Стылый ветер Туркестана

середине XIX века Российская империя добилась одного из своих блестящих внешнеполитических успехов, присоединив Туркестан. Добрым словом и пистолетом были введены в подданство империи огромные пространства Среднего Востока со значительным населением. Экономические и политические мотивы неудержимо влекли русских в глубину Азии. Русских привлекали рынки сбыта и среднеазиатский хлопок, наконец, Северную империю толкали вперед соображения безопасности.

Со времен Петра русские старались утвердиться в этих краях, пока не добились своего — уже при поздних Романовых. Как замечал известный английский политик лорд Керзон, «при отсутствии каких-либо физических препятствий и во враждебном окружении, вся логика дипломатии сводится к пониманию альтернативы: победа или поражение. Россия была просто вынуждена продвигаться вперед, как Земля — вращаться вокруг Солнца».

Путь на земли средневекового царства Тимура отнюдь не был усыпан розами и сопровождался шпионскими интригами, авантюрами и боевыми схватками самых кинематографических достоинств.

В 1862 году на среднеазиатские рубежи приехал уже тогда известный полковник Михаил Черняев. Новичком он не был ни в Туркестане, ни на поле боя. Военная биография Черняева заставляет думать, что он не слишком мечтал умереть в своей постели. В 19 лет он принял участие в операции против повстанцев в Венгрии, и с тех пор не останавливался. Немыми свидетельствами его отваги и квалификации были орден Св. Владимира за Инкерман и золотое оружие за Малахов курган.

Интересно, что при всей своей, казалось бы, отчаянности и жесткости, Черняев не был боевым роботом без страха и человеческих слабостей. Как он сам позднее вспоминал, впервые ударив шашкой человека, он так перепугался, что уронил оружие. Впрочем, хотя тот первый несчастный зуав врезался в память, Михаил Григорьевич быстро пообвыкся на поле брани. Позднее Черняев служил на Кавказе, принимал участие в экспедиции к Аральскому морю. В Азию он вернулся после недолгой отлучки в Петербург.

Это был чрезвычайно амбициозный и энергичный командир, инициативный и предприимчивый настолько, что иной раз его затеи походили на форменное самоуправство. Средняя Азия как нельзя лучше отвечала запросам полковника. В глухих окраинных гарнизонах офицер даже в не слишком больших чинах мог легко стать царем, богом и воинским начальником, имеющим широчайшие возможности для самореализации. Прибытие Черняева на юго-восточные рубежи страны обещало скорое начало бурь в пустыне.

В Петербурге к тому моменту окончательно возобладало убеждение в необходимости активной политики в Азии. Для начала русские планировали создать укрепленный рубеж, соединяющий наши фортификационные линии в Средней Азии. Русские неутомимо возводили небольшие крепости и посты на всем огромном пространстве соприкосновения с азиатскими царствами, от Каспийского моря до Семиречья. Однако к концу 1850-х годов в этих линиях все еще зиял разрыв, который требовалось закрыть.

На западе строилась Оренбургская линия, на востоке Сибирская, между ними возводилась новая — Сырдарьинская. На пути фортификационных замыслов конкистадоров XIX века лежало одно обстоятельство: чтобы соединить Сырдарьинскую линию с Сибирской, часть будущего рубежа еще требовалось отбить у Кокандского ханства. Это было одно из крупных среднеазиатских государств, занимавшее обширные пространства восточнее Аральского моря в бассейне Сырдарьи и вокруг озера Иссык-Куль.

Кокандцы мало отвечали образу мирных туземцев, над которыми нависает громада агрессивной империи. Ханство постоянно предпринимало набеги на принявших русское покровительство киргизов ради угона скота и людей. Вообще, киргизский вопрос был одним из камней преткновения. Между русскими, готовыми учить, лечить и торговать в обмен на лояльность, и кокандцами, которые хотели дани и крали скотину десятками тысяч голов зараз, а при случае и людей, киргизы решительно выбрали русских. С точки зрения кокандцев, северные колонизаторы подрывали их кормовую базу. Дань Коканду киргизы теперь старались не платить, а попытка схватить для продажи человека могла кончиться явлением на сцену казаков с винтовками. Таким образом, для кокандцев налеты на киргизов и русских стали делом доблести и геройства.

Интересно, кстати, что среди рабов в Коканде отдельно ценились солдаты: сведения об устройстве современной армии подданным хана негде было почерпнуть, оттого вынужденные инструкторы весьма ими ценились.

Набеги активно велись как раз через обширный зазор между фортециями. В целом, как уже понятно, Средняя Азия была далеко не мирным сонным краем, над которым бесконечно звенит песнь муэдзина. Все государства региона непрерывно боролись друг с другом, а грабительские набеги шли во всех направлениях как со стороны отдельных племен, так и вполне централизованно организуемые. Такие беспокойные соседи не могли быть умиротворены проповедью любви к ближнему, и одним из важнейших достижений царской администрации в Средней Азии было прекращение в Туркестане бойкой работорговли и непрерывной грызни с человеческими жертвами.

Итак, в 1864 году русские принялись уничтожать разрыв между своими редутами. В пределы Коканда вступили два небольших отряда: с востока, от Верного (нынешняя Алма-Ата), выступил полковник Черняев с полутора тысячами бойцов, а с запада, от Перовска (современная Ак-Мечеть), полковник Веревкин с тысячей двумястами солдат и офицеров.

Первоначально содержание похода исчерпывающе описывалось оборотом «рутинная боевая работа». В течение июня основная задача экспедиции была выполнена. Веревкин взял Туркестан (не регион целиком, конечно, а одноименный городок), а Черняев завоевал крепость Аулие-Ата (в ХХ веке Джамбул, ныне Тараз). Оба полковника получили повышение в чинах. Однако Черняева не устраивала перспектива превратиться в образцового служаку, завоевывающего затерянные на пустынных просторах крепостицы. Свой взор новоиспеченный генерал обратил для начала на Чимкент, живописный и довольно крупный город со значительным базаром.

Русский офицер А.К. Гейнс писал об этом городе:

«Версты за две от города, с небольшого холма, командующего городом, открывается часть стены и вершины множества деревьев, будто внизу, в лощине, раскинулся огромный сад. Этот вид, рисующийся под высоким гребнем гор, которые поднимаются на окраине горизонта, чрезвычайно живописен… Внешний вид Чимкента очень интересен. Весь город расположен в котловинной впадине, так что едва виден с самого близкого расстояния. Каждый дом обсажен со всех сторон деревьями, которые выглядывают из-за заборов, будто нарочно посаженная по обеим сторонам дороги аллея. В некоторых улицах всегдашняя тень, падающая от высоких тополей, осин, верб и фруктовых деревьев. Обойдя Чимкент, я не встретил ни одного двора без деревьев. По садам и улицам бегут многочисленные арыки с чистою водой, которая журчит, будто горный источник. Все арыки города берут свое начало в ручье Кошкар-Ата („бараний отец“), который начинается в обильных ключах, бьющих из-под горы. Близ последней находится могила святого Кошкар-Ата, которого историю рассказать мне не могли».

• 
  

  Вид Чимкента. Фото 1/4

• 
  

  Вид Чимкента. Фото 2/4

• 
  

  Чимкентский конный базар. Фото 3/4

• 
  

  Житель городда и фото чайной. Фото 4/4

Разумеется, Черняева привлекала не восточная экзотика. Чимкент открывал путь дальше в сердце ханства, в частности, к Ташкенту. Историк Константин Абаза, дав проникновенное описание чимкентских садов (очевидно, на фоне общей первобытности и пустынности края эта деталь особенно привлекала внимание путешественников), резюмирует кратко и жестко: «От Чимкента прямой путь к Ташкенту и далее к Самарканду, другая дорога ведет к Верному, в Семиреченский край. В Ташкенте сходились пути кокандской, кашгарской и бухарской торговли. Обширный город, с населением вчетверо больше, чем Бухара, стоял на пути русским войскам, и занятие его обеспечивало умиротворение края».

Амбиции Черняева неизбежно толкали его на Чимкент и дальше в сердце Азии, к Ташкенту. Противодействия ханских войск он не боялся нимало. Регент при малолетнем хане, мулла Алимкул, прилагал все усилия к формированию полноценной армии, но Черняев уже видел кокандцев в бою, и резонно полагал, что вряд ли те сумеют за несколько лет радикально усовершенствовать свое войско. Сослуживец по походу, теперь уже генерал, Веревкин без энтузиазма отнесся к инициативе Черняева: этот осторожный и методичный воинский начальник уже в июле собирался готовиться к зиме. Тем более армия Коканда, хотя и очевидно уступала русским войскам качественно, оценивалась в 15-20 тысяч воинов числом, и столкнуться в чистом поле с такой ордой Веревкину вовсе не хотелось. Алимкул по потере Туркестана объявил газават и собирался, по крайней мере, заставить русских платить кровью за продвижение в глубину своего царства.

Тем временем русские начальники поделили свои скудные силы. Черняев получил в помощь от Веревкина только небольшой отряд в 320 человек, который к тому же должен был пробиваться к нему сквозь орды кокандцев, пытавшихся дорогой раздавить «сердитое каре» в безводном урочище Ак-Булак.

Собрав свою малочисленную рать, новоиспеченный генерал-майор немедля отправился завоевывать Чимкент. Город оборонял гарнизон в несколько тысяч солдат, в том числе формирование под чудесно звучащим названием «Золотая рота». Эту часть кокандцы, испытывающие нужду в хоть как-то подготовленных солдатах, сформировали из дезертиров, бежавших уголовников и тому подобной публики. Проведя предварительно разведывательный рейд, в сентябре Черняев подступил к Чимкенту уже с решительными целями.

22 сентября черняевцы атаковали Чимкент корпусом, который численно уступал гарнизону в несколько раз. Некий поляк из «Золотой роты» предложил кокандцам поставить батарею перед воротами. Заметив это, энергичный подполковник Лерхе предложил Черняеву опрокинуть кокандцев и на плечах бегущих ворваться в ворота. Эту идею Черняев одобрил, но у него уже имелся свой план. Черняев выделяет Лерхе помощь, а сам вскоре обнаруживает неподалеку довольно высокую, хотя и узкую, трубу водопровода, перекинутую через ров и ведущую в цитадель. Реакция Михаила Григорьевича на это открытие многое говорит о нем: в трубу генерал полез первым. Солдаты, скрючившись, по одному пробирались за ним, и несколько минут спустя обнаружили себя внутри цитадели.

В это время с другой стороны Лерхе врывается в Чимкент через ворота. Гарнизон впадает в панику: одни, побросав оружие, лезут на деревья, некоторые защитники цитадели прыгают от ужаса со скалы и разбиваются о камни. Все закончилось быстро. Русские потеряли довольно значительное число людей ранеными, но убито было, к счастью, только два человека. Потери защитников города оцениваются, со ссылкой на неназванные кокандские источники, примерно в три тысячи воинов. Автор не в силах комментировать такое соотношение и оставляет интерпретацию его на волю читателя. Вероятно, основная масса кокандцев была убита в конце штурма во время всеобщей паники внутри крепости, в которую сложно попасть и откуда трудно выбраться. Черняев своей волей устроил экспедицию, принесшую полный успех войскам, крупный город — Империи и Георгиевский крест — победителю из изумленного нечаянным приобретением Петербурга.

В Чимкенте устроили новую администрацию, назначив коменданта, а потом городничего из числа офицеров, учредили полицию, причем вскоре к охране порядка подключили и местных во главе с выборным «шерифом»-аксакалом.

Однако удача переменчива, а авантюры не всегда приводят к успеху. Решив ковать железо, пока оно горячо, Черняев предпринимает экспедицию на Ташкент. Штурм был спланирован неожиданно плохо, и русские отошли, натолкнувшись на организованное сопротивление. Бунт «русской» партии внутри Ташкента, на который рассчитывал Черняев, не состоялся. Потери смело можно назвать умеренными: на подступах к Ташкенту погибло 16 человек, однако психологически это был ощутимый удар по репутации русских в Коканде. Нескольким солдатам, убитым в городском рву, свирепые победители отрезали головы и таскали их по городу, насаженными на пики. Около трех тысяч ташкентцев бежало в Чимкент, опасаясь мести за прорусские симпатии. Ко всему прочему, подполковник Обух, командовавший ударной группой, был убит, герой Чимкентского штурма Лерхе — ранен.

Если успехи, достигнутые в обход инструкций, Петербург поощрял, то теперь Черняеву предстояло вкусить кислые плоды выволочки за безуспешное самоуправство. Впрочем, Империи было бы глупо изгонять из армии такого бешеного пса за локальную неудачу. Переписка между Черняевым и его начальством была довольно резкой. «Я безропотно готов подвергнуться всякой ответственности», — писал Черняев, — «но перед совестью своею остаюсь совершенно спокойным даже и потому, что участь, постигшая Обуха, Лерхе и других, могла точно так же постигнуть и меня самого», и далее генерал просил об отставке. Однако никаких реальных последствий эти эпистолярные упражнения не имели.

Итак, Черняев обживался в Чимкенте, готовясь к зиме и намереваясь повторить поход на вожделенный Ташкент. Тогда никто не мог и предположить, что одно из самых потрясающих событий борьбы за Туркестан произойдет в глухие дни стылого и печального декабря 1864 года.

Мулла Алимкул вовсе не собирался ждать весны, когда русские хорошо подготовятся к экспедиции и, несомненно, заполучат такой ценный приз, как Ташкент. Осенью он сумел собрать примерно десяти- или двенадцатитысячную армию, с которой уже мог попытаться нанести русским сильный удар. Не дожидаясь нового наступления противника, азиатский полководец решил атаковать поздней осенью, рассчитывая на внезапность. Не стоит сбрасывать со счета и психологический фактор. Мулла хотел добиться нового успеха, пока еще свежа память об эффектном отражении штурма Ташкента. Нападать на Чимкент, в котором засел Черняев с полутора тысячами бойцов, Алимкул, конечно, не собирался: такая атака стала бы для русских рождественским подарком. План кокандцев состоял в том, чтобы обойти Чимкент и нечаянной атакой взять слабо укреплённый и защищаемый малыми силами Туркестан.

Этот город должен был стать целью похода исходя из многих соображений. Во-первых, его захват был реален, дойди кокандцы до стен. Две с половиной роты и казачью сотню гарнизона они, казалось бы, должны были одолеть. Во-вторых, захват города в тылу у Черняева создавал опасность для его коммуникаций. Наконец, в морально-психологическом смысле Туркестан был заметным религиозным центром, и у муллы и его паствы утрата святынь (а паче того — их триумфальное возвращение) должны были вызывать серьезные душевные переживания. Таким образом, Алимкул имел внятную цель для зимнего похода и войско, как казалось, вполне достаточное для ее достижения.

Начало великого похода против неверных оказалось удачным. Кокандцы миновали Чимкент и вскоре уже были неподалеку от Туркестана. Стоит отметить, что кокандский полководец проявил себя и вправду хорошим военачальником: марш был отлично организован, а само движение оказалось обнаружено почти случайно.

Комендант крепости подполковник Жемчужников о масштабах угрозы не подозревал. Получив смутные сообщения о перемещении банд в степи, Жемчужников выслал навстречу сотню уральских казаков, только три дня назад прибывшую из Перовского. Поскольку бой с кем бы то ни было был весьма вероятен, а противника предстояло еще поймать в степи, казаков снарядили для похода: оснастили провиантом, придали верблюдов с поклажей и вожатыми, и фельдшера для медицинской помощи. В качестве последнего довода императора уральцам была придана небольшая горная пушка (единорог) с расчетом. Поскольку предстояло неведомо сколько действовать в отрыве от базы, казакам выдали двойной комплект патронов, что впоследствии спасло многие жизни. Противник ожидался в количестве до четырехсот бандитов, и сотни казаков с пушкой было вполне достаточно, чтобы совершенно истребить и полонить такого неприятеля.

Уральское войско среди русских казачьих частей было несколько выделяющимся в религиозном отношении: значительную долю (даже большинство) казаков в нем составляли старообрядцы. Отчасти из-за этого уральцы приобрели репутацию людей, склонных к бунтам (о роли этого войска в пугачевском восстании все помнят и поныне), но упорных, упрямых и стойких вояк. Командир отправляющейся в поход сотни был тогда мало кому известен. Есаул Василий Серов, судя по тому, как он себя проявил, казалось бы, должен быть опытным свирепым боевым командиром. Между тем его карьера до сих была лишена крутых поворотов и откровенно не выглядела бурной. Его боевой опыт до Туркестана ограничивался кампанией в Венгрии полтора десятилетия назад, а прежде чем получить под начало сотню, Серов служил на таких опасных должностях, как комиссар провиантских складов, смотритель судов и тому подобное. В особенно горячих делах этому уже не юному офицеру еще не приходилось бывать, и тем ценнее столь неожиданно обнаруженная им в экстремальной ситуации сила характера.

Казаки же в сотне были опытные, многие из них уже были ветеранами самых разных конфликтов Российской империи. Иные уже успели повоевать в Туркестане, кто-то пережил и Севастопольскую осаду. Это были хорошие, опытные и отлично вооруженные солдаты.

4 декабря сотня ушла на холод. Ее составляли два офицера — есаул Серов и сотник Абрамичев, пятеро урядников и 98 рядовых казаков, а также фельдшер, интендант, четверо артиллеристов и три киргиза в качестве верблюдовожатых. Казаки шли спокойной рысью, обезопасив себя разъездами. Уже дорогой Серов понял, что ситуация серьезна. Навстречу попались двое киргизов-вестовых. Они сообщили, что Икан, небольшой кишлак в двадцати верстах от Туркестана, уже занят противником, но сколько там кокандцев, киргизы сказать не смогли. У одного из киргизов была ранена лошадь; по их словам, еще несколько их соплеменников-почтарей были схвачены.

На всякий случай Серов попросил дополнительных указаний из Туркестана, но там полагали сотню более чем достаточным аргументом против любого противника и подтвердили прежний приказ, сопроводив нелестной ремаркой «чего он трусит, у него целая сотня».

В сумерках отряд приблизился к Икану. Поселок стоял на возвышенности, местность вокруг была пустошью с растущим кое-где саксаулом, так что казаков уже обнаружили, но уральцы об этом пока не догадывались. Алимкул, заняв Икан, арестовал местного аксакала и запретил кому бы то ни было выходить из села, чтобы избежать предупреждения русских. Неподалеку от селения горели огни, и есаул отправил киргиза-волонтера в дозор. Разведчик вскоре вернулся, но ничего определенного сказать не мог, поскольку наткнулся на разъезд кокандцев и немедля повернул назад, но метафорически объявил, что противника впереди как камыша в озере. Это, конечно, была сомнительная разведывательная сводка, но стало ясно, что неприятель впереди точно есть и точно в значительном числе.

Серов принял решение отойти на ночь на замеченную в недальнем тылу относительно удобную позицию. Тактика казаков уже была отработана. При встрече с количественно сильнейшим неприятелем (а никаких других встреч в Туркестане быть не могло) они устраивали из чего придется полевое укрепление, и оттуда поражали противника огнем. Располагая винтовками против не слишком хорошо вооруженного противника, казаки могли держать его на, как выразился историк, благородной дистанции. «Укрепрайон» на сей раз представлял собой небольшой овраг, как его характеризовал один из исследователей, даже «канавку». Устроить брустверы в промерзшей почве было трудновато, поэтому казаки окружили себя мешками с провиантом и фуражом. Лошадей сбатовали, то есть связали между собой головами туда и сюда, и поставили в середину круга. Как оказалось, очень вовремя.

Кокандцы ожидали застать казаков врасплох, однако с внезапностью у них не задалось. Уральцы настолько быстро и слаженно разбили свой укрепленный лагерь, что идущие «тихим молчанием» толпы воинов Алимкула уже ожидались залегшими стрелками и приготовленным единорогом. Все сомнения были отброшены, все мысли передуманы, враг показал лицо и теперь оставалось рассчитывать только на собственные руки и винтовки.

Подойдя уже на небольшое расстояние, кокандцы подхлестнули коней и с криками ринулись в атаку. В ответ тут же поднялась частая и точная стрельба казаков. Несмотря на темноту, накоротке мало какая пуля не находила цели. Единорог, паля картечью по густой толпе, вырывал сразу многих каждым выстрелом. Пылкая атака азиатских всадников мгновенно захлебнулась. Кокандцы откатились, вновь атаковали, уже не скрываясь, и вновь отхлынули, оставив тела людей и лошадей.

Повторив атаки с тем же сомнительным результатом еще несколько раз, кокандцы поняли, что хладнокровие уральцев поколебать пока не получится, и расположились на ночь, разведя костры. Бойцы Алимкула находились в зоне прямой видимости, и казаки не стреляли только потому, что хотели сберечь патроны. Между тем Серов и сотник Абрамичев получили изрядную пищу для размышлений. Ни о каком разгоне небольшой толпы речи, конечно, уже не шло. Впереди и вокруг явно была громада главной армии Коканда. Но пробиваться ночью не имело смысла: марш в темноте неизбежно кончился бы избиением казаков. Потому было принято самое простое и очевидное решение: стоять на месте и дожидаться помощи. Благо расстояние до Туркестана было невелико, и нужно было, как казалось, только день простоять да ночь продержаться. События вечера внушали мало оптимизма; встречи с ордой никто не ждал, но пока в лагере оставалось довольно много боеприпасов, казаки не понесли потерь, а кладбище, образовавшееся перед позициями сотни, наглядно демонстрировало боеспособность уральцев. Казаки продолжили укреплять свои позиции мешками и трупами лошадей.

Кокандцы между тем открыли пальбу из имеющейся артиллерии. Противник располагал тремя пушками и десятком небольших фальконетов. Это, конечно, были не крупповские орудия, но лагерь неизбежно должен был пострадать от их огня. Ночью кокандцы не слишком точно, но усердно обстреливали казаков, убив или ранив много лошадей. В темноте лагерь пытались тревожить также сарбазы-пехотинцы, но огонь их пищалей не нанес казакам вреда. Впрочем, некий эффект от этих поползновений все же был: о сне той ночью в лагере и не думали. Из единорога сделали несколько выстрелов с разных фасов, чтобы убедить кокандцев в многочисленности русской артиллерии. После восьмого выстрела у единорога подломилось колесо, так что теперь орудие пришлось перетаскивать на руках. Артиллерист по фамилии Грехов приспособил к пострадавшей пушке пару колес от зарядного ящика, притянув веревками, но они не вращались, а только подпирали единорог, так что казаки и пушкари таскали несчастное орудие войны на хребтах.

Наутро противники смогли ясно увидеть друг друга. Картина вечернего побоища не могла внушить кокандцам радость, но зато стало очевидно, что русских перед ними буквально горстка. На противоположной стороне фронта были в бешенстве. Блестящий план обхода Чимкента и выхода к Туркестану на глазах терпел фиаско из-за сотни упрямых самоубийц, продолжающих сопротивляться в совершенно безнадежном положении. Несколько казаков уже были контужены или ранены. Снаряды кокандской артиллерии стали ложиться точнее. Русские не вели огня из единорога, поскольку берегли боеприпасы. Казаки пока только прицельно отстреливали удальцов, пытавшихся гарцевать в зоне поражения, и командиров, если они теряли осторожность и их оказывалось возможно достать. Периодически казачьим снайперам удавалось подстрелить даже артиллеристов, перемещавших пушки на виду у лагеря.

Между тем в Туркестане сообразили, что казаки могли натолкнуться на крупные силы кокандцев. К Серову выехал нарочный с приказом отходить в полуразрушенную старую крепость в десяти верстах от Туркестана, но это распоряжение безнадежно запоздало. Уже в первый вечер в Туркестане услышали далекую пальбу.

Подполковник Жемчужников располагал всего двумя с половиной пехотными ротами и некоторым числом казаков. Он уже понимал, что Серов напоролся на значительные силы неприятеля. С одной стороны, ему совершенно не улыбалось, подставив сотню опытных бойцов под удар, отправить теперь в атаку еще один отряд. С другой стороны, откровенно списать казаков в расход и отнести их потерю на счет превратностей войны он тоже не мог. Поэтому из Туркестана вышел отряд в 160 человек при двух пушках с приказом выручить сотню, но не пытаться стать героями: «С тем, что ежели отряд этот встретит огромные силы неприятеля и усиленную преграду для соединения с сотней и увидит движение неприятеля к Туркестану, то, не выручая сотни, следовать ему обратно». Отрядом командовал подпоручик Сукорко, вызвавшийся на эту миссию сам.

Около двух часов пополудни со стороны Туркестана уральцы услышали стрельбу. В лагере казаков началось оживление, отдельные горячие головы предлагали даже сходить в штыки на стократ превосходящего противника. Это был действительно отряд, высланный на выручку из Туркестана. Серов сдержал порыв подчиненных, полагая, что праздновать спасение покуда рано. Он оказался полностью прав. Навстречу Сукорко выдвинулся крупный отряд помощника Алимкула — Сыздыка. Русские ранили нескольких джигитов, после чего Сыздык понял, что прямым боем ничего не добьется, и начал обходить отряд Сукорко, наступая в сторону Туркестана. При его многочисленности нетрудно было связать Сукорко боем и выделить еще одну толпу для обхода. Спасители, обнаружив такое положение, развернулись и отступили назад в Туркестан, несмотря на ропот бойцов, уверенных в своем превосходстве над противником и полных желания выручить сотню Серова и протесты второго офицера отряда — подпоручика Степанова.

Постфактум действия Сукорко откровенно не впечатляют, чтобы воздержаться от более сильных эпитетов. Объективно, Сыздык не имел ни малейшего шанса ворваться в Туркестан по его теплым следам. Даже в поле он не сумел причинить отряду почти никакой потери, а его товарищи второй день безуспешно штурмовали Серова в его редуте из мешков овса и конских трупов. Тем менее была вероятность, что кокандцы сумели бы влезть на стены, да они и не ставили такой задачи. Историк завоевания Туркестана Михаил Терентьев справедливо критиковал неудачливого офицера: «Как не пришло в голову ни Жемчужникову, ни Сукорко, что выручка с каждым шагом вперед делается все сильнее, потому что ей помогает бить врага и осажденная сотня, а соединившись с нею, отряд Сукорко усиливался почти вдвое в числительном отношении и во сто раз в нравственном. Что из того, что коканцы окружают отряд? Что из того, что они отрезывают путь отступления? Везде, а в азиатских войнах в особенности, — слова: отрезаны, обойдены, тыл — должны быть выкинуты из военного лексикона. Тыла нет, — везде фронт, где есть неприятель, а драться все равно нужно во все стороны, куда бы ни пошел!»

Михаил Африканович сам воевал в Туркестане полевым офицером, имел «Станислава» с мечами за дела против бухарцев и знал, о чем говорил. Не менее решительно был настроен впоследствии и Черняев, сдавший подпоручика под суд с формулировкой «постыдное малодушие». Здесь с «Львом Ташкента» согласиться трудно: Сукорко скорее выглядит формалистом, слишком буквально выполнившим осторожный приказ бросить Серова на произвол при обнаружении крупных неприятельских сил. Подпоручика в итоге оправдали (Черняев на извещении об этом оправдании оставил ремарку «позорное дело»), поскольку он действительно скрупулезно выполнил приказ Жемчужникова, но едва ли такое тщательное исполнение распоряжений может стать поводом для гордости. Еще версты три, и Алимкулу не помог бы справиться с уральцами сам черт.

Сотня Серова оказалась в таком положении, в каком многие солдаты и офицеры должны бы просто сломаться. Окружение, отступление деблокирующего отряда, противник, тотально превосходящий даже по уровню огневой мощи. Видимо, на психологический надлом рассчитывал и Алимкул, прислав в лагерь Серова ультиматум. Текст этого документа был краток и внятен. «Начальнику пришедшего караула. Слова мои следующие: куда теперь уйдешь от меня? Отряд, высланный из Азрета (Туркестана — S&P), разбит и прогнан назад; из тысячи твоего отряда не останется ни одного. Сдайся и прими магометанскую веру; никого не обижу из вас. Слова мои истина. Переводил киргиз Ахмет».

Пожалуй, никто так не мог бы польстить казакам Серова, как сам Алимкул. Сотня бойцов легким движением пера превратилась в «тысячу». Впрочем, в какой бы то ни было формулировке, для Серова такое предложение было неприемлемо. В рапорте по горячим следам есаул называет его «диким». Понаделав новых редутов из мертвых верблюдов, Серов решился отправить в Туркестан известие о своем бедственном положении. Из вызвавшихся добровольцев он отобрал троих: урядника Андрея Борисова, рядового казака Акима Чернова и киргиза-переводчика Ахмета. Эти трое покружили по окрестностям и после небольшой револьверной стрельбы со второй попытки прорвались через кокандские пикеты, увезя и письмо Алимкула, и известия от Серова в Туркестан.

Интересно, кстати, что послание Алимкула доставил некий русский перебежчик. Известно, что на кокандской стороне под Иканом сражался как минимум один ренегат, бывший сибирский казак по фамилии Яковлев, ставший в магометанской вере Османом. На родине он был простым урядником, имел проблемы с дисциплиной и даже сидел некоторое время в тюрьме; в Коканде же стал заметной фигурой: он занимался подготовкой войск и, бывало, командовал ими в поле. Вероятно, именно он общался с Серовым: вряд ли у Алимкула в подчинении было много русских, пользующихся таким доверием, что их можно было послать на переговоры.

Тем временем кокандцы, озадаченные потерями и долгим упорным сопротивлением, придумали способ выиграть осаду. Они понаделали щитов из камыша, колючки и дерева, которые смонтировали на арбы, и начали подкатывать к балке, где засели казаки. Щиты эти давали некую защиту от винтовочного огня. Серов желал несколько потянуть время, поэтому вышел на нейтральную полосу и стал махать рукой, вызывая оппонента на переговоры. Вышедшему кокандцу он заявил, что хочет видеть Алимкула, тот отказал, пригласил самого Серова в кокандский лагерь, и теперь уже отказался Серов, да еще и упрекнул переговорщика в том, что щиты продолжали пододвигаться к русскому лагерю. На кокандцев этот довод подействовал, и разговорами ни о чем Серов выиграл еще около двух часов своим людям.

Однако вечно прикрываться мнимыми переговорами было нельзя. В лагере стали кончаться боеприпасы, и, понимая это, кокандцы все более наглели и засыпали «крепость» ядрами. Под прикрытием щитов они подходили все ближе и вели все более точный огонь. Казаки проломили как минимум один из таких щитов пушечным выстрелом, поубивав кокандцев за ним, но и щитов, и сарбазов было слишком много. Неприятель несколько раз кидался из-за щитов в атаки, но кончались они одинаково: провалом и откатом на исходные, однако казаки были вынуждены тратить драгоценные боеприпасы и нести потери. Число убитых и раненых уральцев быстро росло.

В это время в Туркестан пробились, по словам очевидца, «точно выходцы с того света», посланцы Серова. Вскоре у города был схвачен флейтист из Алимкулова войска. Нагайки побудили пленного к откровенности, и он в общих чертах обрисовал положение дел в армии Коканда. В Туркестане офицеры были готовы едва ли не бунтовать, когда Жемчужников все-таки распорядился составить новый отряд на выручку казакам.

• 
  

  Фото 1/2

• 
  

  Письмо Серова в Туркестан с призывом о помощи. Фото 2/2

6 декабря около часу дня Серов понял, что скоро наступит агония отряда. Сарбазы подобрались почти в упор, перекрестным огнем обрабатывая позиции казаков. Были ранены все артиллеристы, не осталось ни одной лошади. Тем не менее о сдаче никто не помышлял: русские решили пробиваться через всю орду разом. До Туркестана 16 верст, и желательно пройти основную часть пути засветло, поэтому прорыв начинается при свете дня. Единорог, сломанный и выпустивший все заряды, заклепывают, лишние ружья ломают. Сбившись в каре, сотня выходит из заваленного трупами лагеря и начинает свой беспримерный марш.

Постепенно каре превращается в несколько шеренг, которые движутся, прикрывая друг друга. Иногда какой-нибудь конник в латах врывался в середину строя и погибал от ружейного огня и штыков. Другие подвозили на конских крупах сарбазов, спешивавшихся и стрелявших по русским из своих мушкетов. Отдельные кавалеристы, подобно всадникам древности, подскакивали ко все реже и реже стреляющим шеренгам и метали в казаков копья. Упавшим кокандцы сразу же стремились отрезать голову в подтверждение своей удали, однако такие добытчики неизбежно сбивались в небольшую толпу, превращаясь в удобную мишень, так что многие резчики сами легли над мертвыми казаками.

Практически все живые были уже ранены, но каждая попытка кокандцев разорвать строй венчалась тем, что редеющая фаланга отгоняла джигитов шашками, штыками, прикладами и изредка пулями, и продолжала упрямо идти по трупам своих и чужих. Сотник Абрамичев, молодой человек, три года как выпустившийся из кадетского корпуса, свалился после четвертого ранения: одна пуля ранила его в голову, другая в бок, еще две пробили ноги. Какой-то кокандец сорвал с мертвого офицерское пальто, позже сотника насилу опознали, залитого кровью, непохожего на себя.

Многие казаки ухитрялись сохранять не просто стойкость, но даже расчетливость. Урядник Железнов, например, до самого конца успешно выцеливал командиров. Казак Рязанов ранил лошадь под Алимкулом и шел до своих, несмотря на рану ноги. Какой-то другой уралец ранил Сыздыка, неосторожно подставившегося под пулю. Преследованием командовал ренегат Осман, он вел его с крайней энергией, но никак не мог, даже имея тысячи людей в подчинении, раздавить остатки сотни.

Около четырех часов уже начало темнеть. Для нескольких десятков раненых измотанных людей это означало конец. Все труды, десятки часов непрерывного боя, горы мертвых врагов и товарищей — всё напрасно. Остались только джигиты, отрезающие головы, сарбазы, обезумевшие от крови и палящие в упор, друзья, лежащие за спиной на снегу. Серов, контуженный и раненый, в простреленной во многих местах шинели, продолжал командовать отступающими, но и он, конечно, понимал, что отсюда уже не уйти. Они прошли восемь верст, и еще восемь пройти были не в состоянии.

В этот момент к остаткам уральской сотни подошел отряд, посланный из Туркестана. Смертный приговор был отменен. Отменен по-голливудски неправдоподобно, в тот самый последний момент, когда ни у кого уже не осталось ни сил, ни патронов. Выживших везли в Туркестан на телегах. Идти они уже не могли. Орда не имела ни малейшего желания сражаться со свежими силами русских. Вечером уральцев привезли в Туркестан. Офицеры и солдаты гарнизона на руках заносили людей в госпиталь, весь городок вышел на улицы посмотреть на это зрелище.

7 декабря посланный в степь дозор обнаружил кокандцев все еще стоящими вокруг Икана, а на следующий день Алимкул поджег Икан, угнал население и ушел домой, не только не взяв, но даже не осадив Туркестана.

В составе уральской сотни приняло участие в деле под Иканом 114 человек. Из них 57 было убито, 47 (по донесению подполковника Жемчужникова) ранено или контужено. Ни один казак не попал в плен. Потери кокандцев, согласно оценке Ахмета Кенесарина (брат и биограф Сыздыка, раненого в этом бою кокандского командира), простираются до четырехсот человек убитыми, более радикальные оценки доводят число погибших кокандцев до двух тысяч. В любом случае урон оказался таким, что на планах зимнего контрнаступления Алимкула был поставлен огромный жирный крест. Когда несколько дней спустя в Арысе, на дороге между Чимкентом и Туркестаном, появился встревоженный Черняев, ему оказалось попросту некого ловить: Алимкул ушел обратно в Ташкент. Головы погибших при Икане казаков он демонстрировал везде и всюду, выставлял их в Ташкенте, самом Коканде и, наконец, отправил их в подарок в Кашгар. Вероятно, это было единственное, в чем ему оставалось приискать утешение.

• 
  

  «Представляют трофеи», В.Верещагин. Головы были приятным трофеем Алимкула, но оставался вопрос: что делать, когда в Ташкент придут те, кто головы сохранил. Фото 1/2

• 
  

  «Торжествуют», В.Верещагин. Фото 2/2

Вскоре мулле-регенту представился случай еще раз тесно пообщаться с казаками. В следующем, 1865 году в Туркестан собирался приехать генерал-губернатор Оренбуржья Крыжановский. По этому случаю он настоятельно просил Черняева ничего не предпринимать против Ташкента до его приезда. Естественно, что сильнее подстегнуть неукротимого завоевателя ничто не могло: весной Черняев выступил к Ташкенту, опять на свой страх и риск, с двумя тысячами людей, и в итоге коротким штурмом взял город на штык, разгромив и разогнав тридцатитысячный гарнизон. Во время боев вокруг Ташкента регент Алимкул был смертельно ранен. Его помощник Сыздык, один из авторов идеи рейда на Туркестан и главнейших участников Иканского боя, долго воевал против русских, потом, травимый как зверь, метался в глубине Азии, и много лет спустя, тяжко раненный, потерявший друзей, власть и дело, за которое боролся, сдался на милость русских. Генерал-губернатор Туркестана Кауфман объявил, что повинную голову не сечет меч и поселил бывшего врага в Чимкенте с семьей, где он тихо жил до своей смерти. Ренегат Осман сумел пережить штурм Ташкента, и позже, после некоторых приключений, устроился инструктором военного дела в Бухаре, где стал значительной персоной. Однако закончил этот негодяй скверно: его удушили в результате придворной интриги.

Жизнь их противников в Иканском деле была бурной — под стать эпохе. Серов получил заслуженный «Георгий», и с Икана начался его путь из простого, хорошего, но без особых претензий службиста в значимые фигуры Туркестана. Он долго и славно служил, ему улыбалась судьба. Серов побывал и администратором Самарканда, и контрразведчиком, и командиром отряда афганской кавалерии в русском войске. Он освобождал невольников, сражался, возводил города и дороги, проявляя равный талант в боях и мирном строительстве, проделав титаническую работу для благоустройства Средней Азии. Василий Родионович много лет спустя вышел в отставку в генеральском чине и тихо умер в 1901 году.

Каждый выживший участник боя получил «солдатского Георгия». Знак отличия за битву близ Икана эта сотня уральских казаков носила также на головных уборах. Ветераны боя продолжили нести службу, и четверть века спустя по меньшей мере 16 из них были в добром здравии.

• 
  

  Казаки из-под Икана. Андрей Борисов, Аким Чернов, Иван Агафонов. Первые двое участвовали в прорыве с запиской в Туркестан. Фото 1/2

• 
  

  Урядник Мостовщиков, один из выживших, памятный знак на головные уборы казаков, памятник участникам битвы. Фото 2/2

Судьба Черняева оказалась драматичной. Ветры авантюр гнали его дальше и дальше. Получив прозвище «Ташкентский лев» за стремительное — действительно львиным прыжком — покорение этого города, он некоторое время оставался в Туркестане, но, как многие боевые командиры, в коридорах власти чувствовал себя куда хуже, чем на поле боя. Резкость, импульсивность и отсутствие желания, да, в общем, и способностей к интригам и рутинному администрированию, привели к тому, что из Средней Азии Черняев уехал, оставив дальнейшие походы на Бухару и Хиву другим, хотя из Чимкента и Ташкента ему много писали жители, прося вернуться. В их глазах Михаил Григорьевич, похоже, был некой гуманной версией Тамерлана. Вообще, до прихода русских в Ташкенте ходили дикие слухи о них, включавшие такую живописную деталь, как собачьи хвосты. По капитуляции же обнаружилось, что оккупанты управляют краем разумнее и человечнее «родных» ханов и беков. Увы, Ташкент стал высшей точкой полководческой карьеры Черняева. Больше он не добивался таких ярких успехов и, несколько лет прозанимавшись публицистикой, а потом коротко блеснув еще раз во время восстания в Сербии, кончил тихой смертью в отставке в своем родовом имении.

Рассказав о людях, стоит вспомнить и об одном артефакте, относящемся к Иканскому бою. Единорог, совершенно разбитый за время сражения, кокандцы с большой помпой увезли в Ташкент, где его и отбили обратно при падении города. Почетный трофей пробыл в руках джигитов Алимкула недолго.

Для России Туркестан стал огромным и ценным приобретением. Край обогащал империю, и в то же время сам получил возможность мирно развиваться. Русские дали населению безопасность и возможность достойных занятий. Там, где появлялись белые рубахи пехоты и казачьи папахи, исчезали разбойники. К. Абаза умиленно описывал, как в окрестностях Ташкента стало возможным ходить даже в одиночку и по темноте, не опасаясь грабителей. Бесславный конец другого постыдного явления описывает Верещагин:

«Влияние русское на торговлю рабами сказалось в трех наиболее выдающихся фактах: во-первых, вообще уменьшилось число рабов, потому что во всей присоединенной к России стране они сделались свободными; во-вторых, уменьшился спрос на новых рабов, потому что во все эти новоприобретенные страны нет более сбыта их, а в такие города, как Ташкент, Ходжент, Самарканд и другие, сбыт их был не мал; в-третьих, торговля эта значительно упала, уменьшилась в размере и во всех соседних варварских государствах Средней Азии по тому простому и не лишенному смысла предположению, что русские не сегодня завтра могут пожаловать в каждый из них, и так как в каждом из них хорошо знают, что рабов русские немилосердно освобождают, то и все покупки и сделки этого рода принимают теперь малонадежный, неблагодарный вид».

Вместо такого серьезного бизнеса русские позволили хорошо зарабатывать более пристойными способами. Для начала, расквартированным в Туркестане солдатам требовались провиант, хозяйственные товары, стройматериалы, короче говоря, все, что может потребоваться тысячам людей, не желающим везти все предметы, нужные для жизни, за тридевять земель. Вскоре начали реализовываться масштабные инфраструктурные проекты, например, строительство железной дороги в Самарканд. Само собой, процвело производство хлопка и вообще сельскохозяйственных культур.

Понятное дело, не всем нравилась такая смена вектора развития. Характерен диалог:

— Ну что ж, теперь зато мирно живете. Ведь признайся, правда: под русскою властью вы стали гораздо богаче. Работы сколько хотите, за все деньги платят, и никто у вас не отнимает ничего.

— Нет, нет! — с неудовольствием отмахивался головой текинец, и животное выражение его низко оттянутого рта сделалось при этом еще грубее и враждебнее. — Как же можно! Теперь хотя и есть деньги у теке, да работать нужно каждый день… Пшеницу — работай, табак — работай, дорогу — работай! А тогда теке совсем не работал. Зачем работать? Нужно денег, поехал в Персию на аламан, поймал трех персов, продал в Хиве, и живи себе полгода, ничего не делай. Как же можно!

Большинство туркестанцев, впрочем, такие взгляды не разделяло.

Заключить этот рассказ хотелось бы цитатой. Она несколько диссонирует с суровым и жестким стилем русского прорыва в Среднюю Азию, и все же ухватывает некие черты этой грандиозной конкисты. В 1865 году будущий Государственный секретарь Российской империи Александр Половцев в своем дневнике написал: «Сегодня пришло сообщение, что генерал Черняев взял Ташкент. Никто не знает, почему и зачем. Есть все-таки что-то эротическое в происходящем на границах нашей империи».

Приложение

Иканская битва и вообще поход на Коканд хорошо освещены в литературе и публицистике, так что желающим подробнее узнать о событиях тех времен есть, где разгуляться. Ниже приводится небольшой список работ, использованных в статье:

К.К. Абаза, «Завоевание Туркестана». Неплохая обзорная работа, популярно описывает Туркестан и события вокруг него, хороша для первичного ознакомления с темой борьбы за Туркестан. Доступна в современном издании на бумаге, и в дореволюционной версии в интернете.

М.А. Терентьев, «История завоевания Средней Азии». Эта подробная работа в трех томах очень давно не переиздавалась, но ее легко найти в виде pdf-файла в сети. В данный момент, пожалуй, наиболее детальное описание проникновения русских в Среднюю Азию.

Ахмет Кенесарин, «Султаны Кенесары и Сыздык». Редкая возможность посмотреть на борьбу в Средней Азии с точки зрения противников русских. Брат одного из участников Иканского дела, разумеется, апологетически настроен по отношению к родственнику, но в целом это довольно любопытный труд. На русском языке издавалась в 1992 году, и под одной обложкой с ней собран целый ряд русских документов. Применительно к Икану, в частности, интерес представляют написанные по горячим следам рапорты Серова и Жемчужникова.

М. Хорошхин, «Геройский подвиг уральцев». Классическая статья об Иканском деле, до сих пор служащая базой для подавляющего большинства статей на тему. Широко разошлась по сети, может быть легко найдена.

Л. Алексеев, «Дело под Иканом. Рассказ очевидца». Небольшая статья авторства офицера Туркестанского гарнизона.

А.К. Пленцов, «Дело под Иканом». Первая редакция этой монографии уже не может быть найдена, но к грядущему юбилею выходит обновленная версия. На данный момент — последнее слово исторической науки, очень хорошая и подробная книга, написанная вдохновенным энтузиастом.

В. Наливкин, «Краткая история Кокандского ханства». Несколько нудноватая, но содержащая много фактического материала об истории ханства дореволюционная работа. Доступна, пожалуй, только в интернете и редких библиотеках.

С.Н. Брежнева, «Ташкентский лев» генерал М.Г.Черняев». Лаконичная обзорная статья о жизни нашего Кортеса.

И, наконец, rus-turk.livejournal.com — пройти мимо невозможно. Кладезь материалов по истории русского Туркестана. Масса зарисовок, касающихся буквально всех аспектов жизни, войны, мира, культуры, быта региона. Один из лучших исторических блогов русского интернета.