22 января исполняется 113 лет со дня знаменитого революционного «кровавого воскресенья». Правда, по юлианскому календарю эта дата приходилась на девятое число.
Эта дата неразрывно связана с именем полтавского священника Георгия Гапона. Именно его усилиями было организовано масштабное шествие, позднее его имя закрепилось в русском языке в качестве нарицательного, обозначающего провокатора.
Началось все с абсолютной ерунды, ничто не предвещало революционных событий. Политическая атмосфера, конечно, была нездоровой, но полыхнуло совсем не там и не по той причине, как можно было ожидать. В начале января на Путиловском заводе уволили рабочего. По мастерским сразу же разнесся слух, что уволили четверых, причем не просто так, а за деятельность в составе собрания русских фабрично-заводских рабочих Петербурга.
Движение это было новое, но весьма популярное. Созданное по почину руководителя Особого департамента полиции Зубатова, оно стало одним из самых крупных легальных рабочих движений. Идея, с которой оно создавалось, была весьма разумной. Что-то вроде контролируемого рабочего протеста.
Поскольку радикальные социал-демократы уже вовсю обрабатывали рабочих и увлекали их революционными идеями, власти решили перехватить инициативу. Предполагалось, что рабочие будут бороться за свои права и улучшение условий труда, но при этом оставаться сугубо в экономических рамках и не выходить за пределы отношений работника и работодателя. То есть не будут выдвигать политических требований.
В обмен городские власти оказывали организации свое покровительство, давали денег, помогали с помещениями, а градоначальник Фуллон даже посещал рабочие собрания. В лидеры организации выдвинулся харизматичный священник Гапон.
Так вот, после слухов об увольнении рабочих за политику, активисты разволновались и организовали несколько депутаций: к директору завода, фабричному инспектору и даже градоначальнику. В ходе депутаций выяснилось, что никто рабочих не увольнял, за исключением одного. По настоянию мастера вагонного цеха Путиловского завода был уволен за прогул один рабочий.
Однако возбужденные рабочие указывали, что у них есть доказательства добросовестной работы уволенного, а в день отсутствия тот действительно болел. По сути это был обычный конфликт мелкого начальника и подчиненного, то есть мастера и рабочего. Никакой высокой политикой тут и не пахло.
Рабочие потребовали уволенного восстановить, а мастера уволить. Однако теперь возмутилось уже начальство, дескать, если каждого мастера увольнять по требованию рабочих, то и работать некому будет.
Не добившись своих целей, актив затеял забастовку. Постепенно она расползалась на все цеха предприятия. А затем и на другие заводы, где Собрание имело влияние. Уже на второй день про уволенного рабочего забыли и даже не требовали его восстановления, зато выдвинули требования перехода на 8-часовой рабочий день (причем, по мысли рабочих, им должны были доплачивать за потерянные при переходе на новый рабочий график часы), а также требовали повышения зарплаты примерно на четверть.
Власти не предпринимали никаких насильственных действий и не пытались прекратить забастовку силой оружия, что создало у Гапона и его окружения впечатление, что инициатива находится в их руках и к ним не решатся применить силу даже в случае шествия в центр города.
Социал-демократические взгляды тогда были не очень популярны у массы рабочих, поэтому Гапон напирал на другое. Апеллировал к старине, когда негодующие подданные могли подать челобитную царю и он не мог отказать и т. п. Гапон заразил рабочих своей экзальтированностью. Как вспоминал меньшевик Сомов:
В собрании царил все время какой-то мистический, религиозный экстаз; в страшной тесноте и жаре часами стояли друг возле друга тысячи народу и жадно ловили безыскусственные, поразительно сильные, простые и страстные речи измученных своих ораторов рабочих. Содержание речей все время было бедное, на все лады повторялись фразы: «мы не можем уже больше терпеть», «нашему терпению уже пришел конец», «страдания наши превзошли уже всякую меру», «лучше смерть, чем подобная жизнь», «нельзя драть с человека три шкуры» и т. д. Но все они произносились с такой удивительной, трогательной искренностью, настолько выходили из самых глубин измученной человеческой души, что та же фраза, произнесенная в сотый раз, вызывала слезы на глаза, заставляла глубоко ее чувствовать и вливала твердую уверенность, что действительно нужно на что-нибудь решиться, чтобы дать выход этому переливавшему через край рабочему горю, рабочей неудовлетворенности. Эта необычная мистическая обстановка сначала нас совершенно ошеломила, и когда первый наш оратор с большой неохотой, и лишь повинуясь раньше принятому нами решению, взял слово, речь его, по содержанию несомненно гораздо более богатая, чем другие речи и в общем очень хорошая, хотя и гораздо менее «крайняя», чем было решено, прозвучала как-то странно чуждо, необыкновенно слабо, как будто то был отголосок другого далекого мира. Несколько хлопков, которые бросили ему по обязанности партийные рабочие, очень скоро замерли.
Тем временем в свою игру начинает играть Гапон. Ему удается где обманом, где хитростью, а где убеждением добиться признания рабочими его петиции, которая уже вообще не имела ни малейшего отношения к рабочим протестам, а была чистой политикой. Главные пункты этой петиции заключались в следующем:
I. Меры против невежества и бесправия русского народа.
1) Немедленное освобождение и возвращение всех пострадавших за политические и религиозные убеждения, за стачки и крестьянские беспорядки.
2) Немедленное объявление свободы и неприкосновенности личности, свободы слова, печати, свободы собраний, свободы совести в деле религии.
3) Общее и обязательное народное образование на государственный счет.
4) Ответственность министров перед народом и гарантия законности правления.
5) Равенство пред законом всех без исключения.
6) Отделение церкви от государства.
II. Меры против нищеты народной.
1) Отмена косвенных налогов и замена их прогрессивным подоходным налогом.
2) Отмена выкупных платежей, дешевый кредит и постепенная передача земли народу.
3) Исполнение заказов военного и морского ведомства должно быть в России, а не за границей.
4) Прекращение войны по воле народа.
III. Меры против гнета капитала над трудом.
1) Отмена института фабричных инспекторов.
2) Учреждение при заводах и фабриках постоянных комиссий выборных рабочих, которые совместно с администрацией разбирали бы все претензии отдельных рабочих. Увольнение рабочего не может состояться иначе, как с постановления этой комиссии.
3) Свобода потребительно-производительных и профессиональных рабочих союзов — немедленно.
4) 8-часовой рабочий день и нормировка сверхурочных работ.
5) Свобода борьбы труда с капиталом — немедленно.
6) Нормальная заработная плата — немедленно.
7) Непременное участие представителей рабочих классов в выработке законопроекта о государственном страховании рабочих — немедленно.
Однако это были лишь дополнительные требования. Главным был созыв Учредительного собрания на основании всеобщего голосования. Вполне очевидно, что требования этой петиции были просто невыполнимыми, поскольку на 95% состояли из политических требований, причем весьма радикальных по большей части. Это прекрасно понимал и сам Гапон, поэтому заранее взял с рабочих клятву, что они согласны умереть в случае чего, дабы никто не имел к нему претензий.
То, что погибшие будут, ни у кого не было сомнений. ОМОНа в те годы не было, разгонять толпы приходилось казакам, а если и это не помогало, в ход вступали войска. Это была стандартная мировая практика, поэтому никакой неожиданности 9 января не произошло. Разве что только часть активистов была уверена, что власть отреагирует на их шествие также вяло, как на их забастовки в предыдущие дни.
Вечером руководитель Охранного отделения Лопухин был извещен:
По полученным агентурным сведениям, предполагаемым на завтра, по инициативе отца Гапона, шествием на Дворцовую площадь забастовавших рабочих намерены воспользоваться и революционные организации столицы для производства противоправительственной демонстрации.
Для этой цели сегодня изготовляются флаги с преступными надписями, причем флаги эти будут скрыты до того момента, пока против шествия рабочих не станет действовать полиция; тогда, воспользовавшись замешательством, флагоносцы вынут флаги, чтобы создать обстановку, что рабочие идут под флагами революционных организаций.
Затем социалисты-революционеры намерены воспользоваться беспорядком, чтобы разграбить оружейные магазины по Большой Конюшенной улице и Литейному проспекту.
Впрочем, революционеры опомнились слишком поздно. Гапона они считали мракобесом и долгое время не поддерживали идею шествия. Но как только поняли, что экзальтированный поп умудрился собрать на шествие больше людей, чем им удавалось собирать всем вместе, активно начали примазываться к движению.
Накануне шествия петербургские начальники наконец опомнились и вызвали Гапона. Они сразу же высказали ему претензии, трясли его революционным манифестом, дескать, это что за фигня, ты же нам обещал, что никакой политики не будет. Гапон, прекрасно понимая, что он король ситуации и его теперь не рискнут арестовать (иначе начнутся беспорядки, а он станет еще популярнее), говорил им, что поздно метаться, все это неизбежно.
В последнюю ночь перед шествием Гапона все же пытались арестовать. Однако в последние дни он ходил в окружении личной гвардии из нескольких десятков рабочих, и полиция не решилась идти на обострение.
План Гапона был прост. С утра 9 января толпы рабочих со всех районов выдвинутся на Дворцовую площадь, где потребуют к ответу царя. Если он согласится немедленно и в присутствии Гапона объявить всеобщую политическую амнистию и созыв Учредительного собрания, то никаких беспорядков не будет. Если же он откажется, то рабочие начинают восстание.
Общее количество участников шествия в тот день оценивалось по-разному, вплоть до 150 тысяч человек. В реальности, скорее всего, значительно меньше. Несколько колонн численностью в несколько тысяч человек двигались с разных концов к Дворцовой площади.
На Шлиссельбургском тракте обошлось почти без жертв. Там солдаты рассеяли толпу холостыми выстрелами. На Васильевском острове толпе удалось захватить оружейную мастерскую. Но и там также было не очень много стрельбы. В основном толпу пытались рассеять легкой кавалерией.
У Троицкого моста солдаты дали три залпа. Но главные события произошли у Нарвских ворот, где толпа была наиболее радикально настроена, поскольку ее вел сам Гапон. Попытки рассеять толпу кавалерией не удались, ее просто снесли. Солдаты открыли огонь, Гапон убежал на квартиру к Горькому.
Несколько тысяч рабочих всё же сумели прорваться на Дворцовую площадь. Там по ним вновь дали два залпа, после чего толпа окончательно рассеялась.
По официальным данным, в этот день погибли или позднее умерли от ран 130 человек. Поименные списки погибших были опубликованы. По слова Гапона, погибло около тысячи (впрочем, он быстро ретировался и всей информацией явно не владел). По версии Ленина — 4,5 тысячи. По версии отдельных революционеров — до 20 тысяч.
Позже революционеры очень умело оттерли Гапона и отжали у него протест, выражаясь современным языком. Таинственная гибель слишком много знавшего Гапона (особенно по части товарища Витте, для которого революция стала звездным часом) до сих пор остается одной из главных загадок того времени.
Общая атмосфера в стране накалилась еще задолго до этих событий. Они лишь стали тем моментом, с которого политическое давление переросло в вооруженную битву с правительством, в которой была сформирована целая коалиция, начиная от ультралевых радикалов и заканчивая либералами кадетского типа.
Автор рубрики «День в истории» — Евгений Политдруг
Поддержите «Спутник и Погром» покупкой подписки (клик по счетчику просмотров справа внизу) или подарите ее друзьям и близким! У нас нет и никогда не было никаких других спонсоров кроме вас — наших читателей.