28 марта 1930 года русский писатель Михаил Булгаков пишет письмо к правительству СССР с требованием либо дать работу, либо позволить, наконец, выехать из страны.
Со второй половины 20-х годов Булгаков, уже статусный автор знаменитого «Гудка», подвергся массированной атаке со стороны всевозможных литературных критиков и даже партийных деятелей и ведомств. НЭП уже подходил к концу, времена стремительно менялись. После сворачивания НЭПа перекрыли кислород и Булгакову. Новые произведения не публиковались и подвергались разгромной критике, порой переходившей в поросячье хрюканье. Некоторые такие критические отзывы Булгаков процитировал в письме:
Героя моей пьесы «Дни Турбиных» Алексея Турбина печатно в стихах называли «СУКИНЫМ СЫНОМ», а автора пьесы рекомендовали как «одержимого СОБАЧЬЕЙ СТАРОСТЬЮ». Обо мне писали как о «литературном УБОРЩИКЕ», подбирающем объедки после того, как «НАБЛЕВАЛА дюжина гостей».
Писали так:
«МИШКА Булгаков, кум мой, ТОЖЕ, ИЗВИНИТЕ ЗА ВЫРАЖЕНИЕ, ПИСАТЕЛЬ, В ЗАЛЕЖАЛОМ МУСОРЕ шарит! Что это, спрашиваю, братишечка, МУРЛО у тебя? Я человек деликатный, возьми да и ХРЯСНИ ЕГО ТАЗОМ ПО ЗАТЫЛКУ! Обывателю мы без Турбиных, вроде как БЮСТГАЛЬТЕР СОБАКЕ, без нужды! Нашелся, СУКИН СЫН, НАШЕЛСЯ ТУРБИН, ЧТОБ ЕМУ НИ СБОРОВ, НИ УСПЕХА! («Жизнь ИСКУССТВА», * 44, 1927 г.).
В 1926 году МХАТ поставил «Дни Турбиных», ради чего пришлось просить разрешения у ГПУ. В конечном счете пьесу разрешили поставить только на один сезон и исключительно МХАТу и более никому. При этом ГПУ позднее попыталось переиграть ситуацию и полностью запретить пьесу, но тут уже вмешался Луначарский, видимо, достучавшийся до Сталина, и пьесу в итоге снимать с репертуара не стали.
В конце 20-х годов Булгаков стал мишенью уничижительной критики и начал писать письма в различные инстанции, требуя дать возможность выехать из страны. В конце концов с ним встретился руководитель Главискусства РСФСР Свидерский и сообщил наверх, что Булгаков скверно себя чувствует после травли и как бы не перегнуть палку. Секретарь ЦК Смирнов отправил в Политбюро записку:
Со своей стороны считаю, что в отношении Булгакова наша пресса заняла неправильную позицию. Вместо линии на привлечение его и исправление — практиковалась только травля.
Что же касается просьбы Булгакова о разрешении ему выезда за границу, то я думаю, что ее надо отклонить. Выпускать его за границу с такими настроениями — значит увеличивать число врагов. Лучше будет оставить его здесь, дав АППО ЦК указания о необходимости поработать над привлечением его на нашу сторону, а литератор он талантливый и стоит того, чтобы с ним повозиться.
Наконец, 28 марта 1930 года Булгаков пишет письмо советскому правительству:
После того, как все мои произведения были запрещены, среди многих граждан, которым я известен как писатель, стали раздаваться голоса, подающие мне один и тот же совет:
Сочинить «коммунистическую пьесу» (в кавычках я привожу цитаты), а кроме того, обратиться к Правительству СССР с покаянным письмом, содержащим в себе отказ от прежних моих взглядов, высказанных мною в литературных произведениях, и уверения в том, что отныне я буду работать как преданный идее коммунизма писатель-попутчик.
Этого совета я не послушался. Навряд ли мне удалось бы предстать перед Правительством СССР в выгодном свете, написав лживое письмо, представляющее собой неопрятный и к тому же наивный политический курбет. Попыток же сочинить коммунистическую пьесу я даже не производил, зная заведомо, что такая пьеса у меня не выйдет.
Я доказываю с документами в руках, что вся пресса СССР, а с нею вместе и все учреждения, которым поручен контроль репертуара, в течение всех лет моей литературной работы единодушно и с НЕОБЫКНОВЕННОЙ ЯРОСТЬЮ доказывали, что произведения Михаила Булгакова в СССР не могут существовать.
И я заявляю, что пресса СССР СОВЕРШЕННО ПРАВА.
Но когда германская печать пишет, что «Багровый остров» — это «первый в СССР призыв к свободе печати» («Молодая гвардия» * 1, 1929 г.), — она пишет правду. Я в этом сознаюсь. Борьба с цензурой, какая бы она ни была и при какой бы власти она ни существовала, мой писательский долг, так же как и призывы к свободе печати. Я горячий поклонник этой свободы и полагаю, что, если кто-нибудь из писателей задумал бы доказывать, что она ему не нужна, он уподобился бы рыбе, публично уверяющей, что ей не нужна вода.
Я прошу принять во внимание, что невозможность писать равносильна для меня погребению заживо. Я ПРОШУ ПРАВИТЕЛЬСТВО СССР ПРИКАЗАТЬ МНЕ В СРОЧНОМ ПОРЯДКЕ ПОКИНУТЬ ПРЕДЕЛЫ СССР В СОПРОВОЖДЕНИИ МОЕЙ ЖЕНЫ ЛЮБОВИ ЕВГЕНЬЕВНЫ БУЛГАКОВОЙ.
Если же и то, что я написал, неубедительно и меня обрекут на пожизненное молчание в СССР, я прошу Советское Правительство дать мне работу по специальности и командировать меня в театр на работу в качестве штатного режиссера.
Я именно и точно и подчеркнуто прошу о КАТЕГОРИЧЕСКОМ ПРИКАЗЕ, О КОМАНДИРОВАНИИ, потому что все мои попытки найти работу в той единственной области, где я могу быть полезен СССР, как исключительно квалифицированный специалист, потерпели полное фиаско. Мое имя сделано настолько одиозным, что предложения работы с моей стороны встретили ИСПУГ. Если меня не назначат режиссером, я прошусь на штатную должность статиста. Если и статистом нельзя — я прошусь на должность рабочего сцены.
Сталин выждал театральную паузу и через три недели перезвонил Булгакову, посоветовав обратиться в МХАТ, куда писателя взяли режиссером-ассистентом. Но Булгаков продолжил писать Сталину с просьбой отпустить за границу хотя бы в отпуск. Понятно, что Булгакову в СССР делать нечего, да он бы и эвакуировался с Добровольческой армией, как собирался, да заболел тифом и не смог уехать. Позднее даже набросал нелепую просоветскую пьесу «Дети муллы», чтобы на заработанные деньги дать взятку капитану корабля, который вывез бы его из советской страны в 1921 году. Увы, не получилось.
Затем начался НЭП, и казалось, что революционное безумие большевизма ушло в прошлое. Но уже через несколько лет НЭП стали сворачивать и крепко закручивать гайки, перекрыв в том числе и выезды за границу, при серьезном желании еще возможные в 20-е годы.
В итоге Булгаков так навеки и застрял в СССР любимым пленником падишаха. За границу не отпускали, прекрасно понимая, что писатель не вернется и весь свой талант вложит в злую сатиру на СССР. Но и большинству его пьес и романов хода не давали из-за их явного антисоветского содержания.
Большая часть произведений Булгакова так и не была опубликована при его жизни. Часть из них вышла уже в середине 60-х годов, но самые значимые произведения вышли в тираж только на излете перестройки. Некоторые — «Золотой теленок» и «Двенадцать стульев» — изданы под чужими фамилиями.
Автор рубрики «День в истории» — Евгений Политдруг
