14 февраля 1966 года видные деятели советской культуры и науки — как и положено советским, группой, — отправили генеральному секретарю ЦК КПСС Леониду Брежневу открытое письмо о недопустимости какой бы то ни было реабилитации Иосифа Сталина. Послание стало известно как «письмо двадцати пяти».
Любопытно, что около половины подписавшихся — лауреаты Сталинских премий: режиссер Михаил Ромм, академики Сахаров и Тамм, актер Иннокентий Смоктуновский, режиссеры Марлен Хуциев и Олег Ефремов, писатели Корней Чуковский, Валентин Катаев, Константин Паустовский, балерина Плисецкая и многие другие знаменитые деятели искусства и науки.
Письмо выдержали в духе хрущевской критики Сталина: дескать, товарищ Иосиф вредил партии. Разумеется, никакого антисоветизма. Объяснялось, что возможная реабилитация Сталина нанесет вред советской системе:
«Мы считаем, что любая попытка обелить Сталина, таит в себе опасность серьезных расхождений внутри советского общества. На Сталине лежит ответственность не только за гибель бесчисленных невинных людей, за нашу неподготовленность к войне, за отход от ленинских норм в партийной и государственной жизни. Своими преступлениями и неправыми делами он так извратил идею коммунизма, что народ это никогда не простит.
Вопрос о реабилитации Сталина не только внутриполитический, но и международный вопрос. Какой-либо шаг в направлении к его реабилитации безусловно создал бы угрозу нового раскола в рядах мирового коммунистического движения, на этот раз между нами и компартиями Запада. С их стороны такой шаг был бы расценен прежде всего как наша капитуляция перед китайцами, на что коммунисты Запада ни в коем случае не пойдут.
Этот фактор исключительного значения, списывать его со счетов мы также не можем. В дни, когда нам, с одной стороны, грозят активизирующиеся американские империалисты, а с другой — руководители КПК, идти на риск разрыва или хотя бы осложнений с братскими партиями на Западе было бы предельно неразумно.
Мы не говорим уже о том, что любой отход от решений XX съезда настолько осложнил бы международные контакты деятелей нашей культуры, в частности, в области борьбы за мир и международное сотрудничество, что под угрозой оказались бы все достигнутые результаты».
Через месяц появилось еще одно послание, на сей раз «письмо тринадцати». Эти тринадцать выказывали полную поддержку предыдущим двадцати пяти. Забавно, что среди авторов второго послания — два деятеля культуры, чье имя неразрывно связано со Сталиным: Эренбург и Мурадели.
Эренбург перевоплотился трижды. В 1917 году проклинал большевиков за распятую Россию, плакал над колоколенками и березками, отданными комиссарами на растерзание немцу. А потом вернулся из-за границы и стал едва ли не главным пропагандистом сталинской эпохи.
С Мурадели еще смешнее. Русифицированный армянин в сталинскую эпоху безумно сталинофилил — сменил фамилию Мурадов на Мурадели. Выдавал себя за чистокровного грузина и написал столько прославляющих вождя идеологически выверенных опер и песен, что получил аж две Сталинских премии за пять лет.
Серьезной реабилитации Сталина не готовилось. Версия брежневского советского патриотизма до боли напоминает современный взгляд на историю: все хорошо, все молодцы, никаких ошибок, все правы, были перегибы, но все это во имя добра, не сметь грязными лапами пачкать нашу историю и т. д.
То есть Сталина не хвалили, но и ругать, как в хрущевские времена, прекратили. Брежнев пришел к власти за полтора года до письма и резко свернул всю критику. Шестидесятников немного прижали, что вызвало опасения. Сталин начал возвращаться на экраны, на его могиле установили бюст, но дальше Брежнев не пошел.
Письмо осталось без ответа и реакции властей. Сомнительно, что Брежнев прислушался, скорее, он не планировал реабилитацию изначально, чтобы не ругаться снова с номенклатурой, с которой всегда поддерживал хорошие отношения.
Автор рубрики «День в истории» — Евгений Политдруг
