Истребитель
Лучший ас Российской империи

Говоря о героях отечественной авиации, чаще всего вспоминают летчиков Второй мировой. Кожедуб, Покрышкин, Гулаев, Речкалов — они заслужили долгую память благодарных потомков. Однако несправедливым выглядит забвение авиаторов более ранней эпохи. Фигура нашего сегодняшнего героя долгое время находилась в тени. Причины такого избирательного провала исторической памяти вполне понятны: начав службу в ВВС Русской Императорской армии, он продолжил ее в Белой гвардии, а закончил летную карьеру и жизнь на английской службе. Итак, представим нашего героя: Александр Александрович Козаков.

Вперед и вверх

1889 году в Херсонской губернии в семье не слишком богатых и знаменитых местных дворян родился мальчик. К военной карьере его готовили с детства: в десять лет Александр — кадет Михайловского воронежского корпуса. Действительно сильное учебное заведение, судя по списку выпускников: конструктор всем известной «трехлинейки» Мосин, изобретатель Лодыгин, журналист Суворин… Настоящая кузница кадров — и не только для армии.

Летом 1906-го Козаков отправился в Елисаветградское кавалерийское училище, и вскоре, окончив его, отбыл в Проскуров, в уланский полк. По иронии судьбы, полк носил почетное наименование Белгородского Его Величества Императора Австрийского. Более того, первая награда Козакова — это юбилейная медаль в честь шестидесятилетия царствования Франца-Иосифа II.

Именно там Козаков впервые познакомился с авиацией.

Императорский военно-воздушный флот только создавался. Покровителем нового вида вооруженных сил выступил Великий князь Александр Михайлович. В 1910 году появилась полноценная Офицерская воздухоплавательная школа. В авиашколу быстро выстроилась очередь.

«Потребность военных летчиков во много раз превышает то число, которое школа может подготовить. Доблестный дух нашей армии и беззаветная храбрость ее офицеров сказывается в том, что число желающих поступать в школу превышает 2000 человек», — писал Великий князь.

Козаков, уже получивший чин поручика, увлекся новой техникой. В 1913 году молодого офицера откомандировали по собственному прошению в Авиационный отдел ОВШ. Военная авиация как таковая еще только складывалась, люди работали с огромным энтузиазмом. Времени у будущих асов оставалось мало: подступала мировая война, еще не получившая названия Первой.

Осенью 1914 года Козаков становится полноценным военлетом. Он прекрасно окончил курсы обучения, однако его не спешили посылать на фронт. Войскам требовалось больше летчиков, к тому же промышленность и иностранные заказы не поспевали за нуждами фронта. Александр Александрович на несколько месяцев остался инструктором. Он уже заранее знал, на каком аэроплане предстоит летать на фронте. Это был произведенный в России по лицензии Morane-Saulnier G, получивший к тому времени неофициальное прозвище «Морже». «Мораны» Козаков хорошо знал по школе. В наши дни этот самолет кажется даже каким-то наивным: небольшой моноплан, 50-сильный двигатель, предельно простая конструкция. Однако эта модель оказалась весьма удачной для своего времени. В России «Мораны» собирались на нескольких заводах. В декабре 1914-го на московском заводе «Дукс» наконец изготовили машину для Козакова.

Козаков тут же отправляется на фронт — в 4-й корпусной авиационный отряд, в Польшу.

Численность русских авиаотрядов не поражала воображение: всего по 12 машин, шестеро офицеров-летчиков и по 124 нижних чина для обслуживания. Это не свидетельство слабости: воздушные флоты по всему миру только зарождались, и русский ВВФ благодаря довоенным усилиям к началу войны являлся сильнейшим в мире. Очаровательная примета времени: почти весь транспорт авиачасти составляли лошади. Даже бензин для чуда современной техники подвозили копытные.

Итак, Козаков молод, отчаян, полон надежд и находится там, где и надлежит быть боевому офицеру — на фронте. Летчики составляли особую касту среди офицеров. На «этажерках», подверженных бесчисленным опасностям, при мизерном шансе спастись, если что-то пойдет не так, рассчитывать они могли только на собственные навыки и везение. Сам Козаков чуть не погиб в первом же вылете: на самолете загорелся двигатель, и ему пришлось аварийно садиться. Свою специфику тогдашней воздушной войне сообщало общее состояние воздухоплавания в мире. Круг летчиков узок, многие авиаторы знают «коллег» с той стороны фронта; к тому же самолеты просто лишены вооружения. Поэтому при встрече с неприятельским аэропланом пилоты иной раз просто покачивали крыльями и, «раскланявшись», уходили по своим делам, либо без особого успеха палили друг в друга из револьверов. Знаменитый Нестеров пошел на таран не из жажды принять геройскую смерть: ему просто не из чего оказалось стрелять по австрийскому самолету.

Козаков занимался разведкой, но мечтал о создании истребителя. Для пулемета «Моран» имел слишком хрупкую конструкцию. И тогда наш военлет собирает изумительное приспособление в духе того времени, когда военные самолеты уже существовали, а пулеметы на них еще отсутствовали. Козаков закрепил на самолете металлическую «кошку» с подвешенной к ней шашкой пироксилина. По замыслу, если зацепить чужой самолет этой «кошкой», происходил взрыв, сразу отправлявший неприятельский аэроплан вместе с летчиком к грешной земле. Козаков испытал свою конструкцию на тросе, натянутом между деревьями. Теперь оставалось применить ее против неприятеля.

18 марта 1915-го к аэродрому отряда подошел немецкий аэроплан, начавший бомбардировку. Точность бомбометания у германского «Альбатроса» традиционно для того времени скверная, бомбовая нагрузка просто смешная, поэтому дневной летун во мгле ненастной несет земле динамит без особенного успеха. Но противника нельзя оставлять безнаказанным. Козаков добежал до своего аэроплана и прыгнул в кабину.

Увы! Детище фронтового кулибина подвело своего создателя — «кошка» не сработала. Немец же начал отстреливаться из пулемета.

И тогда Козаков решился на отчаянный шаг. Таран!

Для относительно прочных машин времен Второй мировой таран был крайне опасным приемом, легко губившим не только жертву, но и самого таранящего, летчики хрупких аэропланов Первой мировой рисковали вдвойне. Козаков, не собираясь умирать, пошел на риск.

«Что было делать? — рассказывал он позднее, — Два фронта, сорок тысяч глаз — русских и немецких — смотрели на нас из окопов. Уйти, не сделав ничего, находясь в нескольких метрах от противника — позор перед этими двадцатью тысячами русских глаз. Проклятая „кошка“ зацепилась и болтается под днищем. Тогда я решил ударить „Альбатрос“ колесами… Недолго думая, дал руль вниз… Что-то рвануло, толкнуло, засвистело, в локоть ударил кусок крыла моего „Морана“. „Альбатрос“ наклонился сначала на один бок, потом сложил крылья и полетел камнем вниз… Я выключил мотор — одной лопасти на моём винте не было».

Некоторое преувеличение: лопасть не отлетела целиком, но кусок от нее отвалился, и «Моран» теперь не мог продолжать полет. Самолет спланировал, Козаков потерял ориентировку, и только по разрывам шрапнелей нашел линию фронта. Уже при посадке помятый «Морже» перевернулся, но авиатор отделался испугом. «Моран» с поломанным крылом и винтом утащили в ремонт и вскоре починили, немецкий же аэроплан погиб с экипажем.

Второй таран в истории авиации и первый, после которого победитель остался жив. На земле ревели от восторга. Летом того же года Козакова догнала награда за этот бой — Георгиевское оружие.

Война шла своим чередом. В августе 1915-го Козаков — уже штаб-ротмистр и командир 19-го корпусного авиаотряда. Александр Александрович по-прежнему занимался главным образом разведкой, но мысли о полноценном вооруженном пулеметами истребителе не оставляли его. Это не были отвлеченные мечтания. Когда в отряд поступил французский двухместный разведчик «Ньюпор-10AV», Козаков решил переделать его в одноместный истребитель и обратился к киевскому механику Василию Иордану. Иордан установил на аэроплан «Максим», но синхронизатора стрельбы тогда еще не существовало, так что механик выкрутился, разместив пулемет под углом в 24 градуса к оси мотора — так, чтобы ствол направлялся вне диска винта. Такое ухищрение ограничивало тактику: Козаков мог атаковать только сзади-снизу. Так появилась возможность уничтожать неприятельские аэропланы, не подвергая себя риску погибнуть в результате тарана и не используя сумасшедшие ухищрения вроде «кошки» с пироксилиновыми шашками. «Ньюпор» мог нести приличный боезапас — 700 патронов.

Результат не замедлил сказаться. 14 июня 1916 года Козаков одерживает вторую победу — в небе Белоруссии. На сей раз жертву он поразил при помощи пулемета. Третий подтвержденный немец достался бравому штаб-ротмистру 16 июля в групповом бою над Двинском.

Череп на фюзеляже

вгуст 1916-го ознаменовался созданием нового для русского ВВФ формирования — особой Боевой авиационной группы, сведенной из нескольких авиаотрядов, в том числе того, которым командовал Козаков. Впоследствии он возглавил и всю группу. От БАГ требовалось сбить активность немецкой и австрийской авиации над западной частью Украины, в районе Луцка, где продолжались жесточайшие бои. Козаков достаточно долго не мог добиться новой индивидуальной победы, но летчиками руководил грамотно и решительно, работал на общий успех. 1-я БАГ получила истребители специальной постройки: с пулеметами, стрелявшими сквозь винты. Сочетание организационных и технических усовершенствований дало отличный результат: командование Юго-Западного фронта с удовольствием отмечало, что ни один вражеский самолет теперь не мог проникнуть в воздушное пространство над русскими позициями.

Хотя личный счет Козакова не прекратил расти, это не означало спокойствия. В одном из этих боев Козаков поучаствовал, используя себя в качестве живца: пока его «Ньюпор» атаками отвлекал вражеский аэроплан, подпоручики Башинский и Губер сблизились с неприятелем вплотную и изрешетили супостата. В другой раз Александру Александровичу пришлось драться с семью аэропланами сразу. Штаб-ротмистр отбился, серьезно повредив одного из германцев.

Противников развела по аэродромам дождливая осень. Вернуться к боям Козаков сумел только в декабре, тут же свалив очередного немца. После этой победы он, наконец, получил давно заслуженный «Георгий». Впрочем, в луцких боях наш герой проявил себя больше не как мастер индивидуальной схватки, а как командир и наставник.

• 
  

  1916. Боевая авиагруппа под Луцком

• 
  

  1916. Боевая авиагруппа под Луцком

Козаков культивировал в сослуживцах собственные качества: решительность, агрессивность, готовность бороться до конца, пока противник не упадет. Такой подход асу диктовала не только воинственность, но и условия, в которых он действовал. Восточный фронт резко отличался от Западного протяженностью, на огромных пространствах противника еще нужно было найти. Аэропланов на фронте действовало значительно меньше, чем на западе, а задачи ставились в целом чаще на разведку и бомбардировку. Так что встреча с неприятельским аэропланом давала шанс, который нельзя упускать. Сравнение персональных счетов русских и западных асов может ввергнуть в уныние. Вся 1-я БАГ за несколько месяцев боев сбила или серьезно повредила только 22 аэроплана противника (ценой потери одной своей машины). Начав разбираться в этих цифрах, мы быстро обнаружим, что немецкие и австрийские асы добывали свои победы на западе или в Италии, причем это касается тех пилотов, которые воевали и против русских, и против союзников. Разумеется, немцы не теряли квалификацию, попав на восток: их ограничивали те же обстоятельства, что и русских коллег. Козаков со своими «скромными» семнадцатью индивидуальными победами остался лучшим асом не только русского ВВФ, но и Восточного фронта вообще.

Летчики Боевой группы наносили на самолеты характерную эмблему — «Адамову голову». Изображать черепа и кости они могли с полным основанием: группа вовсю воевала и часто добивалась успехов.

Своего рода признанием заслуг русских авиаторов стала статья в австрийской Pester Lloyd, содержавшая такую ремарку:

Было бы смешно говорить с неуважением о русских летчиках. Русские летчики более опасные враги, чем французские. Русские летчики хладнокровны. В атаках русских может быть отсутствует планомерность так же, как и у французов, но в воздухе русские летчики непоколебимы и могут переносить большие потери без всякой паники, русский летчик остается страшным противником.

В январе 1-я БАГ перебазировалась на румынский фронт и продолжила свою войну. Февральскую революцию летчики предпочли «не заметить». Александр Александрович полагал, что дело военных летчиков — сражаться. В тылу увлеченно вершили политику, Козаков же окунулся в водоворот воздушных боев. Его самым продуктивным годом и, как оказалось, лебединой песней, стал 1917-й. «Ньюпор» с «адамовой головой» не выходил из боев. С 23 апреля по 26 мая Козаков сбил пять аэропланов. Ротмистра не остановил даже выход из строя по техническим причинам «родного» самолета: 7 июня поутру Козаков отправился на охоту на тренировочном аэроплане, атаковал пару немецких машин и подбил разведывательный «Румплер», наделав в германце полсотни дырок. Не имея времени догнать на своем «старике» уходящего через линию фронта противника по высоте, русский летчик задрал нос и непрерывно палил из пулемета, пока собственный самолет не начал заваливаться. Раненый экипаж германца посадил машину на русской территории и сдался в плен. Любопытно поведение Козакова: он приземлился рядом, оказывал помощь раненым и сдал побежденных противников с рук на руки подошедшим солдатам. Трофей отремонтировали, и он еще некоторое время служил в русской авиации.

• 
  

  1/2 Аэроплан типа «Румплер», сбитый Козаковым. 1917 год

• 
  

  2/2 Захваченный̆ неприятельский̆ аэроплан на русской̆ службе

Этим летом Козаков получил ранение в руку, набросившись вдвоем с напарником на троих германцев. За время сидения в лазарете ему предложили тыловую должность начальника школы, но наш берсерк заявил, что ему нужен только фронт. Туда он вернулся в июле и снова принялся собирать дань с авиации Центральных держав.

Юго-Западный фронт отступал. Жара. Пыль. Запах бензина и запах южных полей. Постоянные боевые вылеты. Смена аэродромов. Фронт разваливается, но война по-прежнему идет, люди гибнут. В те недели, когда все рушилось, передовая оголялась, когда опасность в собственном доме делалась более грозной, чем на фронте, военлеты Козакова продолжали остервенело выполнять свой долг, каждый день уходя в небо и регулярно добиваясь успехов. Эти подвиги кажутся бессмысленными, но, похоже, авиаторы 1-й группы дрались уже скорее за собственную честь, чем за победу. И за своих товарищей. 30 августа летчики 1-й БАГ отправились защищать тяжеловесные «Муромцы». «Ньюпоры» отогнали немцев, пытавшихся расстрелять бомбардировщики, и по возвращении на базу получили лаконичную телеграмму: «Спасибо белому черепу!».

По словам сослуживца, унтер-офицера Ивана Павлова, Козаков замкнулся в себе, стал почти нелюдимым. Конечно, он видел, что мир вокруг него рушится. И продолжал защищать его тем единственным способом, которым умел: сражаясь в воздухе.

Просто солдатом в 1917 году не мог оставаться никто. Антагонистом Козакова выступил сослуживец, упомянутый уже Иван Павлов.

Первый явный конфликт между ними произошел 1 октября. Козаков с земли увидел, как Павлов сбил «Роланд» и подъехал к месту гибели немца, чтобы поздравить победителя. Диалог оказался не таким, как ожидал ас:

— Вы мне своим боем доставили истинное удовольствие. Если бы я имел право, то только за один этот бой произвел бы вас в офицеры.

— Нет, благодарю вас, офицеры сейчас становятся не в моде.

Ответ, смахивающий на пощечину. Позднее, когда Иван Ульянович Павлов — уже красный летчик, высоко стоящий в советской военной иерархии — писал о Козакове, его тон был подчеркнуто уважительным. Гражданская война развела этих двоих по разные стороны баррикады, и Павлов мог легко сказать о бывшем командире что угодно. Возможно, время смягчило для Павлова остроту противостояния, но, судя по его «Запискам красного летчика», даже идеологические противники испытывали перед Козаковым определенный пиетет. Слава лучшего летчика, возможно, спасла асу жизнь: имея стойкую репутацию реакционера и выступая за войну до победы, он никак физически не пострадал во время волнений в войсках.

Свой последний боевой вылет на Первой мировой войне Козаков совершил 20 ноября 1917 года.

События разворачивались стремительно. Фронт прекратил существование. 5 декабря Козаков подписывает приказ о прекращении полетов. Он уже не офицер: звания отменены. Уже не орденоносец: награды отменены тоже. Несколько дней спустя он сдает командование выбранному в командиры Ивану Павлову, берет отпуск и уезжает в Москву. Характерна его ремарка по поводу выборов командующего авиачастью: «Это сборище никогда не будет иметь ничего общего с военной организацией». Интересно, что солдаты отряда хотели выбрать как раз Козакова, но выборная должность ему претила.

Козаков не имел твердой позиции и слабо разбирался в перипетиях политики. В Москве он встретился с Троцким, его кандидатура даже обсуждалась на роль командующего красным военно-воздушным флотом. В большевиках ас разочаровался почти мгновенно. Комиссию, в которой Александр Александрович начал было работать, ЧК объявила контрреволюционной, затем Козакову прислали повестку о необходимости отметиться по месту пребывания под угрозой объявления врагом народа.

Откровенно неумное решение. Может быть, Козаков в иной ситуации и добавил бы к «военлету» приставку «красный», но, благодаря чекистам, стал настоящим деятельным врагом большевиков.

Эта страна чужая, эта!

марте 1918 года в Мурманске высадились английские войска. Именно туда держит путь Козаков вместе с другом и сослуживцем Сергеем Модрахом. Дорога не была безопасной: по крайней мере трое летчиков, пытавшихся пробраться к белым на север, попали в руки красных и пошли под расстрел. Первоначально Козаков собирался в Европу, думая добивать германцев. Летом 1918-го Козаков получает предложение вступить в необычное формирование: Славяно-Британский легион.

«Легион» вооружали англичане, часть личного состава имела британское подданство, но значительную часть людей составляли русские. Члены легиона получали английские звания, но — важный нюанс — обычно без права дальнейшей службы в британских войсках. Козаков в чине такого «временно-английского» лейтенанта возглавил первый авиационный отряд легиона.

Новых побед в воздухе Козаков так и не одержал. Интенсивность воздушной войны резко упала: аэропланы красных и белых очень редко сходились в бою. Существует также предположение, что на летчика повлияли субъективные факторы — на противоположной стороне воевали сослуживцы Козакова. Круг авиаторов Первой мировой узок, часть красвоенлетов «англо-русский» летчик знал лично. Понятно, что ас не горел желанием их убивать.

Перестав сбивать самолеты, Александр Александрович не утратил квалификации. Козаков со своими людьми вел разведку, занимался штурмовкой позиций красных. Штурмовку тяжело назвать легкой прогулкой: потерь от вражеских авиаторов белые не несли, но огонь с земли собирал свою дань. Впрочем, работу в воздухе Козаков делал как всегда хорошо. И не только в воздухе. Во время одного из локальных наступлений красные отрезали отряд англичан и белых. Летчики вместе с другими окруженцами укрылись в женском Сийском монастыре и две недели держали осаду, отстреливаясь из винтовок, а потом выкатили аэропланы и сумели уйти от погони, причем машины пришлось несколько верст катить на руках.

Козаков стал первым русским кавалером английского ордена «За выдающиеся летные заслуги». Его грудь украшал французский орден Почетного легиона — за успехи времен Первой мировой. Англичане предложили ему в виде исключения действительно продолжить службу майором Королевских ВВС, но получили отказ: Александр Александрович не мыслил себя без России. Козаков мрачнел день ото дня. Летом 1919-го он добивается последнего своего настоящего успеха: белая авиация — дюжина машин — атаковала аэродром красных, спалив на земле и в ангарах несколько самолетов зажигательными пулями. Громкий хлопок дверью: сменившееся в Британии правительство приняло решение уводить английские войска с русского севера, а без внешней помощи белогвардейцы в этом регионе оказывались обречены. Напоследок англичане провели «прощальное» наступление. Козаков, разумеется, участвовал в нем. Дерзость граничила с безумством: аэроплан Козакова поднимался с полосы, расположенной в десяти верстах от фронта, поражая красноармейцев в окопах на бреющем полете — с высоты всего в 10-20 метров. Такие атаки находились далеко за гранью разумного. Трудно отделаться от ощущения, что ас искал смерти.

Красным было не суждено убить Козакова. С такой задачей мог справиться только сам Козаков.

1 августа 1919 года «Сопвич» Козакова взлетел с аэродрома Двинский Березняк. Поднявшись на сотню метров, самолет резко пошел вниз и на полном ходу врезался в землю.

Сейчас трудно сказать, что произошло на аэродроме в тот день. Официальная версия — неожиданная остановка мотора в воздухе. Существует и неофициальная — самоубийство. В принципе, каких-то специальных причин покончить с собой у Козакова не имелось. Война не окончилась, многие его коллеги уходили или к Колчаку, или кружным путем на английских судах — к Деникину. Можно сказать, что у Козакова имелись веские причины для суицида: он второй раз за два революционных года должен был зайцем бежать по собственной стране, ставшей ему чужой. Это, впрочем, предположения, и реальность может быть более прозаической: в те времена более половины всех потерь летчиков приходилось на катастрофы из-за технических неполадок.

Александру Александровичу было тридцать.

Иван Павлов, сослуживец Козакова, ставший его врагом и одним из высших начальников красных ВВС, много лет спустя не скупился на похвалы бывшему командиру и бывшему противнику:

Козаков в моем представлении был самым крупным героем царской армии. Человек с громадной силой воли, необычайно храбрый, способный в воздушном бою подходить в упор к противнику и драться до тех пор, пока тот не свалится на землю, — он вызывал восхищение в летной среде. За эти качества я уважал его, у него учился.

Автор этих строк, как и Козаков, пал жертвой Гражданской войны: в 1936 году Павлов умер от последствий ранений и травм, полученных в кампаниях против белых…

В селе Двинской Березник воздвигли небольшой памятник Козакову — два перекрещенных пропеллера и надпись: «Летчик Козаков. Сбил 17 немецких самолётов. Мир праху твоему, герой России». В 2009 году этот памятник восстановили. Едва ли скромный монумент может стать местом паломничества, но само по себе обновление мемориала показывает, что лучший ас старой России остался в памяти потомков. В нашей стране постепенно восстанавливается общественный интерес к эпохе Первой мировой и ее героям, и отрадно видеть, что в народной памяти рядом с «Яками» Второй мировой и «Грачами» Чеченской кампании свое законное место занимают «Мораны» и «Муромцы» русских летчиков времен зари авиации.

Литература

Д. Митюрин, Ю. Медведко, «Летающие тузы. Российские асы Первой мировой войны» — уже классическая работа, тематика очевидна из названия.

В. Бондаренко, «Герои Первой мировой». ЖЗЛовская работа, описывающая судьбы дюжины разных русских героев Великой войны, от генералов до рядовых. Одна из глав посвящена Козакову.

М. Хайрулин, В.Кондратьев, «Военлеты погибшей империи» — превосходная книга, посвященная действиям авиации в Гражданскую войну.

Russian Aces of World War I. Несмотря на то, что эта небольшая книга написана на английском языке и издана в Британии, ее автором является наш соотечественник, Виктор Куликов. Сжатая, но емкая работа рассматривает биографии наиболее выдающихся русских авиаторов.