последнее время стало модным сравнивать «Волынь» (2016, польский народный фильм о Волынской резне) с «Иди и смотри» (1985, советский антинародный фильм о сожжении Хатыни). Просмотр «встык» и сопоставление этих фильмов может составить неплохой досуг русского джентльмена, особенно в свете того, что антиукраинский фильм (а «Волынь» абсолютно, предельно украинофобская картина) приобрел известную популярность, а фильм «Иди и смотри» по праву считается классикой мирового кинематографа и популярности, собственно, не терял.
Начнем с «Иди и смотри», коротко. Фильм повествует о юном школьнике, который уходит в партизанский отряд и видит все пресловутые ужасы фашизма, в процессе трансформируясь из жизнерадостного и чуть комичного ребенка-навальниста даже не во взрослого, а сразу в глубокого старика. Именно трансформация героя (а он фокальный персонаж — то есть персонаж, глазами которого мы наблюдаем разворачивающуюся историю) является главной темой фильма, скрепляющей в единое смысловое целое набор сцен. Лучшая сцена, конечно же, в финале — после того, как айнзатц-группа долго и натуралистично жжет Хатынь, из леса выходят партизаны, громят фашистов и берут их в плен. Дальше группа немецких товарищей сидит на земле под мостом и ждет, когда их начнут убивать. Первым не выдерживает украинский переводчик-власовец — встает, и под каменными взорами черных от ярости партизан (фоном еще дымятся руины Хатыни, где людей жгли заживо) заплетающимся от ужаса языком начинает лепетать, что это они фашисты, а он не фашист, он лишь переводчик и ничего плохого не делал. Затем встает пожилой командир айнзатц-группы и через переводчика с чуть большим достоинством начинает говорить, что он старый больной человек, что у его семьи (а подразумевается, что он из военной аристократии) есть определенные правила, что вообще да, неудобно получилось, но война есть война и ничего против великого русского народа лично он не имеет, простите если что не так получилось.
В этот момент вы начинаете чуть скучать — ну, опять советская агитка, где фашисты все жалкие и трусливые. Но тут начинает говорить третий фашист — молодой яростный блондин с подбитым глазом, прекрасно понимающий, что сейчас все равно убьют, и лучше не унижаться, а поговорить по душам, без лукавства. Речь он свою начинает с фразы «Вас не должно быть», и дальше выдает великолепный спич про «низшие народы», из которого вы, наконец, понимаете, что такое «расовая ненависть». Я много видел фильмов о Второй мировой, и во всех из них немцы изображаются или обманутыми дурачками, или безумными фанатиками-исламистами. В финале «Иди и смотри» я увидел, наконец, германский дух в его предельном развитии — то есть чистую, нерассуждающую животную ненависть. По моему мнению, вот этот вот небольшой отрывок с молодым немцем — вообще лучшее, что было снято про Вторую мировую, единственное убедительное объяснение, как вот так можно сесть на танк и поехать за тысячи километров, что двигало этими людьми? Ненависть. Предельная ненависть. Даже сейчас, после того как все мы с вами видели реальные ролики ИГИЛа с реальными казнями (и русскими субтитрами), я могу сказать, что у арабов все-таки (несмотря на реальные убийства) есть какое-то постоянное ощущение дешевого балагана, а вот Климов в «Иди и смотри» смог показать предельную ненависть, и с тех пор такой ненависти в художественном кино я не видел.
Дослушав уважаемого немецкого оратора, партизаны молча, без слов, без команды, без какой-либо внешней реакции, убивают всех фашистов. Партизан, всю сцену бежавший к пленным с факелом, чтобы сжечь немцев заживо, увидев такое дело, от расстройства бросает факел в воду (и тут, конечно, сознательная отсылка к нацистской «Олимпии», построенной вокруг героически бегущих факелоносцев). Затем отряд собирается и уходит в лес, а мальчик остается. С лицом глубокого, древнего старика, видевшего все беды мира, он достает винтовку и начинает стрелять в лежащий в грязи портрет Гитлера, представляя, как с каждым выстрелом перематывает время назад, отменяя историю Рейха. Звучат выстрелы, кадры документальной хроники Рейха несутся в обратной перемотке: Гитлер марширует задом наперед, бомбы запрыгивают обратно в бомболюки бомбардировщиков, нацисты разбегаются с парадов, складывают обратно знамена и расходятся по домам. Последний кадр — мама Гитлера с маленьким Адиком на руках. Мы видим полные боли глаза мальчика со знаменитым «взглядом на 2 тысячи ярдов». Мы видим его искаженное страданием, страшное, невыносимое лицо юного старика. Мы видим догорающие избы Хатыни. И мы видим, как мальчик-старик опускает ружье, потому что в младенца, даже в младенца-Гитлера, русские, даже перенесшие немыслимую, невыносимую боль, не стреляют.
Это прямая цитата из Достоевского про ту самую «слезинку ребенка», в которой пресловутый вопрос доведен до степени физической агонии и в спрашивающем, и в отвечающем. Перекинув ружье через плечо, мальчик бросается догонять партизанский отряд, уходящий все глубже и глубже в лес, оставляя в вашей душе странную смесь из ненависти, горечи и надежды. И, конечно, гордости — гордости за то, что вы принадлежите к русскому культурному пространству, в котором такие фильмы в принципе возможны, фильмы о предельном гуманизме, который, однако, показывается не через слащавые разговоры «за все хорошее», но через предельную, невозможную, невероятную боль.
И тем удивительнее, что этот закатный шедевр, лебединую песнь советского кино (1985 год, перестройка уже началась, впереди вал бессмысленной карнавальной «чернухи», которая за 20 лет эволюционирует в «Защитников многонациональности», «282 панфиловца» и прочий нигерийский Болливуд, стыдный даже для какой-нибудь Болгарии) советские же люди всерьез сравнивают с польской поделкой «Волынь». Как и монолог непримиримого нациста, «Волынь» оставляет ощущение прикосновения к чужому инопланетному разуму, живущему по каким-то своим, абсолютно непостижимым для вас законам. Фокальный персонаж фильма — молодая польская крестьянка, которую сначала женят на украинце, потом переженивают на поляке, потом поляка забирает НКВД и к ней возвращается украинец, потом украинца убивает пьяный НКВДшник, потом возвращается сбежавший из ГУЛАГа поляк и его уже убивают украинцы, а потом начинается, собственно, Волынская резня, в ходе которой молодую польскую крестьянку многократно насилуют, но не убивают, позволяя ей воочию наблюдать украинские зверства.
Почему это инопланетный разум? А потому, что все описанные события на крестьянку не производят никакого впечатления, она их встречает с каменно-стоическим лицом. Единственно что когда ей приносят отрезанную голову мужа, Зося позволяет себе упасть в обморок, и это самая эмоциональная реакция за весь фильм. Более того, она почти не говорит, и мы не имеем никакого понятия о ее внутреннем мире, ее мечтах, страхах, надеждах, а потому не можем себя с ней идентифицировать. Это такой вот плохо прописанный второстепенный NPC из дурной компьютерной игры (хотя и вроде как главная героиня фильма). Более того, все остальные персонажи фильма — точно такие же картонно-каменные NPC, мужественно встречающие всевозможные зверства и трагедии с ебальниками кирпичом.
Я долго думал, как в принципе можно снять фильм с настолько безжизненными персонажами-големами, которые механически сталкиваются и механически режут друг друга, не вызывая у вас никаких чувств, пока не понял одну простую вещь. Режиссер фильма — клинический польский шовинист. И когда он брал тему Волынской резни, ему было неинтересно показать ужас и боль простого крестьянина посреди геноцида (или, скажем, механику трансформации добрых украинских соседей в жаждущих крови беспощадных насекомых) — ему было интересно показать исключительно как украинцы режут поляков, и потому все персонажи у него — статисты, а главный герой фильма — резня. Если в «Иди и смотри» сожжение Хатыни — это лишь декорации для того, чтобы развернуть мощнейший финал (который не про резню, а про людей), то в «Волыни», наоборот, люди — это декорации для резни, не имеющие самостоятельной ценности и какой-либо самостоятельной жизни. Постановщик любого голливудского хоррора знает, что перед тем, как очередных 10 негритят начнет убивать какой-нибудь маньяк, этих негритят надо очеловечить, разбить на человеческие типажи, хотя бы по минуте, но каждому дать показать свою индивидуальность (ну, вы знаете: весельчак-балагур, умник, главный герой, завидующий главному герою конкурент, девушка, за внимание которой они конфликтуют, надоедливый-парень-который-умрет-первым, негр-тожечеловек, который умрет перед финалом и т. п.). Постановщик «Волыни», скорее всего, это тоже знает (судя по IMDB, режиссер он опытный), но вот желание показать «кровушку-кровушку-кишки-кровушку-кишки» затмило в нем базовые правила драматургии (чтобы мы ужасались чьей-то смерти, мы должны хоть немного симпатизировать убиваемым, симпатизировать каменным обезличенным статуям трудновато).
Альтернативное объяснение этого парадокса: дело может быть в том, что польская культура вся аристократическая, «шляхетская», и потому для нее крестьяне (составляющие 90% персонажей фильма) — это холопы, bydlo, скот. А как должен вести себя скот, когда его режут? Верно, стоять с ебальником кирпичом. Если же начать давать крестьянам индивидуальность, то мы так, как говорится, черт знает до чего дойдем. Для русских, у которых весь золотой век культуры — XIX — проходил под знаком «народничества», такой взгляд на мир, пожалуй, не менее дикий, чем взгляд нациста из «Иди и смотри». Третий вариант — режиссер фильма не польский шовинист и не воннаби-шляхтич, а просто фильм снят для поляков, которые «своим» сочувствуют по умолчанию, а мы находимся вне польского культурного кода и поэтому метки идентификации с героями не считываем. Ну типа как американцу «Особенности национальной охоты» смотреть — какие-то маргинального вида мужики пьют водку, где смеяться?
В любом случае, как полноценный фильм «Волынь» русскому смотреть очень тяжело («тяжело» не как в «какой ужас», а «тяжело» как в «четвертый час трансляции „Прямой линии“ с Владимиром Путиным»), и поэтому советские вздохи «Страшный фильм, смотрел в два подхода, скурил блок сигарет» выглядят крайне искусственными. Фильм не страшный, а демонстрируемое в нем потрошение польских манекенов в какой-то момент начинает выглядеть даже комично, как в японских gore-боевиках (суть которых как раз в демонстрации расчлененки, все остальное побоку). Тем не менее «Волынь» посмотреть стоит в качестве знакомства с особенностями польской национальной психики и восприятия поляками украинцев. В «Волыни» четко демонстрируется иерархия народов в представлении поляков.
На первом месте, понятно, поляки. Это достойные мужчины и женщины, которые никому не делают зла и которых ни с того ни с сего начинают резать-убивать. Есть немного самокритики — так, в начале фильма четко показывается расизм в отношении украинцев, которые явно считаются полулюдьми. Причем безо всяких расовых теорий (это для умных немцев), а вот так просто, по-бытовому, фоном. Также показывается польская жертвенность, польская честь и польская глупость — в какой-то момент на встречу с бандеровцами офицер «Армии Крайовой» едет, даже не взяв с собой пистолет. Само собой, бандеровцы его убивают, разорвав на части конями. Для русских, воспитанных в этике «Нет оружия? Бери камень и камнем его, камнем его ебашь, гниду!», подобное поведение выглядит диковато, но для поляков, воспитанных на мантре «Польша — Христос Европы» (в том смысле, что ее постоянно распинают за чужие грехи), подобная жертвенная смерть, должно быть, смотрится благородно. В целом интересные взаимоотношения поляков с украинцами до резни (самое жесточайшее крепостное право в Европе, «песья кровь» как стандартное наименование православных, кампания террора в Восточных Кресах и т. п.) практически целиком оставлены за кадром, и потому поляки показаны народом-хоббитом, который вот ни с того ни с сего начали резать безумные хохлы.
На втором месте — евреи. Евреи, само собой, тоже народ-хоббит, который никому не делает зла и безвинно страдает и от нацистов, и от хохлов-антисемитов, за исключением одного момента. Когда советские войска занимают Волынь, в школе появляется учительница-еврейка-атеистка, которая заставляет польских детишек снять крестики, а затем у них выспрашивает, о чем говорят дома, был ли папа на войне. Бывшего на войне папу после неосторожного слова ребенка затем хватает НКВД. Еврейку-учительницу за это убивают — убивают нацисты, само собой, это же польский фильм (в немецком мини-сериале «Наши матери, наши отцы» показана чуть более правдоподобная картина — сбежавшие из поезда в Освенцим евреи не знают, кого бояться больше — нацистских патрулей или польских партизан, режущих евреев похлеще немцев). Главная героиня в какой-то момент прячет от нацистов пару пожилых евреев. Затем евреи, будучи вынужденными покинуть ее кров, попадаются украинцам, и украинцы евреев убивают.
На третьем месте, только не смейтесь, советские. Советские проводят раскулачивание, затем пытаются депортировать польскую семью в Сибирь, но хороший хохол выкупает беременную героиню с детьми за ящик водки (а невыкупленный муж чуть позже из Сибири сбегает), за что хорошего хохла в итоге убивает пьяный НКВДшник. Более того, депортируемые поляки шепчутся, что это месть советских за «чудо на Висле» имени Пилсудского, то есть советские в фильме вообще единственные, у кого есть хоть какое-то обоснование творимому ими насилию. При этом ужасы коллективизации показаны очень лайтово, а ключевым фактором в судьбе депортируемых поляков становится беспринципный хохол-сельский староста. У зрителя создается ощущение, что советские — сволочь, но с этой сволочью жить можно.
На четвертом месте — немцы. Немцы картинно убивают нескольких евреев, включая доносчицу-учительницу, а также рутинно пытаются изнасиловать главную героиню. При этом «ужасов фашизма», кроме убиваемых евреев, нет вообще (лишь мельком проговаривается, что часть мужчин забрали на принудительные работы в Германию, зритель, не знающий про программы германизации польского населения, даже и не поймет, а в чем тут страшный Гитлер). Более того, ближе к финалу фильма, уже после резни, немецкий патруль показывается чуть ли не как спасители или избавители — потому что главная героиня понимает, что нацисты ее, может, изнасилуют, но вот просто так, в отличие от хохлов, резать не будут.
Русским пропагандистам, пытающимся достучаться до поляков, стоит учесть этот момент — в представлении поляков немцы выглядят более рациональным и понятным злом, чем украинцы. Это важно! Самый отвратительный персонаж немецкой оккупации — украинский староста, который при коммунистах с красным флагом встречал Красную армию, а при немцах на кривом немецком пытается задвинуть про вековечную немецко-украинскую дружбу и тысячелетний Рейх.
Ну а на вершине Пирамиды Мерзости в «Волыни» располагаются украинцы. Во-первых, весь фильм четко проговаривается, что «дружно же жили» и внятных причин устраивать резню у украинцев нет. Во-вторых, весь фильм постоянно повторяется, что простые польские крестьяне украинцам-соседям доверяют и считают, что уж если начнется резня, то «свои» украинцы их предупредят, уберегут. В-третьих, и немцы, и совки — это вот такое внешнее зло, чужая злая сила, которая приходит со своими непонятными целями, кого-то задевает, кого-то оставляет, и в итоге уходит без следа. Хохлы же — это зло свое, привычное, живущее под боком (в «Волыни» делается очень мощный акцент на то, что резали не какие-то там понаехавшие безумцы, а именно соседи, с которыми бок о бок жили всю жизнь), которое ждало своего часа и которое никуда не уйдет, пока не перебьет всех поляков, после чего станет жить в польских домах и пахать польские поля.
Предельно доходчивый образный ряд воскресной службы: русский священник читает проповедь про дружбу народов, польский священник молится о спасении и призывает мужчин защищаться вместе, чтобы выжить, украинский униат благословляет на резню толпу бандеровцев, потрясающих вилами и косами прямо в храме. Ах да, важный момент — польский священник не успевает закончить мессу, в костел вламывается толпа хохлов и начинает без разбору резать всех.
Террор нацистов и советских показан как обезличенно-государственный, как террор машины, террор украинцев показан именно как личный, животный, террор из ненависти, когда нет никакого плана, никакой идеологии, а лишь желание убивать-убивать-убивать-убивать-убивать. В какой-то момент озверевшие украинцы хватают польских детей, надевают на них охапки сена и поджигают, пинками гоняя между собой горящие детские тела. Это уже даже не убийство ради убийства, это убийство ради удовольствия, это уже не планомерный жестокий геноцид, а чистый садизм, наслаждение, смакование. Впрочем, про «без идеологии» я погорячился — вся кровавая оргия происходит под хорошо знакомые крики «Слава Украине! Героям слава!», а оператор раз за разом делает акцент на украинские и бандеровские флаги в толпе идущих «на дело» убийц. Прекрасный момент — когда бандеровец говорит схваченному польскому офицеру, что читал его стихи про две родины, очень понравилось, очень хорошие стихи. Офицер с надеждой и удивлением спрашивает, с кем имеет честь общаться, на что хохол отвечает «Со свободной Украиной!», после чего офицера разрывают на куски.
Это очень простой, очень доходчивый манифест: поляки считают украинцев животными, которые даже могут читать и хвалить ваши стихи, но которые все равно вас потом убьют, причем максимально жестоким способом, чтобы получить максимальное наслаждение. Причем никакого возмездия в фильме этим животным не приходит, жертвы не отомщены, то есть «Волынь» не просто манифест ненависти, но еще и конкретный призыв за перенесенный ужас украинцам отомстить. В «Иди и смотри» немцев убивают, это фильм о преступлении и наказании. В «Волыни» украинцы, перерезав поляков, ходят абсолютно счастливыми и не опасающимися возмездия, возмездия в фильме нет, это кино о преступлении, за которым наказания не последовало.
Посмотрев «Волынь», любой умный человек понимает: русский национализм с польским национализмом по украинскому вопросу ВСЕГДА сможет договориться. Просто вот эти вот все заплачки про «фашистскую хунту» и прочая лежалая советская пропаганда полякам неинтересна, полякам интересно карать украинцев. Тем более что умные украинцы обвесились флагами УПА, сделали национальным героем Бандеру и в целом предприняли все от них зависящее, чтобы в Польше современный Киев воспринимался прямым наследником тех самых убийц и палачей. Да, Польше существование конфликтующей с Россией Украины выгодно, да, независимая антироссийская Украина — это стратегический императив для Польши, но «Волынь» показывает, что у поляков столько черной ненависти, что если правильно на ней сыграть, то вся «стратегия» (и вообще все «слишком головное») полетит к черту, и слепая животная ярость поглотит в поляках всё.
Люди, которые «простили и забыли», такие фильмы в 2016 году не снимают. «Волынь» — это подробнейший гайд для русских националистов, в какие точки польской психики бить, на что давить, о чем говорить, что педалировать, чтобы Варшава взорвалась от ярости, забыла все практические соображения и встала в украинском вопросе на нашу сторону. И вот реально очень гадко и обидно, что вместо русских в Кремле сидят многонациональные пидарасы, которые этим бесценным кладом никак не воспользуются и не выпустят на волю польских демонов мести и памяти, способных снести всё.
В качестве практического гайда «как поставить поляков на русскую службу» «Волынь» заслуживает 10 из 10. А как чисто художественное произведение с тем же «Иди и смотри» даже смешно и сравнивать.