День в истории: 28 ноября 1880 года. Родился Александр Блок 

28 ноября 1880 года родился Александр Блок — один из главных русских символистов Серебряного века.

Блок родился в интеллигентной семье. Отец был весьма видным юристом, дядя по отцовской линии некоторое время занимал должность самарского и гродненского губернатора. Мать — дочь крупного ботаника и ректора Санкт-Петербургского университета Бекетова.

Впрочем, родительский брак оказался недолговечным и вскоре они разошлись. Мать вторично вышла замуж за гвардейского поручика польского происхождения Франца Кублицкого-Пиоттуха, позднее дослужившегося до генеральского звания. Однако фамилию сыну она менять не стала, он так и остался Блоком.

Блок окончил гимназию, затем учился на юрфаке Петербургского университета, откуда перевелся на филологическое отделение. Еще во время учебы он женился на Любови Менделеевой — дочери знаменитого русского химика, который был весьма дружен с его дедом Бекетовым.

Можно без преувеличения сказать, что Блок был одной из главных поэтических звезд довоенного Петербурга. Молодежь слушала его стихи с упоением, даже самые темные трудящиеся, стихов отродясь не читавшие, все равно хоть краем уха, но слышали его фамилию.

Помимо творчества весьма занимательную часть жизни поэта составляют отношения с революцией. Многие литературные деятели либо Февральский, либо Октябрьский переворот восприняли с восторгом. Блок даже на их фоне выглядит особняком, поскольку обе революции принял с какой-то щенячьей радостью.

Он сразу же завербовался в Чрезвычайную следственную комиссию Временного правительства — обличать неисчислимые преступления кровавого царизма: искать тайный провод, по которому царица сносится с немецким генштабом, чтобы сообщать о передвижениях русских войск, а также выяснять, кто из министров сколько заплатил Распутину, чтобы он их назначил министрами.

Комиссия не нашла вообще ничего, но вскоре случилась еще одна революция. Тут поэт совсем разошелся, танцуя от радости: ура, бей, круши, давайте слушать музыку революции. В «Интеллигенции и революции» он писал:

Почему «долой суды»? — Потому, что есть томы «уложений» и томы «разъяснений», потому, что судья-барин и «аблакат»-барин толкуют промеж себя о «деликте»; происходит «судоговорение»; над несчастной головой жулика оно происходит. Жулик — он жулик и есть; уж согрешил, уж потерял душу; осталась одна злоба или одни покаянные слезы: либо удрать, либо на каторгу; только бы с глаз долой. Чего же еще над ним, напакостившим, измываться?

Почему дырявят древний собор? — Потому, что сто лет здесь ожиревший поп, икая, брал взятки и торговал водкой.

Почему гадят в любезных сердцу барских усадьбах? — Потому, что там насиловали и пороли девок: не у того барина, так у соседа.

Почему валят столетние парки? — Потому, что сто лет под их развесистыми липами и кленами господа показывали свою власть: тыкали в нос нищему — мошной, а дураку — образованностью.

Русской интеллигенции — точно медведь на ухо наступил: мелкие страхи, мелкие словечки… Среди них есть такие, которые сходят с ума от самосудов, не могут выдержать крови, которую пролили в темноте (своей); такие, которые бьют себя кулаками по несчастной голове: мы — глупые, мы понять не можем; а есть и такие, в которых еще спят творческие силы; они могут в будущем сказать такие слова, каких давно не говорила наша усталая, несвежая и книжная литература… Всем телом, всем сердцем, всем сознанием — слушайте Революцию.

Это было уже слишком. Проняло даже Эренбурга, который вернулся из эмиграции летом 1917 года и увидел ужас революции. Эренбург наиболее громко полемизировал с Блоком, ответив ему в эсеровской газете (сам Блок напечатал текст в левоэсеровском издании):

ЕЩЁ ОДИН писатель выступил с прославлением большевизма. На сей раз не вздох о субсидии ницшеанца Ясинского, не рассказы о зверстве офицеров (за приличное вознаграждение) Серафимовича — раздался искренний, пламенный голос большого русского поэта Александра Блока.

Дальше Блок говорит — «долой суды!» Разве это не понятный клич? Суд, правосудие чуждо духу русского народа. Но разве суды отменены? (Только разве для проворовавшихся комиссаров.) Конечно, мы теперь любим слова благородные, иностранные. Вот иностранцы для определения законов самодура употребляют русское слово «Oukase», а мы не закон — декрет, не суд — трибунал. Разве не злые карикатуры на суд разыгрываются в Митрофаньевском зале? Суд как суд, только судьи подобраны по партийной принадлежности, защитников арестовывают и пр. Это ли. Блок, замена старого новым?

РУССКИЙ народ жаждет подлинной правды, хочет построить жизнь по-своему, лучше, справедливее прежней. Интеллигенция, «просвещение» (в понимании XVIII века), «культура» (поверхностная) за это объявили ему войну. Писатель А. Блок это заявляет под одобрительный гул молодцов, чинящих быстрый суд над «саботажниками»… Не пропадет, не сгинет Россия, хоть отдала свою разбойную красу ныне «чародею» — не Стеньке Разину, не Бронштейну даже, а деловитому Германцу. Опомнится она, опомнитесь и вы, Блок, и мне горько и страшно за вас.

Вы увидите, не «одной слезой река шумней» — кровью русской, не «одной заботой боле» — рабами германцев будем — вы увидите обманутую Россию и далеко непоэтическую, скорее коммивояжерскую улыбку чародея. Вы скажете себе — в судный час, когда Россию тащили с песнями на казнь, и я! и я! тащил, и я кричал тем, что хотели удержать, боролись, молились, плакали.

После этого Эренбург демонстративно написал целый цикл стихов «Молитва о России». Любому советскому человеку сборник почти гарантированно устраивает разрыв мозга, потому что в нем трудно узнать того самого Эренбурга:

В ту годину люди отступили от Господа,
И друг друга поджидали с ножами острыми,
И пустела земля трупами смердящая,
И глумились дети над болящей Матерью,
И горели наши церкви православные,
Подожженные по наученью Дьявола».
Или про юнкеров:
«Бились и в Москве. На белые церкви
Трехдюймовки выплевывали адов смрад.
И припав к ране Богородиценаго Сердца
Плакал патриарх.
Пощаженные рукой иноземной
В Наполеоновы дни,
Под снарядами гнулись Кремлевские стены —
Им нечего больше хранить!
Вот юнкера, гимназисты
На бульвар выбегают, юные, смелые.
Баррикада. Окоп. «Кто там? слушай!»
Но вот подошел и выстрелил,
И душа Отчизны в небо отлетела,
Вместе со столькими юными душами.

И наконец совершенно немыслимое в 1918 году:

Ту, что сбилась на своем таинственном пути,
Господи, прости!
Да восстанет золотое солнце,
Церкви белые, главы голубые,
Русь богомольная!
О Poсcии
Миром Господу помолимся.

После этого Эренбург уехал во Францию, переждал там 20 лет, а потом вернулся — дальнейшее хорошо известно. А вот Блок остался, заседал в бесконечных комиссиях и дозаседался до того, что оказался в подвалах ЧК.

Задержали его по какому-то совершенно пустяковому делу 15 февраля 1919 года. Чекисты устраивали очередную облаву на левых эсеров и у одного из них обнаружили список членов Вольного философского общества, в котором состоял поэт и еще несколько интеллигентов. Тогда же арестовали и Ремизова с Петровом-Водкиным. Штейнберг, оказавшийся его сокамерником, вспоминал:

Покуда Блок, растянувшийся на нашей койке, дремал после бессонной ночи, я присел к столу, за которым сидело несколько политических. Это были все левые с-ры, рабочие и матросы; которых в эти дни арестовывали десятками. Они уже знали, что и я арестован в связи с измышленным заговором левых социалистов-революционеров, и естественно заинтересовались также и моим знакомым, только что поселившимся в моем углу. Я назвал Блока.

Трудно передать их изумление когда они услышали это имя. — Не может быть! Не может быть! — все повторял моряк Ш., годами сидевший в тюрьмах дореволюционных и уже успевший познакомиться и с тюрьмами революционными. — Впрочем, все может быть, — прервал он самого себя: — только знаете это фактик не только биографический, но и исторический!

Между тем, весть о том, что здесь известный писатель Блок, уже успела облететь обе камеры и вокруг нашего стола собралась целая куча народу. Многие спрашивали, где он, и на цыпочках подходили к койке, на которой он дремал чтобы взглянуть на него, и снова отходили в раздумьи, односложно делясь своими впечатлениями.

Блок провел в заключении около полутора суток. За него заступились нарком Луначарский, находившийся с ним в тесных отношениях, и Горький. Однако после кратковременного знакомства с ЧК произошло странное. Блок перестал слышать музыку революции, а впал в депрессию.

Поэт настолько захандрил, что его перестали узнавать даже старые знакомые. Видевший его за несколько месяцев до смерти Чуковский ужасался:

Передо мной сидел не Блок, а какой-то совсем другой человек, даже отдаленно не похожий на Блока. Жесткий, обглоданный, с пустыми глазами, как будто паутиной покрытый. Даже волосы и уши стали другими.

Впрочем, помимо депрессии у поэта были и серьезные проблемы с сердцем, которые в условиях тотальной революционной разрухи было проблематично вылечить. В последний год Блок неоднократно предпринимал попытки выехать за границу, но его не выпускали, хотя формально он просился на лечение. А местные врачи, подосланные большевиками, путались в диагнозах, то находя у него простую неврастению, то истощение и малокровие, то эндокардит.

В итоге к тому моменту, как большевики наконец решились выпустить его на лечение после многочисленных ходатайств Луначарского, у поэта начались проблемы с психикой и он практически прекратил лечиться. Блок умер 7 августа 1921 года, через неделю после получения разрешения на выезд, в возрасте 40 лет.

Автор рубрики «День в истории» — Евгений Политдруг

Поддержите «Спутник и Погром» покупкой подписки (клик по счетчику просмотров справа внизу) или подарите ее друзьям и близким! У нас нет и никогда не было никаких других спонсоров кроме вас — наших читателей.