200 дней: Врангель в Крыму
Часть вторая

Как мы видим, к власти в Крыму пришел человек волевой и энергичный, который искал компромиссы, но умел в нужный момент проявить строгость и непреклонность. Врангель не чувствовал себя «временным» или «чрезвычайным», он имел волю и не боялся ответственности за свои решения. Барон привлек в правительство выдающихся русских администраторов, по большей части либеральных и даже левых взглядов, не побоявшись имени Петра Струве, одного из основоположников русского марксизма. Врангель запустил невиданные реформы и имел явно далеко идущие планы в вопросе реорганизации жизни. Такой тандем либерального правительства и белого генерала современники назвали «левой политикой правыми руками».

Осадное положение

лавная проблема Крыма сохранялась при всех реформах, политических альянсах и военных успехах. Только ли она стала причиной, помешавшей свершиться на полуострове «экономическому чуду», или на то были иные веские аргументы — этого мы уже не узнаем. Но проблема эта была неразрешима. Крым все семь месяцев пребывания Врангеля во главе полуострова оставался военным лагерем, жившим по законам военного времени со всеми вытекающими последствиями. Усугубляло положение осажденных то, что бывшая Таврическая губерния была порвана гражданской войной практически надвое, и белым досталась половина в географическом и военном смысле более выгодная, но с экономической точки зрения отсталая. Аграрный потенциал, значительная часть промышленности — все это было отделено от Врангеля линией крымского фронта.

Точных данных о населении полуострова в 1920 году нет, но мы можем предположить, что оно составляло порядка 800 тыс. человек. Армия со всеми учреждениями насчитывала на пике до 300 тысяч. Вместе, частично вычитая местное население, относящееся к армии, мы получим условную цифру в миллион. Первым поднял голову «квартирный вопрос». Пришлые офицеры с семьями ютились даже в товарных вагонах. Каждый третий житель полуострова относился к армии. Количество военных едва ли не равнялось крестьянскому населению края и уж точно превосходило малочисленный крымский рабочий класс. Такое соотношение оказывало свое влияние на жизнь полуострова. Во-первых, людей нужно было кормить. Именно этот факт был одним из решающих в вопросе перехода Русской армии в наступление на Северную Таврию поздней весной — летом 1920 года. Без этого хлебного края полуостров просто бы «объели». Во-вторых, всю эту массу людей нужно было обеспечивать на бюджетные деньги. Содержание одного солдата на фронте обходилось правительству в 1 фунт стерлингов в день. Война — дорогое удовольствие: «чрезвычайные» расходы крымской казны превосходили плановые в пять (!) раз. Какие были при этом источники пополнения бюджета?

Налоги и печатный станок. Акцизы на табак, спиртные напитки и чай были увеличены с января по октябрь 1920 года в десятки раз, таким образом правительство пыталось пополнить казну за счет косвенных налогов (из 20 млрд налоговых поступлений 18 составляли поступления с косвенных налогов). Но это мало отражалось на пополняемости бюджета, скорее влияло на недовольство населения. Оставался печатный станок, который работал на пределах мощностей. С февраля по октябрь было выпущено 176 млрд рублей, ко всему прочему не обеспечиваемых ни золотом, ни товарной массой. И даже при таком чудовищном объёме производства денег не хватало. Станок должен был выдавать в месяц оговоренное количество знаков, иначе это влекло за собой серьезные последствия: от невыплаты жалования солдатам до разрывов контрактов на поставку чего-либо. Ситуация в финансах усугублялась тем, что одновременно на территории Крыма и, позднее, Северной Таврии имели хождение многочисленные знаки разных правительств — от «романовских» и «керенских» до иностранной валюты. Расцвет спекуляции в таких условиях не стал неожиданностью. Масштабы инфляции наглядно видны из таблицы роста цен на хлеб:

Кривошеин говорил, что «тришкин кафтан никак нельзя залатать». По крайней мере пока армия ведет войну. Бернацкий, начальник врангелевского финансового управления, предпринимал отчаянные попытки вытрясти кредит из французов, но до ноября 1920 года это так и не удалось сделать. На конец года дефицит бюджета составлял 250 млрд рублей.

Усугубляло положение состояние промышленности. В Крыму было традиционно слабо развито производство, представленное главным образом портовыми заводами Севастополя, табачными плантациями и солевыми рудниками. Годы революции и гражданской войны только упрочили кризисное положение производства. Мягко говоря, «представители старой русской буржуазии уклонились от предотвращения банкротства Крыма». Промышленники и заводчики зарабатывали на спекуляции и вместе с рабочими разбирали заводы по винтикам, продавая все за валюту в Константинополь. Никакой реальной поддержки от «бизнеса» барон не получил.

Врангель был максимально осторожен в отношениях с рабочим классом, не желая растить у себя в тылу пятую колонну. Коммунистическая агентура неустанно пропагандировала пролетариат, и чтобы избежать забастовок, стачек и, как следствие, полной гибели производства, Врангель шел навстречу рабочим массам, предложив ряд мер по нормализации их жизни. Открывались специальные государственные магазины, которые обеспечивали рабочих всем необходимым по заниженной цене. Барон писал в одном из приказов: «необходимо дать рабочим все, что только возможно с государственной точки зрения». Минимальное жалование рабочих находилось под контролем и не опускалось ниже прожиточного минимума. Таким образом, рабочие находились в удивительном по меркам 1920 года положении. Поистине, гражданская война рождала невероятные казусы:

«Перегоняя дороговизну жизни, росли доходы купцов и ремесленников, несоразмерно повышавших цены на свои товары, более или менее в уровне с дороговизной подымались заработки рабочих, державших предпринимателей и правительство под вечным страхом забастовок. Что касается жалования офицеров, чиновников или служащих общественных учреждений, то оно с каждым месяцем все больше и больше отставало от неимоверно возраставшей стоимости предметов первой необходимости» (Князь Владимир Оболенский).

Плакат ВСЮР

Правительство было вынуждено пренебречь интересами лояльной группы населения в угоду спокойствию колеблющихся рабочих. Монархист Врангель и либерал Кривошеин действовали в интересах рабочего класса — какая пропагандистская находка! Высшая ставка наиболее востребованного ремесленника (кожевенник) в октябре 1920 года составляла 800 тыс. рублей, строительных рабочих — до 600 тысяч. Тариф печатников вырос в октябре до 250–300 тыс. рублей, сравнявшись с окладом генерала армии. Редакторы получали меньше типографских рабочих, «сенаторы меньше чистильщиков обуви» и так далее.

Нередко в Севастополе можно было видеть картину, когда офицеры в свободное время подряжались в порту на работу грузчиков, получая за несколько часов месячное жалование. Так эту тенденцию описал Шульгин:

«…здесь действительно как раз все наоборот… Здесь верхам хуже, а низам лучше. Да, да… Представьте себе, что в этом „белогвардейском Крыму“ тяжелее всего жить тем, кто причисляется к социальным верхам… Низы же, рабочие и крестьяне, живут здесь неизмеримо лучше, чем в рабоче-крестьянской республике…».

Можно утверждать, что полуостров был в 1920 году зоной относительного спокойствия. В советской историографии мы, конечно, начитаемся о широком партизанском движении под руководством коммунистической партии, но на самом деле неприятие врангелевской власти выражалось максимум в уклонении от призыва (более 70% уклонистов). Ни стачек, ни масштабных крестьянских волнений Таврия не знала.

Официально Крым был провозглашен зоной свободной торговли, единственной монополией государства был экспорт зерна (вывезено порядка 3 млн пудов). Экспорт зерна был одним из немногих способов получить с международных операций валюту и поддержать курс рубля, а также прекратить спекуляцию на продаже его в Константинополь. Спекуляция же эта процветала по той причине, что излишков хлеба, благодаря богатому урожаю 1919 года, было значительное количество, и цены в осажденном Крыму стояли ниже мировых. Даже соль (ее было вывезено 800 тыс. пудов), один из немногих естественных ресурсов, которым был богат Крым, оставалась вне действия монополии почти до самой эвакуации.

Импортировались прежде всего товары первой необходимости: топливо (4 млн пудов угля, 360 тыс. пудов жидкого топлива), продовольствие (жиры, чай, сахар — всего порядка 250 тыс. пудов), текстиль (70 тыс. пудов), писчебумажные товары (30 тыс. пудов). Мы, к сожалению, располагаем данными о ввозе и вывозе товаров в порты Крыма только на период весны — лета 1920 года.

Можно смело констатировать, что питание было на полуострове достаточным, и голода, несмотря на тяжелое положение, удалось избежать. В Крыму было достаточно зерна и мяса для безбедного ожидания урожая следующего 1921 года.

Цензура

ще одним важным вопросом общественной жизни на полуострове была печать. В Крыму собрались мастодонты дореволюционного печатного дела — Аверченко, Суворин-младший, Шульгин и многие другие. Вряд ли когда-либо в истории на таком маленьком пространстве собиралось так много журналистов. Пишущая братия вызывала тревогу правительства. При бароне был совершен шаг, существенно отразившийся на взаимоотношениях с журналистским сообществом.

После революции советское правительство заняло более выгодную географически «центральную» позицию в борьбе с контрреволюцией и благодаря своему положению черпало долгие годы ресурсы из царских запасов. Это положение верно как в разговоре о вооружении и промышленном потенциале, так и в случае… прессы. Советские газеты печатались на бумаге, которая в изобилии оставалась на царских складах, в Крыму же 1920 года дефицит был, в том числе и в типографских товарах. Бумагу приходилось закупать за рубежом. Зная этот нюанс, правительство Крыма приняло решение отказаться от печати официальных газет (за исключением военных), которые плохо себя зарекомендовали в деникинскую эпоху, и перейти на субсидирование газет формально независимых. Врангель обменивал печатную бумагу на лояльность информационных ресурсов. Без этой поддержки стоимость «белой» газеты превосходила стоимость «красной» в 100 раз (500 и 5 рублей соответственно), далеко перелетая разумную цену.

Положение военного лагеря, кончено, не позволяло обеспечивать полную независимость печатных органов. Военная цензура сильно влияла на газеты. Тем не менее в Крыму выпускалось более 20 изданий всех цветов радуги, и только две газеты имели ярко выраженную монархическую окраску — «Ялтинский вечер» и «Царь-колокол» (последняя была, в конечном счете, закрыта цензурой). Печатные органы закрывали, да, но как слева, так и справа, и в этом была определенная справедливость военной диктатуры, во главе которой стоял убежденный монархист. По крайней мере, цензура не была излишне политизирована. Нельзя было писать о поражениях армии, нельзя было писать о превосходстве большевиков, слишком ругать правительство, призывать к еврейским погромам и провозглашать праворадикальные лозунги одновременно. Врангель был уверен, что лучше всего печати было бы рапортовать о том, что «на Шипке всё спокойно», не будоража излишне общественное мнение.

Продолжая вопрос печати нельзя не вспомнить и о пропаганде. Печально известный ОСВАГ был в Крыму расформирован. Какое-то время «осважата» в виде десятков информационных и телеграфных агентств наводняли Севастополь, но с ними быстро покончили. Признавалось, что в 1919 году 9000 сотрудников ОСВАГ принесли больше вреда, чем пользы. При этом правительство вскоре ударилось в другую крайность, провозгласив «пропаганду делом», практически отказавшись от устной или письменной агитации. В итоге, как и год, и два назад пропаганда белых пасовала, проигрывая с разгромным счетом умелой пропаганде и особенно контрпропаганде красных. Так, большевики старались свести на нет эффект закона «О Земле», перевирая его с большим мастерством.

Сам Врангель после июльской поездки по прифронтовой полосе говорил, что встретил по пути всего одного правительственного агитатора, и у того даже не было текста закона «О земле».

Так выглядела жизнь в Крыму в 1920 году. В нем не было ни голода, ни крестьянских бунтов, не было рабочих стачек и мятежей в армии. В целом, по меркам 1920 года, жилось неплохо. Была свободная торговля, была во многом та, прошлая жизнь. Шульгин, бежавший летом 1920 года из красной Одессы в белый Крым, так описывал впечатления «выходцев с того света»:

«Улицы полны народом, и каким народом. Прежним и даже как будто бы похорошевшим. Масса, офицеров, часто нарядных, хотя и по-новому нарядных, масса,дам — шикарных дам, даже иногда красивых, извозчики, автомобили, объявления концертов, лекций, собраний, меняльные лавки на каждом шагу, скульптурные груды винограда и всяких фруктов, а главное магазины…Роскошь витрин:… особенная, крымская… и все тут, что угодно… Кафе, рестораны… Свободно, нарядно, шумно,почти весело».

Резюмируя, можно сказать, что внутренние изменения в жизни носили умеренно позитивный характер. Возможно, что смена министра Бернацкого (такая возможность рассматривалась) и получение французского кредита улучшили бы и тяжелое финансовое положение, но военная удача в последних числах октября белым изменила.

Итоги

сожалению, у нас нет возможности однозначно ответить на вопрос об эффективности врангелевских реформ, которым суждено было работать всего несколько месяцев. 26 октября (8 ноября) начались бои за Перекоп, уже 29 октября (11 ноября) пали последние Ишуньские позиции — РККА ворвалась в Крым. Армию спасла предусмотрительность Врангеля, который готовил эвакуацию с первых дней своего командования. Закончилась история врангелевского Крыма, яркого явления как в истории полуострова, так и в истории Белого дела. Лучшим признанием заслуг барона были, конечно, действия советского правительства, форсировавшего ликвидацию «контрреволюционного оазиса» и провозгласившего лозунг — «Все на Врангеля!».

Барон сочетал в себе «пламенный патриотизм» и «врожденный прагматизм», позволявший ему «искать правильное и осуществимое решение, даже если оно не отвечало его вкусам и личным предпочтениям». Благодаря этому политика Врангеля отличалась умением признавать ошибки, смелостью и прогрессивностью реформ, гибкостью, разумностью и готовностью к диалогу с любыми антибольшевистскими силами. Личные качества барона делали его «врожденным вождем и диктатором». «Новый белый Наполеон» был, без сомнения, шансом Белого дела, он ближе всех подошел к цели — выработать четкую концепцию внутриполитического курса, оформить, в конце концов, Белую идею. Сочувствующие современники бурно реагировали на опыт Врангеля, советник Российского посольства в Париже барон Нольде писал в эмигрантской газете:

«Дело, с которым связал свое имя генерал Врангель, было близко и дорого антибольшевистской России… В дело генерала Врангеля были вложены талант и смелость, молодость и размышление, так часто отсутствовавшие в другие периоды борьбы».

Василий Маклаков, побывавший осенью в расположении русской армии, писал Георгию Бахметеву в октябре 1920 года:

«Врангель представляет любопытный тип человека, который делает совершенно новое дело, работает совершенно новыми для себя приемами… Судьба заставила его быть политиком, и в этой новой для него роли политического деятеля он сумел довольно быстро разобраться и найти подходящий курс; он нашел его, вероятно,также отчасти интуитивным путем,отчасти тем применением здравого смысла, в котором Наполеон видел весь смысл военного гения…».

Трагедия его политики заключалась в роковой несвоевременности начатых процессов. Так, возвращаясь к земельной реформе, мы вынуждены констатировать, что отклика в крестьянских массах закон не имел. Реформа широко освещалась в прессе, печатались специальные разъясняющие листовки и брошюры, работали даже курсы при Юридическом институте, но настроение населения Таврии определялось в 1920 году не вопросом о земле, гораздо важнее была тема банального жизнеобеспечения. А в этом направлении Врангель крестьянству ничего не мог предложить — наоборот, он был вынужден при всей мягкости и осторожности прибегнуть к реквизициям и мобилизации, ведь армия отчаянно нуждалась во всем, в первую очередь в людях и конях.

Право собственности, которое предлагал барон крестьянам, волновало население только при условии гарантий, что собственность не будет отнята в самое ближайшее время. Кто мог убедить в этом разоренный народ в 1920 году? Белые при всем прочем имели определённую репутацию, созданную за годы войны. Чтобы переломить недоверие народных масс, нужно было время. Годы. Нередко крестьяне имели достаточные запасы зерна, позволявшие им не спеша приглядеться к распоряжениям новой власти. Поэтому сиюминутного успеха реформа иметь не могла по определению. Князь Оболенский, участник разработки закона «О земле», писал позднее:

«Я глубоко убежден и сейчас, что если бы земельный закон,хотя быв том виде, в каком он был издан генералом Врангелем,был издан генералом Деникиным в 1918 году, результаты гражданской войны были бы совсем другими…Можно считать закон недостаточно или слишком радикальным, но нельзя отрицать, что он являл собой решительный поворот в земельной политике…».

Подытожим емкой характеристикой члена врангелевского правительства Савича:

«То,что закон был издан, есть доказательство перед судом истории,что правое течение готово было пожертвовать насущными интересами класса, ему наиболее близкого, ради спасения Родины, и не его вина, если масса пошла за элементами антигосударственными».

Было ли возможно построить образцовое южнорусское государство, о котором мечтал Врангель, в осажденной крепости? Думается, что нет. Ближайший аналогичный пример в истории — это Тайвань, на котором китайцы вырастили одного из «четырех азиатских тигров». Но он развивался и реформировался в куда более спокойных условиях. Географическое положение острова значительно более выгодно, кроме того, Гоминьдан имел надежные гарантии безопасности от правительства США, исключающие военное вторжение коммунистов. Врангелю никто гарантий не давал, все ресурсы он бросал в топку войны.

«Если допустить, что Крым мог добиться от советской власти хотя бы временного мирного положения… этот район смог бы устроиться с точки зрения экономической и дать, таким образом, своему населению благосостояние, которое было бы бесспорно хорошим примером…» — мечтал министр торговли Савицкий.

История не имеет сослагательного наклонения, а Крым, увы, не остров. Союзники были безразличны не только к форме власти в России в целом, но и к независимости маленького южнорусского государства; большевики, поумневшие и заматеревшие, передышки не давали, свой же народ остался равнодушен к тем жертвам, на которые шел Врангель ради спасения Родины. Эта страница истории закрылась навсегда.

Материалы по теме: