На прошлой неделе советником вновь избранного президента Украины Петра Порошенко был назначен Каха Бендукидзе, архитектор радикальных преобразований в Грузии середины «нулевых». Министр экономических реформ времен первой каденции Михаила Саакашвили войдет в специально созданный совет экспертов, который будет ежемесячно обсуждать положение дел в экономике «Помаранчевой республики».
Опыт Бендукидзе действительно пригодится Украине, поскольку в Грузии на месте недееспособного failed state ему удалось создать эффективно работающие государственные институты. Чтобы добиться прогресса в деле улучшения условий ведения бизнеса и снижения уровня коррупции, правительству Незалежной предстоит осуществить примерно тот же набор мер, что и грузинскому Кабинету министров во второй половине 2000-х годов. Вместе с тем на пути глубоких структурных реформ лежит камень преткновения — сепаратистский конфликт в Донбассе, который официальный Киев стремится решить силовыми методами.
Сегодня Украина находится на той же развилке, что и Россия рубежа 1990-х годов. Крушение вертикали власти в многосоставной, но при этом унитарной стране становится триггером сепаратизма в инокультурных окраинах; политически слабый центр, переживающий глубокий финансовый кризис, не может контролировать центробежные тенденции. Двадцать лет назад именно в таких условиях произошел распад Советского Союза, за которым последовала волна сепаратизма внутри РФ, охватившая не только Чечню и тюркоязычные республики Поволжья, но и русские регионы (достаточно вспомнить существовавшие тогда Уральскую и Дальневосточную республики).
На примере происходящих в последние месяцы событий мы видим реализацию аналогичного по своему характеру сценария: падение авторитарного режима в результате революции, окрашенной в ярко выраженные национальные цвета и сопровождающейся достаточно сильным экономическим кризисом, пусть и не таким глубоким, как в позднем СССР, приводит к росту сепаратистских настроений в русских регионах Украины. При этом официальный Киев избирает жесткую стратегию реагирования на политический кризис; среди элит не находится ни одного человека, который бы сказал: «Берите суверенитета, сколько хотите». Несмотря на то, что первого президента России сильно ругали за эту фразу, выбранная им тогда стратегия была единственно возможной.
И действительно, если уж и задаваться целью сохранить территориальную целостность в условиях краха старого режима, то это можно сделать только за счет предоставления автономии окраинам. Так было, например, с Татарстаном, который в 1992 году абсолютно беспрепятственно провел референдум о независимости, на котором большинство его жителей высказались за независимость от России. Хотя результаты того плебисцита не были признаны Конституционным судом РФ, сам факт его проведения позволил властям республики добиться уступок от Кремля в вопросах перераспределения налоговой базы и языковой политики, что сняло остроту кризиса во взаимоотношениях между Москвой и Казанью. Да, этнополитические права русских Татарстана недостаточно защищены; однако добиться добровольного порядка изучения татарского языка можно и без применения силы со стороны федерального центра.
Решить же сепаратистский конфликт с помощью нанесения авиаударов по мятежным городам невозможно. Это наглядным образом продемонстрировал опыт двух чеченских войн. Платой за ввод войск на территорию мятежной Ичкерии стали тысячи погибших с обеих сторон, а в довесок — колоссальные субсидии на восстановление республики, грозненская мечеть как главный культурный символ России и Рамзан Кадыров как символ политический. Сегодня украинские власти совершают ровно ту же самую ошибку, что и власти российские в конце 1994 года. Ельцину и окружающим его силовикам казалось, что Чечней руководит группа маргиналов, которую легко подавить, стоит только начать силовую операцию. Однако реальность оказалось гораздо более жесткой: Россия на долгие годы получила конфликт, приведший к резкой дестабилизации всего Северного Кавказа, что и по сей день является головной болью Кремля.
Безусловно, Донбасс — это не Чечня. Регион, состоящий из шахтерских поселков городского типа, более семидесяти лет не видел боевых действий. И, надо признать, без российского влияния конфликт не принял бы столь масштабных форм, каких он достиг сейчас. Однако правдой является и то, что к моменту распада СССР в Чечне проживало 290 тысяч русских, вовсе и не помышлявших об отделении от России. Несмотря на факт этнических чисток в отношении русского населения в 1991-1994 годах, Кремль воздерживался от силовых акций. И хотя Ельцин отказывался от прямых контактов с Дудаевым, военное разрешение кризиса не рассматривалось всерьез на протяжении трех с лишним лет. Иной подход мы видим сегодня на Украине, где власти буквально сразу после начала конфликта стали по сусекам наскребать лояльные себе части, чтобы отправить их в восточные регионы страны.
Даже если Киеву удастся зачистить Донбасс, цена удержания Донецкой и Луганской областей окажется слишком высокой. Во-первых, Украина упустит шанс стать относительно гомогенной с социокультурной точки зрения страной, а ведь национальная целостность ничуть не менее важна целостности территориальной. Во-вторых, силовая операция в регионе и последующее его восстановление потребуют значительных финансовых ресурсов, каковых у и без того небогатой Украины недостаточно. Наконец, в-третьих, война будет тормозить экономические и политические преобразования, благодаря которым Незалежная могла бы впервые в своей истории стать развитой рыночной демократией, что чрезвычайно важно для благосостояния украинской нации. В связи с этим более целесообразным является начало переговорного процесса с сепаратистами, который бы стал точкой отчета в истории независимого Донбасса.
Однако украинские власти, похоже, уже сделали иной выбор.
