лексей Бродович создал современный графический дизайн. Все периодические глянцевые журналы до сих пор идут по проложенным им путям. Именно он придумал и воплотил концепции визуального оформления современной прессы. В Америке. Он был русский эмигрант и офицер.
Молодой Алексей Бродович
Алексей Вячеславович Бродович родился 1 мая 1898 года в деревне Оголичи Петриковской волости Мозырского уезда Минской губернии. Предки Бродовича, Бродовичи, имели здесь поместье — в 1848 году их владения насчитывали 848 десятин земли и один трактир. Вячеслав Бродович, отец Алексея, был врачом-психиатром, мать — Людмила Васильевна, урождённая Соловьёва, была дочерью владельца петербургского ресторана «Палкинъ» и увлекалась живописью, правда, непрофессионально, а так — из любви к прекрасному. Надо отметить, что родители Бродовича имели связи высокого ранга: дядя Алексея, Генрих Бродович, был семейным врачом генерала Редигера, члена Государственного совета и военного министра Российской Империи в 1905–1909 годах. Так что будущее юного Алексея Вячеславовича представлялось вполне светлым: отец его, оставив и так вполне прибыльную профессию врача, стал управлять торговой империей тестя Василия Ионовича Соловьёва, не имевшего сыновей, позже вошёл в правление Петербургского биржевого комитета, стал статским советником. Семейство Бродовичей перед этим переехало сначала в Москву (во время Русско-японской войны), а позже и в Санкт-Петербург. В общем, жизнь налаживалась (хотя и так было вполне прилично).
Мать хотела, чтобы сын поступил в Академию Художеств. Алексей Бродович в 1914–1915 годах учится в Тенишевском реальном училище (там же учились Осип Мандельштам и Владимир Набоков), но курс не заканчивает — сбегает на фронт Первой мировой. Сначала в 1914 году, в возрасте шестнадцати лет — его ловят, возвращают назад. Потом ещё раз, через год, он опять бежит из Петербурга воевать германскую войну. Опять ловят, опять возвращают назад. Надежды матери были разбиты. Алексей поступает в Пажеский корпус.
«Через неделю или около того, я убежал на фронт, чтобы убивать немцев. Мой отец был влиятельным человеком, генералом Красного Креста, и меня снова вернули домой. В Восточной Пруссии я убежал опять и присоединился к соседнему полку. После этого я снова был пойман, и на этот раз меня отправили в Пажеский корпус».
Через два года, закончив обучение, Бродович выходит из корпуса в чине корнета в числе выпускников 1 разряда. Корнет — это кавалерийский аналог подпоручика, что сейчас примерно сравнимо со званием лейтенанта. Юный корнет Бродович в 1917 году выходит прямиком в Февральскую революцию, в 12-й гусарский Ахтырский генерала Дениса Давыдова, Ея Императорского Высочества Великой Княгини Ольги Александровны полк.
Отдав юность травяным полям Румынии, Алексей Бродович получает чин капитана и вступает в Добровольческую армию. Возле Одессы, в боях с большевиками, его тяжело ранит (правда, история умалчивает, куда именно), и молодой капитан (в 1918 году ему было 20 лет) отправляется в госпиталь в Кисловодск. Там Бродович влюбляется в Нину — свою будущую жену. Тем временем к тихому курортному городу, в котором множество зелёных парков, три горы и музыкальная раковина, со всех сторон подходили красные.
После этого был Новороссийск. Нине и Алексею повезло — они попали в этот город за два года до страшной давки и массовой хаотичной эвакуации. В порту они встретили брата Алексея — Николая, а через некоторое время и отца — Вячеслава Генриховича. Мать и остальные родственники уже уехали в Турцию. Бродовичи смогли довольно спокойно вырваться и ушли в Константинополь. На этом военная карьера Алексея закончилась.
II
Париж двадцатых кипел жизнью. Двадцать аррондисманов кишели электрическим светом и красками, а по улицам этого праздника авангарда носились сонмища машин и людей. На десять лет французская столица стала вечным городом: всё, что происходило в Париже, происходило в мире. Париж стал кабаре, на сцене которого давался невиданный ранее спектакль. Искусства были везде.
Большинству Russes blancs приходилось всё начинать заново, с нуля. Денег не было практически ни у кого, а тех средств, что были, хватило бы на… впрочем, их всё равно не было. Чета Бродовичей (Нина и Алексей поженились в 1920 году) сняла квартиру на Монпарнасе, на юге Парижа. Если Париж был кабаре, то Монпарнас был его гримёркой. Сотни, если не тысячи художников, писателей, поэтов и прочих, прочих, прочих приезжали в этот квартал со всего мира в поисках дешёвого жилья и весёлой компании. Сюда тянулись эмигранты и мелкие жулики, миллионеры и большевики.
Нина стала швеёй, Алексей благодаря связям с художниками сделался декоратором (по сути — маляром) у Сергея Дягилева, создавал декорации и афиши для «Русских сезонов». Бродович занимался всем: фотографировал танцовщиков, декорировал интерьеры домов и квартир, рисовал по тканям для Модного дома Поля Пуаре, чертил эскизы мебели для Bianchini — словом, вертелся, как мог. У Дягилева Бродович нахватался желания экспериментировать. В двадцать четвёртом году бывший белый капитан победил Пикассо.
Русские художники и артисты, творческая интеллигенция и богема из числа белых эмигрантов устраивали Le Bal Banal — суаре, званый вечер для всех, кто был на него приглашён. Естественно, банальный благотворительный бал требовал небанального оформления и великого стиля. Объявили конкурс на афишу для адвертисмента среди всех заинтересованных художников, в числе которых оказались и Пабло Пикассо с Бродовичем. Победил русский офицер.
Потом почти несколько недель (для Парижа это срок, сравнимый с веками) плакаты русского победителя и грандиозного испанца висели рядом по всем дурным закоулкам Монпарнаса. Но история эта маленькая и бессмысленная — вскоре произошло гораздо более важное событие. У Нины и Алексея Бродовичей родился сын Никита.
После было много других дизайнерских побед и много триумфа. За оформление нескольких магазинов мод и шляп для Парижской международной выставки декоративных искусств Бродович стал обладателем неких пяти почётных медалей. Медали были очень важными, но в остальном история о них, увы, умалчивает. Вместе с Максимилианом Воксом, известным типографом, А.Б. занимался оформлением книжных обложек. Для Martini нарисовал плакат, для Le Printemps и Bon Marche — рекламу. В общем, дел было много.
Важна не карьера Бродовича, а то, как именно он добился успеха. Очень просто: он стал первым применять художественные новшества и щедро пользовался последними веяниями искусства. У Эль Лисицкого, великого супрематиста, он научился работать с формами и цветами. Используя аппликации, Бродович стал делать фотоколлажи. До этого момента в мире дизайна господствовали в соотношении семь к трём ар-нуво и авангард (вместе с абстрактным экспрессионизмом, баухаузом, кубизмом, супрематизмом и орфизмом).
В 1928 году Алексей Бродович основывает своё собственное дизайнерское агентство, или, как это тогда называлось, художественное ателье — «L’Atellier A.B.», продолжает работать над книгами, создавая обложки для «Рамаяны», «Повестей» Пушкина, «Фантастических историй» Достоевского и мильтоновской «Краткой истории Московии». Биографы сообщают, что в 1929 — 1930 годах он входил в «авангардистскую ассоциацию деятелей искусств „Круг и квадрат“». На этом участие его во всякого рода подозрительных организациях заканчивается. История Бродовича, в общем-то, показывает второй путь для русской эмиграции — забыть о прошлом как о дурном сне и пытаться заново построить свою жизнь. Получилось или нет — это уже другой вопрос.
Бродович преподает
Тридцатые годы двадцатого века ознаменовались переездом Бродовичей в Соединённые Штаты. В Америку их пригласил ректор Филадельфийского колледжа искусств. Вскоре после этого уже прославившийся как декоратор Алексей Бродович сделался деканом отделения рекламы в Школе промышленного искусства. Как и всякий начинающий педагог, Алексей стал преподавать фотографию, которая к тому моменту только-только стала считаться искусством, и проектно-эстетическое оформление, то есть дизайн. В общем-то, он стал первопроходцем, пионером современного дизайна. В 1933 году он учреждает и основывает первую в США профессиональную школу дизайна и фотографии — «Лабораторию дизайна». Курс был настолько свободным, насколько это было вообще возможно: в рамках лаборатории изучались рисунок, вёрстка, искусство плаката, журналистский репортаж, техника иллюстрации, полиграфия периодики, промышленный дизайн, создание упаковок и режиссура. Нагляднее всего цитата Арта Кейна, известного американского модного и музыкального фотографа, который учился у Бродовича:
«Наш класс собирался раз в неделю. Никто толком не знал, что именно Бродович преподает. Все ощущали скорее присутствие вождя, духовного наставника, чем простого преподавателя фотографии».
Ещё через три года Бродович распространился на всю Америку: он читал свои курсы в университетах и колледжах Нью-Йорка и в Йеле. Забавный, но вполне обыкновенный момент: он почти совсем не говорил по-английски и предпочитал использовать в качестве языка интернациональной коммуникации французский, который знал с детства. Сам же Алексей о своих курсах отзывался так:
«Цель курса состоит в том, чтобы помочь студенту открыть свою индивидуальность, кристаллизовать его вкус, развить понимание современных тенденций, стимулировать чувство изобретения и совершенствования своих технических возможностей».
Иначе говоря, он учил людей не делать, а в первую очередь видеть, чувствовать и думать. Какой гений не делал этого, впрочем. Студенты испытывали огромнейшее уважение и всячески восторгались. Бродович был тиран.
«Он был гением, и с ним было сложно. Это сейчас с ним все просто. Нужно оказывать ему почести, которые он так ненавидел при жизни и от которых он теперь не может отказаться. Он был моим единственным учителем. Я многому научился благодаря его нетерпеливости, высокомерию, недовольству. К сожалению, он так и умер, ни разу не похвалив меня».
Ричард Аведон (а это его слова, он был американским фотографом) здесь всё же лукавит: когда он то ли в 1935-м, то ли в 1936 году пришёл в Harper’s Bazaar, отвергнутый везде где только можно, именно Алексей Бродович заметил его работы и сказал, что это «свежо и правдиво». Какая ещё похвала ему требовалась?
III
Так вот, к слову о Harper’s Bazaar. Этот журнал о женской моде и жизненных перипетиях высокого света начал издаваться ещё в 1867 году и был рупором викторианского изящества. Предназначался он для «women who are the first to buy the best, from casual to couture», и моментально стал флагманом глянца и гламура, оказывая влияние на всю периодическую прессу — ведь век буржуазии был эпохой гламура. В общем, Harper’s Bazaar был самым первым и самым влиятельным глянцевым журналом — круче Vogue, Cosmopolitan и Elle.
Именно сюда, в нью-йоркскую редакцию, легендарный главный редактор Кармель Сноу, «маленькая ирландская петарда», которая сама только что пришла из Vogue, и позвала Алексея Бродовича, уже овеянного славой. Казалось бы, Бродовичу, который был известен больше как современный художник, нечего было делать в каталоге одежды, но Сноу решила выпускать журнал для стильных и «элегантно мыслящих» женщин. Концепцию поменяли целиком, появились рубрики о современном искусстве, литературе, репортажи — журнал становился серьёзным изданием. Бродович был уместен.
Первым делом он выгнал другого эмигранта, Эрте-Тыртова, тоже звезду дизайна — только в стиле ар-нуво. Разумеется, в 1934 году югендштиль был неприемлем. Рисованные иллюстрации пришло время заменить на фотографии. Наступала эпоха дивного ар-деко, а Бродович стал её маяком. Во-первых, он первым в мире перестал отделять иллюстрацию на обложке от названия журнала. Иллюстрации, фотоработы и коллажи становились самодостаточными страницами, на которых потом появлялся текст статьи. Бродович крутил и вертел в руках снимки и картины Сальвадора Дали, Жана Кокто, Ман Рэя и Шагала, резал, резал, резал и создавал хаотическую гармонию. Антропоцентризм нового века он возвёл в абсолют; части человеческого тела стали главными художественными высказываниями. Он старался хватать читателя за подсознательное, как это делают дизайн, сюрреализм и мода. Многие американские ученики Бродовича вспоминали, что он часто говорил фразу «Astonish me!». Студенты очень уважительно восхищались русским маэстро. Бродович же просто помнил слова Дягилева: «Etonnez-moi!». Ну, они и старались его удивлять.
Обложки журнала Harper’s Bazaar, созданные Бродовичем
К рекламе А.В.Б. относился тоже как к средству. Любое изображение, каким бы коммерческим оно ни было, должно было действовать на информационный поток вместе с основной массой элементов полосы журнала, создавая, по выражению самого Бродовича, flow, который несёт разум читателя. Flow, требовал от учеников А.В.Б., должен irritate (бередить душу). Да и на самих читателей ему было наплевать. В итоге он смог сделать то, чего медиа боятся больше всего: он начал производить контент, который не подстраивался под читателя, а вынуждал его воспринимать новое. Harper’s Bazaar при нём стал одним из величайших журналов Америки.
Бродович совершенно не умел говорить, был желчным, частенько раздражался и многого не терпел. Простительно для человека с его биографией. Себя он выражал в дизайне.
Великий арт-директор был самим журналом: все авторы подчинялись его требованиям. Тексты полагалось приносить в размере двух журнальных полос — для удобства вёрстки. Алексей Бродович совершенно ничего не знал о фотографиях, которые так страстно резал. Они были лишь частью его величественного начинания: сделать производственную эстетику самостоятельным искусством.
«Перечислять все, чему научил меня Бродович, излишне. Он дал мне жизнь в моей любимой работе. О технике фотографии он ничего не знал и никогда не утверждал, что может преподавать ее. Окружавшая его атмосфера — это и был Бродович… В курсе „Лаборатория дизайна“ он давал нам в качестве заданий те орешки, которые с трудом мог раскусить сам для своего журнала Harper’s Bazaar. При редактировании он иногда пользовался решениями студентов как своими собственными. Мы были сотрудниками, но автором всегда считался он. Сегодня трудно переоценить влияние Бродовича на общий вид журнальной страницы. Его идеи всегда были инновационными», — говорил ещё один модный фотографический американец, Ирвин Пенн.
В 1945 году Бродович выпускает альбом снимков Ballet, посвящённый Русскому балету Дягилева — 104 снимка, в 1949–1950 годах — журнал об искусстве Portfolio, признанный вершиной графического дизайна — там был отдельно проработан каждый знак. Снимки были в первую очередь идеей, которая выражала форму — балет он снимал с длинной выдержкой, отпечатывая движения на фотобумаге.
Также читайте: Русские сезоны Дягилева
Альбом снимков «Ballet», посвященный русскому балету Дягилева
Альбом снимков «Ballet», посвященный русскому балету Дягилева
Альбом снимков «Ballet», посвященный русскому балету Дягилева
Альбом снимков «Ballet», посвященный русскому балету Дягилева
Рабочий день Бродовича начинался так: сначала он брал кучу фотографий у ассистентов и учеников, отпечатывал их во множестве форматов и шёл пить мартини. Потом начинал кадрировать снимки и резать. Получалось волшебно.
В 1957 или в 1958 году умерла Нина Бродович. Алексей запил и, поражённый, ушёл из Harper’s Bazaar. Потом попал в психиатрическую лечебницу, где тоже продолжал снимать на миниатюрную камеру, которую ему принёс один из учеников. Камера пряталась в пачку Pall Mall. В начале 1960-х годов выходит сборник «Saloon society»: алкоголические фантазии Билла Мэнвилла и смазанные, пьяные фотографии Дэвида Атти объединены «делириозным» дизайном уже уходящего Бродовича. Но о нём помнят, его чтут, на него молятся все арт-директора обеих Америк. Два пожара сожгли все его архивы и имущество.
В 1966 году Алексей Бродович возвращается с сыном во Францию.
В 1971 году умирает.
Конец.
