земствах составлял 250‑300 руб. в год55, жалованья земских врачей 1.200‑1.500 руб.56
Выходит словно по правилу — больше работы — меньше оклад (в мире чиновников нередко бывает как раз обратно). Из предыдущего видно, что т. наз. свободные профессии представляют у нас одну из самых незначительных групп населения.
Что касается до инженеров и технологов, которых было насчитано 4.639 на всю империю, то их профессию вряд ли можно считать свободной, т. к. вместо хозяина — государства, многие из них имеют другого хозяина — капитал, которому они и запродают не только свое тело, но и душу. По злой иронии русской судьбы, к числу лиц свободных профессий следовало бы отнести многих политических ссыльных, если бы таковое звание было профессией, а их жизнь — свободной. Таким образом, статистика свободных профессий в России представляет из себя одну из жалких и даже скорбных страниц русской статистики, и мартиролог русской печати — лучшее тому доказательство. В огромном большинстве случаев «свободная» профессия, в сущности, — вовсе не свободная, а наибольшей свободой пользуются среди них… музыканты, т. к. казенных должностей в их распоряжении очень не много. Свободные профессии тонуть в русском народе, и великое счастье для этого последнего, что с ними не совпадает то, что составляет действительную интеллигенцию страны. Разумеется, было бы огромной ошибкой смешивать свободные профессии с тем, что называется интеллигенцией. Это последнее явление развито во всех общественных слоях или, точнее говоря, выделяется из всех слоев. Помимо того, что каждый общественный класс выделяет из своих недр свою собственную интеллигенцию, из всех классов выделяется и интеллигенция межклассовая, надклассовая, ум, и чувство нации представительница социальных отношений будущего. Правда, в группе т. наз. «свободных профессий», к которой относятся и литераторы, тоже имеются представители этой надклассовой интеллигенции, но в них же немало встречается и литераторов классовых, идеологов того или иного общественного класса, смотря по тому, какому из них служит перо данного писателя. Что касается до интеллигенции надклассовой, то, увы, легче верблюду пройти через игольное ушко, чем общей массе этих «свободных профессий» сделаться интеллигенцией надклассовой, но, даже и сделавшись ею, выйти за пределы досягаемости семи смиренных застрельщиков из «Вехъ» и гг. Лозинских и других махаевцев…
О доходах лиц свободных профессий мы находим следующее вычисление в одном издании Департамента окладных сборов Министерства Финансов57. Исходя, из того, что обывательский расход на наем квартир составляет приблизительно, 20% всего их бюджета, как это показали исследования, произведенные через податных инспекторов об отношении квартирной платы и доходах квартиронанимателей, официальное издание дает следующую табличку доходов лиц свободных профессий:
Цифры эта, взятые нами из официального издания, несомненно гораздо ниже действительных. Но, во всяком случае, они показывают, что доходы только четырех вышенамеченных свободных профессий должны исчисляться, в общей совокупности, десятками, если не сотнями миллионов, распределяющихся между сравнительно небольшим числом лиц. Недостаток этого исчисления заключается в том, что многие лица из вышеназванных профессий имеют еще и другие источники дохода, кроме заработка (например, капиталы, жалованье, собственность, пенсии и т. д.) и фигурируют также и в других категориях. Но один факт остается несомненным: на администрацию идет более половины тех миллиардов, которые ежегодно собираются с народа, что и подтверждает отчет государственного контроля. Но и остальная половина этих миллиардов поступает к чиновникам уже своею значительною частью, что подтверждают: 1) сенаторские ревизии; 2) судебные процессы; 3) Всеподданейшие доклады государственного контролера.