Юрий Быков, молодой и талантливый русский режиссёр, выпустил свой третий полнометражный фильм — «Дурак». Во дни сомнений и тягостных раздумий о судьбах родины, для русского человека вообще обычных, но в последнее время явно приобретших массовый характер, посмотреть эту картину и поговорить о ней особенно интересно.
Как и в предыдущем своём фильме «Майор», Быков снова исследует мрачные глубины российской властной системы на её низовом, провинциальном уровне. Правда, если в «Майоре» режиссёр сосредоточился исключительно на реалиях жизни местной полиции, то в «Дураке» перед нами предстаёт вся политическая элита отдельно взятого города.
По сюжету молодой бригадир сантехников Никитин обнаруживает, что здание ветхого общежития, в котором живут 820 человек, вот-вот рухнет, и начинает бить тревогу. Дело происходит вечером, и всё начальство справляет юбилей мэра в одном из ресторанов. Туда и устремляется главный герой, чтобы донести шокирующие новости адресатам из первых рук. Адресаты нехотя, но внемлют, и вот тут-то и начинается главное действо. Оказывается, что проблема не так проста, как кажется, и чудовищный клубок коррупции, личных амбиций и презрения к людям нельзя распутать, не покалечив чьи-то жизни.
В раскрытии этого, говоря совсем сухим языком, «коррупционного процесса» и состоит главная мощь двух быковских фильмов. В их художественной реальности самая болезненная язва российского общества становится живой, объёмной, её можно посмаковать и потрогать. Это не скучные отчёты навальновских разоблачительных комитетов с их перечнем цифр и офшорных компаний. Нет, здесь мы видим живых людей, составляющих пресловутую «прогнившую систему», и люди эти, как всегда и бывает в хороших драмах и в реальной действительности, сложны и неоднозначны. Одно дело клеймить государственных «оборотней» как бессовестных злодеев и проклятых дегенератов, находясь в чёрно-белом мире политической пропаганды, и совсем другое — заглянуть в их души, полные страстей и человеческих противоречий, и ощутить настоящий ужас происходящего, тяжёлый, и в то же время притягательный. Потому что никаких злодеев в реальном мире нет. Есть только «человеческое, слишком человеческое» и есть обстоятельства.
Впрочем, если в «Майоре» действительно не было хороших и плохих, а сам главный герой, вроде бы восставший против неправды родной полицейской системы, в итоге не довёл дело до конца, растворившись в мучительных душевных терзаниях, то в новом фильме Быков решил действовать по-другому. Он поставил в центр страшной истории Праведника, который с выбранного пути не свернёт никогда (по доброй русской традиции назвав его «дураком»). Сантехник Никитин, играя волевыми скулами, делающими его похожим на Виктора Цоя, под одну из лучших песен последнего «Спокойная ночь» решительно шагает сквозь тёмный город и производит впечатление нравственного монолита. Его несгибаемость и принципиальность придают сюжетному конфликту остроту практически библейского противостояния, где добро и зло ни за что не смогут прийти к компромиссу, а обречены сражаться насмерть.
Среди врагов бесстрашного коммунальщика — владык тёмного города — образы мы видим довольно любопытные. Здесь и женщина-мэр по фамилии Галаганова (sic), впечатляюще сыгранная Натальей Сурковой, прожигающей зрителя величественным, екатерининской силы взглядом. Здесь и прожжённый русский мужик Федотов, главсантехник, по-медвежьи исподлобья, хитро взирающий на мир. Здесь и настоящий хозяин города, полубизнесмен-полубандит Богачёв (ох уж эти говорящие фамилии), по-настоящему мерзкий и узнаваемый типаж современной России, скользкое и жестокое пресмыкающееся. Здесь и громадный начальник полиции из «основательных», что любят попариться в баньке и порассуждать «за народ» после очередного собственного преступления (именно из его уст мы слышим сермяжную правду о взяточничестве, надоевшую до тошноты: «Я человек русский, я не взять не могу»). Наконец, здесь глава местного здравоохранения, мелкий, щуплый и гадкий «интеллигент». В общем, вся «элита» в сборе.
Но внимания заслуживает и окружающий главных действующих лиц «народ». Это сборище люмпенов, состоящее из алкоголиков-отцов, их замордованных жён и наркоманов-детей, курящих по подъездам жуткую травку. К ним относится и мать главного героя, старая склочная стерва, пилящая слишком честного, по её мнению, мужа и такого же неудачника-сына, в очередном порыве безысходной злобы выдающая сакраментальную фразу-пароль: «Никогда тут по-другому не будет».
Во всей этой безрадостной картине отчётливо просматривается известная мысль, что народ достоин своих правителей и что рыба гниёт вовсе не с головы, а вся целиком. Со своей колокольни об этом же рассуждают городские владыки. Дескать, в аварийном общежитии живут не люди, а шваль, и зачем их вообще спасать, лучше уж самим пожить как люди. Так хоть кому-то на Руси будет хорошо.
Беспросветность созданного в фильме мира недвусмысленно отсылает нас к творчеству Алексея Балабанова. Поначалу это несколько напрягает, потому что последние фильмы русского классика выглядели совсем уж явным анахронизмом. Если в 2005 году посвящённые 90-м «Жмурки» ещё воспринимались как нечто ностальгическое и потому оправданное, то «Кочегар» и «Я тоже хочу» оставляли только чувство недоумения. Россия, показанная в них, была уже совсем оторвана от современной им России, и зачем это было нужно, никто, похоже, так и не понял. Если Песнь Песен 90-х — «Брат» — был снят в мрачном, грязном, безысходном Питере, то в новом тысячелетии Питер уже мало подходит для высказываний в подобном духе. Это прекрасный европейский город, значимый центр мирового туризма и любимое место отдыха российской молодёжи — не кислотных субкультурщиков из «Брата», а вежливых культурных хипстеров с позитивным взглядом на жизнь. То же самое относится и ко многим другим городам России. Конечно, в каждом из них можно найти обшарпанные общежития и уродливые бараки, но это давно уже не главная деталь пейзажа, а скорее редкие памятники ушедшей эпохе. Балабановской России больше нет.
Но, как выясняется по ходу фильма, фирменная депрессия Алексея Октябриновича у Юрия Быкова является только стилизацией (на уровне фамилии мэра), а не становится сутью. В этом очень помогает напряжённая динамика картины, для размеренного и меланхоличного киноязыка Балабанова нехарактерная (впрочем, как и для российского кино вообще). Развязка «Дурака» всё откладывается и откладывается, зритель всё сильнее ёрзает в кресле, пытаясь предугадать финальную сцену, и всё равно она оказывается неожиданной и ярко ввинчивается в сознание. Когда же перед началом финальных титров на экране высвечивается посвящение Балабанову, всё встаёт на свои места, и из подражания картина окончательно превращается в дань памяти. Написанная схожими красками, по стилю она явно принадлежит другой эпохе. Более полнокровной, яростной и живой.
Гораздо важнее депрессивного тона другой признак, объединяющий работы Быкова и Балабанова. Главной проблемой российского кино, доставшейся ему в наследство от советского, является слабое соотнесение с русской реальностью вообще. Балабанов, при всём его пессимизме и анахронизмах, потому и стал классиком, что сумел показать настоящих людей, населяющих эту страну, и их настоящую жизнь. Этого не хватало, когда он начинал, и ещё больше не хватает сейчас, когда пришедшие в российское кино деньги заметно придавили его творческую непосредственность. А без этого соотнесения полноценное существование национального кинематографа просто невозможно. Почему в США кино стало настолько основополагающей частью культуры? По многим причинам, но одной из главных, безусловно, было то, что с самого начала в американских фильмах находила отражение американская действительность. В них фигурировали американцы со своими американскими диалогами, американскими ценностями, американскими проблемами и конфликтами. Просматривая подборки голливудских картин, можно по десятилетиям проследить развитие американского общества в мельчайших деталях — лучше, чем в каком-либо учебнике. А можно ли судить о жизни советского общества по произведениям советского кинематографа (в некотором отношении очень успешного и даже выдающегося)? Вряд ли. Разве что косвенно: не по тому, что в этих фильмах есть, а по тому, чего в них нет, догадываясь об этом почти интуитивно.
Точно так же ничего нам не говорят о жизни новой России модные современные драмы вроде «Географ глобус пропил» или «Как я провёл этим летом». Да и вообще, если просмотреть лауреатов той же «Ники», видно, что о современной России наши режиссёры снимать как-то не любят, предпочитая что-то историческое или вовсе внепространственно-вневременное, как тот же Звягинцев (впрочем, с «Еленой» несколько вернувшийся на национальную почву). А видеть русскую жизнь в русском кино всё же отчаянно хочется. И потому Юрий Быков, то ли принесший эту жизнь прямо из родного Новомичуринска, то ли научившийся схватывать её у Балабанова или кого-то ещё из редкого ныне вида русских реалистов, вызывает естественную симпатию.
Его персонажи похожи на персонажей реального мира, окружающего нас в наших собственных Новомичуринсках. Или, по крайней мере, стремятся к этому сходству. А дальше режиссёру позволительно делать с ними всё что угодно. Можно, к примеру, показать хорошего чиновника или милиционера. Или хорошую, светлую Россию. Главное, чтобы и в хорошее, и в плохое можно было поверить.
Финал трудного пути сантехника Никитина подводит нас к неизбежному разговору о судьбах родины. Если Егор Летов пел, что мы — лёд под ногами майора, то по Юрию Быкову мы — трещина в собственном общежитии. «Живём как свиньи и дохнем как свиньи, потому что мы друг другу никто», как произнёс герой в одной из кульминационных сцен. За этим важным гуманистическим и общечеловеческим пафосом скрывается и конкретный вопрос местного значения: рухнет ли наше треснувшее общежитие «Россия» или всё-таки выстоит? Наверное, при всеобщем безразличии оно могло бы стоять вечно. Здесь давно уже (а может, и всегда так было) верхам плевать на низы, низам — на верхи, но ничего вроде не рушится, а стоит себе в своём гордом безобразии и знать ничего не знает о трещинах. Нет, рухнуть это Большое Здание может только по воле тех, кто жаждет его обрушения. Сколько таких в нём живёт — понять трудно, но ясно, что немало. Кто-то из них надеется построить на месте совковой уродины шикарный кондоминиум и зажить, наконец, как люди. Другие хотят сложить из обломков баррикады и повоевать, забрасывая кирпичами кто чурок, кто пиндосов, кто ещё каких-то врагов. Но, самое главное, при обрушении все почему-то собираются выжить.
Лично я бы предпочёл посидеть в старом доме ещё какое-то время. Глядишь, трещину подлатают, или даже по новым квартирам однажды расселят. Но решать, конечно, не мне, а чему-то массовому, коллективному, трудноуловимому, что носится в воздухе и о чём рассуждать, по большому счёту, бесполезно. Да и не хочется.
А вот о том, чтобы не жить как свиньи, задуматься действительно стоило бы.
