Выдающийся композитор песен про трусы Костя Меладзе ненавидит русскую сволочь и грезит защитить Украину с винтовкой в руке, сидя почему-то в московских студиях и концертных залах. Гениальный писатель рукой Улицкая нашла у русских особую хромосому рабства. Потрясающего актера одной роли Костю Райкина тошнит от русни в большом коммерческом центре, который русня ему подарила. При этом гениальный русский писатель Галковский до сих пор не издан (публиковался за свои), а единственный русский режиссер, Балабанов, уловивший время и нас, спился и умер из-за невыносимой тяжести бытия. Что происходит с русской культурой и как нам ее вернуть? Пытаемся разобраться.

Она утонула

Плохая новость: у нас ничего не осталось. У русских нет своей страны, своего правительства и своих законов. Новость хорошая: у нас есть безумно прекрасная русская культура. Наше единственное оружие, страшнее трех водородных бомб. Культурная гегемония и культурный империализм сильны как экономическая блокада или военная интервенция — власть над умами важнее и опаснее, чем над гвардией и парламентом. А еще культура — это программа, согласно которой человек живет. Потому культурная идентификация сейчас важнее любой другой. Поэтому одним из политических интересов русского народа, наряду с экономическим и политическим возрождением, является развитие и процветание его культуры. Российская Федерация хочет нам призму поменять и культуру сделать синтетической. Но русская культура — не девочка по вызову. Русская культура любит свободу и правду. Русские — это литература и война. И если все русские случайно умрут, то останется русская культура. Так сто лет назад и произошло.

Что есть культура

Система норм и ценностей. Эмиль Дюркгейм культуру рассматривал как систему идеалов, норм и образцов поведения, которые регулируют отношения между людьми. Американский социолог Уильям Айзек Томас, создавший, в общем-то, американскую социологию, определял культуру как материальные и социальные ценности определённой группы, куда входят и установки, и обычаи, и институты.

Георг Зиммель, внештатный профессор Страсбургского университета (одной из важнейших частей французской Академии) ещё в начале XX века придумал и предложил схему развития культуры как основы духовной жизни общества. Жизнь постоянно меняется, создаются новые культурные формы, они кристаллизуются, на их место лезут уже новые основы духовной жизни. Рядом с этой преемственностью поколений и происходит различная политическая борьба и метания. Так, на смену шестидесятникам пришло Generation Р, которому в затылок дышат дети девяностых. Каждое из этих сообществ обладает собственной культурой, и каждая из этих культур сменяет друг друга.

Другой социолог, Нил Джозеф Смелзер, определяет культуру как совокупность убеждений, ценностей и выразительных (по сути, творческих) средств, которые являются общими для определённой группы (например, нации) и служат для упорядочения опыта и регулирования поведения. Культура — призма, сквозь которую мы воспринимаем информацию и принимаем решения.

Политика государства направлена на сферу культуры и сопутствующего ей искусства. Благодаря этой системе таланты становятся гениями, придворные поэты становятся всем, а искусство из творчества и дизайна превращается в маркеры национального самосознания.

Государство предъявляет обществу модель взаимоотношения с культурой и искусством. В случае национального государства, выражающего национальные интересы, — между национальной элитой и интеллектуалами с одной стороны и собственно нацией с другой.

Итак, государство, согласно теории государственной культурной политики, всегда требует от культуры:

1) формирования общенациональной картины мира и ее распространения среди граждан;

2) поддержания и сохранения существующей картины мира в форме традиции и передачи ее последующим поколениям;

3) развития, модернизации, приспособления существующей картины мира к меняющейся реальности.

Внешняя же культурная политика всегда направлена на:

1) защиту своеобразия национальной картины мира от внешних влияний более сильных культур;

2) пропаганду важнейших фрагментов национальной картины мира за рубежами национального государства, преследуя цели ознакомления с ней других народов (что способствует росту взаимопонимания), и/или распространения среди этих народов собственной культуры (что способствует полной или частичной замене фрагментов картины мира этих народов).

Это азбука.

Самое смешное, что российская власть с этими задачами превосходно справляется. Увлечённо занимаясь российской культурой, игнорируя здравый смысл и эксплуатируя русскую культуру в угоду своим надобностям.

При царе Горохе

Российская Империя проводила гармоничную и национальную культурную политику. Не без проблем, конечно, но делалось всё рационально.

На протяжении XIX века государство занималось народным просвещением, в ходе которого населению давали образование и формировали ту самую уваровскую «народность», то есть национальную идентичность. Говоря о взаимоотношениях государства и интеллигенции, отметим два момента.

Во-первых, модель культурной политики Российской Империи эклектична. Использовался американский способ, особенно в начале XX века — частный капитал послужил укреплению и возвышению русской культуры наравне с казной. Достаточно вспомнить «Русские сезоны» Дягилева или Третьяковскую коллекцию, которая стала галереей. Частные акторы культуры выражали тот самый русский дух, национальную идею и миф, пусть даже и косвенно. И всё искусство первой половины XX века — глубоко национально. Ведь даже советский авангард — продолжение золотого XIX века. Русская эстетика задавала тон.

Государство же, императорская власть, занималась в сфере культуры как раз народным просвещением (то есть созданием нации), а также сохранением как раз русской эстетики (то есть представлений о прекрасном и должном), выделяя деньги на сохранение классики и воспитание кадров. Вспомните Академию художеств.

Таким образом, модель культурной политики Российской Империи уникальна — в ней соединялись и американская, и английская, и французская модели управления. Советская же модель управления культурой — «архитектурная», то есть характерная для тоталитарных обществ. По сути, у русской культурной политики отрезали половину, которая отвечала за развитие, и начали пытаться делать одновременно две вещи — сохранение и развитие — на государственной, «консервативной» половине. Увы. За сгибание и разгибание руки отвечают разные мышцы.

Модель же культурной политики в Российской Федерации во многом повторяет контуры своей предшественницы. Частный сектор вкладывает деньги в развитие, при этом в него же вбухиваются вполне баснословные деньги из казны. Но проблема не в осуществлении, а в предпосылках и основании — правильными методами государство пытается продвигать выгодную ему культуру, российскую. А поскольку корни ее — в дефектной советской культуре, которая основывается на возвышающем обмане, то ни одна, даже самая правильная культурная политика здесь не поможет.

Нам нужна русская культура. Обратимся к моделям культурной политики.

Ралли «Де Голль — Миттеран»

Когда закончилась Вторая мировая война, западный мир столкнулся с двумя проблемами. Во-первых, американцам необходимо было вести Холодную войну, а во-вторых, европейцам следовало противостоять культурной экспансии pax americana (что было крайне нетривиальной задачей).

Первая проблема на культурном уровне на первый взгляд решалась развитием массовой культуры и кейнсианским вкачиванием денег в экономику — надо было только лишь сдерживать толпы коммунистов-сценаристов в Голливуде (что успешно делал рынок, ФБР и сенатор Джозеф Рэймонд Маккарти). Задача номер два оказалась серьезнее.

Американцы были везде, запах жвачки и газолина бегал по улицам городов, все танцевали под модный бибоп и служили на базах в Германии. Европа нежилась под американскими флагами, что не нравилось местным элитам. Кому нужно общество, которое даже и думать не хочет о национальных интересах? Между тем национальные интересы гремели колониальными войнами и новыми солдатскими гробами.

В Европе на начальных этапах, на стадии становления, культурная политика развитых стран была централизованной, что, в общем-то, закономерно. Все государства в начале двадцатого века, в эпоху сознательного индустриального, предельно этатистские. Суть культурной политики таких государств заключалась в укрупнении сети культурных учреждений и объектов. В основе этой политики лежало культурное потребление. Гражданин в первую очередь выступал как вовлеченный в спектакль зритель.

В планах Соединённых Штатов было не только экономическое, но и культурное доминирование в Европе. Так, ЦРУ даже запустило ряд программ с крайне большими бюджетами — по сути, вербовку интеллигенций и пропаганду американских интересов. Американские журналы соперничали с советскими, а где-то между этими двумя огнями медленно поджаривались европейские интеллигенты.

Процитируем автора непосредственного исследования на тему влияния американцев на культуру послевоенной Европы Фрэнсис Стонор Сондерс:

«В разгар холодной войны правительство США вложило громадные средства в секретную программу культурной пропаганды в Западной Европе. Центральным аспектом программы было распространение утверждения о том, что ее не существует. Руководство пропагандой осуществлялось в обстановке строжайшей секретности Центральным разведывательным управлением. Средоточием этой тайной кампании являлся Конгресс за свободу культуры, который с 1950 по 1967 год возглавлял агент ЦРУ Майкл Джоссельсон (Michael Josselson). Его достижения, несмотря на непродолжительное время существования, были весьма значительны. На пике своей активности Конгресс за свободу культуры имел отделения в 35 странах, его персонал насчитывал десятки работников, он издавал более 20 престижных журналов, владел новостными и телевизионными службами, организовывал престижные международные конференции, выступления музыкантов и выставки художников, награждал их призами. Его задачей было отвлечь интеллигенцию Западной Европы от затянувшегося увлечения марксизмом и коммунизмом и привести ее к воззрениям, более подходящим для принятия «американского образа жизни».

Первым все понял Де Голль.

До 1960-х годов усиление государства в любой области, а в данном случае — в области культуры, объясняется просто. Считалось, что искусство и культура носили исключительно цивилизирующий характер. В начале же 1970-х годов этот подход оказался под шквалом огня критиков, которые полагали, что задавать набор культурных ценностей и форм — это нарушение принципов демократии.

Итак, с 1970-х годов в Европе после десятилетий культурной демократии начинается демократизация культуры.

Обратимся к конкретным странам. Во Франции процесс децентрализации культурной политики (который начался в середине девяностых) проходил через охотную регионализацию и назначение при этом эмиссаров из центра. В Швеции, Финляндии и Дании правительства пошли ещё дальше и полностью передали полномочия и власть местным выборным органам и чиновникам. Но государство сохранило за собой наиболее важные сферы: национальные институты, зарплаты, международная культурная политика (это всякие связи с ЮНЕСКО и прочее). По факту особых изменений не произошло и государство продолжило контролировать всю систему, сохраняя самый важный контроль — финансовый.

Несколько по-другому дела обстояли в федеративных государствах с настоящим, развитым регионализмом: в Германии, Австрии, Бельгии и Швейцарии. Там права принятия любых решений, в том числе и финансовых, принадлежат региональной администрации.

Кроме того, в конце восьмидесятых и начале 1990-х годов в культурной политике возник инструментальный подход, согласно которому экономический и социальный рост напрямую зависят от культурного развития региона.

Существует множество моделей культурной политики, каждая из которой хороша чем-то своим и отвечает вызовам своей эпохи и места. Французский социопсихолог, автор концепции «мозаичной культуры» Абрахам Моль выделяет четыре группы культурной политики:

Социодинамическая политика, по Молю, соответствует непрерывным изменениям в сфере культуры и имеет два направления. Первое, прогрессивное, стремится ускорить ход эволюции культуры (всяческими образами разрушая устаревшие модели и преодолевая дискурсы). Второе же, консервативное, напротив — старается сдерживать и сохранять существующие культурные формы. Предположим к тому же, что и дальнейшие культурные формы и объекты при консервативной модели развиваются из статичного фундамента. Примерно эта модель сейчас существует в Российской Федерации.

Социостатическая модель Моля описывает устойчивые цели и институты культурной политики. Есть три подгруппы такой политики. Во-первых, популистская (aka демагогическая). Цель — удовлетворить наибольшее количество культурных потребностей для как можно большего числа людей. При этом запросы граждан могут задаваться теми же самыми людьми, что и удовлетворяют запросы. Но это не афишируется.

Патерналистская (aka догматическая) модель. Основные каналы распространения информации (и культурных ценностей, естественно, тоже) находятся под контролем условного административного органа, который «располагает точной шкалой ценностей существующих и создаваемых культурных благ». За этой грубой и скучной цитатой скрывается обычный тоталитаризм и монополия государства. Министерство культуры герцогства Культурляндского определяет, какие идеи и мысли можно демонстрировать платежеспособной публике, а какие — не нужно.

Эклектическая модель, согласно которой общество должно само следить, чтобы каждый из элементов культуры соответствовал культурным ценностям. Обществу спускается сверху «культурная ценность», а оно начинает её активно защищать. Наверное, логичным было бы ещё выделить «суперэклектическую» модель, когда государство делает всё вышеперечисленное, добавляя отсебятины. Ну, как в Российской Федерации.

Но у Моля дико скучная и фундаментальная система, которая вне академической жизни никому, в общем-то, и не нужна. Вот у Милены Драгичевич-Шешич модель более интересная, потому как она гораздо более конкретна. Здесь Драгичевич-Шешич предлагает в качестве критериев использовать характер политического устройства государства и место государства и частных акторов в вопросе реализации культурной политики.

Есть ещё четыре модели

Либеральная культурная политика. Культурные услуги и товары (то есть вообще всё, связанное с культурой, от картины до билета в кино) регулируются рынком. Эта модель интересна тем, что она американская и гибкая.

Существует и бюрократическая, просветительская культурная политика, которую очень любят классические социалисты и этатисты всех прочих цветов. Франция и Швеция — это классические примеры подобного подхода, страна-этатист и страна-социалист, которые невероятно заинтересованы в продвижении той культуры, которая выгодна государству.

В 1959 году, во время президентства Де Голля, во Франции создали Министерство культуры, а возглавил его писатель-антифашист и теоретик Холодной войны Жорж-Андре Мальро. Изначально же он был (после окончания Второй мировой, когда командовал бригадой) партийным функционером, отвечавшим за идеологию и пропаганду голлизма.

Вообще у Мальро страшно интересная жизнь, о которой надо рассказать поподробнее, чтобы понимать, что за человек вообще изобрёл бюрократическую, французскую модель культурной политики. Он был типичным авантюристом Интербеллума, то есть человеком незаурядным и хищным. После университета уехал в Китай, где сражался на стороне коммунистов против Чан Кайши (это в двадцатых годах). В 1929 году едет в Афганистан, изучать греко-бактрийское искусство. После пишет роман и получает самую-самую престижную национальную премию — Prix Goncourt, Гонкуровскую премию. Смешно, что Мальро был последовательным антимарксистом. При этом в 1936 году посетил СССР, а в Испании командовал республиканской эскадрильей. После Второй мировой призывал изолировать Советский Союз. Скорее всего, работал на SDECE, внешнюю разведку Франции.

Эпоха Мальро считается апогеем французской культурной политики, хотя с таким же успехом можно назвать её апогеем голлизма — потому что это взаимосвязанные явления. Отец культурной политики Франции хотел воплотить с её помощью droit à la culture, право на культуру. Чтобы каждый француз мог, если бы захотел, возжелать прекрасного или сходить в театр.

В восьмидесятых годах министром культуры стал социалист Жак Ланг. Наступило золотое время, социалистическое правительство Миттерана одаривало деятелей культуры целым одним процентом (1%) от бюджета (если сравнить с предыдущими 0,5% расходов на культуру). В прессе ходил слух, что французский президент страдает от la complexe Louis Quatorzième, комплекса Людовика XIV (государство-это-я и патронаж искусств). Культура начала расцветать. Культура любит деньги. Интереснее, что французы в 80-х годах начали обращать внимание не на потребителя культуры вообще, а на молодёжь. Огромное количество государственных денег влили в развитие французской моды, комиксов, французского рока, электронной музыки и разного джаза. В годы министерства Ланга французы сделали фестиваль Fête de la Musique. Смысл этого музыкального фестиваля, который регулярно проводится чуть ли не во всех европейских странах, заключается в популяризации современной французской музыки — причём той, которая никаким образом не относится к крупным лейблам. Такая милая национальная традиция. Меры Ланга были левыми по своей сути — они тем не менее в случае французского этатизма оказались вполне эффективны. Но есть нюансы.

Французский социалист Ланг понял, что если государство хочет сохранить молодёжь, то надо дать ей денег на развлечения. Это сработало. Перед этим он сказал прагматичную и простую фразу: «Экономика и культура — это одно и то же поле боя». Вложили деньги — получили результат. Однако есть и проблема. Государственный заказ на культуру должно обеспечить национальными интересами и соответствующей эстетикой. Но это уже вопрос взаимоотношений государства и нации.

Естественно, французскую модель критикуют. Есть мнение члена Французской академии, профессора Коллеж де Франс. Марк Фюмароли считает, что «демократизированная культура убивает естественное в культурном, стерилизует культуру, ставит ее на протезы, сближает ее с модой и мюзик-холлом». Чтобы не зависеть исключительно от французов, обратимся к противоположной точке зрения.

United Culture of America

«This guy wants to tell me we’re living in a community.
Don’t make me laugh. I’m living in America, and in America, you’re on your own.
America’s not a country. It’s just a business.
Now fucking pay me».
— Jackie Cogan, «Killing them Softly»

Пересечем Атлантику. Американская модель культурной политики интересна как минимум потому, что в Соединённых Штатах нет культурной политики. А культура есть — самая сильная и хищная. Собственно, чего ещё ожидать от политического гегемона, как не культурного империализма и побед?

С первой страницы «гугла» про культурную политику США можно прочитать всякий советский и леволиберальный бред про то, что плавильный котёл продырявлен, что вместо котла нужна салатница (это название теории, противоположной котлу), что вместо того, чтобы все культуры проходили через центростремительные процессы, укрепляя общество, они должны пройти через центробежные процессы.

Также говорят, что «люди могут поменять свою одежду, политику, жен, религию, философию в большей или меньшей степени. Но они не могут поменять своих дедов: евреев, поляков, англосаксонцев, чтобы прекратить быть евреями, поляками, англосаксонцами…». Это слова из 1915 года, Хораса Мейера Каллена, американского профессора философии. Хорас Мейер Каллен — немецкий еврей из Силезии и сионист, а также яростный противник того, чтобы все народы США соединились в один единый народ. Умер он в Палм-Бич, штат Флорида.

За американскую культуру зачем-то пытаются выдать замечательные традиции разных народов, любительские театры в маленьких городах без трамваев и пирог из сникерсов. Это обман. Американскую культуру мы все с вами знаем, и объяснять, что это такое, думаю, нет никакого смысла. Американская культура — поп-культура. Голливуд, рок-н-ролл, Канье Уэст, Кэти Перри, Valve и кабельное телевидение. Сейчас, в XXI веке, это величайшая интернациональная и, что самое грандиозное, национальная культура в мире. Как так получилось?

Американцы дали денег и перестали об этом думать. В США нет министерства культуры, есть только разнящиеся от штата к штату местные департаменты и частные инициативы. Есть Департамент, который выступает поддержку культурного дайвёрсити, гендерного эквалити и местных художников. Называется этот оазис французской модели Департаментом искусства и культуры. Вообще даже не государственная структура. А вот NEH, National Endowment for the Humanities, вполне себе государственный фонд поддержки культуры, в 2017 году собирается выделить аж 16.3 миллиона долларов в качестве грантов на различные проекты в сфере искусства. Сравните с бюджетом среднего фильма от MGM.

Американцы в случае с культурной политикой придерживаются модели финансирования, которую post factum определили канадские исследователи Гарри Шартран и Клэр МакКафи. В США государство выступает в роли вдохновителя культуры. В случае «вдохновления» культуры субсидии составляют весьма малый процент от ВВП (сравните с роскошью 1% в миттерановской Франции). Но государство стимулирует частных инвесторов вкладываться в некоммерческие отрасли культуры и искусства, в современное искусство или литературу.

Считается, что такая модель крайне эффективна, но она отличается крайней нестабильностью и чрезмерной приверженностью частным интересам. Если для Соединённых Штатов такая политика подходит вполне из-за развитой экономики и большого количества участников игры (каждый из которых конкурентоспособен), то в России это может вылиться в эклектику и несоблюдение норм. В США свобода выбора частного инвестора уравновешивается наличием сильных и образованных элит, которые задают курс для развития, основываясь на национальных интересах. В России это может привести только к дальнейшему празднику деградации.

В Британии всё иначе. Согласно классификации Шартрана-Маккафи, в Соединённом Королевстве правительство придерживается модели государства-патрона. Для жадных творцов и деятелей патрон — самая желанная модель развития культуры.

Государство в данном случае осуществляет управление лишь косвенно, выделяя средства из казны, определяя общий уровень поддержки культуры и… всё. В дальнейшем распределением средств между учреждениями культуры ведают организации-посредники. Они никак официально от государства не зависят и представляют собой подушку безопасности между культурой и властью. Такая модель управления вообще характерна для Великобритании, учитывая и тот факт, что независимые официально фонды и НКО на самом деле — часть государственного аппарата.

Так, английский Художественный Совет (Art Council of England) основан королевским указом в 1946 году. Таким же способом основали Британскую Ост-Индскую компанию, «Стэндард Чартеред» и Банк Англии. По сути, британская культурная политика напрямую подчиняется Королеве.

Обратимся к фактам. Во-первых, британские некоммерческие искусства широко известны по всему миру. Взять тот же английский театр или молодых британских художников. Это свидетельствует об эффективности культурной политики. Да и вообще, учитывая статус английского как языка интернационального общения, сомневаться в силе британской культуры как минимум странно. Чтобы оценить масштабы вложений в культуру, взглянем на официальные данные. В течение следующих трёх лет ACE инвестирует около 1,1 миллиарда фунтов стерлингов из средств казны и около 700 миллионов фунтов с доходов Национальной Лотереи. И это без учёта средств от частных инвесторов, которые вкладывают средства ради престижа и различных выгод.

Но британская модель вряд ли подойдёт для России. В России нет царя и элит, которые бы удовлетворили желания национальной интеллигенции. Наши с вами желания.

Вернуть русским деньги

Драгичевич-Шешич предлагает другую модель культурной политики, национально-освободительную. Слово автору.

«Национально-освободительная культурная политика наиболее типична для бывших колоний, а также для государств Восточной Европы. Основная ее черта — развитие или утверждение оригинальных культурных традиций, подавлявшихся в колониальный (или в социалистический) период. Это может сопровождаться неприятием произведений искусства предшествующих периодов, отрицанием культуры национальных меньшинств, альтернативного и экспериментального искусства. Для культурной политики стран третьего мира характерна постановка задачи подъема общекультурного уровня на фоне конфликта между элитной культурной моделью европеизированного меньшинства, ориентированного на универсальные культурные ценности, и популистской моделью, основывающейся на традиционных национальных ценностях, часто связанных с религией».

Если мы посмотрим на постсоветское пространство, а точнее — на Российскую Федерацию, то увидим печальную картину. Страждущие русские интеллигенты и серьёзные студенты сталкиваются с необходимостью не развить, но сконструировать и распространить теоретическую модель элитной национальной культуры на большинство, опирающееся на советские культурные установки.

В Российской Федерации после опубликования и подписания президентом в 2014 году «Основ государственной культурной политики» взят курс на построение нации, основывающей себя на хантингтоновской «православной цивилизации», тезисе «Россия не Европа» и духовности. Такие тенденции, постмодернистские и губительные для развития русского общества, однако же не везде применяются.

Государство при такой модели — это действительно Левиафан, огромная губка, которую иногда выжимают.

У нас ежегодно, если не ежемесячно, проходит куча всяких фестивалей дружбы народов Севера и Юго-Запада, парады ансамблей русского народного танца «Офицеры вприсядку» и прочий балаган с придурочной наивной улыбкой. Но при этом у нас в стране реализуется действительно много хороших, прогрессивных программ и тенденций.

Взять, к примеру, городские культурные центры, библиотеки, которые переформировываются уже несколько лет не только в Москве, но вообще во всех крупных городах. Всякие там кинотеатры с модными фильмами и лекции модных преподавателей. Но проблема не в этом. Финансируется из федерального бюджета именно что «Офицеры вприсядку» и прочий бред, который было стыдно в СССР показывать, а в XXI веке — просто позор. Хорошо то, что у нас в стране сейчас культурная модель не французская, а смешанная. Деньги на культуру выделяются как государством, так и частными инвесторами, в основном олигархами. Государство у нас выступает садовником, который решает, какой траве расти, а какую срезать — при этом у нас используется и гражданский механизм. То, что не нравится, но поводов запретить не находится, можно утопить с помощью недовольной общественности. Спрут российской модели государственного управления имеет и крепкое тело, которое высунуто из вод, и кучу щупалец, которые всем видны, но вроде бы как по отдельности.

Современная культурная политика в России — такой же уродливый пережиток постсоветской эпохи, как и любая другая политика в России. Культура требует дисциплины и ответственности, но чрезмерный контроль её убивает. Вспомните китайские ужасы про оббинтовывание ног девочкам и деформацию костей.

Несомненно, ряд тактических решений, особенно в крупных городах, весьма хорош. Но при этом он не имеет отношения к государственной культурной политике. Русскому государству необходима другая политика и другая культура. В первую очередь необходима национальная идея. Не в смысле бердяевских исканий, а чёткая система запретов и тенденций. Миф, который определит этику и эстетику произведений. Необходим «законодатель мод», новый национальный гений, вокруг которого будут производиться дальнейшие культурные объекты. Такой «гений» (в смысле духа, идеи) есть. Это постсоветский синтез трёх эпох, которому необходима чистая точка зрения и национальная позиция.

Необходим и ряд конкретных мер. Либерализация законодательства и перераспределение расходов на культуру. Так, классические искусства необходимо передать в руки крупных частных инвесторов с сохранением экспертного контроля за базовыми вещами вроде сохранности значимых экспозиций и экспонатов. Можно ещё много чего придумать, например, увеличение госфинансирования молодых художников, музыкантов, игроделов, писателей и философов, взяв пример с Франции. Или сделать кучу частных фондов как в Британии.

Вообще в Российской Федерации механизм госфинансирования именно культуры сделан весьма и весьма грамотно. Проблема в том, что вся государственная система — некомпетентна и плоха. Для развития национального искусства необходимы национальные элиты. Без элит всё бессмысленно — потому что именно национальная интеллигенция должна определить стратегию и тактику этой культурной войны. Время для культурной политики ещё просто не наступило — потому что русская интеллигенция ещё не сформировалась до конца.

У русского народа есть безумно прекрасная русская культура.

Верните русским деньги.