Безумство храбрых
Варшавское восстание 1944 года

Варшавское восстание 1944 года — сюжет, известный для жителей бывшего СССР. Однако чаще всего наш соотечественник не имеет в голове цельной картины событий, а само восстание рассматривается исключительно в контексте традиционного «спора славян». Удивительно, но факт: в противостоянии между нацистской Германией и польским подпольем самым болезненным вопросом оказывается участие в этих событиях Советского Союза, возможность и готовность его помочь восстанию. В действительности, история Варшавского восстания и его провала — это не только предмет политических спекуляций, не только событие, породившее яркий образ и собственную легенду, но и сюжет с изрядным педагогическим потенциалом.

Под сапогом. Польша до восстания

В 1939 году Польша рухнула в результате проведенной вермахтом стремительной военной кампании. СССР вмешался в происходящее во второй половине кампании и аннексировал «Кресы» — западные Украину и Белоруссию, Германия же завладела, собственно, Польшей. Это не слишком известный отечественному читателю факт, но режим, установленный нацистами, оказался чудовищно жестоким, сравнимым только с ужасами позднейшей оккупации СССР и Югославии. С другой стороны, поляки были психологически вполне готовы продолжать войну. Часть солдат ушла из Польши через нейтральные страны и позднее составила костяк польских контингентов в армиях СССР и Британии, но многие до поры разошлись по домам. Польская армия оказалась разгромлена немцами так быстро, что мобилизацию во многих районах вовсе не успели провести, так что недостатка в пригодных для войны молодых людях Польша не испытывала.

Нужно отметить, что поляки очень легко решились на массовую партизанскую войну. Учитывая свирепость режима нацистской оккупации, такой шаг выглядел организованным самоубийством общества. Тем не менее недостатка в добровольцах польское подполье никогда не знало.

Подпольную организацию поляки создали уже 27 сентября. Это объединение не возникло стихийно: базу будущей партизанской войны заложил Юлиуш Роммель, комендант окруженной Варшавы. На следующий день остатки гарнизона польской столицы капитулировали, но несколько десятков офицеров во главе с генералом Токаржевским укрылись в городе, оставшись на нелегальном положении. Похожие отряды возникали по всей стране. Какие-то из них формировались энтузиастами на местах, некоторые — по приказам оставшихся армейских командиров. Часть отрядов представляла собой небольшие воинские части, не пожелавшие капитулировать вместе со всеми или спасаться через третьи страны. Несколько раз сменив название, эта структура наконец приобрела то имя, под которым вошла в историю: Армия Крайова (в буквальном переводе — «Внутренняя армия», в противовес «внешней» — польским частям в иностранных вооруженных силах).

После формирования Армии Крайовы началась классическая партизанская война с пусканием под откос поездов, нападениями на оккупационную администрацию и ответными карательными рейдами. Повстанцы подчинялись эмигрантскому правительству, осевшему в Лондоне. Польша находилась слишком глубоко в немецком тылу, поэтому снабжение повстанцев боеприпасами и прочими расходными материалами для войны оказалось крайне трудным делом. Тем не менее периодически английские самолеты сбрасывали необходимые грузы с парашютами в загодя установленные районы. Повстанцы постоянно испытывали острую нехватку оружия и чаще всего пользовались либо трофеями, либо тем, что осталось от разбитой польской армии, либо самодельным оружием. Повстанцы сумели наладить кустарное производство даже пистолет-пулеметов.

Связь с Лондоном поддерживалась по радио и через курьеров. Радиообмен с Британией был достаточно интенсивным, по нескольку депеш в день.

Аковцы действовали в том числе на территории Белоруссии и Украины. Как сообщали белорусские партизаны:

Связники, прибывшие в отряд Петрова из отрядов польской обороны, заявили, что отряды польской обороны ведут борьбу против немцев и полицейских за независимую Польшу. В свои отряды они принимают поляков и русских (главным образом военнопленных).

Отношения поляков и русских сложно назвать идиллическими. В документах есть упоминания о расстрелах русских, прибившихся небольшими группами или поодиночке к польским отрядам. С другой стороны, были партизанские отряды, в которых русские, наоборот, образовывали крупные землячества. Вероятнее всего, степень сотрудничества или антагонизма зависела от взглядов конкретного партизанского командира.

В западных областях союзных республик аковцам пришлось налаживать отношения с целым конгломератом разнообразных подпольных организаций: советскими партизанами, евреями, украинскими националистами. С последними отношения Армии Крайовой сложились наихудшим образом. Если с красными партизанами поддерживался вооруженный нейтралитет, то между поляками и ОУН быстро развернулась кровавая вендетта. Жестокая война внутри войны спровоцировала до 5-7 тысяч польских партизан даже на переход под красные знамена: СССР казался им меньшим злом, чем непримиримые украинские националисты. В конечном счете Армия Крайова с тяжелыми потерями все же сохранила серьезный потенциал к 1944 году.

«Буря»

В 1944 году на фронте произошли существенные изменения. Вермахт потерпел серию тяжелых поражений и быстро откатывался на запад. Встал вопрос, как полякам взаимодействовать с СССР. Советских Армия Крайова вовсе не рассматривала как дорогих освободителей. Камнем преткновения стали, в частности, те самые спорные территории, которые СССР занял в 1939 году. С точки зрения поляков, это старинные польские земли. В Кремле над этой убежденностью могли разве что от души посмеяться. Ни Советский Союз, ни эмигрантское правительство в Лондоне не имели желания идти на компромисс в этом вопросе. К тому же у Джугашвили имелось совершенно определенное видение того, каким должно быть будущее Польши — социалистическим, во главе с правительством, четко следующим в фарватере СССР. Логика жесткая, но в целом очевидная: получив освобождение от нацистского террора из советских рук, поляки оказывались обязаны платить лояльностью. Националистическому проанглийскому правительству, которое представляла АК, в советской Польше места не было.

Готовясь к такому скверному для себя развитию событий, лидеры Армии Крайовой разработали план под названием «Буря». Суть его состояла в том, что перед подходом советских войск в тех местах, где присутствовали ячейки АК, следовало поднимать восстания. Момент требовалось выбирать так, чтобы немцы уже не имели возможности подавить повстанческие отряды, а советские еще не успели вступить в город. Инструкция формулировала недвусмысленно:

Если по счастливому стечению обстоятельств в последний момент отхода немцев и до подхода красных частей появится шанс хотя бы временного овладения нами Вильно, Львова, другого большого города или определенной хотя бы небольшой местности, это надо сделать и в этом случае выступить в роли полноправного хозяина.

Вскоре эту затею удалось опробовать на практике.

22 июня 1944 года началась операция «Багратион» в Белоруссии. Эта битва быстро обернулась крупнейшим поражением во всей германской военной истории, перекрыв даже Сталинград. Русским хватило двух недель, чтобы разрушить фронт группы армий «Центр» и перебить ее основные силы в цепочке «котлов». Мало того, наступление быстро распространялось на юг. Это означало, что полякам очень скоро придется взаимодействовать с русскими не как с абстрактной угрозой или гипотетическим союзником, а напрямую.

Одним из первых городов, где аковцы реализовали план «Буря», стал Вильнюс. В столице Литвы действовал крупный польский отряд. В соответствии с исходным замыслом, перед подходом русских эта группа подняла восстание в городе. Заодно к выступлению присоединились местные подпольщики-евреи. Тут же выяснилось, что самостоятельно выбить немцев из Вильнюса поляки все же не могут. Однако поддержать штурмующих они были вполне в состоянии. Вильнюс оказался окружен русскими и в результате бешеного штурма взят на штык. Часть гарнизона сумела бежать, но многим немецким солдатам не повезло, и они пополнили собой кладбища и лагеря пленных. Покоритель Вильнюса, генерал Черняховский, поначалу совершенно спокойно отнесся к польским повстанцам, первое время по улицам города ходили совместные советско-польские патрули, но спустя несколько дней аковцев интернировал НКВД. Верхушку местной ячейки АК и вообще всех, кто вызывал подозрения, чекисты арестовали. Любопытно, что поляки подготовили даже своих гражданских чиновников, которые попытались вступить в управление городом и, естественно, тоже оказались под арестом. Подобным образом развивались события во всех городах, где аковцы проявляли активность — в Лиде, Барановичах, Львове.

С одной стороны, поляки изначально были настроены на конфронтацию, с другой — советская сторона, как только прекращались бои, немедленно подавляла все попытки Армии Крайовой проявить себя. Такое отношение могли изменить политические лидеры поляков, то есть правительство в изгнании. Однако те являлись очевидными креатурами англичан, и, конечно, никто не собирался признавать их полноценной стороной переговоров. Сами же руководители правительства в изгнании уперлись рогом в вопрос о «Кресах» и лояльность выражать не собиралась ни секунды. Более того, в Кремле пошли на компромисс и предложили создать коалиционное правительство из изгнанников и польских социалистов. Однако и эти условия также оказались отвергнуты. Польскую сторону можно понять: компромисс выглядел не более чем тактическим маневром. Однако такой подход делал крушение АК неизбежным. Командующий Армией Крайовой, генерал «Бур»-Коморовский, открытым текстом заявил, что его подчиненные будут бороться против СССР, хотя и не вооруженной силой. В целом польское подполье руководствовалось «доктриной двух врагов», и в Москве об этом, конечно, знали. Фактически ни поляки, ни Советы не ожидали друг от друга ничего хорошего, и в обоих случаях ожидания не обманулись.

Варшава

В этой нервной обстановке и началась подготовка к восстанию в Варшаве. Выступление готовили уже упомянутый главком Армии Крайовой, Тадеуш «Бур» Коморовский и его заместитель, командующий варшавским подпольем полковник Антоний «Монтер» Хрусцель. Поляки должны были восстать в момент, когда немцы уже побегут из города, но русские еще будут только на подходе. После этого требовалось занять Варшаву — по крайней мере, ее ключевые здания — и прочно удерживать к моменту подхода освободителей. Предполагалось, что после этого политический вес АК и дипломатическое давление Британии заставят Кремль признать правительство в изгнании в качестве законных представителей Польши и, соответственно, лояльный СССР режим установлен не будет, а границы Польши будут восстановлены в том виде, в каком они существовали до 1939 года. План этот не просто отдавал авантюрой, но полностью строился на неочевидных положениях. Для его успеха требовалось, во-первых, очень точно рассчитать момент, когда немцы уже в самом деле убегают, и русские точно вскоре придут на их место. Во-вторых, вызывало сомнения, что англичане действительно примутся энергично отстаивать интересы Польши. Как бы то ни было, на фронте быстро происходили изменения.

На Варшаву через Люблин

18 июля в рамках «Багратиона» начало наступать левое крыло 1-го Белорусского фронта Рокоссовского. Первые результаты оказались лучше всяких ожиданий: немецкий фронт перед Бугом рассыпался. Танковой армии, стоявшей во втором эшелоне, даже пришлось догонять развоевавшуюся пехоту. 21 июля танкисты по разбитым дорогам вырвались в авангард. И здесь на сцену выходит важный закулисный участник Варшавской эпопеи — Вторая танковая армия русских.

Для танкистов под командованием генерала Семена Богданова Варшава маячила где-то далеко в стороне. Район действий 2-й танковой находился намного южнее. Тем не менее всего за пару недель изменения обстановки и новые решения привели эту армию к восточным окраинам Варшавы. Исходные планы стали меняться уже в самом начале наступления. Богданову приходит приказ с самого верха, из Ставки: развернуть армию на Люблин. С военной точки зрения это было сомнительным решением: 2-я танковая уже нацелилась в тыл немецким войскам у Бреста, и военные, конечно, предпочли бы разгромить лишние один-два корпуса вермахта. Однако в планирование вмешались политические соображения: от танкистов потребовали занять крупный польский город и обеспечить создание там просоветского правительства. В Москве таковое уже было создано — Польский Комитет Национального Освобождения. Причины, по которым танкисты прекращали терзать немецкие войска под Брестом и переориентировались на захват города, директива излагала недвусмысленно:

Не позже 26–27 июля с.г. овладеть городом Люблин, для чего в первую очередь использовать 2-ю танковую армию Богданова и 7 гв. кк Константинова. Этого настоятельно требуют политическая обстановка и интересы независимой демократической Польши.

Рокоссовский и Богданов пожали плечами и бросили армию на Люблин. Часть войск Второй танковой при этом прорывалась в обход Люблина к Демблину и Пулавам — городам на берегу Вислы. Идея очевидная и вполне здравая: быстро захватить плацдарм на западном берегу Вислы. Любые операции, хоть в направлении Варшавы, хоть в любом ином, становились проще, располагай танкисты позицией на другом берегу.

Однако реальность быстро скорректировала планы. Люблин в ходе жестокого боя удалось взять приступом. Однако Демблин и Пулавы не оказались взяты сходу за недостатком сил для этого, и мосты, которые требовалось захватить, взлетели на воздух. Лично Богданову и его солдатам не в чем было себя упрекнуть: армия провела стремительную операцию, заняла крупный город, освободила огромный лагерь смерти Майданек; немецкие потери оказались на порядок выше собственных… Но теперь возникал вопрос о том, что делать дальше. Сам Богданов, верный привычке управлять боем с переднего края, был тяжело ранен, и его подменял теперь начальник штаба армии Алексей Радзиевский. Именно под его началом армия совершила бросок в сторону Варшавы.

Прорыв танкистов в Люблин сильно обострил обстановку в глазах польского правительства в Лондоне. Теперь Москва демонстрировала собственное польское правительство, которое, в отличие от лондонского, находилось в Польше и имело некую территорию под контролем.

А Вторая танковая неслась на север по восточному берегу Вислы. Теперь ее задачей стал захват плацдарма за Вислой севернее Варшавы. Навстречу ей выдвигались немецкие резервы. Фельдмаршал Модель, командовавший остатками группы армий «Центр», получил целый пакет танковых соединений из тыла и с других фронтов и теперь намеревался заткнуть дыру, прорубленную в его фронте. 26 июля на полпути к Варшаве, у Гарволина, русские столкнулись со свежими немецкими силами. Поначалу все шло превосходно. Пехотную дивизию немцев, встретившую первый удар танковой армии, быстро разметали, ее командир попал в плен. Однако избитая пехота прикрывала развертывание сразу пяти танковых дивизий. 30 июля, когда русские уже обходили предместье Варшавы — Прагу — по дуге с востока, немцы нанесли внезапный мощный контрудар в районе Радзимина, восточнее Варшавы.

Радзиевский, имея почти вдвое меньше людей, чем противник, не растерялся и быстро организовал оборону. Авангардный корпус дрался в полуокружении, две бригады оказались окончательно отрезаны. На небольшой равнине восточнее Праги сражались восемьдесят тысяч человек и тысяча танков. Радзиевский быстро сумел прорубить коридор к окруженцам и отвести своих бойцов в район южнее Праги. Окруженные бригады оказались серьезно потрепаны, но сохранили себя и поглотили энергию немецкого контрудара. Сражение завершилось, по сути, вничью. Немецкая историография обычно расценивает битву под Радзимином как успех вермахта, но по факту оба «боксера» к концу сражения стояли на ногах, нейтрализовав друг друга. Немцы положили предел потрясающему успеху русских, зато Радзиевский зачистил восточный берег Вислы от Люблина до Варшавы и ушел с поля боя со скальпом пехотной дивизии на поясе. По иронии судьбы, 2-я танковая так и не захватила ни одного плацдарма, но именно ее бросок позволил успешно форсировать Вислу южнее Варшавы пехотинцам. Выйти этим плацдармам в тыл немецкие танковые части так и не смогли. Идиллические летние луга за несколько дней украсились сотнями подбитых боевых машин.

Во время битвы под Радзимином началось бегство из Варшавы немецких тыловиков и администрации. Обстановка в городе накалилась до предела. 31 июля «Монтер» лично поехал в Прагу — предместье Варшавы на восточном берегу Вислы. В бинокль командир подпольщиков смог наблюдать бои в окрестностях пригорода, а пушечную стрельбу было слышно и без всякого бинокля. По возвращении «Монтера» в Варшаву Бор принял рапорт и отдал приказ о начале восстания — 1 августа в 17-00.

Здесь поляки допустили первый серьезный прокол: уже начался комендантский час и большая часть посыльных (радио Бор-Коморовский не доверял) просто не успела получить ценные указания, чтобы доставить их в отряды до утра 1 августа. Фактически это значило, что многие полевые командиры получили приказы всего за несколько часов до выступления.

Монтер не мог знать того, что выступление поляков началось через несколько часов после перехода русских к обороне. Для судьбы Варшавы действительно важен был не исход, но сам факт такого сражения. Планы по быстрому прорыву на западный берег Вислы окончательно полетели в мусорную корзину, а из-за локального котла русских не интересовала судьба чужого восстания. Таким образом, еще до начала боев план Варшавского восстания оказался фатально нарушен.

За секунду до взрыва

Формально Бур и Монтер располагали значительным количеством людей. Около 20 (по некоторым данным, даже до 50) тысяч человек готовились участвовать в восстании. Однако патриотический порыв сдерживался грубой прозой жизни. Повстанцы располагали не более чем восемью тысячами стволов огнестрельного оружия, причем половину этих запасов составляли пистолеты. Относительно хорошо вооружены были диверсионные батальоны «Кедыв», составлявшие элиту подполья. Однако в среднем польский батальон состоял по большей части из людей невооруженных, которые могли рассчитывать только на труп немца или собственного оружного товарища. К восстанию поляки вскрыли все арсеналы, использовали все запасы, стянули в Варшаву не только людей, но и вооружение, в результате чего сумели оснастить какую-то часть подпольщиков, но уровень оснащения все равно никогда не находился на высоте, а противотанковые средства почти отсутствовали. Вся Армия Крайова в Варшаве располагала 2 (двумя) противотанковыми пушками и несколькими десятками ПТР и гранатометов. В избытке имелись только «коктейли Молотова» по нехитрости их изготовления. В этих условиях понятно, зачем партизанские кулибины, например, создавали катапульты для бутылок с горючей смесью, сделанные из рессор. Даже такое дикое изобретение имело смысл в тех условиях.

Около десяти процентов повстанцев составляли женщины. Кажется, ни один фотограф Варшавского восстания не отказал себе в удовольствии заснять какую-нибудь симпатичную «кобьету». Разумеется, их старались использовать не в качестве ударной силы на передовой, но в качестве вспомогательного персонала (санитарки, связь) девушки тянули лямку не хуже мужчин. К тому же в Варшаве в действительности почти отсутствовало такое понятие как тыл, так что дамам регулярно приходилось брать в руки винтовку.

Вообще, чаще всего повстанцы Варшавы — это люди молодые и порывистые. Многим из них не исполнилось и восемнадцати. Когда мы говорим о действиях восставших, чаще всего речь идет о людях даже не молодых, а юных. Парадоксально, но позднее многие из них вспоминали о восстании как о лучшем времени в жизни. Разгадка очевидна: на это время пришлась их юность, а брутальная обстановка еще сильнее задирала эмоциональный фон и обостряла все чувства. Одна из повстанок позже вспоминала, что в нацистском концлагере, куда они все попали после капитуляции, основной темой разговоров пленных девушек были парни, с которыми они крутили романы во время восстания. Учитывая, что само восстание продлилось всего девять недель, это были очень короткие, но неизбежно яркие связи, и за пару месяцев пара чаще всего успевала распасться из-за гибели или пленения кого-то из двоих.

С тактической подготовкой дела обстояли куда хуже, нежели с романтизмом и готовностью погибнуть за Отечество. Реальный боевой опыт имел только костяк в 3-5 тысяч человек. Подавляющее большинство остальных участников восстания составляли люди, впервые взявшие в руки оружие.

Параллельно АК в Варшаве действовало социалистическое подполье, Армия Людова. Советская историография активно продвигала эту организацию по политическим мотивам, реально же ее возможности невелики, чтоб не сказать мизерны. Армия Людова располагала очень небольшим количеством вооруженных людей. В ходе восстания ее активисты находились в оперативном подчинении у командования АК.

Немцы первоначально располагали в Варшаве гарнизоном из разнообразных тыловых частей — стройбатов, полицейских и охранных формирований, зенитчиков. Это войско имело ничтожную самостоятельную силу и не могло при нужде зачистить кварталы, однако по головам гарнизон насчитывал около 16 тысяч немецких солдат и офицеров. При этом они, в отличие от повстанцев, имели неплохой запас оружия. Подходы к аэродрому защищались особенно хорошо: для его обороны могли использоваться многочисленные зенитки. Таким образом, легкого взятия Варшавы в любом случае ожидать не приходилось. Теоретически, в окрестностях города находилась бронированная армада в пять танковых дивизий, на практике же основная ее масса тяжко сражалась с русскими у Радзимина. Нужно заметить, что когда русских упрекают в неоказании помощи восстанию, обычно забывают, что не веди немцы жесточайшее сражение на восточном берегу Вислы, любое выступление в Варшаве было бы просто разгромлено в первые же дни ударом нескольких полнокровных гренадерских и танковых батальонов. Фактически же вермахт и части ваффен-СС первое время могли посылать в Варшаву только небольшие боевые группы, а то и отдельные единицы техники под конкретные задачи.

В целом поляки, конечно, недооценили значение собственной столицы. Немцы не могли просто и легко сдать узел коммуникаций и просто один из крупнейших городов под своим контролем, что означало жестокие бои, в которых полные энтузиазма, но слабо вооруженные люди имели мало шансов.

Первые дни

План Армии Крайовой предусматривал атаки на несколько сот (!) объектов одновременно. Недостаток такой затеи очевиден. Поляки и так имели проблемы с оружием, а размазывая ударные группы по множеству направлений они могли на каждом продемонстрировать прискорбную огневую немощь. С другой стороны, внезапная атака на многие подразделения разом давала шансы негаданно захватить немецкие блокпосты и таким образом одновременно раздобыть оружие и взять под контроль крупные районы города.

Восстание началось с фальстартов. Многие повстанцы впервые взяли оружие в руки и потеряли голову. Спорадические атаки на немецкие гарнизоны начались прежде, чем должно было последовать общее нападение. Вдобавок сразу же начались перебои со связью: сигнал о начале восстания поступил разным отрядам не одновременно. В результате многие группы поляков начали стрельбу самочинно уже с часу пополудни, а некоторые подразделения пропустили даже установленный срок. С другой стороны, на немецкой стороне баррикады человеческий фактор также действовал, и если часть гарнизонов нацисты успели поднять в ружье, то некоторые отряды до последнего не бросились к амбразурам.

В семнадцать часов все сомнения, наконец, разрешились, и в бой пошли почти все группы повстанцев. Ожидаемо, первый успех принес один из элитных батальонов «Кедыва» — «Зоська». Повстанцы захватили железнодорожную станцию на севере города. Несколько минут спустя удалось занять электростанцию, перебив или пленив около сотни охранявших ее немцев. Уже тогда началась своего рода сегрегация пленных. К военнослужащим вермахта поляки относились достаточно спокойно и старались обходиться с ними в соответствии с нормами человечности. Эсэсовцам на подобное рассчитывать не приходилось. Эти люди за время оккупации успели зарекомендовать себя вполне определенным образом, к тому же уже в ходе восстания части СС устроили вакханалию насилия, поэтому при пленении их обыкновенно ожидал расстрел за ближайшим углом.

Несмотря на то, что электростанцию штурмовали довольно жестко, и дорогу прокладывали, подрывая «лишние» стенки, ее удалось запустить и какое-то время станция еще проработала. Таким же образом удалось занять несколько крупных зданий, в частности, небоскреб Prudential, самое высокое здание в Варшаве. Однако атаки на хорошо охраняемые объекты в большинстве своем провалились. Повстанцы не сумели взять ни аэродром к юго-западу от Варшавы, ни казармы СС на улице Нарбутта, и, главное, не сумели захватить ни одного моста через Вислу. Последнее обстоятельство чрезвычайно важно. Необходимым условием успеха восстания оставался приход русских, и удержание немцами мостов серьезно снижало шансы дождаться тридцатьчетверок на улицах.

Мало того, немцы, ожидая дальнейших посягательств на мосты, заминировали их, так что шансы заполучить переправы в дальнейшем резко упали. А ведь охраняли переправы буквально по 20-30 человек! Непростительная ошибка. Еще одной скверной новостью был быстрый коллапс восстания в Праге, пригороде на восточном берегу. Там застать немцев врасплох не вышло вовсе. В Праге сигнал о начале восстания получили последними, поэтому когда местное подполье только готовилось выступать, в Варшаве уже вовсю гремел бой. К тому же фронт проходил рядом, поэтому немцы встретили повстанцев во всеоружии, а прямо на окраине Праги, как оказалось, расположился танковый батальон дивизии «Герман Геринг». В результате пражские аковцы были быстро разгромлены и не участвовали в дальнейших событиях.

С высоты современного уровня знания невозможно понять, почему у лидеров повстанцев такая ситуация не вызвала ни малейшего беспокойства. Планировать операцию в расчете на появление РККА, и никак не подготовить этот приход — поистине поразительно! А ведь восстанием командовали не гражданские люди, а кадровые офицеры. Если студентам, которые теперь нервно сжимали впервые взятые в руки винтовки или готовили «коктейли Молотова», дозволительно не подумать о таких вещах, то невозможно объяснить спокойствие генералов и полковников. Тем более странно, что в дальнейшем никто так и не подумал сосредоточить усилия на захвате хотя бы одного моста. Вообще, представления лидеров восстания об окружающем мире сами по себе очень характерны: кроме русских надежды возлагались на польскую воздушно-десантную бригаду английской армии (!), которая будто бы должна высадиться в Варшаве. Предположение само по себе потрясающее: англичане понятия не имели, что должны оказать восстанию поддержку таким удивительным образом, а если бы поляки им об этом сообщили, то такой десант был бы малореальным делом. Однако даже в рамках этой логики, способной поднять из гроба Льюиса Кэрролла, Бур не позаботился, например, о том, чтобы массированной атакой разбить зенитные части немцев.

В целом итог первого дня оказался далек от ожиданий. То, что удалось захватить, конечно, радовало сердце, но кроме нескольких складов и электростанции все эти объекты были бесполезны для достижения успеха. К тому же часть наиболее подготовленных и хорошо вооруженных батальонов «Кедыва» в первом штурме не участвовала. Бур расположил штаб восстания так неудачно, что вблизи изначально оказалось немецкое полицейское подразделение. Поэтому диверсанты, вместо того чтобы нападать на немцев, выручали из окружения собственного командира. Результат назвать впечатляющим трудно. Да, поляки имели недостаточно оружия для такой массы людей. Однако даже то, что имелось — это вооружение на восемь батальонов, и при правильном применении тех сил, что у аковцев имелись, успех первых, критических часов мог оказаться куда более значительным.

С другой стороны, немцы также не имели поводов к радости. В Варшаве сохранялось около десятка окруженных отрядов вермахта и СС. Их требовалось спасти прежде, чем в блокированных зданиях закончатся боеприпасы и продовольствие. Повстанцы не сумели захватить мосты, но и пользоваться ими теперь оказалось нельзя, поскольку подходы к ним простреливались. Варшавяне принялись строить баррикады, перегораживая основные улицы. Причем это не были кучи хлама, которые обычно рисуют на картинах про красную Пресню, а полноценные каменные стены выше человеческого роста. Немцы пытались воздействовать на эти ударные стройки, по улицам крейсировали отдельные броневики и даже танки, стреляя из пулеметов по строителям, периодически работали снайперы, но в целом сорвать строительство не получилось.

Райнер Штагель

В 17:30 Райнер Штагель, комендант Варшавы, проинформировал Гитлера о начале восстания. Поначалу предполагалось, что восстание подавят силами 9-й армии, в чьем ближнем тылу находилась Варшава. Однако командующий армией фон Форман честно сообщил, что лишних батальонов не имеет. Не будем забывать, что восстание происходило на фоне идущего «Багратиона». Танковые дивизии, стоявшие в двух шагах от города, бились у Радзимина, а позже их предполагалось бросить на более опасный Магнушевский плацдарм, где окапывались «сталинградцы» Чуйкова. Таким образом, обойтись внутренними резервами армии не получалось. Тогда фюрер обратился к Гиммлеру, шефу СС. Гиммлер отрапортовал, что быстро и качественно сумеет решить проблему. Таким образом, подавление восстания Гитлер фактически отдал на откуп СС. Тогда же Гиммлер и фюрер назначили руководителя операции. Им стал обергруппенфюрер СС Эрих фон дем Бах (известный также как Бах-Зелевски). До Варшавы фон дем Бах занимался подавлением партизанского движения в СССР. Широко известно, насколько жестокими методами велась эта борьба. В Варшаве фон дем Бах привычкам не изменил. Однако пока он оставался генералом без армии, эсэсовские части только стягивались к Варшаве.

Неудачи первого дня не обескуражили поляков. Наутро Бур и Монтер энергично продолжили ковать свое короткое счастье. Отчаянные уличные бои продолжались до вечера 4 августа. Полякам удалось разгромить часть немецких опорных пунктов. Мало того, им даже удавалось захватывать бронетехнику. В частности, трофейными фаустпатронами повстанцы подбили две «пантеры», которыми немцы попытались обстрелять баррикаду. Боевые машины удалось починить и использовать против бывших владельцев. «Пантеры» принадлежали 19-й танковой дивизии, и в городе они появились с ремонтной базы, их изначально подбили русские у Радзимина. Характерно, что экипаж одного из танков под угрозой жизни согласился обучить повстанцев управлять боевой машиной.

К концу 4 августа быстрые успехи повстанцев кончились. Чего же повстанцам удалось добиться?

Линия фронта в Варшаве в этот момент походила на плод творчества душевнобольного. Повстанцам удалось освободить крупный спальный район на севере польской столицы, Жолибож. Этот район надолго станет одним из наиболее спокойных мест Варшавского восстания. Южнее поляками удерживались обширные районы Старого города и городского центра. Этот район и стал основным узлом сопротивления, наиболее цельным и крупным районом под контролем повстанцев. Он образовывал, несколько упрощая, квадрат со стороной около четырех километров. С севера и юга этот квадрат ограничивали железные дороги, с востока — река Висла, на западе он кончался предместьями Воля (северо-западная сторона) и Охота (на юго-западе). Из этого квадрата выступает небольшой «аппендикс» на юго-восток, там к Висле примыкает микрорайон Черняков. Внутри основного «квадрата» по-прежнему оставались несколько удерживаемых немцами опорных пунктов, в том числе один, довольно солидный, примыкал к Висле. В этом «котле» в Сандомирском дворце (на площади Пилсудского) располагался Штагель, немецкий комендант города. Далее на юг — изолированный микрорайон Мокотув.

В целом это не очень большая территория. Между Жолибожем и Мокотувом — не более дюжины километров с севера на юг, а с запада на восток от Воли и Охоты до берега Вислы всего около пяти км. Однако все это пространство густо забито баррикадами, через несколько дней — еще и развалинами, линия фронта была сложносочиненной и изломанной, к тому же внутри города позиции противников часто менялись, так что поход из одного конца Варшавы в другой становился головоломной задачей на поиск пути. Повстанцы быстро догадались использовать для сообщений канализацию. Через подземные коммуникации им удавалось не только поддерживать связь, но даже маневрировать крупными отрядами.

Одна из участниц восстания рассказывала:

Идти надо было медленно — невозможно было выпрямиться в полный рост, потому что высота прохода была всего 90 сантиметров. И ширина тоже. Я была невысокая, но когда я однажды пробиралась по подземным галереям, я вышла наружу в другой части Варшавы и вся моя спина была в грязи. Немцы как-то прознали о том, что мы передвигались по канализации. И они стали ловить нас — если слышали какое-то движение, бросали гранату. Приходилось двигаться очень осторожно.

В первые дни поляки летели точно на крыльях. Военные соображения мало кто мог учитывать, а вот атмосфера освобождения захватывала всех. Даже неподготовленные атаки во многом вытекали из эмоционального состояния повстанцев: после почти пяти лет оккупации они могли выплеснуть на нацистов всю ярость.

Варшавянин, видевший восстание еще подростком, рассказывал:

В этом районе, освобожденном от немцев, невзирая на снаряды, падавшие на головы, господствовала неповторимая атмосфера какой-то эйфории. Висели польские флаги, действовали разные польские организации, разносили газеты повстанческой прессы. К сожалению, это настроение эйфории мало-помалу угасало, по мере того, как во дворе прибывало могил, и дома превращались в груды щебня.

Библейские ужасы

Нацисты не собирались широко задействовать в боях с варшавянами боевые части ваффен-СС. Говоря об эсэсовцах, всегда следует помнить, что эта организация включала очень разнообразные по боевым качествам подразделения. Бороться с повстанцами отправились в полном смысле карательные отряды.

К пятому августа под Варшаву прибыла зондеркоманда Дирлевангера. Это было, вероятно, самое безумное и зловещее воинское формирование в мировой истории.

Оскар Дирлевангер

Биография Оскара Дирлевангера до Второй мировой войны — это причудливое сочетание военных успехов и преступлений. Он воевал в Первую мировую, участвовал в подавлении восстания «спартакистов» после нее, а позже успел попасть под суд и получить срок за развратные действия в отношении несовершеннолетней. Во время войны, однако, ему поручили организовать подразделение для антипартизанских операций. Отряд (к моменту начала восстания в Варшаве развернутый в полк) состоял главным образом из уголовников, причем осужденных за разбои, убийства и прочие тяжкие общеуголовные преступления. Серьезно выделялись из этого ряда браконьеры, составлявшие костяк команды первого формирования: их таланты оказались ценны для действий в СССР. После 22 июня 1941 года значительная часть подразделения состояла из советских граждан. Это карательное соединение печально прославилось жесточайшими методами действий и участием в массовых казнях гражданского населения. Грабежи, вымогательство и сексуальное насилие настолько «прославили» часть, что еще до отправки в СССР каратели имели стойкую плохую репутацию внутри Третьего рейха. В Советском Союзе, впрочем, не было такого уровня насилия, превышение которого могло бы вызвать возмущение.

В СССР дирлевангеровцы прошли через жесточайшие бои с партизанами. Помимо собственно боев зондеркоманда потрясающе свирепо расправлялась с населением. Всемирную известность получила белорусская деревня Хатынь, где каратели перебили почти все население, однако это даже не верхушка айсберга. Как раз в случае с Хатынью отряд Дирлевангера находился глубоко на вторых ролях. Куда менее известна, но более масштабна, например, экзекуция в поселке Борки летом 1942 года, где каратели перебили более двух тысяч жителей. Характерно, что в Борках не случилось никакого боя, там даже почти не обнаружилось мужчин боеспособного возраста, а при обысках обнаружилось в общей сложности всего девять стволов огнестрельного оружия.

Среди немецких заключенных всегда хватало желающих вступить в этот отряд, так что полк не знал проблем с рекрутами. Не следует думать, будто отряд Дирлевангера — просто сборище маньяков, способных только казнить безоружных. При всей безумной жестокости они были лично храбры, а сам Дирлевангер спокойно ходил под пули и имел ранения. Тактическая подготовка карателей находилась на приемлемом уровне, хотя касалась в основном операций в лесах и болотах, а не уличных боев. Теперь же дирлевангеровцам предстояло воевать внутри варшавской застройки.

Важный момент для понимания того, чем являлся отряд Дирлевангера в плане боевых возможностей. Он насчитывал 881 человека, то есть составлял, по сути, усиленный пехотный батальон. В Варшаве немцы будут эксплуатировать своих «штрафников» на износ: за два месяца дирлевангеровцы потеряют более 300 (трехсот) процентов личного состава.

Другая часть, подходившая к Варшаве в несчастный день 5 августа 44-го — это сводный полк из состава РОНА Бронислава Каминского. Каминский во время оккупации создал самоуправляемый район на территории Брянской области и организовал там коллаборантское воинское соединение. Эксперимент оказался относительно удачным, хотя Каминский боролся с партизанами с обычной жестокостью, но в 43-м РККА выбила немцев из Брянской области, и Каминскому с его людьми пришлось бежать. Теперь РОНА нашлось дело. Полком командовал майор Фролов, который, собственно, и занимался текущим управлением на поле боя.

Эрих фон дем Бах

Кроме отрядов Дирлевангера и РОНА немцы подтянули к городу множество разнообразных формирований вроде азербайджанских батальонов, украинских вспомогательных частей, моторизованной полиции и т. д. и т. п. Такая сборная солянка, конечно, не являлась полноценным воинским соединением. Дирлевангеровцы, при всей своей омерзительной жестокости, обладали неким уровнем боевых качеств, многие другие карательные батальоны не могли похвастаться даже этим. Обычная пехотная или моторизованная дивизия действовала бы куда эффективнее, но все настоящие военные уже сражались на фронте, поэтому фон дем Баху приходилось обходиться тем, что есть. Основной ударной силой на этом этапе были все-таки люди Дирлевангера и РОНА. Их первой задачей стало прорубание коридора к тем частям, что засели в восточной части Варшавы.

Согласно показаниям фон дем Баха на суде, инструкция, полученная карателями, не допускала разночтений:

«Захваченных боевиков следует убивать, независимо от того, боролись ли они по правилам Гаагской конвенции или нет… Не принимающую в боевых действиях часть населения, женщин и детей, также следует уничтожать… Весь город сровнять с землей».

Всего фон дем Бах располагал примерно 21 тысячей солдат и офицеров.

Дирлевангер начал с зачистки Воли. Для этого кроме его группы он задействовал кавказское подразделение и отряд полевой жандармерии. Эсэсовцы вели крайне упорный бой. Поляки отбивались отчаянно и постоянно выходили противнику в тыл, пользуясь знанием местности.

Мы вошли в Варшаву, маршируя по брусчатке. — рассказывал позднее немецкий солдат, чьей частью усилили отряд Дирлевангера, — Поляки стреляли по нам, но мы их не видели. Мы брали штурмом дом за домом, и повсюду находили трупы гражданских с дырками во лбу. Потом мы пробились к эсэсовским казармам, а соседняя рота на грузовиках выскочила прямо на позиции поляков. Несколько грузовиков загорелось, солдаты стали разбегаться в разные стороны. Некоторые ринулись прямо на польские огневые точки.

На следующий день мы получили приказ оседлать дорогу и стали пробираться к ней через какие-то садики — наш лейтенант гнал нас вперед. Затем мы попали под сильный огонь из какого-то здания — мы взорвали гранатами двери и ворвались в него. На нас навалились поляки, последовал короткий ножевой бой, и мы отступили — скрылись в кустарниках. Четверо из тех, с кем я когда-то ехал в одном железнодорожном вагоне, были убиты. Мы все время были под огнем. Затем прибыли эсэсовцы. Они выглядели как-то странновато — на их форме не было знаков различия, и все поголовно были накачаны водкой.

Они немедленно бросились в атаку, вопя «ура» — десятки из них были скошены огнем противника. Затем подошел танк. Мы двинулись вперед, за нами следовали эсэсовцы. В нескольких метрах от здания танк был подбит. Затем он взорвался, и в воздух взлетело солдатское кепи… Мы снова отбежали назад. Второй танк не торопился вступить в бой. Итак, мы были в передовой линии, в то время как эсэсовцы выгоняли гражданских из домов, подталкивали их поближе к танку и заставляли садиться на броню. Я видел такое впервые в жизни… Они подогнали к танку польку в длинном пальто — в руках у нее была маленькая девочка. Люди, уже забравшиеся на танк, помогли ей вскарабкаться на броню. Кто-то взял девочку на руки, и в этот момент танк тронулся вперед. Девочка упала под гусеницы — ее раздавило. Женщина в ужасе закричала, и тогда один из эсэсовцев выстрелил ей в голову… Танк продолжил движение вперед. Кто-то пытался бежать, и эсэсовцы убивали этих людей…

В развалинах бились штыками. Наступающие шли по трупам в буквальном смысле: кое-где мертвые тела покрывали улицу сплошным ковром. Солдат вермахта, которые сами были не мальчиками из воскресной школы, от происходящего выворачивало наизнанку.

Пользуясь превосходством в огневой мощи и боевым безумием своих людей, многие из которых шли в бой пьяными, Дирлевангер выбил повстанцев из Воли.

Дальнейшее превосходит понятия о приличиях даже с точки зрения немецких войск образца Второй мировой войны. Дирлевангер устроил грандиозное побоище. Каратели начали с того, что уничтожили захваченные госпиталя. Медсестер изнасиловали и убили. Лечебные учреждения подожгли с еще живыми людьми внутри. Затем началась зачистка района. Тех, кому не повезло там оказаться (не повезло многим, Воля — густонаселенный спальный пригород), сгоняли в кучи и расстреливали. Во дворе фабрики «Урсус» за два дня погибло пять тысяч человек. Спрятаться было почти невозможно: дома после зачистки сжигались огнеметами. За несколько дней в Воле солдаты Дирлевангера перебили около сорока тысяч человек. Большая часть их не только не относилась к АК, но даже не могла держать оружие; среди погибших оказалось несколько тысяч детей.

Тот же солдат рассказывал:

Мы вошли в дом с примкнутыми штыками и увидели огромный зал с кроватями и матрасами на полу. Всюду были раненые. Кроме поляков там были раненые немцы. Они умоляли эсэсовцев не убивать поляков. За нами вошли парни Дирлевангера. Эсэсовцы перебили всех раненых — они разбивали им головы прикладами. Раненые немцы вопили от ужаса. Затем эсэсовцы принялись за медсестер — с них срывали одежду, и мы слышали, как женщины визжали. Вечером на площади Адольфа Гитлера (теперь — площадь Пилсудского) стоял рев, как на соревнованиях по боксу. Я и мой приятель вскарабкались на стену, чтобы посмотреть, что происходит. Там были солдаты из разных частей, включая вермахт, казаков Каминского, пацанов из Гитлерюгенда. Они свистели и вопили. Дирлевангер стоял в компании своих парней и хохотал. Медсестер из госпиталя прогнали через площадь раздетыми догола с руками за головой. С их ног стекала кровь. За ними тащили доктора. Всех подогнали к виселице, где уже болталось несколько трупов. Когда вешали одну из медсестер, Дирлевангер сам выбил у нее из-под ног кирпичи, на которых она стояла. Я больше не мог на это смотреть…

Отряд РОНА, действовавший южнее, подключился к операции чуть позднее. Он добился примерно тех же результатов в ухудшенной версии. РОНАвцы наступали значительно медленнее, чем отряд Дирлевангера, хотя и потери несли несколько меньшие. Полк РОНА оттеснил немногочисленных оборонявших Охоту поляков, после чего солдаты предались радостям грабежа, пития и изнасилований. Разрешение на такое поведение им дали сами же немцы, поскольку считали, что полк Фролова следует как-то стимулировать.

Мародерство подрывало боеспособность полка. Одна из рот почти целиком погибла, когда солдаты разбрелись по захваченному зданию в поисках имущества и оказались неожиданно атакованы отрядом повстанцев. Зато выжившие вынесли из развалин, как утверждалось, по 15-20 часов на брата.

Бронислав Каминский

Вскоре произошло достаточно загадочное событие. Каминский при так и не выясненных до конца обстоятельствах погиб на дороге вдали от Варшавы. Согласно показаниям фон дем Баха, Каминского расстреляли по его приказанию за бесчинства и грабежи. Хотя в этой версии Каминский предстает буквальным воплощением в жизнь шутки «выгнали из гестапо за жестокость» — реальной причиной его казни, конечно, грабежи как таковые быть не могли. Командующий РОНА потерял управление своей разложившейся частью. Если Дирлевангер с устрашающей жестокостью добивался результатов, то Каминский попросту действовал менее эффективно. Полк Фролова имел вдвое больше людей в составе, а вот успехов добился сомнительных. Документов на этот счет, однако, не сохранилось. Альтернативные версии предполагают засаду польских партизан и даже операцию диверсионной группы НКВД. На данный момент версия о расстреле Каминского фон дем Бахом остается наиболее подробно описанной. Самой, пожалуй, нелепой среди версий по поводу гибели этого человека выглядит теория о попытке Каминского сбежать, чтобы присоединиться к украинским националистам из ОУН — в силу полной его бесполезности для ОУНовцев. Как бы то ни было, Каминский сошел со сцены. В дальнейшем остатки его отряда включили во власовскую дивизию.

Любопытно, что на людей Каминского постфактум попытались возложить ответственность за все бесчинства и насилия, чинимые карателями в Варшаве. В действительности карательные части всех наций вели себя абсолютно одинаково. Впоследствии выжившие участники вакханалии пытались спихнуть друг на друга ответственность хотя бы за самые тяжкие преступления. Однако на деле нацисты на всех уровнях прекрасно знали, что происходило в Воле и Охоте, и никто не возражал против массовых убийств и мародерства.

Все эти ассирийские зверства совершались с целью посеять ужас и подорвать готовность аковцев к сопротивлению. Реальный эффект оказался противоположным задуманному: поляки убедились, что поражение и сдача означает лютую смерть для их города, и в дальнейшем защищались с отвагой отчаяния.

Город в осаде

Ян «Радослав» Мазуркевич

Как ни странно, пока шла бойня в Воле, наиболее боеспособные части АК занимались совершенно не касающимися ее вещами. Буквально в нескольких сотнях метров от Воли группа под командованием Яна «Радослава» Мазуркевича взяла приступом концлагерь Гесийовка. Эта тюрьма находилась на руинах гетто и была местом заключения примерно 350 человек. Там содержались евреи, пережившие восстание в гетто в 1943 году, и захваченные ранее члены АК. Такой успех обошелся всего в одного погибшего, поляки использовали захваченные ранее «Пантеры» в качестве бронированного тарана.

Освобожденные естественным образом пополнили ряды повстанцев. Кроме того, тогда же освободили еще одну тюрьму, на Даниловичской улице, где содержались русские солдаты и офицеры. Около двух десятков этих бойцов составили русский взвод под командованием лейтенанта Виктора Башмакова. Башмаков находился в заточении с 1941 года.

Поначалу взвод держал оборону в Старом Городе, а когда бои в этом районе завершились, остатки русских отступили на север, в Жолибож. В конце сентября последние из них погибли.

Примечание. Свои среди чужих

Нужно заметить, что русские на баррикадах Варшавского восстания — это крайне плохо изученная тема. По имени точно известны только несколько таких бойцов. Между тем речь идет о десятках людей — главным образом бывших пленных. По разным данным, в рядах Армии Крайовой и «Армии Людовой» воевало 20-60 наших соотечественников. Почти никто из них не пережил войну. От Башмакова осталась одна скверная фотография. От остальных — только воспоминания товарищей по оружию. Документов восстания сохранилось мало, поэтому приходится доверять такому ненадежному источнику, как мемуары.

Судя по имеющимся данным, костяк русских повстанцев, составивший взвод Башмакова — это пограничники, освобожденные в Даниловичской тюрьме в начале августа. Кроме того, в хаосе восстания из тюрем и лагерей сбежало и прибилось к разным повстанческим отрядам достаточно много одиночек. Двое бойцов попали к повстанцам нетипичным образом — они дезертировали из отряда Каминского. Один из них, Евгений Мулькин, даже, как утверждается, сумел пережить войну.

Медсестра София Михальска вспоминала об одном из таких солдат:

«Среди солдат моего взвода был русский, который ещё до Восстания сбежал из немецкой неволи и вступил в AK. Он имел документы на фамилию Соколовский. Хорошо знал устный, разговорный польский язык, мог читать и писать по-польски. Носил псевдоним „Wańka“. В конце августа „Wańka“ был ранен. Вместе с подругой мы отнесли его на носилках в полевой госпиталь на улице Познанской. Я заботилась о „Ванькe“ — посещала его в свободное от службы время, приносила ему еду. Между нами, несмотря на большую разницу в возрасте (я — ученица, которой совсем недавно исполнилось 16 лет, а он, 26-летний, уже до войны был архитектором, знал несколько языков), установились хорошие, дружеские отношения.

„Ванька“ подарил мне свою фотографию с посвящением, написанным по-польски, дал свой адрес (он с родителями жил в Днепропавловскe (вероятно, речь о Днепропетровске — S&P) и сказал, что его зовут Григорий Чугаев, а не Владимир Соколовский. Он написал для меня стихотворение, в котором уверял, что всегда будет тепло вспоминать обо мне. Стихотворению предшествовало посвящение — „В доказательство глубокого уважения“, которое для меня, тогда шестнадцатилетней девочки, звучало необыкновенно важно и торжественно. В самом деле, „Ванькa“ будет меня помнить?

После капитуляции Восстания „Ванькa“ встречался с моей мамой и просил ее повлиять на меня, чтобы я не шла в плен вместе с повстанцами, а покинула Варшаву с ней и гражданским населением. Он считал, что так будет безопаснее для меня. Он уже был в плену и знал, что это такое. „Ванька“ пошел в лагерь для военнопленных вместе с бойцами батальона „Zaremba Piorun“. После окончания войны хотел вернуться в Варшаву, но судьбы забросили его в Австралию. Много лет мы переписывались между собой».

Еще один русский остался известен как «красноармеец Гриша», Григорий Семенов. По словам его командира, это был настоящий снайпер, успевший до своей гибели в сентябре в Старом городе и добыть несколько винтовок безоружным бойцам, и взять пленных, и застрелить кое-кого из карателей. Точно установить его личность, увы, едва ли возможно: в базе данных о потерях в Великую Отечественную — пятьдесят два Григория Семенова — только учтенных пленных. История несправедливо обошлась с русскими в Варшавском восстании, бережно сохранив фамилии карателей, но скрыв тех, кто воевал против них на баррикадах.

Старый город

Между тем группа Дирлевангера продолжала с неотвратимостью крышки гроба давить на позиции повстанцев восточнее Воли. По дороге они использовали очередную тактическую новацию: живой щит из гражданского населения. Этот прием было сложно парировать, и оборонявшиеся здесь батальоны «Парасол», «Хробры» и «Халь» постепенно пятились, тем более что Дирлевангер мог использовать не только заложников, но и превосходящую огневую мощь. К 7 августа немцы уже имели узкий, но вполне проходимый коридор к позициям Штагеля в Сандомирском дворце. Крупный окруженный отряд оказался, наконец, деблокирован. Правда, охранять весь этот коридор немцы не могли, поэтому связь осуществляли исключительно с помощью бронетехники. Обычный автотранспорт легко мог стать жертвой партизанской засады.

Эсэсовцам катастрофически недоставало пехоты. Даже не вдаваясь в вопрос о качестве имеющихся частей, они в августе не могли хотя бы плотно блокировать Варшаву. В результате поляки имели возможность перемещаться по необходимости в город и обратно. В частности, для таких маневров использовалась Кампиносская пуща — крупный лесной массив, подступающий с северо-запада почти к самой Варшаве. Немцы старались как-то скомпенсировать нехватку людей огневой мощью. Варшава стала местом применения массы малосерийной тяжелой техники вроде самоходок «Штурмтигр» с чудовищным морским реактивным бомбометом в качестве орудия, подрывных дистанционно управляемых танкеток «Голиаф», монструозных осадных мортир типа «Карл» и прочая, прочая. Использование всех этих достижений прогресса быстро обращало Варшаву в руины.

Бои носили крайне ожесточенный характер. Повстанцы в немецкой форме старались заманить противника в засаду. Немецкий военный вспоминал:

Здесь стреляли со всех сторон — определить, откуда стреляли и в кого, было невозможно. Будешь ты убит или нет, зависело от случая. Стрельба внутри домов на разных этажах была достаточно частой. Повстанцы прятались в подвалах, а затем уходили через подземные ходы или пользовались канализационной системой.

С большим трудом немцы сумели выбить поляков из Воли и гетто к 11 августа, уничтожив доставившие много неприятностей трофейные «Пантеры». Однако пройдя Волю и гетто, немцы уперлись в Старый город. Там находились основные силы АК, к тому же Радослав именно туда отвел своих диверсантов из батальонов «Зоська» и «Вацек», поэтому поляки сумели выстроить достаточно плотную оборону. Немцы начали попытки пробить оборону поляков в самом сильном ее пункте. Плохая тактическая подготовка штурмующих (полк Дирлевангера, два азербайджанских батальона, малочисленные кампфгруппы из пехоты, саперов и артиллерии, подрывные танкетки и самоходки для усиления) приводила к тяжелейшим потерям. Результаты же первоначально откровенно разочаровывали. Однако 13 августа немцам удалась потрясающая диверсия.

В середине дня к баррикаде на Замковой площади под прикрытием двух танков подошла танкетка неизвестной конструкции. Через некоторое время экипаж бежал, оставив непонятный «samochód pancerny» вблизи баррикады. Повстанцам удалось добраться до машины и отогнать ее к себе в тыл — она могла перемещаться сама. Капитан Люциан Гаврих, чьи люди захватили необычный агрегат, заподозрил ловушку и вызвал сапера. Однако Витольд Пясецкий, которому поручили осмотр трофея, просто не успел добраться до места. Почему машину решили отогнать в глубину Старого города, чья это была идея, уже никогда не будет выяснено. Факт тот, что двое сержантов повели странную машину к ставке Бура. Посмотреть на необычный трофей сбежалась масса народу, и повстанцев, и просто варшавян.

В шесть часов вечера, на улице Килиньского напротив штаб-квартиры Бура, в огромной толпе машина взорвалась. Это оказался тяжелый постановщик мин, и он нес около полутонны тротила. От взрыва тут же детонировал склад «коктейлей Молотова». Погибло почти двести повстанцев и столько же мирных жителей, Бура контузило. Был это сознательный шаг немцев, или они хотели только подорвать баррикаду — так и не выяснено по сей день. Витольд Пясецкий, который до конца жизни не простил себе опоздания, пребывал в уверенности: немцы сознательно надеялись, что «троянскую танкетку» утянут в глубину обороны. Как бы то ни было, сказать точно уже ничего нельзя, а тогда немцам удалось серьезно поколебать оборону Старого города.

Однако и этот удар не оказался фатальным. До 18 августа атаки на Старый город продолжались, сменяясь ударами пикирующих бомбардировщиков и артобстрелами, но достичь успеха так и не удалось. Поскольку и без того не очень многочисленная пехота понесла тяжкие потери, а линия фронта осталась на месте, фон дем Бах на несколько дней приостановил атаки и дал потрепанным эсэсовцам отдых.

В кабинетах и в окопах

Восстание стало сюрпризом не только для немцев. В Кремле как минимум знали о существовании плана «Буря» и видели, по какому сценарию шли события в городах «Кресов» и Люблине. Однако к каким-то решительным мерам на тему помощи восстанию Москва в августе готова, конечно, не была, а переговоры с лидерами польского изгнанного правительства неизбежно упирались в тупик.

Однако и англичане, на которых польские лидеры так надеялись, никакого восторга по поводу восстания не испытали. РККА являлась, очевидно, лучшей шпагой Антигитлеровской коалиции, и хорошие отношения с СССР для англичан были куда важнее, чем судьба Армии Крайовой. Тем более что британцев никто не удосужился поставить в известность о будущем восстании. В результате Лондон ограничился посылкой грузов по воздуху.

Первые попытки сбросить помощь повстанцам разочаровывали: полякам удалось подобрать только часть исходно небольшого груза. И это на фоне надежд на воздушный десант! В конечном счете англичане списали Армию Крайову в пользу хороших отношений с СССР. Британцы оказывали помощь, сбрасывая снаряжение, но по большей части эти грузы не достигали адресатов: контейнеры требовалось сбрасывать очень точно, а сильно снижаться англичане не могли, опасаясь зенитного огня. Бросаемые с четырехкилометровой высоты, контейнеры чаще попадали к немцам.

Тем временем положение повстанцев в Старом городе постепенно ухудшалось. Немецкие атаки стоили аковцам очень дорого, от элитных диверсионных батальонов «Кедыва» осталась едва половина состава на ногах, остальные батальоны также понесли тяжкие потери. Гражданское население страшно страдало под обстрелами, к тому же начались проблемы с едой и даже водой. Монтер, понимая отчаянность положения, решился на контрудар с тем, чтобы ослабить давление на Старый город и дать отдых его измученным защитникам. Атаку он решил провести севернее и южнее Старого мяста, из центра Варшавы и северного пригорода, Жолибожа, благо, в последний через Кампиносский лес проникли 650 человек из окрестностей Варшавы. Эти атаки были скверно скоординированы и в итоге захлебнулись. Немцы остановили поляков убийственным артиллерийским огнем, поддержку им также оказывал бронепоезд. Правда, немецкие попытки эксплуатировать этот успех и всё-таки прорваться в Старый город на плечах отступающих тоже не удались.

Нацисты продолжали мучительствовать над населением, хотя и не в тех масштабах, которые были достигнуты в Воле. Не щадили ни женщин, ни детей. Сапер Матиас Шенк вспоминал:

Часто дети приходили к нам. Они не могли найти своих родителей. Они хотели хлеба. Маленький польский мальчик принёс нам еды, когда мы были в дозоре. Я не думаю, что он был пленным. Я не знаю. Я был тогда на страже, в подвале на текстильной фабрике. Мальчик не знал немецкого, но мы общались жестами. Когда у меня было, я давал ему сигареты. Мимо проходил эсэсовец. Он помахал мальчику следовать за ним. Мальчик пошёл. Затем я услышал выстрел.

В развалинах начали гулять эпидемии. Санитарная служба повстанцев работала изо всей мочи, но мало что могла сделать. Чтобы просто доставить раненых в госпиталь, требовались неимоверные усилия. Одной из легенд восстания стала санитарная команда Иоанны Биньковской, которая носилась на машине скорой помощи через дворы в обход завалов до переднего края и оттуда к госпиталям. 2 сентября она погибла под бомбежкой, уже раненая.

В конце августа фон дем Бах получил солидное подкрепление. Пехота по-прежнему была в большом дефиците, зато добавились разнообразные самоходные установки (в том числе два монструозных «Штурмтигра»), пара осадных мортир типа «Карл», огнеметчики и артиллерия. Шквал огня, наконец, задавил польскую оборону в Старом городе. 28 августа пала фабрика ценных бумаг, за которую весь август бились с совершенно сталинградским напряжением. Оборона Старого мяста начала рушиться. Полковник Вахновский, командовавший этим сектором, решил эвакуировать уцелевших через канализационные туннели. Около 4500 повстанцев ушли на юг, в центральную часть Варшавы. Отход проходил достаточно спокойно. Батальон «Зоська» соригинальничал: одетые в трофейный камуфляж и вооруженные немецкими винтовками, поляки вышли из Старого города по поверхности земли, прямо через немецкие линии. Последним, вечером 31 августа, на юг ушел батальон «Хробры», прикрывавший общий отход. В Старом городе осталось около 2 500 раненых и порядка 35 000 гражданского населения. Вошедшие на оставленные позиции нацисты перебили около семи тысяч человек, отправив прочих в лагеря. Крепкий орешек был, наконец, разгрызен. В начале сентября эсэсовцы окончательно зачистили последние очаги сопротивления в Старом городе и отбили электростанцию, занятую в начале восстания.

Положение дел в городе серьезно изменилось. На севере оставался окончательно оторвавшийся от прочих очагов сопротивления Жолибож. Там находилось несколько сот человек, в том числе просоветская Армия Людова в полном составе. В городском центре оборонялось около 5 000 аковцев, еще 2 000 человек защищались на сильно сжавшихся позициях Мокотуве, на юге, и 1200 бойцов находилось в Чернякове, районе юго-восточнее городского центра, у Вислы. В принципе, Монтер мог рекрутировать и больше людей, но он не имел для этого достаточно оружия. С идеей связать южные районы и центр полноценным коридором пришлось распрощаться, поскольку этому мешали хорошо укрепленные позиции в районе местного Гестапо. Однако очередная серия немецких атак потерпела крах, поэтому Монтер все-таки получил возможность улучшить свои позиции. Отдельные здания в глубине позиций аковцев еще удерживались немцами. Они, конечно, страдали от голода, но сидели у повстанцев настоящим гвоздем в пятке. В частности, полякам создавал серьезные проблемы гарнизон в полторы сотни немцев, засевших в 11-этажном здании телефонной компании. Ночью 22 августа отряд батальона «Килински» стандартным способом повстанцев — через канализацию — проник в подвал здания и выбил немцев на верхние этажи, а затем и вовсе принудил сложить оружие. А вот бой за университет удачным не оказался, хотя поляки использовали бронетехнику — самодельный броневик и трофейный БТР. Немцы просто оказались лучше готовы к удару и имели более многочисленный гарнизон.

Все же немцы постепенно продвигались вперед. Медленно, на 300 метров за первые две недели сентября, с высокими потерями, но продвигались.

Юлиан Кульский (во время восстания ему было всего 16 лет) рассказывал об одном из своих боев:

Сегодня мы сражаемся на ничейной территории, в пригороде Маримонт (Marymont). Рано утром группа пьяных украинских эсэсовцев атаковала наши позиции. Незадолго до атаки мы слышали, как они наигрывали на балалайках и плясали «казачка». Еще они палили в воздух трассирующими пулями. Они шли в атаку, шатаясь и изрыгая ругательства. Когда они приблизились к нам, мы открыли убийственный огонь, и они откатились назад, оставив за собой около тридцати трупов… Вскоре после этого немецкое командование прислало к нам двоих гражданских для встречи с майором Зубром. Немцы потребовали, чтобы им разрешили подобрать своих убитых, и при этом заявили, что в случае отказа расстреляют десятерых поляков за каждого убитого украинца. Чтобы остановить массовое убийство, мы согласились с их требованиями, так как знали, что это вовсе не пустая угроза.

Впрочем, матадор побеждал не всегда:

В два часа ночи прозвучал приказ идти в атаку. Мы побежали через улицу, но еще до того, как нам удалось пересечь ее, в небо взметнулись сотни осветительных ракет. Красные звезды повисли в небе, и очереди трассирующих пуль прижали нас к мостовой. Когда пулеметчики нашей роты открыли ответный огонь, противник сосредоточил свои усилия на них и быстро вынудил их замолчать. Крики раненых были слышны сквозь пулеметные очереди и разрывы снарядов…

К середине сентября положение дел в городе уже сделалось очень скверным и все время ухудшалось. Мало боеприпасов, мало еды, мало медикаментов, много раненых и погибающих каждый день гражданских. А главное — совершенно не просматривались перспективы. В штабе Бура начали всерьез обсуждать капитуляцию. Однако именно в середине сентября произошли события, продлившие восстание еще на две недели.

«Мы ждем тебя, красная зараза, чтобы спасла нас от черной смерти»

В августе наступление РККА у Варшавы прервалось внезапным контрударом, но в сентябре русские уже чувствовали себя достаточно уверенно, чтобы зачистить как минимум восточный берег Вислы. Если оставить в стороне политику, имелись веские чисто военные причины и к тому, чтобы остановиться в августе, и к тому, чтобы решительно действовать в сентябре. Дело в том, что пока Прага оставалась в руках немцев, те имели собственный плацдарм перед Вислой, что совершенно не радовало Ставку. Из-за восстания немцы не могли его по-настоящему использовать, но пади Варшава, немцы останутся с отличным предмостным укреплением. 11 сентября 47-я армия русских начала атаки против немецкого корпуса, оборонявшего Прагу. 14 числа русские освободили восточный пригород Варшавы, а смятые немецкие части отступали на север. В этот момент и сказалось упущение первых дней восстания: мосты, так и не захваченные раньше, были давно готовы к подрывам, и при приближении русских оказались уничтожены. С военной точки зрения это обстоятельство почти полностью обесценивало для русских прорыв в саму Варшаву. Однако лишний плацдарм едва ли кому-то бы помешал, а Армия Крайова уже вымоталась так, что угрозы интересам СССР уже не представляла, так что Ставка приняла решение попробовать форсировать Вислу еще и в самой Варшаве.

Начался сброс в Варшаву оружия и боеприпасов, чего ранее русские не делали. С 13 сентября до конца восстания русские сбросили в Варшаву 156 миномётов, более 500 противотанковых ружей, около 3000 автоматов и винтовок, три миллиона патронов и прочее снаряжение. Кроме того, в Варшаву перебрасывались парашютисты для связи и координации действий.

Константин Михаленко

Летчик Константин Михаленко описывал процесс:

Рокоссовский встряхнул Руденко — организуй снабжение. Распределили город по полкам дивизии. Шустро, буквально за пару дней оборудовали подвеску парашютов на наши бомбодержатели и стали возить медикаменты, боеприпасы, харч. Даже противотанковую пушку туда сбросили, предварительно разобрав на три части. Так с трех самолетов и бросали. Парашюты бросали со ста метров, максимально с двухсот. Они сразу раскрывались, поскольку были подвешены на аварийных стропах. Я и Леша Мартынов, два аса, таким же способом бросали туда десантников. Как-то командир полка подозвал меня после первого ночного вылета, говорит: «Сейчас тебе будет другое задание». — Подводит высокого здорового парня в комбинезоне. От него слегка несет водочкой. — «Сбросишь его на площадь Велькитского». Я тогда Варшаву знал лучше, чем сейчас Москву. Это закон. Новая цель — новая зубрежка. Спрашиваю: «Прыгали когда?» — «Не первый раз, не бойся». — «Ну хорошо, но мои команды строго выполнять». Взлетели, пошли на 80-100 метров максимум. Город горит. Дым ест глаза. Еле-еле ориентируюсь. По мне стреляют. Вышел на эту площадь, ее дымом закрывает, а он уже вылез на плоскость. Я говорю: «Стой! зайду еще раз». — «Хорошо, но я останусь на плоскости». Еще раз зашли чуть повыше. Вышел опять на эту площадь: «Пошел!» У него тут же парашют открылся и весь огонь, который был по мне, на него. Пули проходят через купол. Вернулся на аэродром, докладываю, что задание выполнил, огонь страшенный, парашют простреливался насквозь. В тот день Леша Мартынов и Яков Ляшенко тоже бросали парашютистов. Проходит день, два — никаких известий. Я уже не нахожу себе место от тревоги. Если ребята погибли, мне трибунал — сбросил к немцам. Хожу чернее тучи, летать неохота. Пришел после какого-то вылета. Встречает сам командир: «Танцуй! Связь пришла из Варшавы. Все живы, радиста ранило в ноги и рацию повредили, поэтому не было сообщений».

Ближе всего к русским позициям находился Черняков (напомним, юго-восточная позиция повстанцев). Этот анклав был связан с центром узким коридором и с востока примыкал к Висле. Русские вполне логично решили, что будет лучше, если спасать поляков будут именно поляки. 15 сентября Вислу у Чернякова форсировали четыреста «берлинговцев», солдат 1-й армии Войска Польского. Еще несколько тысяч бойцов той же армии присоединились к ним в последующие дни. Переправа шла под постоянным артобстрелом и сопровождалась тяжелыми потерями. В противоположную сторону по мере сил работала уже русская артиллерия. В целом те ужасы, что обычно рассказывают о форсировании Днепра, касались скорее Вислы. На западном берегу десантников встретили части вездесущего Радослава. Остатки его батальонов переправились в Черняков как раз для обеспечения высадки. Медленно, но верно поляки накапливали силы на плацдарме. Однако реакция неприятеля последовала незамедлительно.

Немцы еще в начале боев за Прагу поняли, что эти бои могут обернуться созданием еще одного плацдарма. 11–12 августа люди Дирлевангера перерезали узкий коридор между Черняковом и центром, отрезав анклав.

У Баха появление на западном берегу плацдарма, пусть даже и маленького, вызвало бурные переживания. Полноценный плацдарм, поддержанный с того берега артиллерией и снабжаемый со складов РККА, был бы куда более опасен, чем несколько тысяч повстанцев, засевших в развалинах Варшавы. На Черняков отправились все имевшиеся у фон дем Баха боеспособные резервы. Кроме людей Дирлевангера Черняков несколько дней атаковали армейские кампфгруппы.

Удивительно, но из городского центра не было организовано никаких атак, чтобы поддержать плацдарм. Под ударами немцев десант и остатки группы Радослава сопротивлялись до 23 сентября, после чего повстанцы канализацией ушли в Мокотув, а берлинговцы рекой — обратно на восточный берег. В этих боях погибло две тысячи берлинговцев.

Дмитрий Ширяев

Стиль боев описал юный берлинговец Дмитрий Ширяев (несмотря на русское происхождение, этот парень из Тернополя служил в 1-й армии Войска Польского):

…Понтон ткнулся в противоположный берег. Он мигом опустел, и тут же к нему бросилась толпа цивильно одетых людей, часть из которых была перебинтована грязными бинтами, некоторых несли на носилках. Кое-кто был при оружии. Двое в пиджаках и немецких касках пытались эту толпу урезонить увещеваниями, что понтон только для раненых и первыми должны быть погружены лежащие на носилках. На рукавах у них были бело-красные повязки с большими черными буквами «АК». (…) Я понял, что в этой сутолоке для меня на понтоне, идущем обратно, места нет, и направился к высадившейся группе. Там уже оба «аковца», наверняка не из рядовых, о чем-то договаривались с офицером из понтона. Не успел я к ним подойти, как офицер мне крикнул: «Капрал, берите отделение и пробивайтесь на Загурную!» Я оторопел, ведь был не из их команды, да и понятия не имел, где эта Загурная, к тому же был не вооружен — мой пистолет не мог в данной обстановке считаться оружием. Но перечить не посмел. Мои сомнения, очевидно, понял «аковец», с виду вдвое старше меня. Оглянувшись по сторонам, он остановил свой взор на лежавшем неподалеку убитом и, жестом подзывая меня, подбежал к трупу, снял с его пояса подсумки с запасным диском и двумя гранатами, поднял лежавший рядом автомат и протянул все это мне. «Загурная там, недалеко. — „Аковец“ протянутой рукой указал мне направление. — Только, сынок, береги патроны!» Определенное мне отделение состояло из шести человек, вооруженных автоматами ППШ. По их физиономиям и бегающим глазам я предположил, что они отнюдь не относятся к числу поднаторевших в боях. (…) Наши несчастья начались сразу же. На подходе к намеченной цели мне послышались голоса, прислушавшись, я различил украинскую речь. С криком «Хлопцы, наши!» бросился вперед и тут же заметил, что выходящие навстречу мне фигуры — в немецких мундирах. Мгновенно я бросился на землю, за какую-то кучу хлама, и выпустил прямо перед собой неприцельную очередь. С той стороны раздалось: «Ляхи! Бей!» Я был прижат к земле ответным автоматным огнем. Но мои хлопцы оказались не такими беспомощными, как показалось мне на первый взгляд. Без заминки они открыли огонь и прикрыли мой отход. Но наши мытарства еще только начинались. На пути к Загурной мы попали в дом, оборонявшийся взводом АК. Они встретили нас радушно и даже подсказали, в каком направлении нам лучше пробираться к цели. Но продолжить свой путь мы смогли лишь под утро, так как немцы предприняли интенсивные попытки выбить нас из этого дома. Мы вели бой. Среди атакующих были замечены даже два огнеметчика. В соседнем доме также изо всех сил отбивались. Нам было хорошо видно, что немцы пытались подобраться под стену дома в непростреливаемую зону и через проломы ворваться в дом. Но их с верхних этажей забрасывали ручными гранатами. В общем, на Загурную я так и не попал. Чудом я вернулся на правый берег. Тут же попал в руки особистов, поначалу обвинивших меня в дезертирстве. Оправданием было то, что я вернулся с оружием и при мне была солдатская книжка с номером воинской части, которая в Чернякув не переправлялась. Обратив внимание, что в диске моего автомата осталось только несколько патронов, а запасной вообще пуст, особисты, как мне показалось, даже зауважали меня: «А ты, капрал, немножко повоевал!» Когда я в собственной части предстал перед майором Юргенсом, тот посмотрел на меня, как на вернувшегося с того света.

Черняковский десант производит странное впечатление. Допустим, что для русских это была своего рода широкая разведка боем. Однако затруднительно понять, почему со стороны Бура не последовало бурного энтузиазма по поводу высадки. Плацдарм мог стать спасением для тысяч солдат Армии Крайовой, при его удержании люди могли быть спасены от смерти или плена. Отсутствие активных попыток прорыва разумно объяснить можно разве что полной измотанностью АК к концу восстания. С другой стороны, атакующие действовали сравнительно вяло, что связано со слабостью польской пехоты, имевшей немного боевого опыта. Наконец, показательна реакция русского командования: десант позже еще раз попытались «гальванизировать» севернее Жолибожа, а Берлинга отстранили от руководства армией именно после провала Черняковской высадки. Переписка русских военных по поводу десанта носит вполне деловой характер: по итогам боев на плацдарме делается вывод о желательности, но невозможности имеющимися силами взять Варшаву. Таким образом едва ли этот десант был затеян только ради демонстрации. Однако, в любом случае, он провалился. Не удались и последовавшие попытки прорваться в Варшаву у Жолибожа, и попытка 16-го танкового корпуса выйти к Варшаве по западному берегу Вислы с Магнушевского плацдарма. Нужно заметить, что к армии Войска Польского имелись нарекания еще до операции под Черняковом. Так, во время «Багратиона» она не сумела форсировать Вислу, хотя по соседству две общевойсковые армии с этой задачей справились. Солдаты были полны энтузиазма, но опыта и подготовки им явно не хватало.

Последние сполохи

Ко второй половине сентября на фронте наступило некоторое затишье. Теперь нацисты могли раздавить восстание многочисленными армейскими подразделениями. Фон дем Бах получил «сладкую парочку» Восточного фронта: 19-ю танковую и «парашютно-танковую» дивизию «Герман Геринг». Эти соединения сражались против 2-й танковой армии под Радзимином, позже неудачно пытались разбить Магнушевский плацдарм, теперь им предстояло сломить оставшиеся очаги сопротивления в Варшаве.

Печальная развязка наступала быстро. 24 сентября части двух свежих дивизий (основу группы составили четыре мотопехотных батальона 19-й танковой дивизии) при участии казаков атаковали Мокотув. Уже к 27 сентября этот оборонительный район, так уверенно державшийся ранее, был полностью разгромлен. Остановить хорошо тренированную мотопехоту, поддержанную авиацией и артиллерией, повстанцы полковника Рокицкого с остатками диверсантов Радослава просто не могли. Нужно сказать, что лучшая дисциплина армейцев по сравнению с карателями дала о себе знать. Около двух тысяч человек, захваченных в Мокотуве, стали военнопленными, что не особенно радостно, но, по крайней мере, их не линчевали на месте, как взятых в плен в Воле или Охоте.

Теперь настала очередь Жолибожа. Этот район был до сих пор «медвежьим углом», его атаковали мало. Теперь на северную позицию повстанцев наступали три батальона «Германа Геринга», усиленные частями «Мертвой головы» и «Викинга». Утром 29 сентября пригород подвергся атаке с юга и буквально за два дня зачищен, несмотря на отчаянное сопротивление и артобстрел со стороны русских, бивших с восточного берега Вислы. Полторы тысячи повстанцев погибли или попали в плен. Двадцать восемь поляков добрались через Вислу до русских позиций. В этих боях до последнего человека полег русский взвод повстанцев. Их жертва в борьбе с нацистами осталась не только невоспетой, но и просто безымянной.

Все анклавы восставших, за исключением собственно центра, перестали существовать.

Бор-Коморовский начал переговоры о капитуляции.

Политическим лидерам восстания, сидевшим в Лондоне, удалось добиться одной действительно полезной повстанцам вещи. Англичане признали повстанцев АК солдатами польской армии и уведомили немцев об этом по дипломатическим каналам. Поскольку на дворе стояла осень 44-го, все трезвомыслящие люди отлично понимали, что Германия проигрывает войну. Соответственно, виновные в убийствах пленных могли предстать перед судом. Фон дем Бах был законченным негодяем, но отнюдь не дураком, поэтому он не стал упорствовать и предоставил сдающимся повстанцам статус пленников войны. 2 октября Армия Крайова сложила оружие.

• 
  

  Капитуляция

• 
  

  Капитуляция. Плотоядно улыбается фон дем Бах. Понурившийся человек — Бор-Коморовский

• 
  

  Капитуляция

Варшавское восстание обернулось циклопическими потерями подпольщиков и гражданского населения. Оценки количества убитых мирных граждан колеблются. Долгое время общепринятыми считались данные о двухстах тысячах убитых варшавян. Современные оценки чаще всего тяготеют к более скромной цифре в 120-150 тысяч погибших. Впрочем, и в урезанном виде перед нами предстает чудовищная бойня.

Потери повстанцев также оказались очень велики. К Варшавскому восстанию в столицу Польши подтянулись отряды со всей Польши, в результате чего костяк Армии Крайовой погиб или пошел в плен почти целиком. 16-18 тысяч бойцов погибло, примерно столько же людей оказалось в плену. Кроме того, погибло около 2700 берлинговцев при попытках форсировать Вислу.

Интересным остается вопрос о потерях вермахта и войск СС при подавлении восстания. Долгое время некритично воспринимались данные, согласно которым потери нацистов доходили до 25-30 тысяч человек убитыми, пропавшими без вести и ранеными. При всей антипатии автора к карателям, такие данные выглядят явной натяжкой. Немецкий гарнизон Варшавы и части, подавлявшие восстание, в принципе не были многочисленными, а повстанцы располагали слишком малым количеством оружия и боеприпасов, чтобы выкосить такую массу своих мучителей. Если допустить потерю нацистами 25 тысяч человек, остается вопросить, кто же тогда в итоге взял Варшаву. Такой уровень утрат приблизительно соответствует потерям немцев в уличных боях в Сталинграде — притом что в Сталинграде неприятелю их нанесла вооруженная до зубов и неплохо обученная армия. Современные оценки немецких потерь польскими учеными обычно несколько скромнее и говорят о потере примерно 10 тысяч человек убитыми и ранеными в группе фон дем Баха. Сам фон дем Бах рапортовал в октябре о гибели полутора тысяч своих людей и ранении еще примерно восьми с половиной тысяч. С учетом потерь гарнизона Варшавы (в самом начале, по данным Штагеля, 600-800 человек и какое-то количество в дальнейшем, кроме того, две тысячи человек из состава гарнизона попало в плен, из них до тысячи погибло) и каких-то вероятных лакун в рапортах фон дем Баха потери немцев могут доходить до 12-15 тысяч человек убитыми и ранеными. Учтем, что немцы имели возможность применять артиллерию всех калибров, включая осадную, бронетехнику и авиацию. Повстанцы же могли ответить максимум редкими выстрелами легких минометов, а полноценных противотанковых средств и зенитных орудий практически не имели. В такой ситуации выведение из строя хотя бы 10-15 тысяч оккупантов — само по себе огромный успех.

Отдельно нельзя не упомянуть о потерях полка Дирлевангера. Полк вступил в Варшаву, имея 881 солдата и офицера в строю. За время восстания полк потерял более 2 700 человек, промотав всё постоянно вливавшиеся в него подкрепления и сохранив к концу битвы лишь несколько более 600 человек в строю.

Мертвый город

Капитулировали не все. Радослав ушел из Варшавы, прикинувшись беженцем, и продолжал партизанить до прихода русских. Кто-то выходил к РККА, перебираясь через Вислу. Кто-то более или менее удачно прорывался в леса вокруг города.

Варшаву Гитлер специальным приказом обрек разрушению. В конце года немцы планомерно уничтожили практически все здания, оставшиеся целыми во время восстания. Из Варшавы было изгнано более 650 тысяч человек. Примерно 15% из них было отправлено в лагеря, остальные просто обречены на скитания по Польше. Всего за время штурма погибло около двухсот тысяч мирных варшавян.

В январе Красная армия начала Висло-Одерскую операцию. 47-я и 1-я Польские армии, не слишком удачно пытавшиеся форсировать Вислу в сентябре, на сей раз преуспели. Уличных боев не получилось, охваченные с юга танковой армией и поляками Берлинга, а с другой стороны — массой стрелковых дивизий 47-й армии, немцы быстро отступили из Варшавы. Большинству бегущих, впрочем, это не помогло: русские настигли и перебили основную массу отступающих с линии фронта неприятельских частей. Как бы то ни было, теперь русские и поляки вошли в Варшаву — вымерший, полностью разрушенный город.

Команда Дирлевангера после Варшавы понеслась навстречу своей не слишком радостной судьбе. Через некоторое время ее развернули в дивизию. Эти люди еще успели покрыть себя славой примерно тех же достоинств, подавляя восстание в Словакии. Однако людские ресурсы Германии быстро убывали, и вскоре дивизия Дирлевангера была направлена на фронт. Во время битвы за Берлин дивизия Дирлевангера попала в знаменитый котел у Хальбе. Там она быстро перестала существовать. Карательное соединение в большинстве своем осталось в лесах южнее Берлина. Те, кто попал в плен, отправились на разного рода работы в глубину России. Дирлевангеровцы находились в лагерях Макеевки, Рязани, Тулы, Перми, Тихвина — и, в конце концов, многие из них так там и умерли. Последнюю группу бывших карателей судили и расстреляли за дела времен войны уже в 60-е годы.

Сам Дирлевангер этого не видел. Весной 1945 года он попытался скрыться в Швабии. Там его арестовали французы, а затем случайно обнаружили поляки из формирований Андерса (польские части в союзных войсках). Сосед Дирлевангера по камере, офицер люфтваффе, рассказывал позднее, что командира карателей постоянно выводили в коридор и избивали. Офицер слышал только дикие вопли эсэсовца. В ночь с 4 на 5 июня Дирлевангера трижды выводили из камеры и закончили экзекуцию избиением ногами и прикладами, после которого тот уже не встал.

Фон дем Бах стал одной из важнейших фигур Нюрнбергского процесса. Отлично понимая, что петля маячит над головой, он рассказывал всё, что союзники хотели знать о Третьем рейхе. За это бывший генерал СС получил от Геринга ласковую характеристику «предательская вонючка», а союзники не стали вешать. Однако в своей постели фон дем Бах, к счастью, не скончался: он долго находился под следствием, вопросы к нему имела Фемида нескольких стран, включая ФРГ, и в 1972-м году этот хитроумный змей умер в немецкой же тюрьме, куда попал за убийства граждан Германии в эпоху становления нацистов у власти.

Дальнейшая судьба выживших аковцев оказалась в большинстве случаев не слишком веселой. Одна из девушек-повстанок позднее вспоминала, что к моменту капитуляции нацистов все самое светлое осталось для нее уже позади. Жених погиб в Варшавском восстании, сама она оказалась в тюрьме. Примерно такие же истории могли рассказать очень многие подпольщики.

Попытки аковцев развернуть партизанскую войну против СССР провалились быстро: страна устала от войны, а в ходе «Бури» и конкретно в Варшаве сломался хребет организации. Многие уцелевшие аковцы прошли через тюрьмы уже новой Польши. Британия и США, на которые так надеялись подпольщики, вскоре перестали поддерживать эмигрантское правительство.

Игры патриотов

Когда захочешь покончить жизнь самоубийством, не впутывай в свои дела других. Просто повесься на вожжах в конюшне. — А. Сапковский

Классический вопрос, связанный с Варшавским восстанием, необходимо рассмотреть и здесь. Могла ли РККА спасти Варшавское восстание? Здесь, как представляется, дискуссия обычно уходит в исходно неверном направлении. Сторонники классической советской версии настаивают, что такой возможности не имелось. Классическая польская и, шире, западная версия предполагает, что РККА сознательно остановилась, имея все возможности двигаться дальше, и ничего не делала исключительно ради того, чтобы гитлеровцы расправились с Армией Крайовой. Этот упрек вошел даже в художественную культуру: Юзеф Щепаньский, двадцатидвухлетний юноша, воевавший в батальоне «Парасол», еще в ходе восстания написал стихотворение, в котором содержались характерные строчки: «Ты нас боишься, мы знаем о том…» Между тем следует все-таки перестать упрощать проблему и рассмотреть ситуацию в динамике.

В первые дни восстания ни о каком спасении Варшавы речи, конечно, не шло. РККА занималась судьбой собственных авангардов на восточном берегу Вислы, и эта задача была для нее куда актуальнее судьбы повстанцев. Безусловно, если бы в дальнейшем Ставка приняла решение, РККА могла бы взломать оборону вермахта вокруг Праги на несколько недель раньше, чем в реальности.

Но какие основания имелись у советских лидеров, чтобы принять такое решение?

Во-первых, для штурма Варшавы нужны войска. Штабисты выполнили расчеты и пришли к выводу, что для прорыва через Вислу требуется восемь стрелковых дивизий. Это соответствует хорошо укомплектованной общевойсковой армии. Между тем август 1944-го — это время, когда Восточный фронт громыхал не стихая от Балтийского моря до Молдавии. Если бы у Ставки обнаружилась запасная общевойсковая армия, пять или шесть фронтовых командиров немедленно потребовали бы ее себе. И были бы совершенно правы. Таким образом, Рокоссовский мог рассчитывать только на внутренние резервы. Однако откуда он должен был взять эту заветную армию? Напрашивается мысль об ослаблении какого-либо плацдарма. Например, Магнушевского, южнее Варшавы. Безусловно, занимавшая его 8-я гвардейская армия могла ворваться в Варшаву. Однако встает вопрос: ради чего эту операцию следовало проводить? В лучшем случае, такого же (а вполне возможно, менее удобного) плацдарма в Варшаве? Трудно понять, в чем состоит выгода для РККА. Прорыв через Вислу не стал бы легкой прогулкой в лодочке. Эта операция стоила бы много крови. На Магнушевском плацдарме 8-я гвардейская потеряла 35 тысяч человек убитыми и ранеными. Это очень высокие потери. Берлин с Зееловскими высотами стоили ей дешевле. Здесь же следовало снять армию с плацдарма, перебросить к северу и устроить ей аналогичную мясорубку — повторно. Когда говорят о моральной ответственности русских за неоказание помощи восстанию, нужно четко осознавать, что с точки зрения строгих критиков речь идет, не более и не менее, об оплате собственными жизнями чужих счетов, причем не только о вознаграждении, но даже о простой благодарности за помощь речь не шла изначально.

Реальность состоит в том, что восстание, при активной помощи ему, с военной точки зрения не облегчало, а осложняло положение РККА. Военные соображения не могли толкнуть СССР на активную помощь восстанию. Впрочем, существовали обстоятельства, при которых русские могли бы изыскать резервы и все же попытаться зацепиться за Варшаву. Речь идет, конечно, о мостах.

Даже один капитальный мост через Вислу был бы серьезным бонусом, за который стоило побороться. В ходе Второй мировой войны известны случаи, когда захват неповрежденного моста приводил потерявшую его сторону к катастрофе. Очевидный пример — захваченный американцами мост через Рейн у Ремагена: эпопея этого плацдарма окончилась одним из крупнейших поражений вермахта в конце войны. Нет никаких сомнений, что любой мост в руках повстанцев оказался бы таким призом, что Рокоссовский сократил бы активность на других участках или выбил резервы у Ставки и в течение достаточно короткого времени помощь восстанию была бы оказана. Здесь речь пошла бы совершенно о другом масштабе действий: любая стрелковая дивизия русских имела больший вес залпа, чем вся Армия Крайова. Гипотетически, восстание вполне могло иметь успех. Однако для этого требовалось не просто взаимодействовать с русскими, а напрямую связываться со Ставкой и Рокоссовским и делать в буквальном смысле то, что оттуда велят. Сценарий восстания в таком случае очевиден. Выступление увязывается с прорывом РККА в Прагу. В урочный час из подполья одновременно выходят повстанцы в Праге и Варшаве. Вместо никому не нужных спальных районов Жолибожа и Мокотува с предельным напряжением сил атакуются мосты и, возможно, аэродром. По мостам в Варшаву входят стрелковые корпуса. После этого любая атака вермахта на Варшаву стала бы самоубийством. Тем более самоубийственной оказалась бы попытка использовать для такого удара карателей: в реальности отряды Дирлевангера и Каминского с трудом пробивались через баррикады, обороняемые полувооруженными повстанцами, но огонь корпусных пушек просто стер бы их в порошок.

Однако здесь мы упираемся в тот факт, что мосты Армия Крайова в реальности не захватила. Лучшие и наиболее хорошо вооруженные отряды АК занимались чем угодно, но не мостами. Бронегруппа на «Пантерах» штурмовала тюрьму, защищала Старый город, но не пыталась брать мосты. Награда, которая реально могла толкнуть Рокоссовского на быстрый прорыв, даже не появилась в призовом фонде. В итоге помощь восстанию оказывали по остаточному принципу, так, чтобы ненароком не перенапрячься. А в условиях, когда интересы поляков не являлись для русских приоритетными, восстание было обречено.

С политической точки зрения АК преследовала свои интересы, не совпадавшие с интересами СССР. Согласимся, что это вовсе не грех — иметь свои интересы. Однако невозможно понять, в чем тогда смысл претензии к советским властям. Кремль, по сути, обвиняется в том, что делал то же самое, что польское правительство в изгнании и Армия Крайова — преследовал интересы своего государства в ущерб всем прочим. Грех англичан оказывается тот же самый: они поставили нужды Британии выше нужд Польши. Рассудком понять возмущение по этому поводу невозможно. При этом уже в ходе восстания эмигрантское правительство проявило поражающее воображение упрямство. Обсуждать вопрос о несчастных «кресах» в момент, когда десятки тысяч лучших граждан страны тысячами истекают кровью, могли только очень неумные политики. Эмигрантское правительство боялось получить социалистическую Польшу и потерять территории — и в итоге получило социалистическую Польшу, потеряло территории и наблюдало уничтожение главного города страны вместе с жителями.

На примере Польши 1944 года можно наблюдать такое любопытное политико-психологическое явление, как «глобус нашей страны». Будучи, несомненно, глубоко младшим союзником, обладая ничтожными самостоятельными возможностями, эмигрантское правительство исходило из предположения, что великие державы немедленно примутся всеми силами поддерживать вассала в ущерб себе и в ущерб отношениям с другими членами альянса. Между тем в реальности русских Варшава интересовала в первую очередь как узел коммуникаций, возможно как плацдарм, и в целом они были готовы встроить Варшавское восстание в цепочку операций на фронте, но уж точно не собирались обслуживать правительство, сидящее к тому же в Лондоне. И уж тем более с точки зрения Рокоссовского и Ставки выглядели проявлением глубокой инфантильности попытки поиграть в независимость.

Нужно, однако, понимать одну вещь. Те поляки, что воевали в Варшаве, и те, что торговались в Лондоне и Москве, были очень разными людьми. К солдатам и полевым командирам восстания сложно не испытывать уважения. В диких условиях, сражаясь против неизмеримо лучше вооруженного и превосходящего числом врага, нуждаясь в самом элементарном снаряжении, добывая в бою всё — вплоть до еды и патронов — они продержались два месяца. За это время они успели нанести своим мучителям достаточно ощутимый урон. А вот руководство восстанием в чисто военном смысле куда менее достойно превосходных эпитетов. Монтер и Бур сыграли в рулетку с неизвестным числом патронов в барабане и в итоге ожидаемо выпалили себе в висок. Добро бы только себе. Ну а политические вожди восстания, сделавшие тысячи людей жертвами своих нелепых игрищ, достойны разве что презрения.