Если драмы Плевны и Шипки, переход через Балканы и бросок к Константинополю известны очень широко, то почти полностью в тени для массового читателя осталась кампания, шедшая в то же самое время на востоке, на Кавказском театре военных действий. Известную популярность усилиями писателя Пикуля приобрела, пожалуй, только оборона Баязета. А между тем война в этом почти первобытном краю отличалась не только свирепостью противостояния, но и суровыми условиями. Кавказский театр разительно отличался от Балканского. Здесь города редки, природа несравненно более жестока, чем на гостеприимных равнинах Болгарии. «Мы шли по совершенно обнаженной равнине, где решительно ничего не было», — писал будущий генерал Первой мировой, а тогда офицер Кавказской армии Алексей Брусилов.

Кроме неласковой природы на Кавказе русским приходилось действовать среди недружелюбно настроенного населения. Если на Балканах русские постоянно чувствовали поддержку со стороны местных жителей, то на востоке они не могли быть спокойны даже за собственный тыл. Антагонизм между турками и курдами еще не проявился, и ни от тех, ни от других русские не могли ожидать ничего хорошего. Помощь — и весьма деятельную — нашей Империи оказывали здесь главным образом армяне. Наконец, одной рукой сражаясь на фронте, другой русская армия должна была усмирять вновь взбунтовавшиеся Чечню и Дагестан. Все это диктовало специфику сложнейшего Кавказского фронта русско-турецкой войны.

В глубину

Михаил Лорис-Меликов

Кампания на Кавказе началась довольно буднично. В апреле войска Лорис-Меликова вышли в поход и поначалу шли, преодолевая не столько сопротивление турок (его не было), сколько ужасные дороги. Мухтар-паша, распоряжавшийся турецкими войсками в этом районе, решил сразу отступать аж на Эрзерум: русские силы он считал куда более многочисленными, чем те были в действительности.

Одним из первых шагов Лорис-Меликова стал наем в иррегулярную конницу карапапахов (терекеме, этническая группа азербайджанцев — прим. ред.). Эти переселенцы с Кавказа, часто разыскивавшиеся в России за преступления, использовались теперь в качестве разведчиков. Сомнительный союзник, однако Лорис-Меликов здраво рассудил, что знающие местность всадники всегда пригодятся.

Русские начали собственно боевые действия со штурма Ардагана.

Поход на Ардаган диктовала география: оттуда имелись удобные дороги на Тифлис. Штурм организовали грамотно, так что взятие крепости не сопровождалось какими-либо сверх меры драматичными эпизодами. 10 мая Ахалцихский отряд вышел к Ардагану. До 15 мая шла разведка и подготовка к штурму, 16-го числа после энергичной артподготовки русские взяли отдельное укрепление возле города, а на следующий день пехота при хорошо организованной поддержке артиллерии выбила турок из самого Ардагана. Действие орудийного огня вообще оказалось устрашающим: некоторые укрепления были полностью разрушены. Бегство турок из Ардагана быстро приняло характер паники: громадные толпы пытались прорваться по мостам через Куру. Люди и повозки наползали друг на друга, перила разломали в свалке. Многие счастливчики сумели уйти в темноте, и османы в итоге лишились массы солдат. Не будучи убиты или пленены, турки-дезертиры покойно просидели остаток войны по кофейням.

Соотношение потерь — 420 убитых и раненых у русских и около 2 000 погибших у турок — превосходно говорит об уровне организации наступления на серьезную крепость, возводившуюся при участии английских инженеров.

Взяв Ардаган, Лорис-Меликов проявил себя как осторожный военачальник. Он не стал преследовать отходящие войска Мухтар-паши, а сосредоточился на осаде Карса.

Арзас Тергукасов

Столь же спокойно в Турцию входил восьмитысячный Эриванский отряд Тергукасова, действовавший на южном фланге русских войск. Отряд без боя занял Баязет, и затем, оставив там небольшой гарнизон, медленно двигался дальше на юго-запад. Эта меланхолия не устроила Лорис-Меликова, и 11 июня он подстегнул Тергукасова приказом провести отвлекающий маневр, чтобы оттянуть на себя как можно больше сил главной турецкой армии. Между тем Тергукасов со своим маленьким отрядом уже начинал теряться в диких пустошах и горах. Приказ есть приказ, и Тергукасов атакует ближайший к нему корпус Магомет-паши. Несмотря на равенство сил, русские преподали противнику урок тактики боя на пересеченной местности: пехота действовала в рассыпном строю под прикрытием действенного артиллерийского огня, конница взяла турок во фланг, и дело кончилось тем, что турецкий корпус рассеялся, а его командир погиб. Победа стоила русским всего 150 убитых и раненых. Однако своим успехом Тергукасов разворошил осиное гнездо. Отвлекающая операция оказалась значительно более успешной, чем надеялись: на маленький отряд развернулись основные силы турецких войск в этом районе — 18 тысяч солдат под личным руководством Мухтара и отдельный отряд в 11 тысяч штыков, вышедший из Вана. Последний 18 июня неожиданно появился против Баязета и взял его в осаду, что сразу поставило Тергукасова в критическое положение: в его тылу находился превышающий его числом неприятель, Баязет же теперь был обложен и нуждался в немедленной помощи. Ситуация неожиданно и непредсказуемо обострилась.

21 июня Тергукасов расположил свой отряд биваком, намереваясь дать войскам короткий отдых и заготовить продовольствие. Хотя впоследствии его обвиняли в беспечности, фактически он как раз показал себя толковым и распорядительным командиром: пока основная часть отряда готовилась к походу и приводила себя в порядок, вперед ушла сильная разведка — две роты и семь казачьих сотен под командой полковника Медведовского. Отдельный дозор отправился прикрывать фуражиров. Однако уже за час до полудня разведчики обнаружили многочисленного противника. Командиры обоих отрядов мгновенно сообразили, что надо делать. Один взобрался на командную высоту, другой запер вход в ущелье Даяр, ведущее к отряду Тергукасова.

Если бы русские проявили беспечность, отряд был бы захвачен врасплох и, несомненно, уничтожен. Однако в действительности именно турки неожиданно для себя напоролись на сильное организованное сопротивление, постоянно усиливавшееся по мере того, как поднятые в ружье роты Тергукасова прибывали на поле боя. Тактическая импровизация оказалась не самой сильной чертой Мухтара-паши. Серия атак кончилась контрударом русских во фланг туркам, после чего султанское войско обратилось в бегство.

Необходимо отметить одну специфическую черту русских войск в этом районе. Кавказский театр сам по себе таков, что воспитывает разумную инициативу у офицеров всех уровней. Бои, с кем бы они ни велись, идут в теснинах, на горных тропах, в дебрях. В этих условиях решающими для общего успеха могут оказаться действия любого капитана, отбор же ведется по Дарвину: плохой офицер быстро погибает со своими людьми. Поэтому Кавказ выковал, пожалуй, лучшие кадры тогдашней русской армии. Тергукасов принимал разумные, но самые естественные решения, так что не столько Мухтар-паша был побежден Тергукасовым, сколько офицеры и солдаты на русской стороне оказались на голову выше своих турецких коллег, опрокинув двукратно превосходящего противника.

Тергукасов праздновал победу, но был несколько озадачен отсутствием связи с другими отрядами. В частности, к нему навстречу шла колонна генерала Геймана, но от нее вестей не было.

Колонну Геймана Лорис-Меликов отправил для взаимодействия с отрядом Тергукасова. При этом русские войска на небольшой период утратили координацию. Гейман понес серьезные потери, безуспешно штурмуя Зивинское плато, но так и не сумел пробиться дальше для совместных действий с Тергукасовым. Правда, даже неудачная атака по крайней мере позволила оттянуть часть сил от Эриванского отряда.

Решимости продолжать атаку на Зивин Гейману не хватило. В принципе, мысль прекратить атаку уже напрашивалась: гарантий успеха не было, а вот потери ожидались высокие. Так что Гейман предпочел не множить жертвы (потери убитыми в 125 человек следует признать умеренными, но было много раненых) и отошел. Однако теперь турки, собравшись с силами, могли выставить против отряда Лорис-Меликова мощный корпус, причем корпус, способный угрожать флангам осадной армии под Карсом. Меликов отошел несколько назад от города на лучшие позиции, причем отступление было проведено спокойно и организованно. Однако мысли взять Карс с первого захода пришлось оставить. Так после серии явных тактических успехов русский план кампании неожиданно затрещал по швам по причине недооценки численности и возможностей противника. Между тем Тергукасов наконец узнал о причине обрыва связи с собственными тылами: крупные силы Фаик-паши в его тылу блокировали Баязет и прервали сообщение. В этих условиях он мог только скомандовать общий отход для спасения своего отряда и вызволения Баязета. Однако теперь ему предстоял сложный марш под постоянным нажимом наступавшего на пятки противника.

Отступление велось в полном порядке, тем не менее Тергукасова серьезно отягощали армянские беженцы. Иррегулярные турецкие части проносились через их селения, как саранча, поэтому отряду пришлось взять под защиту избиваемых местных христиан. На лафете мог ехать какой-нибудь старик, между колоннами казаков попадались арбы беженцев. Более надежного места для них не существовало. С Тергукасовым отступало около 2500 семей.

Несмотря на отчаянное положение Баязета, Тергукасов удержался от по-человечески понятного порыва идти на выручку немедленно. Сначала он отошел на Игдырь (городок Эриванской губернии), где сбросил обременяющий армию обоз, разместил беженцев, пополнил боекомплект. Теперь Эриванский отряд, уже показавший блестящие качества при успехе и неудаче, имел возможность спасти изнемогающий гарнизон Баязета.

Пока происходили все эти маневры, отдельная борьба шла в приморской части страны. Для действий на побережье Черного моря русские создали отдельный Кобулетский отряд. Это слабое войско продвигалось медленно, к тому же оно отбивалось от партизан в Аджарии. Вдобавок пришлось выделить отдельный отряд для отражения десантов турок в Абхазии. Абхазское побережье было слабо освоено и вследствие этого плохо защищено, так что турецкие десанты и бомбардировки встречали мало сопротивления. К тому же абхазы, капитулировавшие даже позже Шамиля, восстали. Однако перед турками открылась та же самая проблема, что перед русскими. На абхазском побережье почти не было защитных сооружений, но там и вовсе почти ничего не было. После того как восставшие племена сожгли Сухум (совсем маленький городок), Гудауту и Очамчиру, оказалось, что делать там больше и нечего. В результате мятежников и десантников достаточно быстро выдавили назад на турецкие корабли. Главной проблемой Абхазии как театра боевых действий была ее полная бесполезность: она не имела самостоятельного значения и даже никуда не вела. Так что уже в августе стрельба на берегу прекратилась: небольшие силы русских остались в одиночестве и только провожали глазами турецкие пароходы. Сухум некоторое время стоял городом-призраком.

Баязет

Осада Баязета стала одним из наиболее известных эпизодов всей войны, хотя солдаты гарнизона ни разу не напрашивались на роль героев. Городок, рядом с которым располагалась старая крепость, рассматривался как глуховатый тыловой пункт, но волей судьбы и турецких командиров он стал ареной драматических событий.

Первую крепость в этих краях построили еще в VIII веке до н. э. — тогда она принадлежала царству Урарту. Впрочем, цитадель, построенную султаном Баязетом на рубеже XIV и XV веков, к 1877 году тоже трудно было назвать последним словом фортификации. Внутренний двор цитадели можно было обстреливать с окрестных гор (первые строители крепости не рассчитывали на обстрел из чего-то более мощного, чем лук), бойниц не имелось, не существовало даже парапетов. Стоит обратить внимание на известную картину, изображающую осаду: солдаты на ней лежат на стене, ничем не прикрытые от огня — и это реальная деталь. Однако наихудшим качеством крепости была легкость, с которой осаждающий враг мог отвести от нее воду. Собственного источника внутри не имелось, что автоматически сильно снижало ценность цитадели.

Тергукасов взял Баязет во время марша на запад без малейшего сопротивления. В крепости расположились батальон Ставропольского полка, две роты Крымского, три сотни казаков из Умани и с берегов Хопра, пешая команда кавказских казаков, пять сотен иррегулярной кавалерии, два орудия и госпиталь. Этот сборный отряд возглавлял подполковник Ковалевский, штатно — командир ставропольского батальона. На смену ему как раз к началу столкновений с турками прибыл подполковник Пацевич.

Ковалевский уже знал от лазутчиков о скоплениях курдских иррегулярных отрядов на турецкой службе неподалеку от крепости. Несмотря на угрозу, к нему «под падающий шлагбаум» приехала жена, Александра Ковалевская. В крепости она взяла на себя обязанности сестры милосердия.

Между тем по базару Баязета ходили смутные слухи, о скором нападении сообщали даже из соседней Персии.

В конце концов на совете у Пацевича было решено выслать сильный разведывательный отряд в сторону Вана для уточнения сил противника. К сожалению, подробности этого совещания нам неизвестны, красочная сцена в романе Пикуля — чистой воды вымысел. Однако общий результат известен. 4 июня из Баязета выступил отряд под началом Пацевича. В результате этот отряд налетел на многократно превосходящего неприятеля и принял бой. Почему для разведки направили отряд, включавший пехоту, неспособную при необходимости оторваться от конницы противника, сказать трудно в силу гибели обоих старших начальников (Ковалевского — на месте, Пацевича — впоследствии). Русский отряд быстро оказался охвачен с трех сторон и отступал в Баязет, постоянно неся потери. Солдаты энергично отбивались, Ковалевский вполне четко руководил боем. Однако вскоре Ковалевский был тяжело ранен, а вскоре, уже на носилках, получил вторую — смертельную — пулю в живот. Стояла страшная жара, некоторые солдаты валились уже не от пуль, а от солнечного удара.

В это время у Баязета в спешке вводили людей и обозы в цитадель. Войск пока не было видно, но звуки стрельбы приближались, так что положение быстро разъяснялось. Наконец, к цитадели потянулись раненые, а за ними — и солдаты с телом Ковалевского. Вдова, не зная еще, что с мужем, услышала от солдат, что подполковник ранен, и тщетно пыталась найти его в госпитале, пока врач не сообщил, что тот погиб. Еще один медик, доктор Китаевский, сказал ей также, что в случае, если турки ворвутся в крепость, он должен будет исполнить приказ и застрелить женщину, если она этому не воспротивится. Ковалевская выразила полное согласие.

Между тем турецкая и курдская конница показалась на гребнях гор, обрамляющих Баязет. Разведывательный отряд возвращался по улицам — он вынужден был пробиваться с боем: из окон стреляли жители. Отряды кое-как, уже в беспорядке, ввалились в цитадель. С этого момента началось «Баязетское сидение».

На Баязет шло войско Фаик-паши, 11 тысяч человек, из которых 7 тысяч — иррегулярные части. Пацевич пытался еще раз провести разведку, которая едва не кончилась катастрофой: русские понесли болезненные потери и отступали уже под огнем жителей Баязета, стрелявших из окон и с крыш. Среди убитых в этой вылазке был Ковалевский. Всего в крепости заперлись 1479 солдат и офицеров (в т. ч. шестеро медиков), а также неизвестное небольшое число иррегуляров. Поскольку крепость рассматривалась как скучная тыловая позиция, продовольствия ей оставили всего ничего: при минимальном размере пайка — на 9 суток.

Командование крепостью осуществляли несколько человек. Главную роль играл комендант цитадели — капитан Штоквич. По чину он был далеко не первым, но согласно русским уставам, приказы коменданта обязательны для исполнения всеми офицерами, присутствующими в крепости. Кроме него заметную роль играли подполковник Пацевич и полковник Исмаил-хан Нахичеванский (командир Эриванского конно-иррегулярного полка). Последний обратил на себя внимание уже в первый день осады: он возглавил контратаку, позволившую избежать охвата входящих в крепость отрядов. Литературно-кинематографический образ Исмаил-хана вообще сильно подпорчен в интересах, видимо, художественных. В действительности он сразу по прибытии оказал гарнизону значительные услуги, позволив многим людям спокойно войти под защиту стен.

Штоквич, несмотря на немецкую фамилию, происходил из давно и прочно обрусевшей семьи. Он родился в Тифлисской губернии в 1828 году, а его отец, офицер-«кавказец», погиб всего год спустя на русско-турецкой войне 1828-29 годов. Сам он с 19 лет служил на Кавказе, первый орден, первое ранение и первый чин прежде положенного срока получил на Крымской. Затем много лет дрался с горцами, участвовал в пленении Шамиля. Словом, во главе цитадели Баязета оказался ветеран многих схваток. Тем более странно выглядят некоторые аспекты организации им обороны цитадели. Необходимость самой рекогносцировки неочевидна, но за нее, по крайней мере, отвечали другие люди. Однако провиант (и особенно вода) почему-то не были в достаточном количестве запасены заранее, и этот момент отчего-то не получил освещения.

Однако теперь гарнизон встал перед необходимостью пережить осаду — и пережил ее образцово.

Взять крепость сходу туркам не удалось. Ночью продолжались перестрелки, причем произошел примечательный эпизод. Какой-то унтер-офицер вылез на видное место и принялся креститься. В него начали интенсивно стрелять, унтер скрылся, а по вспышкам артиллеристы обнаружили место, где находилось больше всего неприятелей, и двумя гранатами рассеяли противника. Пока шли подобные перестрелки, гарнизон вовсю совершенствовал позицию: окна закладывались камнями, сооружались брустверы, баррикадировались ворота. Из города в это время неслись крики — турки громили армянский квартал городка. В Баязете начались пожары. Наутро османы истребили в городке небольшую группу ополченцев-иррегуляров — русские не смогли её выручить.

Несение службы в крепости Штоквич организовал четко. Где нужно, были сооружены брустверы, где требуется — наоборот, пробиты бойницы. Стрелки знали свои секторы обстрела. В общем, несмотря на невыгодные исходные условия, крепость оказалась серьезным препятствием благодаря решительному грамотному гарнизону.

8 июня турки подтащили артиллерию и предприняли штурм. Турки действовали слишком далеко от своих баз и не имели настоящих осадных орудий, однако даже огонь легких полевых пушек по старым стенам не был незначительной проблемой. Турки обрушили кусок стены и пошли на приступ с дикими воплями, под аккомпанемент частой ружейной стрельбы.

В этот момент произошел скверный эпизод, хотя, к общему счастью, последствия его были быстро исправлены. Пацевич приказал прекратить огонь и выслал человека с белым флагом на крышу цитадели. Ошарашенные офицеры яростно спорили, поднялась суматоха, кто-то продолжал стрелять своей волей. Турки подступали. Некоторые офицеры вообще не поверили, что Пацевич реально собирается выкинуть белый флаг, и велели солдатам продолжать огонь. Флаг сорвали, Пацевич пытался остановить стрелков угрозой револьвера, начался хаос. С турецкой стороны орали «Режь всех!» Кто-то дисциплинированно прекратил огонь, кто-то не подчинился этому распоряжению. Одну из пушек артиллеристы выкатили во двор, решив ударить по туркам картечью, если те войдут. Все это длилось минуты две, после чего Пацевич получил смертельное ранение пулей. Так и не установлено, кто именно оборвал жизнь подполковника — враги или свои. Исмаил-Хан отмечал: «Своя ли пуля его сразила или неприятельская, не берусь решить. Были голоса за то и за другое, но Пацевич был ранен в спину». Как бы то ни было, белый флаг убрали, а на атакующих тут же обрушился дождь свинца. Турки и курды подошли вплотную к стенам, но это только ухудшило их положение: русские палили буквально из каждого отверстия, из какого можно было выставить винтовку. Тяжелые пули пробивали иной раз по два-три тела сразу, били с нулевой дистанции, промахов не было. По словам очевидцев, на подходах к крепости громоздились груды мертвых и раненых. Бойня длилась около получаса. Затем предприимчивые солдаты начали спускаться со стен — набрать трофейных винтовок и патронов. Вскоре Штоквич послал к туркам предложить, чтобы те унесли тела из-под стен: на жаре от мертвецов поднялся жуткий смрад.

• 
  

  Курды

• 
  

  Курды

Сильнейшее, чем турецкие атаки, действие на гарнизон оказывали голод и жажда. Норму сразу установили в 400 грамм сухарей и 250 мл воды в день на человека, и впоследствии этот паек снижался. Дополнительная вода выдавалась только за конкретные успехи: скажем, пушкари получали по четверти ведра на расчет за точное попадание. Воду удавалось добыть отдельным солдатам, спускавшимся к реке по веревкам. Ночью не спали не только в крепости, но и в городе: там продолжалось разграбление. Поразительно, но днем, прямо на виду у осаждённых, из города потянулись ишаки, нагруженные добром. Нескольких погонщиков вьючной скотины подстрелили, и, по крайней мере, мародеры не смели больше таскать барахло средь бела дня. Осада продолжалась, и, несмотря на отсутствие штурма, жизнь гарнизона была полна адреналина. За водой отряжались добровольцы. Так, двое ездовых спустились на канате, под огнем турок добежали до ручья, где схоронились за саклей, напились сами и набрали воды. Через два часа, под прикрытием огня со стены и провожаемые частой, но безрезультатной пальбой турок, они выскочили из-за сакли и вернулись назад с полным кувшином. Выставить пикеты у самой реки турки не могли: их бы просто перестреляли. Некоторые казаки, пользуясь этим, ухитрялись даже проникать в сам город. Далеко не всегда, впрочем, такие походы кончались счастливо, и на берегу начали появляться мертвые тела. Турки не могли пресечь эти вылазки, и отреагировали не по-джентльменски, но довольно эффективно: навалили трупов выше по течению.

На руку русским играло, конечно, то обстоятельство, что турки не рассматривали Баязет как точку приложения главных сил. Вокруг разместились главным образом плохо организованные курды со слабой артиллерией. Зато их было много. Штоквич и Исмаил решили устроить разведку боем и заодно набрать воды. Русские пошли на вылазку, кончившуюся относительным успехом: солдаты ворвались на улицы и завязали бой, пока их товарищи набирали воду. Всем запомнилась примечательная сцена схватки юнкера и турка: выпустив друг по другу по несколько пуль, они закончили поединок на шашках, и юнкер оказался проворнее. Правда, в этой вылазке русские потеряли 39 человек убитыми и ранеными. Однако водоносы стали героями дня, сильно пополнив запасы.

12 июня с минарета заметили русские пехотные цепи. Однако это была только разведка отряда Тергукасова. Уход своих серьезно сказался на боевом духе. Поднял его только обрушившийся вскоре на крепость ливень.

Силы защитников Баязета постепенно иссякали. Как замечал позднее Штоквич, «продлись осада ещё 5–6 дней — и весь гарнизон поголовно был бы мёртв от голода и жажды, или же цитадель взлетела бы на воздух вместе с ворвавшимися в крепость турками».

28 июня произошло то, чего в цитадели уже отчаялись дождаться: пришел Тергукасов. На радостях защитники Баязета даже смогли устроить контратаку. Крупный отряд регулярных войск не встретил серьезного сопротивления: перебив не успевших бежать турок, солдаты Эриванского отряда вышли на цитадель. Их встретили крайне истощенные, но полные боевого духа бойцы гарнизона. Эриванский отряд появился как нельзя вовремя.

Потери погибшими за время осады оказались в итоге не так велики, как можно было предположить: 116 человек. Правда, продолжение осады быстро привело бы к массовой гибели от истощения и ран.

После деблокирования Баязета положение русских стабилизировалось, и отряд Тергукасова спокойно готовился к новому раунду противостояния, базируясь в Игдыре.

Командовавший обороной Баязета капитан Федор Эдуардович Штоквич получил досрочное повышение в чине и заслуженного «Георгия». В отставку вышел полковником и умер в 1896 году отцом большого семейства, в почетной должности коменданта Царского Села, всеми уважаемым человеком. Исмаил-Хан Нахичеванский также не остался без наград и скончался в своей постели через много лет после войны.

Мятеж Алибека

Война с Турцией возбудила надежды горячих голов на Северном Кавказе. Этот регион по-прежнему оставался взрывоопасным. Еще были живы мюриды, видевшие Шамиля, а впечатление от побед Барятинского сильно сгладилось из памяти. В силу особенностей характера местных племен, взбудоражить их было легко. С другой стороны, русские проявили недостаточно внимания к тому, чтобы как следует обосноваться в только что отвоеванном крае. Значительная часть укреплений после общей сдачи мюридов была уничтожена, многие гарнизоны выведены, из оставшихся далеко не все имели артиллерию. Такое самоуспокоение могло дорого стоить.

Алибек-хаджи Алдамов

С открытием военных действий в Чечне началось брожение. Русская власть в этих краях не особо проникала в горные аулы глубоко в горах Ичкерии, поэтому рост мятежных настроений в районе Ведено отследили слишком поздно. Русские успели принять только самые простые меры вроде оснащения солдат гарнизонов дополнительными патронами. В это время в Чечне действовали турецкие агитаторы, рассказывавшие безумные истории о полном поражении русских на всех фронтах и соблазнявшие аборигенов обещаниями земли и освобождения от налогов. Заодно эти деятели грозили продать в рабство тех, кто уклонится от мятежа. В результате в середине апреля в Чечне на территории нынешнего Ножай-Юртовского района собрались до 60 авторитетных горцев, которые решили попытаться воспламенить весь Северный Кавказ и добиться восстановления независимости. Уроженец Зандака Алибек-Хаджи Алдамов, провозглашенный имамом, объявил газават. Восстание быстро перекинулось на некоторые районы Дагестана. Первые акции, впрочем, носили не столько патриотический, сколько практический характер: мятежники нападали на табуны. Однако вскоре Алибек, двигавшийся от аула к аулу, собрал уже несколько сот, если не тысяч бойцов (точное число, как обычно, трудно определить). Русские, чьи гарнизоны были невелики, были вынуждены уклоняться от боя и запереться в немногочисленных ветхих крепостях. Командующий Терской областью генерал-адъютант Свистунов мало что мог сделать по малочисленности своих людей. Так что к началу мая вся Ичкерия и часть Дагестана были охвачены мятежом. В Терской области объявили военное положение. Свистунов срочно выехал в крепость Грозную и пока сосредоточился на локализации восстания. В первую очередь генерал старался не допустить прорыва мюридов на равнину. Однако первая же серьезная стычка показала, что времена Шамиля ушли в прошлое. 22 апреля у села Майртуп полковник Нурид встретил отряд Алибека. При всей горячности чеченцев и их численном превосходстве русские пользовались теми преимуществами, которые дает регулярная выучка и дисциплина. К тому же русские располагали артиллерией, которой у горцев не было вовсе. Потеряв около трехсот человек, Алибек откатился. Нурид гнал его на Герменчук, где в итоге отказался от преследования: зарядившие дожди крайне затрудняли движение.

Удачный бой несколько умерил пыл боевиков, однако особенности местности сами по себе очень усложняли русским восстановление контроля над краем. В лесистых горах было исключительно трудно вести преследование, отряд, занимавший один аул, мог не иметь понятия, что происходит в соседнем, словом, требовалось слишком много людей для того, чтобы удерживать край. Алибек занял Центорой и тем восстановил авторитет. Однако попытка занять Гудермес и Шали кончилась новой неудачей: обыватели (сами чеченцы) при помощи войск отбили набег, а пока шли эти суматошные бои, до места действия добрался неутомимый Нурид, и Алибек был тут же бит вторично. Колебавшиеся аулы после такого провала выбрали сторону властей, а некоторые мятежные — изъявили покорность. Мятежники столкнулись с непредвиденной проблемой: даже внутри Чечни их популярность не была абсолютной. Отряд Дады Залмаева, пытавшийся уничтожить мост через Аргун, столкнулся с отчаянным сопротивлением соплеменников во главе с неким Хайбулой Курбановым. На место вскоре явился русский отряд полковника Лохвицкого, который немедля оказал помощь лоялистам и опрокинул неприятеля в штыковой атаке.

Вожаки восстания метались по Чечне, не получая помощи. Бунт в Дагестане был подавлен довольно быстро и малой кровью. Даже сравнительно небольшие отряды русских сумели энергично организовать контрмеры, мобильные отряды вторгались в самые дикие ущелья в поисках противника. Надо отметить, что русские вообще на удивление уверенно работали в ущельях. Традиции Кавказской армии времен Барятинского, судя по этим маневрам, еще далеко не были забыты. Благо, на Кавказе действовали многие части, воевавшие в горах десятилетиями. Скажем, участвовавший в операции Тенгинский полк воевал в Чечне еще во времена Лермонтова (который в этом полку и служил). К тому же помощь войскам оказали местные лоялисты, выгонявшие бунтовщиков из аулов. Вдобавок к регулярным войскам и казакам русские на лету сформировали несколько сотен из чеченских, осетинских, ингушских и кумыкских волонтеров. 10 мая началось общее наступление на мятежные районы Юго-Восточной Чечни: из Грозного, Хасавюрта и Анди. Точкой рандеву этих отрядов назначили Беной. В этом походе, что интересно, участвовали перековавшиеся жители Дагестана, которым обещали широкую амнистию в обмен на поимку главарей мятежа. Алибеку, однако, долго удавалось уходить от преследования. Свистунов, полковник Батьянов и терский атаман Смекалов, на чьи плечи легла эта операция, вовсю задействовали для поимки лидера восстания команды добровольцев из некогда мятежных районов. Правда, успех этих поисков был ограничен: далеко не все местные милиционеры выказывали такую храбрость и предприимчивость, какой от них ожидали. Между тем Свистунов и Батьянов отлично понимали, что только энергия и непрерывные успешные действия способны придушить мятеж и не позволить Алибеку мутить народ повсюду. Поэтому погоня продолжалась. Свистунов действовал жестко, даже жестоко: мятежные аулы без разговоров уничтожались вместе с посевами и скотиной. Свистунов, однако, исходил из предположения, что только таким образом можно быстро принудить к покою мятежный край — и в итоге оказался прав. Генерал требовал «…безусловной покорности и отнюдь никаких обещаний не давать, внушать убеждение, что торговаться с нами они не могут и в случае малейшего непослушания теперь же уничтожать хлеба и аулы, а зимой выморить голодом в лесах». Зарево над аулами оказалось слишком мрачным зрелищем для жителей уцелевших поселков. К тому же авторитет Алибека мог бы взлететь на недосягаемую высоту, если бы он сумел разбить хоть один русский батальон, но в этом-то как раз и заключалась главная трудность. Крупные бои начинались по-разному, а заканчивались одинаково: залпы орудий, мюриды, повисшие на штыках, бегство. Мятежникам катастрофически недоставало дисциплины, чтобы противостоять армии. Поэтому стратегия Алибека состояла главным образом в том, чтобы бороться с царской властью где-нибудь, где нет казаков и солдат регулярной армии. Впрочем, и тут смелых повстанцев подстерегала тысяча опасностей. Как-то раз русские пошли на иезуитскую хитрость: приманили мятежников на маленький отряд дагестанских ополченцев, за которыми скрытно шли пехотинцы с пушкой. После того как коварство открылось, многим уже оказалось поздно убегать.

• 
  

  Грузинские волонтеры

• 
  

  Иррегулярные части русских войск

Капитан Вишневский, участвовавший в этой операции, замечал по поводу мятежников:

«Это были лишь нестройные толпы, плохо вооруженные, необученные и недисциплинированные. Единственное достоинство этих сынов природы — способность к малой войне. Восстание проявлялось в разных местах, но у восставших не было согласованности и общего плана действия».

Русские быстро поняли, что лучший способ управиться с партизанами — завести собственных. В этом качестве выступили казачьи отряды. Их тактика с поправкой на технические условия напоминала операции современных войск спецназначения. Скрытное выдвижение в партизанский район, засада на тропе, уничтожение попавшихся мятежных отрядов, быстрое возвращение из рейда. Чеченцы не могли чувствовать себя в безопасности даже в глухих ущельях. В аулах их ждали пехотинцы с пушками, в дикой местности — летучие казачьи отряды в засадах. В горах поселился страх.

Капитан Вишневский описал действия таких отрядов:

«Дни и ночи ходили люди по 2–3 человека сначала по дороге, затем углублялись все более и более в глубь леса. Над всякими чинили свой собственный суд — просто говоря, отправляли на тот свет. Эта партизанская команда навела на окрестных жителей такой страх, что они не осмеливались появляться ближе 6–7 верст от, дороги. Мера была крутая, жестокая, но весьма действенная; кроме того, из этих партизанов вырабатывались надежные проводники, в которых у нас ощущался сильный недостаток».

Войско Алибека распадалось. Целые отряды голосовали ногами и покидали вождя. Алибек вдобавок от отчаяния принялся палить непокорные ему аулы. Ничем кроме полной безнадеги такое решение объяснить невозможно: население только приучалось бояться «лесных братьев». Кое-какие наиболее упорные в мятеже аулы русские переселили на равнину, так что к концу августа хребет восстанию в Чечне был сломан. Алибек с последними четырьмя сотнями сподвижников готовился зимовать в маленьком глухом ауле. Однако двое разведчиков из местных обнаружили лагерь и доложили русским. К Смекалову явился чеченец, желавший купить себе амнистию за счет атамана восстания. Операция, однако, не обещала быть легкой. Шли дожди, предстояло карабкаться по склонам гор. Смекалов и Батьянов разработали дерзкий план захвата своего противника. В предутренних сумерках по скользким тропам под проливным дождем отряды подошли к лагерю с разных сторон. Обнаружив, что его окружают, Алибек бросился в бегство — и напоролся на засаду. Русские сумели незаметно обложить противника сетью позиций, с которых теперь вели расстрел мюридов. Однако главный приз так и не достался им: хотя почти все были убиты или пленены, среди бежавших оказался имам. На этом кампания в Чечне, по сути, завершилась: Алибек бежал в Дагестан. Батьянов добивал лишь мелкие отряды.

Однако пока русские добивали последние очаги сопротивления в Чечне, взорвался Дагестан, казалось бы, надежно замиренный. Поначалу здесь бунтовали только несколько сел, однако в мае поднялся аул Асахо в наиболее дикой южной части этой области. Трехдневный приступ оказался исключительно сложным, попытка устроить коридор для выхода хотя бы женщин и детей увенчалась ответом «Наш дом — наша могила». В селе началась дикая свалка, женщины вели огонь вместе со своими мужьями, однако русские, невзирая на потери, сломили сопротивление и усмирили село, хотя для этого его пришлось спалить почти до основания.

В Дагестане восстание развивалось по той же логике, что и в Чечне. Тем более именно туда бежали наиболее упорные мятежники из Ичкерии. В Дагестане чаще бои принимали характер штурма аулов, а не перестрелок в лесах. Эти бои были даже упорнее, чем в Чечне: защитники аулов не ждали пощады и сами не щадили врага, так что битва регулярно перетекала в резню, по итогам которой селение уничтожалось целиком. В конце концов, психологический перелом наступил и здесь. Как и в Чечне, главарей восстания выдали сами дагестанцы. К 20 ноября 1877 года восстание прекратилось. Алибек сдался сам и был доставлен в Грозную. Полевой суд приговорил его и 11 товарищей к повешению. Один из главарей, когда ему объявили приговор, заметил: «Я не удивлюсь тому, что вы меня повесите, ибо если бы мы победили, то я повесил бы московского русского царя». Еще около 300 человек были приговорены к смертной казни в ходе других процессов. Менее значительные участники восстания приступили к производительному труду в Архангельской и Тобольской губерниях. Восстание в Чечне и Дагестане могло оказать значительное влияние на происходящее на полях сражений западнее, но в итоге благодаря быстрой и эффективной реакции армии лишь отвлекло некоторые силы от основной борьбы.

Вторая попытка

Между тем казалось, что русские усилия на фронте потерпели полное фиаско. За месяцы войны удалось взять Ардаган — и, в общем-то, все. Несмотря на это, Лорис-Меликов не был обескуражен. Командующий попросил подкреплений (он получил лишнюю дивизию), и теперь спокойно их ожидал.

Однако Мухтар-паша был окрылен. Снятие осады с Карса создало у него превратное впечатление о собственных возможностях. Турки задумали масштабное контрнаступление против Эриванского отряда и главных сил русских. Однако из этой затеи вышел пшик. Турки с определенным трудом добились небольших местных успехов и не решились развивать наступление ввиду серьезных потерь. До конца сентября ничего значительного на Кавказском фронте не происходило. Упоминания достойно лишь вытеснение турецких десантов с черноморского побережья. Однако осенью Меликов получил подкрепление, и теперь располагал 56 тысячами солдат против 38 тысяч турок, так что русские могли действовать уверенно. Основные силы турок укрепились на Аладжинской позиции — цепи высот в 30 км восточнее Карса. Поскольку Карс представлял собой крупнейшую крепость в этом районе, русские сосредоточились на его захвате, однако для этого турок нужно было для начала побить в поле. Сказано — сделано. 19 сентября началась Аладжинская битва. Первоначальный план состоял в отсечении защитников высот от Карса и недопущении их отхода в крепость. Однако на сложной местности атакующие колонны действовали несогласованно, и в итоге турок поначалу просто потеснили. Отряд, посланный в обход турок, оказался слишком слаб для возложенной на него задачи решительного удара в тыл и попал в окружение, откуда с трудом выбрался. Однако русские учли ошибку первого дня, и на второй повторили тот же прием, но лучше организовали бой. Интересно, что несмотря на глубокий обходной маневр колонны генерала Лазарева и сложную местность, ушедший в охват отряд протянул с собой линию полевого телеграфа. Мухтар не счел отряд в своем тылу серьезной проблемой и направил против него последовательно 15 батальонов. Однако турецкий отряд, отправленный против обходной колонны, попал под очень резкий удар хорошо взаимодействовавших пехоты и конницы. Русские прежде неприятеля заняли удобные позиции и застали турок на марше. Отряд Лазарева обосновался в тылу у турок. Мухтар понял, что угроза нарастает, однако отступление уже представляло для него серьезные трудности. Русские атакой в лоб сбросили турок с командных высот, а позиции, на которые нацелились главные силы армии, уже оказались захвачены обходным отрядом. Мухтар-паша ускакал в Карс, а его войска отходили уже самостоятельно, в меру способностей отдельных командиров организовать отступление. Поскольку турки оказались зажаты меж двух огней, отступление быстро переросло в бегство. Толпы людей бежали под обстрелом со всех сторон. Несколько продолжавших сопротивление укрепленных позиций были безыскусно разбиты правильным боем. К вечеру всяк на турецкой стороне спасал свою жизнь, как мог. За час до полуночи генералы, сохранившие управление хотя бы остатками частей, организованно сдали своих людей.

22 из 38 тысяч солдат на турецкой стороне выбыли из строя, из них 8 тысяч, включая семерых пашей, попали в плен (у русских выбыло около 1300 человек). Вся артиллерия была взята. Так что можно смело говорить о решительной победе. Кавказская армия опять продемонстрировала способность к тактической импровизации и умение на ходу исправлять ошибки, а битву, несмотря на численное превосходство, выиграли не банальным накатом превосходящих сил, а изящным обходным движением. Собственно, именно маневр Лазарева в тыл туркам сделал поражение оттоманов настолько жестоким. Имея у себя в тылу целый корпус, турецкие войска по большей части не могли даже убежать.

Увы, Лорис-Меликов все же не был Суворовым. Ему, в общем и целом хорошему командиру (в конце концов, сумел же он воплотить в жизнь сам по себе Аладжинский погром!), недоставало дерзости и энергии. Поэтому русские не воспользовались моментом паники, охватившей турок на подходах к Карсу, и короткая заминка позволила противнику укрепиться в городе. Тем не менее Карс блокировали, а передовой отряд Геймана устремился к Эрзеруму, не позволяя туркам собрать силы для контрудара. Мухтар-паша с оставшимися у него полевыми войсками и резервами пытался заградить русским путь на хребте Деве-Бойну. Однако пассивная оборона на фронте длиной в 20 с лишним километров привела к тому, что русские в привычном стиле послали турок в нокаут: на левом фланге османской армии удалось нащупать слабое место. В прорыв вошел Эриванский полк (один из старейших и самых прославленных в русской армии) и начал охватывать фланг главной турецкой позиции. Мухтар бежал в Эрзерум.

Однако попытка ворваться в Эрзерум, предпринятая вскоре, не удалась. Преследование бегущих турок опять не было решительно организовано, и русским пришлось зазимовать вокруг Эрзерума в тяжелейших условиях. Во время суровой зимы умер и сам Гейман.

Тем часом в тылу у осадного корпуса под Эрзерумом шла осада Карса.

Карс в 1877 году был, конечно, не самой современной крепостью, однако природные условия и усилия людей позволяли рассчитывать на нее как на крепкий орешек. Город защищала, кроме самой крепости, сеть полевых укреплений в окрестностях. Между тем русские переоценили храбрость и организованность гарнизона. В первые пару дней после Аладжинской победы брать Карс можно было голыми руками. Солдаты разбежались по домам. Возглавивший оборону Карса Гусейн-паша с трудом сумел выгнать свое войско на позиции. Однако в городе имелся многочисленный гарнизон, доходивший до 18 тысяч человек. После того как за несколько дней Гусейн сумел навести порядок, они стали серьезной силой.

Для блокады и впоследствии штурма Карса выделили специальный отряд под командованием Лазарева — 28 тысяч солдат.

Поскольку этот генерал сыграл огромную роль в финальных боях на Кавказе, следует присмотреться к нему поближе. Иван Давидович Лазарев родился в Шуше и присутствовал при боевых действиях с самого нежного возраста. В пять лет он побывал в осаде у персов вместе с дедом. Как и множество других командиров русской армии, он воевал на Кавказе. Гергебиль, Хубар, Дарго, Гуниб… Он начал со службы рядовым добровольцем, и к концу жизни первый из трех заслуженных им «Георгиев» был солдатским. К началу войны он уже пользовался авторитетом, но именно кампания осени 1877 года стала его звездным часом.

При этом русские ввиду предстоящих холодов и трудностей снабжения распустили часть иррегулярной кавалерии. Отправка горцев домой имела двоякую цель. С одной стороны, легкая конница не требовалась в таком количестве при осаде, с другой — возвращающиеся домой кавказцы рассказывали о разгроме турок, и сами гасили способное опять разгореться пламя мятежа. Вместо вспомогательной кавалерии под Карс прибывали осадные орудия. Лазарев расселил деревни возле Карса, чтобы исключить сношения крепости с внешним миром, и начал устраивать батареи перед крепостью. Чтобы исключить гибель рабочих от огня из крепости, земляные работы вели с 8–9 часов вечера, когда темнота не позволяла неприятелю вести прицельный огонь. К 6–7 часам утра сооружение укреплений заканчивалось. Лес покупали у жителей окрестных селений. В общем, Лазарев планировал одолеть противника лопатой. Когда батареи смонтировали, русские принялись вести огонь, особое внимание уделяя его непрерывности. Так, с одной из батарей давали по 8 выстрелов в час днем и по 4 в час ночью без остановок. Постепенно прибывали новые орудия, и их концерт действовал все более угнетающе на гарнизон. Служба на осадных батареях была не синекурой, турки постоянно вели огонь и периодически повреждали наши полевые сооружения. Впрочем, батареи были заложены на совесть, и у землекопов было больше работы, чем у хирургов и священников. Вылазки турок также оказывались неудачными. Наиболее примечательной оказалась сшибка 24 октября, когда русские захватили полевую батарею, выдвинутую турками из крепости. Эта история чуть не создала аналог атаки легкой бригады под Балаклавой: адъютант неверно понял приказ и велел одному из командиров «обходить», не уточнив, в каком направлении, однако тот сориентировался самостоятельно, и русские быстрым набегом разгромили турецкую батарею, забрав заодно 70 человек в плен.

Для того, чтобы добавить в жизнь гарнизона дополнительного адреналина, русские еженощно отправляли к Карсу группы «охотников», которые вели беспокоящий обстрел, старались уложить караульных, вели разведку и вообще вредили противнику, как могли. Смысл этих рейдов был двоякий: турки не могли спокойно отдыхать, и при этом приучались к тому, что ночные обстрелы — это не штурм, а просто «фоновый шум». Однако главный смысл походов ночных охотников состоял в разведке. К Лазареву непрерывно стекались сведения о подходах к крепости, расположении турецких аванпостов перед фортами, состоянии дорог, ведущих к Карсу. Турки же из-за ночных набегов ежечасно находились в напряжении — и тем не менее именно поэтому прозевали настоящий штурм.

А настоящий штурм, разумеется, готовился. Лазарев и его штаб неделями, скрючившись в три погибели, корпели над картами, и наконец разработали рабочий план штурма крепости.

C 30 октября по 5 ноября русские вели интенсивную бомбардировку. Штурм собирались начать несколько раньше, но отложили из-за плохой погоды. В ночь на 6-е число приготовили массированную атаку всеми силами. Из пехоты формировались штурмовые колонны, которые усиливали саперами для подрыва укреплений, пролома стен, подрыва дверей, крыш. На случай, если придется уходить с захваченных позиций, с собой взяли артиллеристов с орудийными передками (двухколёсными повозками — прим. ред.) — они должны были немедля утащить трофейные орудия, либо развернуть их на противника. Каждой колонне придавали местных жителей в качестве проводников, а чтобы их не опознали в таком качестве и не подстрелили, их одели в русские шинели. Еще одна важная мера: русские намеревались жечь костры вдоль маршрута, по которому войска уже пройдут. Дело в том, что штурм планировался в темное время, и командиры боялись, что по темноте не получится быстро эвакуировать раненых.

По соображениям секретности, до войск довели приказы только незадолго до наступления. Около 4 часов пополудни бойцам велели проверить оружие и переодеться в чистое. Бойцов как следует покормили за несколько часов до атаки. В семь вечера все были готовы. В восемь вечера колонны выступили.

Ночь была превосходная для атаки — мороз, тусклый лунный свет. Колонны шли молча, на подходе к стенам они разделились на небольшие группы. Тишину нарушала только редкая стрельба впереди — это охотники развлекали турецких часовых.

В крепости царило спокойствие: турки привыкли к постоянным обстрелам и не восприняли шевеление за стенами как что-то опасное. Когда часовые подняли тревогу, русские уже преодолели почти все расстояние до крепости. Прятаться стало бессмысленно, и под треск винтовок и рев тысяч глоток «Ура!» штурм начался.

Часть редутов стремительно очистили штыками. Однако турки быстро пришли в себя и открыли огонь. В одном из штурмовых отрядов последовательно погибли оба командира, а их солдаты залегли под огнем. Однако охотники, за время рейдов изучившие местность, захватили одну из флешей. В это время одна из колонн в темноте сбилась с пути и вышла на турецкие укрепления наобум. Вместо укрепления Канлы (южный угол крепости) она атаковала лагерь значительно правее. Однако здесь солдаты и офицеры быстро сориентировались, не отвечали на огонь турок, которые посылали пули в темноту, и сумели подойти к батареям османов в упор. Штыковая атака обрушилась на турок из собственного рва, и батальон капитана Малашевского ворвался в Карс. Это была личная инициатива Малашевского: он просто понял, что план, как обычно бывает, не выдержал столкновения с противником, и правильно рассудил, что всегда будет прав, если возьмет ближайшее укрепление на штык. Началась резня, во время которой Малашевский с огромным трудом собрал часть своих людей. К счастью, до капитана-берсерка неведомо как добрался адъютант, сориентировавший его и двинувший приблизительно к запланированной цели. В это время ту половину батальона, которую он в темноте не отыскал, возглавил штабс-капитан Аракчеев, который принялся просто пробиваться на улицы, истребляя всех, кого встречал по дороге. В процессе он случайно рассеял неприятельский конный резерв.

Другая колонна сидела в захваченной флеши возле укрепления Канлы и не могла пробиться вперед. Попытка обойти турецкое укрепление не удалась, и колонна оказалась в отчаянном положении. Турки начали контратаку, и Лорис-Меликов, узнав о критической ситуации, бросил туда резервы. В критический момент боя в тыл Канлы въехал конный отряд, за ним туда смогла пробиться пехота, и турок загнали в капитальную каменную казарму, откуда начали выкуривать. В конце концов полковник Бульмеринг уговорил турок сдаться: он в одиночку вошел в укрепление и заявил, что соседние укрепления пали. Турки действительно не услышали оттуда стрельбы и поняли, что сопротивление бесполезно.

Что же, собственно, произошло? Пока штурмовали Канлы, восточнее шло отдельное сражение за укрепление Хафис. Здесь русские сумели быстро занять валы и согнать турок во двор укрепления. Бой за Хафис увенчался тем, что саперы динамитом взорвали ворота укрепления, и пехота толпой вломилась внутрь, истребив всех, кто оказывал сопротивление. Входы в укрепленные здания подрывались саперами при помощи динамита, после чего внутрь врывались штурмовые отряды. Вскоре пала еще и высота Карадах. Еще дальше к северо-западу русские быстрым прорывом овладели позицией Араб-Табия — почти без потерь. Восточнее Карса, таким образом, турецкие позиции сменили хозяев.

В противоположность драматическим событиям у Канлы, чуть западнее укрепление Сувари было взято стремительной атакой и не смогло оказать почти никакого сопротивления. К девяти часам форт пал, при этом у штурмующих было всего несколько раненых. Тишину оглашал только треск револьверов — это достреливали израненных турок. Однако у следующего форта Чим колонна попала под убийственный огонь и отошла. Чим, кстати, не смогла взять и колонна, наступавшая на Карс с запада: залитая лунным светом лощина перед фортом стала полем смерти для множества солдат. Тем не менее главное дело колонны, наступавшие с юга, уже сделали: турецкая линия обороны южнее города Карс рухнула.

К рассвету Гусейн мог только констатировать, что его карта бита. Карс освежевали: из укреплений внешнего периметра обороны остался только Чим. В три ночи он узнал, что какие-то части русских уже просочились на улицы, а Карадах пал, как и почти все другие укрепления. Пока имелась возможность, Гусейн-паша ушел из Карса оврагом. В общем-то, к этому моменту Карс уже пал, просто еще не все это поняли. Однако основная масса защитников Карса уже не имела никакого желания сражаться. Цитадель пала простецки: когда русские готовились ломать ворота, из окна выглянул некий турецкий полковник, попросил не шуметь, открыл ворота и сдал первому попавшемуся офицеру арсенал и казну, после чего со спокойной совестью пошел спать.

На рассвете гарнизоны не взятых еще фортов попытались пробиться на Эрзерум под командованием отдельных энергичных командиров, но эту попытку пресекли, перехватив беглецов. Сопротивляться уже никто не имел ни сил, ни желания. Турки толпами сдавались. Лишь очень немногие сумели вырваться из Карса. В 10 утра Лорис-Меликов въехал в покоренный город. Поначалу он просто не поверил донесениям с поля боя, а наутро лично поехал посмотреть, что происходит — и застал полностью подконтрольный город и офицеров, увлеченно считающих трофеи.

Штурм Карса не относится к широко известным успехам русского оружия. Между тем это убедительная победа, достигнутая над упорным противником. 17 тысяч турок (в том числе множество раненых) во главе с пятью пашами попали в плен. У русских погибло 488 человек, 1785 солдат и офицеров были ранены. Чуть ли не половина потерь пришлась на упорнее всех дравшийся форт Канлы. Успех, обратим внимание, был достигнут при весьма умеренных потерях. Можно только отметить тщательную подготовку Лазарева и его штаба к штурму, нетривиальное решение о ночной атаке и блестящие действия офицеров и рядовых. Выход из строя командиров колонн, потеря ориентировки в темноте — только вносили изменения в рисунок боя. Разумная инициатива и дерзость на всех уровнях командной цепочки позволили, не теряя темпа, обрушить оборону гарнизона сразу в полудесятке мест.

Карс стал последним успехом русских войск на Кавказском театре. Дальнейшая осада Эрзерума не окончилась до общего финала всей войны. Мороз и малая пропускная способность дорог в тылу русских сделали обложение Эрзерума крайне затруднительным делом. К тому же в осадном корпусе начался тиф. До 21 января продолжалась мучительная осада, после чего турки оставили эту крепость без штурма.

***

В рамках русско-турецкой войны Кавказ был, конечно, второстепенным фронтом. Однако проходившие здесь кампании влияли и на ход событий на Балканах, а успехи и неудачи войск неизбежно превращались в козыри на столах дипломатов. Русские действовали ограниченными силами, и тем не менее уже в привычном стиле нанесли поражение войскам Порты, несмотря на крайне неблагоприятные условия. Тактически русские войска постоянно демонстрировали более высокий уровень, чем неприятель. В первую очередь это обстоятельство объясняется самим характером службы на Кавказе. Многократно проверенные в боях регулярные части составляли сливки русской армии. Для турок же Кавказ был глубоко второстепенным театром, и войска, направлявшиеся туда, трудно назвать элитой армии османов. К тому же большой процент турецких войск здесь составляли иррегулярные части вроде курдских ополчений. Они были как обычно многочисленны, но для «кавказцев» сражения против численно превосходящего противника были привычным делом, и сама по себе толпа на неприятельской стороне никого не пугала. Армия выполнила свой долг и нанесла поражение противнику. Однако судьба войны решалась, конечно, на Балканах.