31 августа 1874 года родился Вячеслав Менжинский — неудавшийся писатель-декадент и по совместительству могущественный глава советской тайной полиции.
Менжинский родился в весьма преуспевающей семье обрусевшего поляка. Пожалуй, из большевиков он — один из самых видных по происхождению. Отец Рудольф имел чин статского советника и преподавал во многих учебных заведения Петербурга. В том числе и в привилегированном Пажеском корпусе. Мать — Александра Шакеева, близкая подруга старой топовой большевички Стасовой, через которую Менжинский и пришел в революцию.
В детстве Вячеслав совсем не походил на революционера. Он был тихим, очень скромным и робким мальчиком, одноклассники дразнили его «Вячей — божьей коровкой». Кстати, в гимназии с Менжинским учился адмирал Колчак. Только будущий полярный исследователь и Верховный правитель России учился на двойки и тройки и из гимназии вылетел, а вот Вяча был круглым отличником. Его робость в конце концов допекла даже учителей. Они чуть ли не силой заставляли его резвиться на переменах с одноклассниками — таким он был нелюдимым, постоянно погруженным в свои дела.
В 8 лет Вяча начал писать стихи. По свидетельству старшей сестры, он исписал своими поэмами несколько тетрадей, но, к сожалению, стихи не нашли благодарных читателей и не были опубликованы.
Гимназию Вяча окончил с золотой медалью и поступил на юридический факультет петербургского университета. Там его однокашником был Борис Савинков, которого он через несколько лет будет допрашивать уже в качестве одного из руководителей ГПУ. Савинков тогда читал стихи про пьяные каштаны, девочкам нравилось, Вяча хмурился.
После университета он некоторое время работал помощником присяжного поверенного. В 1902 году он примкнул к партии. Тогда же в нем проснулась детская графоманская страсть и Вяча снова начал писать. Менжинский вошел в декадентский кружок эпатажного поэта Кузмина. Беспощадный Бунин аттестовал поэта как «педераста с полуголым черепом и гробовым лицом, раскрашенным как труп проститутки».
Кузмин в то время еще не написал первое в русской литературе произведение о гомосексуальной любви, он только пытался пробиться в богему. Помощь ему оказывали издатели — братья Верховские. Кузмина планировалось напечатать в т. н. Зеленом сборнике. Туда же должны были войти и произведения Менжинского.
Межинский в 1880-е годы и в 1917-м
Будущий глава ОГПУ писал дико невнятный и нудный роман. Какой-то учитель сходится с женщиной, или не сходится, что-то у них то получается, то не получается. Роман изобиловал полупорнографическими сценами начиная от подробных туалетных описаний и заканчивая сценами онанизма. Даже для весьма либеральных и прогрессивных Верховских это было слишком, и один из них писал Менжинскому:
Провинился я единственно потому, что хотел как можно скорее сдать сборник в цензуру, рассчитывая при корректуре уже сговориться с Вами окончательно и Вы вставили бы и изменили все, что сочли бы нужным. Вы мне писали посылая рукопись, что чувствуете себя очень утомленным и совершенно не в состоянии еще что-нибудь переделывать и просили отложить отделку до корр. Сократить подробности о ватер-клозете мне казалось необходимым (я ожидал, что Вы сделаете это сами, а Вы только выкинули слово «судно»)… Хорошо если бы Вы заодно переделали и сцену убийства, т.к. боюсь, чтобы не вышло недоразумения с цензурой.
Менжинский отвечал:
Мы уже столковались, значит поправки будут прибавлять роману более а не менее неприличный вид, а это единственно важное в лучшем из миров. Если кто согласится взять этот труд на себя, я буду очень благодарен ему. Что касается названия, то затрудняюсь придумать, надо бы что-нибудь попроще: «скромная жизнь», «благодарность», «стакан воды», «детство Василия Петровича», «ужас прошиб», «где идея», «общипанная повесть», «люди кургузых задач», «проба пера», «тебе, о добродетель!», «маленькие радости на день, маленькие радости на ночь», «свобода совести у приматов», а лучше всего «запоздалые приматы». Выбирайте любое или придумайте Ваше.
«Люди кургузых задач», «Запоздалый примат» и «Ужас прошиб» — весьма интересные названия. И, главное, красноречивые. К сожалению, у издателей фантазия оказалась победнее и произведение озаглавили «Роман Демидова». В произведении были и стихи Менжинского, приписанные герою. Поэзия была такой:
Я счастлив, я счастлив, я счастлив…
Я дивное выполнил дело:
Под страстным исканьем так страстно
Твоё извивается тело!Созвучны! А чуешь ты смену
Любовниц в объятии верном?
О нет! Не проникнут измены —
То больно и сладко безмерно…Не нужно мне новых объятий,
Я верен подруге случайной.
Мне счастье — не в скучном разврате,
В обмане фантазии тайном.
«Зеленый сборник» в итоге благополучно вышел, но Менжинскому что-то не понравилось. Вероятно, то, что его работу раскритиковали видные авторы того времени. После он лишь раз попытался вернуться к литературной деятельности, опубликовав в очередном сборнике с Кузминым пару коротких рассказов с претензией на развенчание библейских сюжетов. Они прошли незамеченными, и Менжинский завязал с литературой, окунувшись в революцию.
Некоторое время он работал в одной из ярославских газет, но потом ее хозяева-кадеты выставили его за дверь. Вскоре Менжинский начал работать в газете «Казарма», которую выпускала петроградская военная организация большевиков.
Там он писал статьи под псевдонимом Степинский. Большая часть газеты была наполнена громкими прокламациями: «стреляй в офицеров», «переходи на сторону друзей народа» и т. д.
Вскоре их задержали. Менжинский два месяца провел в заключении, но был отпущен. Позднее его все же привлекли к делу о революционной пропаганде в армии. Но сославшись на болезнь, Вяча не поехал на судебное заседание, а собрал вещи и уехал из страны. Сначала он осел в Бельгии, затем перебрался в Швейцарию.
В европах Вяча примкнул к группе «Вперед», объединившей все еретические учения в партии — от богостроителей до отзовистов. Вместе с ним в группе были Богданов, Горький, Луначарский. Позднее порвал с ними, но и к Ленину не вернулся. О лидерах большевиков Менжинский открыто (!) писал:
Если Ленин бы на деле, а не в одном воображении своем получил власть, он накуролесил бы не хуже Павла I-го на престоле. Начудить сможет это нелегальное дитя русского самодержавия! Ленин считает себя не только естественным приемником русского престола, когда он очистится, но и единственным наследником Интернационала. Чего стоит его план восстановить свой интернационал, свой международный орден и стать его гроссмейстером! Важным политическим фактом является выступление Ленина в роли самого крайнего из социалистов, революционера из революционеров. Он объявил войну монархам везде и всюду. Их место должны занять — где социалисты, где демократическая республика, а где республика. Картина: пролетариат, проливающий свою кровь ради олигархии. Нет, Ленин — не Павел, тот был полусумасшедшим путаником, а не политическим шатуном. Ленин — политический иезуит, подгоняющий долгими годами марксизм к своим минутным целям и окончательно запутавшийся… Запахло революцией, и Ленин торопится обскакать всех конкурентов на руководство пролетариатом, надеть самый яркий маскарадный костюм. Ленин призывает к гражданской войне, а сам уже сейчас готовит себе лазейку для отступления и заранее говорит: не выйдет — опять займемся нелегальной работой по маленькой… Его лозунг «гражданская война» — самореклама революционной вертихвостки и больше ничего. Конечно, чем дальше пойдет революция, тем больше ленинцы будут выдвигаться на первый план и покрывать своими завываниями голос пролетариата. Ведь ленинцы даже не фракция, а клан партийных цыган, с зычным голосом и любовью махать кнутом, которые вообразили, что их неотъемлемое право состоять в кучерах у рабочего класса.
Но только он прочел в газетах о революции в России, как сразу же ломанулся к «клану партийных цыган». Через Англию, разумеется. Как сообщало каноническое советское писание о великом чекисте:
В Лондоне его встретили товарищи и помогли выехать в Эбердин. Оттуда на военном транспорте Менжинский отправился в Берген.
На военном транспорте, значит, везли. Хм. Из Бергена он поехал на поезде через Швецию и Финляндию в Россию. Менжинский перестарался с конспирацией и решил, что его примут как английского шпиона, так что на всякий случай на ходу спрыгнул с поезда за несколько станций до Петрограда и дальше добирался уже на пригородном. Но это он перемудрил — никто его не искал, в России уже был проходной двор.
Менжинский снова возвращается к публицистике и входит в редакцию газеты «Солдат и революция». Осторожный Вяча подписывал свои статьи емким псевдонимом «Ы».
Сразу же после революции Менжинский назначается наркомом финансов. Соль в том, что для работы Менжинскому и не надо было обладать никакими специальными знаниями, хотя формально он несколько лет проработал в одном из французских банков и имел хоть какое-то представление о финансах.
Старую финансовую систему требовалось разрушить, а Вяча-божья коровка курировал разрушение. Как проходила национализация банков? Вяча во главе отряда матросов с пулеметами приходил в банк, собирал в зале весь персонал и объявлял: ваш банк переходит в собственность государства трудящихся. Сейчас вы отдадите нам ключи от хранилища или мы арестуем вас и сами заберем. Кто будет сопротивляться, получит пулю в лоб. Все поняли?
Через месяц Менжинского вводят в руководящий состав ЧК. Казалось бы, где звероподобные чекисты-мясники, и где утонченный Вяча, музицирующий на фортепиано и говорящий на дюжине иностранных языков. Но ничего, справился. Впрочем, скоро знавшего языки Менжинского перевели консулом в Германию. Там он запомнился тем, что один из немцев, с которым он вел переговоры, конфиденциально сообщил ему:
А все-таки я уверен, господа, что русский народ когда-нибудь да оторвет вам головы.
В конце 1918 года Менжинский возвращается в Москву и вновь в ЧК. Его появление описывается в канонических большевистских житиях так:
Несколько чекистов в приемной председателя ВЧК с изумлением увидели, как из кабинета Дзержинского вышел человек весьма необычной для того времени внешности. Он был в пенсне с золотой оправой, в тщательно отглаженном темно-синем костюме, крахмальной сорочке с тугим, высоким воротничком, с модным заграничным галстуком.
Если такие и встречались порой в здании ВЧК, то лишь в сопровождении конвоиров. Но здесь никаких конвоиров не было. Незнакомец не торопясь надел летнее габардиновое пальто стального цвета, серую фетровую шляпу и… преспокойно вышел, даже не попросив, как это обычно делали посетители, не работавшие в ВЧК, отметить ему разовый пропуск.
— Кто это? — не выдержав, спросил кто-то секретаря ВЧК Савинова.
— Менжинский… Только что решением ЦК направлен к нам в Особый отдел. Введен в президиум ВЧК.
Вяча становится заместителем Дзержинского. Но это просто формальность, реально работавших на дело ЧК английского миллионера Петерса и интеллигента Менжинского пока еще нельзя было назначить главными — по имиджевым соображениям. Так что в роли главного отсвечивал Феликс, а Божья коровка тем временем руководил серьезными делами. Пока товарищ Дзержинский по совместительству состоял в обществах любителей советского кино и изучения межпланетных сношений, под контролем Менжинского оказался Особый отдел и Иностранный. То есть Вяча одновременно курировал и внешнюю разведку, и контрразведку.
Первый справа — Менжинский, рядом с ним — Дзержинский. 1921 год
И вот Божья коровка уже во главе ОГПУ. Чем он запомнился? Тем, что сумел поставить чекистский аппарат на службу одному конкретному человеку — Сталину. Вяча хорошо ориентировался в пространстве и силами своего ведомства поддержал Сталина в борьбе за власть. ГПУ стало бороться уже не с контрреволюцией, как это было в прежние времена, а вообще со всеми, на кого указывал товарищ Джугашвили. Если Дзержинский любил сказать красиво, дескать, у чекистов должны быть холодные головы и горячие сердца, то исполнительный Вяча напутствовал — «партийные директивы — это главное».
Именно при Менжинском начинаются первые процессы над вредителями, заложившие основы для массового и беспощадного террора конца 30-х. При нем же были организованы первые прообразы «шарашек», которые активно стали применяться уже после его смерти.
В начале 30-х Менжинскому стало нездоровиться. Да и сестра приболела. Ее отправили лечиться в Стокгольм с другой сестрой. В одобренном партийной комиссией житии Менжинского поездка описывается так:
— Там, в Стокгольме, — вспоминает Вера Рудольфовна, — она начала поправляться.
— Теперь поработаем, — говорила Людмила Рудольфовна.
И вдруг сразу порвалось все. Спать она легла веселая, спокойная. А ночью… Это была самая тяжелая ночь. И когда боли ослабли, она потребовала немедленного возвращения в Москву. Ехать было нельзя, так утверждал доктор. А она, улыбаясь, сказала ему:
— Милый доктор, вы не бойтесь. Мы успеем доехать.
Когда он вышел, она шепнула Вере Рудольфовне:
— Верочка, надо еще успеть пройти партийную чистку.
В конце 20-х у Менжинского прихватило сердце. Вяча выкарабкался, но с тех пор постоянно болел. В последние годы даже оперативки чекистов проводились вокруг дивана, на котором лежал глава ОГПУ. В 1934 году он умер в возрасте 59 лет. Его преемником стал Ягода, которого через 4 года обвинили в том, что он по заданию троцкистов уморил до смерти изысканного инквизитора неправильным лечением. А тот факт, что товарищ Менжинский выкуривал в день по три-четыре пачки сигарет, посчитали ерундой.
Менжинского похоронили в кремлевской стене, где его прах покоится до сих пор. У Вячи было пять детей от трех браков, но судьба детей покрыта завесой тайны. Его младший сын Рудольф стал дипломатом и умер при неясных обстоятельствах в 1951 году в возрасте 24 лет. Сына от второго брака звали Додик и это все, что о нем известно. Он лишь однажды упоминается в мемуарах дочери Сталина, где она вспоминает, как ее мать читала детям кремлевских вождей сказки. Известно, что одна из дочерей Менжинского, Екатерина, была прихожанкой подпольного храма отца Михаила (Шика) в Малоярославце, которого расстреляли в 1937 году. По образованию она была биохимиком и работала в Институте физиологии растений Тимирязева. В 1941 году по состоянию здоровья получила инвалидность, дальнейшая ее судьба неизвестна. Про остальных детей не известно совсем ничего.
