Ровно сто лет назад, 20 августа 1918 года, в России была отменена частная собственность на недвижимость. После вступления в силу данного декрета частная собственность на недвижимость отсутствовала в стране на протяжении 70 с лишним лет.
Декрет относился к категории так называемых первых декретов советской власти — законов, призванных отменить все нормы и принципы существующей цивилизации. Квартирный вопрос большевики поначалу не затрагивали (за исключением запрета на сделки с недвижимостью в декабре 1917-го). До него они дошли достаточно поздно, уже накануне объявления красного террора.
Краткое содержание декрета:
Статья 1. Отменяется право частной собственности на все без исключения участки, как застроенные, так и не застроенные, как принадлежащие частным лицам и промышленным предприятиям, так и ведомствам и учреждениям, находящиеся в пределах всех городских поселений.
Статья 2. В городских поселениях с числом жителей свыше 10000 отменяется право частной собственности на все строения, которые вместе с находящейся под ними землей имеют стоимость или доходность свыше предела, установленного органами местной власти.
Статья 5. Все городские земли и строения, которые соответственно сему декрету изъемлются из частной собственности, передаются в распоряжение органов местной власти.
Теперь о сути декрета. Во всех сколько-нибудь крупных и средних городах полностью отменялась частная собственность на любую недвижимость. Неважно, были это промышленные здания или жилые. Также не имел значения и финансовый уровень владеющих собственностью. При наличии права собственности недвижимость одинаково изымалась и у «буржуев», и у трудящихся.
В самых маленьких населенных пунктах с населением до 10 тысяч жителей право собственности формально могло сохраняться. Но с издевательской формулировкой — если его стоимость не будет превышать установленного местными органами власти предела. Местным органам власти в таких городках также предоставлялось право по своему усмотрению распространять все нормы об отмене собственности, предусмотренные для больших городов.
Наследование недвижимости также отменялось. Исключение делалось только для тех случаев, когда речь шла о единственном жилом помещении и его стоимость не превышала 10 тысяч рублей. В этом случае оно не наследовалось, а переходило во «временное пользование» детей и родственников.
Компенсаций за грабеж не предусматривалось («скажите спасибо, что в живых оставили»), однако в некоторых случаях, если недвижимость изымалась у нетрудоспособного лица, не имевшего возможности работать, позволялось выплатить по решению местных органов власти символическую единовременную компенсацию.
Дачные участки действием этого декрета поначалу не были затронуты. Но позднее и их реквизировали в коммунальный дачный фонд. В тех случаях, когда дача была захудалой и на земельном участке находилось не более одного строения, дачу могли оставить владельцу.
С момента отмены частной собственности и появился квартирный вопрос (который большевики так до конца и не решили), особенно в крупных городах. Раньше рынок недвижимости был прост и понятен. Жившие в городах имели либо свои дома, либо жили в доходных домах, выплачивая арендную плату. Но теперь все прежние механизмы не работали. Жилье приходилось выбивать, отстаивать бесконечные очереди, давать взятки.
Неограниченную власть в пределах дома получили домовые комитеты бедноты (прямо как в деревне, только вместо зерна отжимали недвижимости), которые распоряжались всем жилым фондом в домах и по своему желанию могли изгнать любого жильца и вселить понравившегося. Разумеется, в первую очередь члены этих комитетов оформили самую лучшую площадь себе, изгнав прежних жильцов. Все эти вопросы порождали перманентные скандалы, ругань, конфликты. Именно это подразумевал Булгаков, писавший, что москвичей испортил квартирный вопрос. Нового жилья не строилось, а на старое было много желающих, и каждый бил себя в грудь, доказывая, что он гегемон, на колчаковских фронтах раненый.
Помимо этого, на домкомбеды еще была возложена обязанность наблюдать за «буржуями» и угнетать их, чтобы жизнь медом не казалась. Также они должны были заведовать хозчастью, что у них получалось хуже всего. К концу Гражданской войны более трети жилых помещений новой и старой столиц оказались непригодными для жилья. Газеты были полны криков души из конфискованных квартир:
В доме сменился уже третий заведующий, но ни один из них не в состоянии справиться с делом. Уже вторая неделя, как в доме не топятся печи и плиты из-за отсутствия дров, и в эти дни жильцы обречены сидеть голодными и холодными, в нетопленных помещениях в пальто, шапках и рукавицах; в таком виде и ложатся спать. Отсюда — тиф и всякая другая зараза. Водопровод в неисправности, общие уборные в антисанитарном состоянии, газ едва мелькает, а потому на лестницах, в общих кухнях, коридорах и комнатах темнота, чем уже неоднократно пользовались воры и грабители; крыши протекают, сырость проходит из этажа в этаж, с комнатных стен стекает вода. В таких условиях живем мы и наши дети.
Впрочем, домкомбеды валили вину на местные отделы недвижимости, передавшие им дома в плохом состоянии:
Дом принадлежит городу, и управляет им какая-то неопределенная личность, точнее не управляет, а взимает с жильцов деньги, оставляя домовое хозяйство на попечение судьбы <…> Дом, в результате полугодового хозяйничанья так называемого отдела недвижимых имуществ, пришел в состояние полного развала: водопровод испорчен, центральное отопление не действует, уборные превратились в клоаки, дров — ни одного полена (на 350 жителей!) подвалы залиты водой и т. д. и т. д. Такова была картина, которую застал домовый комитет бедноты!
После Гражданской войны домовые комбеды были распущены. Их наследниками стали домкомы и жилтоварищества.
Частная собственность отсутствовала в СССР вплоть до его распада. В более поздние времена возникла личная собственность, которая четко разделялась с частной на том основании, что ее нельзя было продать. Скажем, в личной собственности гражданина был автомобиль. Но гражданин не мог его продать. Только сдать государству через комиссионные отделы. То же самое и с квартирами, которые являлись личной собственностью граждан и не могли быть проданы. В лучшем случае допускался обмен с соблюдением всех формальностей. Даже кооперативная квартира, приобретенная гражданином за свои деньги, а не полученная от государства, все равно не являлась частной собственностью и какие-либо манипуляции с ней (обмен и т. д.) можно было провести только после разрешения всего кооператива.
В постсоветской России известны случаи, когда отдельные граждане пытались оспорить декрет 1918 года и вернуть земельные участки, принадлежавшие их предкам. Например, эпопея некоего Фирсанова тянулась с начала нулевых. Он прошел через все судебные инстанции и дошел вплоть до Конституционного суда. Однако каждый раз суды выносили решение не в его пользу. Конституционный суд отказался принимать его жалобу на том основании, что декрет большевиков утратил силу, а суд не может рассматривать законы на предмет их несоответствия конституции, если в настоящее время они утратили силу.
В отличие от большинства бывших советских стран, в России вопрос о реституции никогда не поднимался на высоком уровне. Сразу после распада СССР в Кремле четко дали понять, что никакой реституции не будет, самим не хватает. Тем не менее состоялась ограниченная церковная реституция, т. е. церковь получила часть конфискованного имущества (были возвращены некоторые храмы и монастыри). Однако эта политика проводилась не на основании четких юридических норм, а скорее по доброй воле, что называется, с барского плеча. Только в 2010 году был подписан указ, регламентирующий передачу конфискованного имущества религиозным организациям. Тем не менее даже в этих условиях бо́льшая часть имущества осталась в руках государства. Религиозным организациям к настоящему времени удалось вернуть не более 15–20%.
Автор рубрики «День в истории» — Евгений Политдруг
