Фашисты, казаки и самураи:
русские в Квантунской армии

б участии Японии во Второй мировой войне все хорошо знают благодаря трагедии в Хиросиме и Нагасаки, атаке на Перл-Харбор и отряду 731. Между тем Японская империя была абсолютным гегемоном в Восточной Азии на протяжении большей части Второй мировой войны, безраздельно властвуя над территориями от Южного Сахалина до Бирмы, от Новой Гвинеи до Внутренней Монголии. Основным инструментом территориальной экспансии японцев, помимо внушительного по тем временам флота, стала Квантунская армия — трехсоттысячная группировка войск, размещённая на Квантунском полуострове, в честь которого она и получила своё название. С её помощью Японская империя, атаковав Китай в 1931 году, за несколько месяцев овладела Маньчжурией, вскоре превращённой токийскими эмиссарами в марионеточное государство Маньчжоу-Го. Формальным главой Манчжоу-Го был провозглашён Пу И — последний легитимный правитель некогда могучей Империи Цин, прекратившей своё существование после Синьхайской революции.

Возрождённое государство маньчжуров, претендовавшее на преемственность от Цинской империи, отличалось пёстрым национальным составом: ханьцев и маньчжур в нём насчитывалось 21,5 млн, кроме них на территории страны проживало по полмиллиона японцев и корейцев. Русских в Маньчжоу-Го насчитывалось более 100 тыс., и большинство из них компактно жили в Харбине.

Начиная со второй половины XIX века Маньчжурия, бывшая колыбелью династии Цин и сердцевиной китайской монархии, вызывала жгучий интерес со стороны русского правительства, рассчитывавшего получить в ней такую же концессию на железнодорожное строительство, какую Франция получила в южном Китае. Инициатором и вдохновителем экономической экспансии России в Поднебесной стал Сергей Юльевич Витте, тогдашний министр финансов Российской Империи. После ряда дипломатических договоров наша Империя получила несколько концессий на территории Китая, важнейшей из которых была концессия на строительство железной дороги от Маньчули (Маньчжурия) до Суйфэньхэ (Пограничной), начавшееся в 1896 году. Для осуществления этого проекта были созданы Российско-Китайский банк и Китайско-Восточная железнодорожная компания (КВЖД), для функционирования которой был разработан специальный Устав. С целью охраны и обороны дороги нашим правительством нанимались казаки и военнослужащие Корпуса пограничной стражи, одновременно планировалось строительство нескольких населённых пунктов.

Штаб-квартира железнодорожной компании была размещена в Харбине, заложенном на берегу Сунгари примерно на середине дороги. С тех пор Харбин стал островком русской культуры средь бескрайних и малонаселённых азиатских просторов, которые ещё предстояло покорить отважным русским переселенцам. В качестве последних, кстати, выступали лучшие железнодорожники со всех концов Империи, от Варшавы до Екатеринбурга, сформировавшие крупнейшую в Восточной Азии общину русских подданных.

После успешного подавления боксёрского восстания в 1900 году, затронувшего и российские интересы в Маньчжурии, в регион был введён контингент наших войск (заменивших собой китайские) с целью надзора за строительством железной дороги и недопущения дальнейших провокаций со стороны Китая. Русские солдаты вели себя в высшей степени благородно, стремясь всячески помогать процветанию и развитию местного населения. К примеру, во время голода в провинции Хэйлуцзян в 1901 году по прямому распоряжению коменданта Цицикара капитана Некрасова был сформирован благотворительный комитет, в который вошли как местные, так и представители русской общины. Комитет выделил на спасение голодающих 12 тыс. пудов чумизы (азиатского проса), таким образом получив ещё большую лояльность со стороны китайцев.

Поселенцы все прибывали и прибывали, а большая часть Маньчжурии де-факто стала русской колонией, получив неофициальное название «Желтороссия», по сей день встречающееся в российской историографии.

Разумеется, подобный расклад не могла стерпеть Япония, намеревавшаяся расширить свои владения за счёт Китая. Поражение нашей Империи в Русско-Японской войне, однако, никак не сказалось на жизни русских переселенцев в Харбине и других маньчжурских городах, так как КВЖД, стараниями Витте, что вёл переговоры с японской стороной, всё-таки осталась собственностью России.

После катастрофы 1917 года и поражения Белой армии в Гражданской войне на территорию бывшей Желтороссии хлынула громадная волна эмиграции из Средней Азии, Восточной Сибири, Забайкалья, Приамурья и Приморья. В сентябре 1920 года расчётливое руководство Китайской республики, почуяв окончательную смену политической обстановки в соседней стране, закрыло консульство Российской Империи и отказалось признавать экстерриториальные права её граждан, в одночасье превратив маньчжурских русских в лиц без гражданства. Тем самым республиканское правительство Китая получило возможность завладеть без единого выстрела всем, что некогда принадлежало павшей Империи, установив полный государственный контроль над Харбином.

В 1924 году в Пекине был подписан договор между Китаем и СССР, заново урегулировавший правовой статус КВЖД, предоставив право работы на ней лишь китайским и советским гражданам. Естественно, многие представители русскоязычной диаспоры, не желая остаться безработными, тут же ринулись получать советское гражданство, что было сопряжено с принятием определённой политической идентичности. Другие же предпочли верность своим принципам и остались апатридами, лишившись работы на железной дороге. Среди последних особенно выделялся выдающийся русский юрист Георгий Константинович Гинс, повлиявший на взгляды молодого Константина Родзаевского. Со временем, объединившись под руководством профессора Николая Никифорова, эмигранты и потомки колонизаторов из числа непримиримых образовали Русскую фашистскую организацию, позднее превращённую в Российскую фашистскую партию (РФП), возглавленную Родзаевским.

Но далеко не все маньчжурские эмигранты придерживались фашистских взглядов. Помимо РФП, в Китае были представлены и «классические» белоэмигрантские организации, разбросанные по всему миру, такие как Русский общевоинский союз (РОВС), Братство русской правды (БРП) и Союз казаков на Дальнем Востоке.

Харбинский филиал БРП с первых лет своего существования тесно сотрудничал с Японской военной миссией, оказывавшей активную поддержку Белому движению ещё со времён Гражданской войны. С ней же сотрудничал и атаман Григорий Семёнов, которому японцы впоследствии предоставили дом в Дайрене и назначили ежемесячную пенсию в 1000 золотых йен. В лице отважного атамана, возглавлявшего Союз казаков на Дальнем Востоке, японцы видели будущего главу Сибир-Го — гипотетического японского сателлита на территории Сибири. Зная твёрдую патриотическую позицию Семёнова, можно лишь посмеяться над наивностью японцев, всерьёз веривших в возможность расчленения России на ряд марионеточных государств.

Один из первых русских на японской службе — некто Хамин И.П. — в зимней форме Квантунской армии. В правой руке карабин китайского производства, на левом боку японская кавалерийская сабля. 1932 г.

В 1929 году гоминьдановское правительство пошло на вооружённый конфликт с СССР, целью которого было окончательное превращение КВЖД в китайскую собственность. Часть русских эмигрантов поддержала эту внезапную авантюру Чан Кайши, вступив в добровольческий отряд, созданный белым генералом Владимиром Александровичем Кислициным, рассчитывая с китайской помощью ликвидировать или хотя бы ослабить советское присутствие в Маньчжурии. Но китайская армия оказалась быстро разгромлена, вернув положение железной дороги к статусу-кво и показав тем самым, что власть Гоминьдана в Маньчжурии довольно шаткая и готова пасть при любой серьёзной интервенции извне.

Так и получилось.

Окончательно продемонстрировав свою военную несостоятельность в 1931 году, китайская армия за пару месяцев сдала японцам Маньчжурию, полностью занятую Квантунской армией. Русские поселенцы, особенно из числа белой эмиграции, воспринимали пришельцев как освободителей от гнёта презренных китайцев, после падения Российской Империи возомнивших себя хозяевами на землях Желтороссии. Сразу же после оккупации Маньчжурии японцами глава дальневосточного отдела РОВС Дитерихс опубликовал «Призыв к Белой Русской эмиграции всего мира», в котором говорилось о возможном создании буферного государства в Приморье и единого Фонда для борьбы с большевизмом, но широкого отклика не получил — по всей видимости, из-за очевидной сепаратистской риторики. Японцы также не одобряли деятельности Дитерихса, да и само руководство РОВС относилось к амбициозным азиатам с большой опаской, в связи с чем деятельность этой организации на занятых Японией территориях вскоре прекратилась; сам генерал Дитерихс скончался в Шанхае в 1937 году.

1 марта 1932 года по решению Всеманьчжурской ассамблеи возрождалось маньчжурское государство, а для консолидации его населения создавалась правящая партия «Общество согласия», проводившая политику «пяти рас в одной стране». Летом того же года по предложению генерал-майора Комацубары генералом Косьминым начали создаваться вооружённые русские формирования, рассматривающиеся как будущее ядро Русской армии в предстоящей советско-японской войне. Первоначально было сформировано два подразделения по несколько сот человек в каждом, нёсшие охрану железнодорожных линий Мукден, Шаньхайгуань, Гирин и Лафачан. Через некоторое время Комацубара попросил Косьмина сформировать дополнительные части, которые были брошены на борьбу с корейскими и китайскими партизанами в районе Хайлиня и Мулина, вместе с наспех собранными отрядами казаков и монархически настроенных белоэмигрантов.

Однако в политической системе Маньчжоу-Го изначально не было места русским, пока в конце 1934 года не появилось Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурской Империи (БРЭМ), ставившее своей целью активизацию русско-японского сотрудничества. Первым председателем бюро стал белый генерал Вениамин Рычков, в то время как культурно-идеологические обязанности легли на руководителей Российской фашистской партии. Курировал организацию майор Акикуса Сюн, бывший также консультантом РФП. По данным американского историка Джона Стьюэна, Акикуса был человеком «уравновешенным, тактичным и прямым», быстро завоевавшим «уважение и даже симпатию большинства эмигрантов, с которыми имел дело». Кроме того, харизматичный японец по молодости участвовал в интервенции в Россию во время Гражданской войны, прекрасно владел нашим языком и был специалистом по Советскому союзу в русском отделе генерального штаба японской армии.

Приблизительно в то же время Родзаевский посещает Японию, где связывается с японской националистической организацией «Союз молодых офицеров», а также с видным генералом Араки Садао — убеждённым русофилом, ненавидевшим коммунистов. Историк Кузьмин приводит слова Араки, ссылаясь на одно из интервью с участием старого генерала:

«Дух жертвенности, дух служения, дух самопожертвования навсегда отлетел от современной Европы. В этом отношении марксизм является последним словом европейской цивилизации. Марксизм довершает разложение Европы. Марксисты самые последовательные материалисты, гонители всего святого и высокого, самые крайние эгоисты и утилитаристы… <...> Какая нация стала жертвой подобного положения — жертвой пагубного увлечения марксизмом с её интеллигенцией? Русский народ переживает особенно тяжёлые испытания в результате торжества материи над духом. Русская нация расплачивается за грехи Европы. Страдания русского народа на его ложе пыток не могут не вызвать сочувствия среди тех, в ком сохранилась хоть капля человечности… Мы должны спасти русский народ, вырвать его из подобной тяжёлой обстановки — это всечеловеческий долг. Каждая другая нация должна стремиться спасти Россию от ужасных мучений. <...> Теперь Япония поднимает свой дух. Все шире, все ярче среди сынов Японии возгорается священное пламя идеализма. Хочет ли остальное человечество или нет, — мы должны спасти русский парод. Если все остальные нации в увлечении хищническим эгоизмом, в преследовании личных выгод, не обращают внимания на умирающий русский народ, то японцы не должны уподобляться европейцам, памятуя свои исторические заветы: чисто японское начало самопожертвования, начало борьбы за правду, за справедливость…».

В этом отношении позицию Садао, полную благородного сопереживания соседнему народу, можно сравнить с аналогичными точками зрения ряда европейских интеллектуалов правого толка, таких как Леон Дегрелль и Карл Хаусхофер. Однако далеко не все их современники, к большому сожалению, умели отделять вполне оправданный антисоветизм от патологической русофобии, за что и поплатились, не сумев склонить на свою сторону русское большинство.

Незадолго после создания БРЭМ, в 1935 году в Биньцзянском штабе общества Кио-Ва-Кай был сформирован особый отдел, к работе в котором были привлечены русские сотрудники. Почти одновременно в Трехречье и в Хайларе, которые также были центрами расселения нашей эмиграции, в штабы Кио-Ва-Кай были приняты российские эмигранты. Стоит отметить, что эта организация служила вторым после «Общества согласия» инструментом политического управления японцев в Маньчжурии, занимаясь проведением мероприятий по окончательному уничтожению остатков влияния Гоминьдан, ликвидацией воздействия коммунистической пропаганды, а также воспитательной работой с молодёжью. Доподлинно неизвестно, сколько молодых русских эмигрантов прошло через этот идеологический конвейер Японской империи (вероятно, более двух тысяч), однако большинство из них впоследствии стали блестящими кадровыми офицерами Квантунской армии.

В декабре 1936 года в маньчжурской прессе была опубликована «Декларация Кио-Ва-Кай о борьбе с Коминтерном», согласно которой проводились регулярные мероприятия: конкурсы на лучшие антикоммунистические лозунги и плакаты, разнообразные собрания протеста против деятельности Коминтерна в Восточном полушарии, недели публичного разоблачения коммунизма. Антикоммунистические лозунги были следующего рода: «Смерть коммунизма — возрождение России», «Нигаюн и Маньчжоу-Ди-Го — оплот Антикоминтерна», «Ниипон — лидер антикоммунистического блока Азии», «Коммунизм умрёт — Россия будет жить», «Из Москвы — разрушение, из Токио — возрождение» и тому подобное.

Пока молодые курсанты Кио-Ва-Кай проходили идеологическую обработку, опытные члены белогвардейских военных организаций уже вели активную борьбу против Советов, заручившись японской помощью. После создания Маньчжоу-Го заметно активизировалась деятельность Братства Русской Правды. Начальником Харбинского отдела БРП Голубевым был создан диверсионный отряд для заброски на территорию Приморья и ведения разведывательной деятельности; во главе отряда был поставлен Дикарев. Во время перехода границы отряд наткнулся на советских пограничников, которых смог уничтожить. Спецоперация прошла успешно, и собранные разведданные передали в Харбинский штаб Японской военной миссии, прямо в руки майору Хара. Участники этой спецоперации были щедро вознаграждены. Считать их героями или братоубийцами — пусть решает читатель, но факт остаётся фактом: русские диверсионные группы, сформированные полуподпольной эмигрантской организацией, действовали гораздо эффективнее официальных японских спецслужб.

Помимо диверсантов и армейских добровольцев, харбинская диаспора могла похвастаться ещё и превосходно обученной полицией. Подготовку русских полицейских, числившихся на японской службе, новые власти начали ещё на ранних этапах своего утверждения в Маньчжурии. Дело в том, что китайцы не прекратили сопротивления после оккупации страны, а бороться с ними лишь при помощи армии оказалось весьма затруднительно. Особенно активно процесс формирования русских полицейских отрядов пошёл с 1935 года. К тому времени через специальную русскую полицейскую школу прошло 129 человек, но японцы считали, что и этого мало, многократно увеличив ежегодные кадровые выпуски. Как считает исследователь Смирнов, нередко на фоне японских коллег русские полицейские выглядели более профессиональными.

Главная задача полиции состояла не только в поддержании порядка на улицах маньчжурских городов, но и в борьбе с китайскими партизанами — хунгузами. Чтобы укрепить преданность русских полицейских, их регулярно вывозили к местам Русско-японской войны, где находились ухоженные благодаря заботам японцев кладбища русских героев, а также установленные на японские деньги памятники выдающимся личностям вроде Кондратенко.

Дыхание грядущей войны чувствовалось все отчётливее и отчётливее, а доверие японских властей к русскому населению с каждым годом возрастало. В 1936 году командование Квантунской армии приняло решение об объединении ряда полицейских, казачьих, охранных и боевых подразделений русской общины в единую воинскую часть. Автором этой идеи стал Кавэбэ Торасиро, но в итоге сформированная бригада получила наименование в честь своего командира, майора Макото Асано, войдя в историю под именем «бригада Асано». Ввиду специфического для японской армии национального состава части, её формирование затянулось аж до апреля 1938 года.

Первоначально асановцы дислоцировались в посёлке под кодовым названием «Сунгари-2» и использовались как для рейдов на советскую территорию (будучи переодетыми в форму РККА), так и для борьбы с партизанским движением в Корее. Но вскоре японский генштаб получил возможность проверить новобранцев в бою против советской армии.

Когда зашла речь о назначении заместителя командира бригады, который должен иметь реальный авторитет среди русских солдат, будучи опытным офицером смешанных подразделений, японцы, недолго думая, избрали на этот пост не Григория Семёнова, не одного из белогвардейских генералов и даже не японского комбрига высшей самурайской пробы, а… армянского эмигранта Гургена Наголяна. Каким образом отчаянный джигит получил чин подполковника Квантунской армии и колоссальное доверие со стороны императорского генштаба — до сих пор остаётся загадкой. Русские добровольцы, многие из которых прошли Гражданскую войну и уже успели нюхнуть пороху в боях с китайцами, были чрезвычайно оскорблены таким решением. Стоит отметить, что предчувствие беды, столь свойственное нашим людям, в этом случае не оказалось напрасным: Наголян впоследствии оказался агентом НКВД. Но до того, как была раскрыта его истинная личина, ушлый армянин угробил сотни русских жизней в степях Халхин-Гола.

В мае 1939 года у реки Халхин-Гол раздались первые выстрелы, предвещавшие грядущее столкновение Советского Союза и Японской империи. Русские солдаты японской армии планировали нанести красноармейцам удар поддых, но вместо этого были втянуты в долгую (по меркам локального конфликта), кровопролитную и бессмысленную резню, в результате которой обе стороны понесли тяжёлые потери, а позиции Японии у монгольских границ стали ещё более шаткими.

У асановцев, по данным различных источников, в этом столкновении были как успехи, так и неудачи, вызванные нарочито бездарным командованием чекиста Наголяна. Невзирая на это, некоторые члены бригады совершали подвиги, о которых не могли подумать даже квантунские самураи.

При эскалации конфликта часть отряда Асано в 250 человек, состоявшая главным образом из казаков Трехречья, была переброшена на усиление группировки японо-маньчжурских войск. Их предполагалось использовать исключительно для разведки, и, по данным самих асановцев, с советско-монгольскими войсками они сражались всего один раз. Командиром 5-го отборного эскадрона кавалерии Асано, выдвинутого на боевые порядки, был есаул Тырсин, забайкальский казак Усть-Уровской станицы. На рассвете его эскадрон числом в 70 человек столкнулся с таким же по численности отрядом красных монголов. Сначала те приняли асановцев за своих и прозевали начало атаки, после чего произошла короткая, но жестокая схватка. По данным источников, «казаки вырубили монголов едва ли не до последнего цирика. Одного офицера живым доставили в расположение японской части, и только двое или трое спаслись бегством». Сами казаки при этом потеряли одного убитым, восемь получили ранения. Убитым оказался подпоручик Виктор Натаров, объявленный японцами героем, на одной из станций КВЖД близ Харбина на русском кладбище ему поставили памятник. Несмотря на весь героизм русско-японских войск, халхин-гольский конфликт оказался проигран с катастрофическими потерями.

К 1940 году русско-японское сотрудничество в Маньчжурии в связи со сменой руководства Японской военной миссии оказалось переформатировано. Теперь во главе ЯВМ в Харбине встал непреклонный генерал Гэндзо Янагита, призывавший белогвардейцев стать «русскими самураями». Тогда же было введено повсеместное военное обучение русской школьной молодёжи, а для пополнения бригады Асано объявили мобилизацию эмигрантов от 18 до 36 лет. На осмотре наших резервистов в Порт-Артуре Янагита заявил: «Русские и японские солдаты сражались друг против друга в прошлом, а сейчас ведут совместную борьбу за Великую Азию». Уже упоминаемый ранее генерал Кислицын, возглавивший к тому моменту Бюро по делам российских эмигрантов, вторил величавому азиату: «Я прошу Вас верить в искренность наших заверений, что враги Японии являются и нашими врагами, что мы считаем себя связанными неразрывными нитями с японской нацией». И генерал был абсолютно прав — в то время маньчжурская эмиграция действительно была неразрывно связана со своими японскими покровителями, вплоть до того, что отмечала на равных как русские национальные праздники, так и государственные торжества Японии и Маньчжоу-го, одним из которых стал День Антикоминтерна.

30 апреля 1939 года в Маньчжоу-Ди-Го прошли особенно широкие празднования Дня Антикоминтерна. По этому поводу в своём обзоре событий газета «Новое слово» писала следующее:

«День Антикоминтерна не ограничивается одной манифестацией 30-го апреля, эмигрантские газеты Харбина целиком заполнились соответствующим материалом. Подводятся итоги разрушительной деятельности большевиков во всём мире, подчёркивается связь между нашим белым движением и теперешним антисоветским походом, вовлёкшим в свою орбиту ряд могущественных государств. Весь город расцвёл национальными флагами. На эмигрантских домах реют трехцветные знамёна. Национальные флаги на радиаторах бесчисленных авто. На витринах магазинов, на тумбах, автомобилях, трамвайных вагонах — повсюду плакаты с антисоветскими лозунгами. „Коммунизм умрёт — Россия будет жить“, — успокаивает один из них. „Хочешь вернуть Россию — становись в ряды Антикоминтерна“, — призывает другой. „Да здравствует Антикоминтерн!“ — восклицает третий. Вечером в великолепном Железнодорожном собрании — грандиозный общеэмигрантский митинг. Забит не только большой зрительный зал, но и все фойе. С трибуны несутся пламенные речи: в ответ гремят несмолкаемые аплодисменты. По окончании выступления ораторов — большой концерт, при участии Симфонического оркестра и солисток. Вечер завершается символической балетной постановкой. Хореографический ансамбль лучшего в городе театра появляется в образе воинов, со щитами различных национальностей, входящих в Антикоминтерн. Прелестные девушки олицетворяют эмиграцию, Германию, Италию, Японию, Маньчжурию, Венгрию и Испанию. Воины изрубили большевистского паука, исчез багровый занавес, и на сцене во всём своём великолепии выросла национальная Россия…».

Возвращаясь к бригаде Асано, остаётся лишь сказать, что это боевое подразделение до конца войны использовалось лишь в мелких стычках с хунгузами и корейскими партизанами.

В августе 1945 года асановская бригада вместе с остальными подразделениями Квантунской армии была полностью перемолота наступающей РККА. Значительная часть её бойцов была запытана в казематах НКВД, но некоторым удалось уцелеть. Бывшие белые генералы, начавшие успешную военную карьеру в японских вооружённых силах, были изловлены агентами СМЕРШ и казнены, а русский Харбин впервые за свою историю подвергся массовой чистке. Большинство уцелевших представителей русской диаспоры предпочли принять советское гражданство и вернуться в Россию, пусть теперь уже совсем чужую, мутировавшую под влиянием большевистской идеологии в нечто гротескное, пугающее и неприглядное.

Тем же, кто рискнул остаться в Маньчжурии, пришлось столкнуться с ужасами Китайской гражданской войны и т.н. «Культурной революции», окончательно утопившей в крови этот маленький островок русской мечты, некогда возвышавшийся над дикими и бескрайними просторами Азии.