Честь служить в Иностранном легионе французы предоставили чужакам. Фабрики – рабочим, философию – немцам, любовь и вино – французам, а право умирать за чужие интересы после крушения Российской Империи – русским. Куда пойти после Ледяного похода, как не в самое отмороженное боевое подразделение французской армии? Большой подробный текст о том, как Иностранный легион заговорил по-русски.

— Вы не беженцы, вы солдаты…

ноября 1920 года на страницах крымской прессы появилось сообщение:

«Ввиду объявления эвакуации для желающих офицеров и их семейств, других служащих, Правительство Юга России считает своим долгом предупредить всех о тех тяжких испытаниях, какие ожидают приезжающих из пределов России».

Вооруженная борьба на Юге была окончена. Cолдатам и офицерам проигравшей армии предоставлялся тяжелый выбор: остаться на крымских пристанях в ожидании врага, в милость которого верить не приходилось, или подняться по трапам теплоходов, буксиров и крейсеров Черноморского флота, уходящих в туман и пустоту.

Страх перед неизвестностью и робкая надежда, что удастся, срезав погоны, исчезнуть, толкала многих к отказу от эвакуации. Подпоручик Тиллот, будущий организатор побега из СССР на теплоходе «Утриш», передумал покидать Россию уже стоя на палубе транспорта «Дооб». Полная людьми самоходная баржа вернулась в Севастополь за несколько минут до отдачи швартовых. Один из буксиров развернулся к Крыму уже в походе.

Многие оставшиеся в России за свой тяжелый выбор заплатили кровью уже в первые дни и месяцы после установления в Крыму новой власти. Но людей, решившихся на эвакуацию, тоже ждали трудные испытания.

Из Крыма в Турцию, находившуюся с 1918 года под частичной оккупацией Антанты, по данным штаба Русской армии, эвакуировали 145 693 человека. Это не считая моряков 126 кораблей Черноморского флота. Только треть из этого числа относилась к армии. Почти сто тысяч — гражданские беженцы.

Русские с первых дней в Турции попали в чудовищные условия. Большинство, вопреки советским представлениям, не имело за границей ни связей, ни капиталов. Людей ждал голод. Особенно тяжелыми выдались зима и весна 1921 года. Журналист Григорий Раковский вспоминал об этом периоде в книге «Конец белых»:

«…С каждым днем ухудшалось положение русских. В грязной константинопольской клоаке люди влачили жалкое существование в отчаянной ежедневной борьбе за кусок хлеба… Из лагерей все время идет большая утечка. Люди шли на голод, на муки безрадостного, бесприютного существования…»

Ответственность за десятки тысяч русских людей на берегах Босфора легла на французское правительство. Французская республика единственная официально признала в своё время врангелевскую власть. Французы приняли активное участие в эвакуации армии, а после её окончания согласились «принять под покровительство Франции всех оставляющих Крым» (взяв в залог тоннаж Черноморского флота).

Переехавший в Константинополь русский полуостров для «благородной Франции» стал, естественно, лишней обузой. Во-первых, речь изначально шла о 50–70 тысячах беженцев, превратившихся в ходе эвакуации в 150 тысяч; во-вторых, часть русских, покинувших Крым, беженцами себя видеть упорно не желала. Сорок тысяч человек продолжали быть армией. Армией без страны и, главное, без войны. Союзникам такая армия оказалась не нужна. Генерал Штейфон, ставший начальником галлиполийского лагеря, позже вспоминал:

«…для русской армии намечался единственный достойный ее чести выход: если руководящая европейская дипломатия отказывает армии в признании, то армия должна охранить собственными усилиями свое право на существование, как национальной вооруженной силы…»

Русская армия разместилась корпусами в трех военных лагерях, расположенных во французской оккупационной зоне: на полуострове Галлиполи, в районе Чаталджа и на острове Лемнос. Французам сдали 45 тысяч винтовок и 350 пулеметов, но в каждой дивизии по приказу генерала Кутепова оставалась вооруженная комендантская команда в 600 человек и пулемётные расчеты.

Врангель обращается к войскам после перехода к Босфору. Ноябрь 1920.

С момента появления русского флота в Босфоре началась изматывающая борьба за выживание и сохранение ядра армии, которое французы грызли, не гнушаясь любыми методами.

Лагеря, предоставленные русским, существовали только на бумаге. Фактически перед беженцами предстала «покрытая грязью лощина, про­резанная горным ручьем…Пусто, голо, неприветливо».

Ни финансовых, ни продовольственных запасов, ни собственных запасов сукна и кожи Белая армия не имела. Всё, что удалось эвакуировать из Крыма, конфисковали французы. Люди зависели от прихоти иностранных интендантств, а те, в свою очередь, не горели желанием поддерживать существование русских вооруженных лагерей. Французам хотелось видеть не солдат, а эмигрантов.

Давили и на солдат в лагерях, и на русское командование в Стамбуле. 14 марта — спустя три месяца после эвакуации — Верховный комиссар французской Республики в зоне проливов генерал Морис Пелле сообщил Врангелю, что Франция приняла решение прекратить снабжение солдат и без того скудным пайком. Военнослужащим по французскому плану предстояло выбрать один из трех путей: вернуться в Россию, эмигрировать в Бразилию или, найдя работу, принять статус беженцев.

Параллельно тысячи листовок и сотни агитаторов кружились по русским лагерям. «На улицах расклеивались прокламации, охраняемые французскими часовыми и призывавшие к прямому неповиновению начальникам». В листовках встречались и такие обороты, красноречиво описывающие отношение к русским французской администрации:

«Все русские, находящиеся еще в лагерях должны знать, что армия Врангеля больше не существует, что их бывшие начальники не имеют больше права отдавать им приказания, что они совершенно свободны в своих решениях, и что впредь им не может быть предоставлено продовольствие…»

Агрессивная французская агитация вкупе с невыносимыми жизненными условиями зимы и весны 1921 года часто достигала цели. Люди самовольно покидали расположение армии. Тысячи переходили на «гражданское» положение; около двух тысяч человек отправились в Бразилию; пароход «Рашид-Паша» совершил несколько рейсов в Советскую Россию, отправив в распростертые объятия ВЧК Одессы и Новороссийска более пяти тысяч бывших белых солдат и офицеров. Значительную часть репатриантов составляли казаки с Лемноса, тяжело переживавшие отрыв от Кубани и Дона. Но и лагерь в Галлиполи, где сосредоточились «цветные» части белой армии, лихорадило.

Голодных людей заманивали иллюзорными обещаниями и вполне реальными продуктами. Отправившихся на «Рашид-Паше» снабдили пайком на 15 суток, «бразильцам» выдавали пакеты американского Красного Креста. Резниченко, представитель Всероссийского земского союза при штабе Кутепова, вспоминал:

«Люди, измученные голоданием, распродавшие всё, лишенные не только хлеба, но и табака и клочка бумаги, метались, как горячечные больные, принимая на веру без малейшей критики самые невероятные слухи… Армия заболела неврастенией в острой форме».

Репатриация в Советскую Россию, «белое рабство» в Бразилии… Отчаявшимся русским, многие из которых были профессиональными солдатами, последние шесть лет не выпускавшими из рук винтовку, французы-вербовщики предлагали еще один выход из голодного ада военного лагеря или трущоб Константинополя.

В статье «Беседы на бивуаках» журналист и дроздовец Евгений Тарусский описал этот третий путь:

«Очутившись заграницей многие русские офицеры естественно подумали о продолжении военной службы, хотя бы и в иностранных армиях. Как они помнили в России, иностранцам не отказывали в этой чести.

Казалось, что в этой области офицерству менее всего придется идти на компромиссы, за исключением, конечно, главного компромисса — служить под чужим знаменем.

В Константинополе тысячи записались в Иностранный Легион. Конечно не страх голода и холода толкал их туда. Голода и холода русский офицер не боялся. Но зато он боялся нищеты и дна. Голод и холод в рядах полка, в траншеях и походах его не страшили, голод и холод на дне, среди человеческих подонков, его ужасали».

Приют авантюристов

Французский Иностранный легион — приют для отчаявшихся, прибежище «авантюристов и жизненных неудачников». Из легиона — как с Дона — выдачи не было и это делало его притягательным местом для самых сомнительных персонажей. Легион выдавал властям только французских граждан и только за тяжкие преступления. Но при поступлении на службу потенциальный легионер мог назвать любое имя и любую национальность — опросный лист и медицинский осмотр были простой формальностью. Неудивительно, что тысячи людей бежали за новой жизнью от тюрьмы и долгов в легион, раствориться.

Специфическим контингентом эта воинская часть пополнялась буквально с первых дней своего существования. Закон, изданный во Франции 9 марта 1831 года в царствование короля Луи-Филиппа I и по инициативе военного министра де Сульта, предполагал создание иностранного корпуса путем слияния уже существующих во Франции иностранных формирований, таких как «полк Гогенлоэ», и образования новых частей из иностранцев.

Недостатка в эмигрантах Франция в 30-х годах не испытывала. Европа только отдышалась от наполеоновских войн. На окраинах тлели пожары: польское восстание, мятеж в Каталонии, бельгийская революция. В легион потянулись немцы, швейцарцы, испанцы, итальянцы, поляки, голландцы, бельгийцы… Первые четыре года батальоны формировались по национальному принципу. Но уже с 1835 года легион превратился в плавильный котел наций. Командование приняли французские офицеры. Взаимопонимания добивались с помощью переводчиков и унтер-офицерских кулаков.

Франция вербовала плохо социализированных иностранцев, сметая с парижских улиц «нежелательный элемент». Направляла их подальше от метрополии в горнило колониальных войн. Первоначально речь шла о войне в Алжире, начавшейся летом 1830 года, но география очень скоро расширилась: Испания и Первая карлистская война; Россия и Крымская война; Италия и Австро-итало-французская война 1859 года; Мексика, Вьетнам, Африка, Мадагаскар… Законодательно оговорили неучастие легиона в войнах только на территории континентальной Франции, но и это правило нарушили в 1914 году. Тогда маршевый полк легиона отправился в мясорубку Вердена и Марны.

Легионеры 1831 и 1925 гг. Справа — колонна легиона во главе с офицером на марше

Легион состоял из «разноплеменных преступников» с весьма дикими нравами и криминальными традициями. Легионер — «пьяница, скандалист, ничего не боящийся, не признающий ни Бога, ни черта, тяготящийся жизнью и не боящийся смерти». За вопрос о причинах поступления в легион, обращенный к солдату, можно было нарваться на драку. Прежней жизни для большинства из них не существовало.

Русский офицер Эраст Гиацинтов, после катастрофы 1920 года поступивший на службу в ремонтный эскадрон легиона, рассказывал о Сиди-Бель-Абесс — главном лагере легиона в Алжире:

«В доброе старое время легионеров выпускали за ворота казарм только два раза в месяц. Перед их выходом в город горнисты играли особый сигнал, которым жители оповещались об этом. Все частные жители, не ведущие торговлю предметами, потребляемыми легионерами, запирались в домах, так как выпущенные на свободу нередко предавались различным бесчинствам. Легионное начальство не отвечало за поведение своих питомцев, если только оно не преступало известных границ, и только обязывалось предупреждать население о выходе их в город. Каждый неосторожный и излишне доверчивый в случае какого-нибудь несчастья должен был пенять на самого себя».

Свирепый внешний вид легионеров только утверждал местных жителей в их неприятии проводников европейской культуры. Легионеры носили пышные бороды, а тела их были зачастую татуированы самым причудливым образом. Тот же Гиацинтов вспоминал о легионере, у которого «была татуирована на лбу надпись огромными буквами, так что при прикладывании руки к козырьку для отдания чести получалось совершенно неприличное слово, ибо продолжение этой надписи было сделано на ладони…»

Татуировки легионеров: вчера и сегодня

Главное развлечение в легионе — выпивка и драка. «День получки — праздник полка. Назначают особые наряды для подбирания пьяных и раненых… От легионера можно всего ожидать, и лучше ему на глаза не показываться…». Вот удручающий взгляд капитана Архипова на старый легион:

«Бледнеют „Записки из Мертвого Дома“ перед нашей кошмарной действительностью, перед этой страшной республикой татуированных с головы до пят, закоренелых, матерых преступников, которым место на виселице в любой стране, — этой республикой сифилитиков, дегенератов, алкоголиков, педерастов, садистов всех степеней и оттенков, всех национальностей и возрастов, — перед этим ящиком Пандоры, где сконцентрированы все пороки культурного человечества…»

Масса «дегенератов и алкоголиков» в бою превращалась в крайне эффективное оружие. Легион считался одной из лучших строевых частей французской армии. И репутация эта заслужена.

Держать специфический контингент в повиновении могла только строжайшая дисциплина. Легионер в полосе военных действий «должен был работать, как автомат, не спрашивая ни отдыха, ни еды, ни воды» и только в гарнизоне превращался в «разбойника, зарезавшего, по крайней мере, человек десять…». За всякую провинность легионера, как заведомого известного рецидивиста, ждало строгое наказание: аресты в «призонах», дисциплинарный батальон, каторжные работы и даже казнь.

Легион — это, как выразился русский легионер Николай Матин, — «особый мир». Одновременно и самая боеспособная, и самая жестокая часть французской армии. Самая дисциплинированная и самая распущенная.

Легионер был всегда в поле зрения офицера или жандарма, от него всегда ждали подвоха. Количество обязанностей, возложенных на солдата, явно не соответствовало его правам. Легионеры не только несли службу, положенную по контракту, но и использовались в качестве бесплатной рабочей силы. Хорошо знакомое явление и для российской армии девяностых-нулевых — строительство «генеральских дач». Легионеры в свободное от военных действий время прокладывали дороги и разбивали цветники у домов французских офицеров, таскали багаж и вообще выполняли все возможные виды работ. «Нас эксплуатируют во всех ситуациях, в которых мы, точно мотыльки, слетаемся к источнику света», — заключил Эрнст Юнгер, прослуживший в легионе три месяца накануне Великой войны.

Конечно, и отношение к службе у многих было соответствующим. «Основной принцип в армии — это проводить время, делая вид, что работаешь». Эти до боли знакомые нам слова сказаны в 1921 году французским унтер-офицером.

Федор Елисеев, окончивший Гражданскую войну полковником Кубанского казачьего войска, служил лейтенантом в Иностранном легионе в годы Второй мировой войны и так описал положение легионера:

«В Иностранном Легионе Французской Армии всякий легионер-иностранец является существом „без рода и племени“. Умрет ли он, или будет убит, он вычеркивается из списков „как номер“ и только. Никаких родных и наследников у него нет и не должно быть. Его вещи продаются в роте с аукционного торга и поступают в роту или батальон. Это относится и к офицерам-иностранцам. Все они считаются „сэлибатэр“, т. е. неженатыми, хотя бы и имели законных жен. В случае гибели — семья не получает ничего».

Характерная черта — до середины 30-х годов Франция не вела учета иностранных солдат. Нет никаких точных статистических данных о рекрутах легиона.

Отношения с местным населением (повсеместно в Сирии или Африке) у легионеров, мягко говоря, не складывались. Этому во многом способствовала сознательная политика французской администрации, поощрявшая грабежи и убийства местных во время военных операций. «Слово легионер в переводе на местный — бандит», — писал в воспоминаниях о Тунисе Николай Матин. Подогревая взаимную ненависть между европейцами и аборигенами, французы получали прекрасно мотивированных солдат. В бою не было выхода, кроме победы.

• 

  Морокко, 1904 год

• 

  Алжир, 1905 год

• 

  Легионеры в Алжире, начало XX века

Мы убогое всей земли. Мы жертвы всех войн

После 1914 года ряды легиона пополнили солдаты принципиально новой формации: иностранцы-добровольцы, желавшие в Великую войну воевать с немцами в рядах французской армии; бежавшие уже в 20-е годы от экономической депрессии; и, наконец, тысячи русских эмигрантов.

Людей разных национальностей и разного социального происхождения объединяла главным образом крайняя нужда. Это позволяло вербовщикам уговорить их подписать с легионом контракт.

Легионеры к 20-м годам XX века имели стойкую репутацию «мерзавцев и бродяг» и мало кто питал к ним теплые чувства. Восемьдесят лет легион комплектовался почти исключительно подонками общества. Вся его система была настроена на подавление. Бывшие офицеры и интеллигенты к таким взаимоотношениям оказались не готовы.

Контракт обещал вновь прибывшим права и обязанности французского солдата. Но на деле легионер оказывался в рабских условиях. Многие старались выбраться из этого «белого рабства» не дожидаясь окончания пятилетнего срока.

И вот ручеек симулянтов и дезертиров потек из легиона. В былые времена такое почти не встречалось. Куда было бежать человеку, которого на родине ждала виселица? «Старые» легионеры, наоборот, заключали контракты снова и снова, отдавая французской армии по 20 лет жизни. «Новые» легионеры надеялись попасть на комиссию раньше этого чудовищного срока. Эраст Гиацинтов, прослуживший в ремонтном эскадроне легиона в Сирии полтора года, вспоминал о встреченных им в госпиталях симулянтах: «один немец систематически вытравливал себе глаз, впуская в него какую-то жидкость… другой впускал себе в ухо известку и почти совсем перестал слышать». Были и случаи самоубийств: «…один русский бритвой перерезал себе горло; немец, посланный на комиссию для освобождения по состоянию здоровья, был на ней признан годным и по возвращении в казармы прыгнул из окна с высоты восьмого этажа…»

Еще одним выходом стал побег. За бежавшими охотились жандармы. Легионеров-дезертиров находили, возвращали в части, предавали суду. Николай Матин, кавалерист 1-го полка, писал в воспоминаниях о службе в Тунисе в начале 20-х: «…началось массовое дезертирство. Бежали по два-три человека; бежали, сами не зная куда, лишь бы уйти…». Сам Матин с группой казаков пытался вырваться из легиона с боем, но их поймали уже в море и приговорили судом к трехлетней каторге.

Время, проведенное под арестом, в бегах или в госпитале (если таковое признавалось медицинской комиссией неоправданным), не засчитывалось в срок службы. Пойманных приговаривали к каторжным работам, по истечении которых они возвращались в части. Таким образом, неудачный побег мог сильно растянуть срок службы.

В подобных условиях многие легионеры считали себя не солдатами, а пленниками легиона. «Я только и мечтаю теперь быть рабочим, исполнять самые мерзкие работы, но быть хоть немного свободным…» — писал русский легионер в редакцию журнала «Своими путями».

Смерть в бою многим казалась лучшим выходом. Поэт Николай Туроверов служил в легионе в 30-х и посвятил ему цикл стихотворений. Есть там и такие строчки:

Всегда ожидаю удачи
В висок, непременно — в висок!
С коня упаду на горячий
Триполитанский песок!

Русские приходят в легион

Русские служили в легионе, по крайней мере, с конца XIX века. К авантюристам-одиночкам после 1905 года прибавились политические эмигранты — анархисты, эсеры. Около трех тысяч выходцев из Российской Империи записались в легион на патриотической волне с августа по декабрь 1914 года (больше 10% всех вновь записавшихся). Они, как и прочие иностранцы, подписывали не обычный пятилетний контракт, а контракт на время войны.

Среди известных «докрымских» русских легионеров можно выделить философа Николая Лосского, в 1889 году в возрасте девятнадцати лет поступившего в Алжире в легион, Зиновия Пешкова, пошедшего на французскую службу с началом Великой войны, или эсера Дикгоф-Деренталя, соратника Бориса Савинкова и убийцу Гапона.

Карьера Зиновия Пешкова, брата Якова Свердлова и крестника Максима Горького, является примером наиболее успешной судьбы в легионе среди всех русских эмигрантов. Зиновий поступил на французскую службу в 1914 году, через десять лет был в чине капитана, а через тридцать лет получил первое генеральское звание. В отставку Пешков вышел в звании генерала корпуса. Таких высот не удавалось достичь больше ни одному выходцу из Российской Империи.

Неудивительно поэтому, что Зиновий входил в меньшинство тех русских, которые использовали патетический тон для описания Иностранного легиона. Его книга «Звуки горна» о легионе в Марокко полна громкими параллелями с римскими легионами. Автор повествует о легионерах, как о «тружениках, не требующих вознаграждения за свою службу», несущих факел просвещения в марокканской пустыне.

«Иностранный легион — больше, чем армия военных, это — институт. Из бесед с Зиновием Пешковым создается впечатление о почти религиозном характере этого института. Зиновий Пешков говорит о Легионе с горящими глазами, он как бы апостол этой религии».

С точкой зрения Пешкова не согласились бы многие и многие люди, прошедшие в начале XX века через легион и от души проклявшие его. В архивах Русского благотворительного общества, действовавшего до 1917 года при русском посольстве в Париже, сохранились десятки безрадостных писем русских легионеров:

«Маленькая горстка русских… взывает… и просит о следующем. Служа во французской армии, куда мы попали по собственной вине, ища счастья за границей, попали в такое положение, в котором при худшем положении на родине никогда бы не очутились…»

Если бы белые офицеры и солдаты знали о недавнем опыте своих соотечественников, возможно, многие из них отказались бы от мысли связывать свою жизнь с легионом. Но русские эмигранты были поставлены в невыносимые условия, и предложение, сделанное французским командованием, казалось сказочным.

Французы предлагали заключить стандартный контракт с легионом сроком на пять лет и обязывались: выплатить единовременную премию в размере 500 франков, обеспечить новобранца жалованием в размере ~100 франков в месяц, обеспечить довольствием и формой на правах французского солдата. Практически всем обещали спокойную службу в гарнизонах, на охране караванов и даже в оккупированных Францией регионах Европы. Все новобранцы поступали в легион в качестве рядовых, несмотря на звания и отличия, полученные на русской службе. Впрочем, вербовщики намекали офицерам на возможность ускоренного продвижения по службе.

Первые партии добровольцев французы отправили в легион еще из России. Они набирались, в частности, в Одессе, среди солдат разбитых частей Добровольческой армии в конце 1919 года, среди военнослужащих Северной армии Миллера и интернированного отряда Бермондта-Авалова. Так в легион попали сотни русских. Тысячи же людей отправились в легион из турецких и греческих лагерей после эвакуации войск Врангеля из Крыма.

В 1925 году в пражском журнале «Своими путями» выходит статья Недзельского «Русские и иностранный легион». В ней содержится статистика по алжирской части армии. Согласно этим данным, через Алжир к 1925 году прошло 3200 русских. Больше 70% из них были бывшими военнослужащими РИА и Белых армий (на основе третьего полка легиона: 10% бывшие чины Русского экспедиционного корпуса во Франции, 25% эмигрировавшие до 1919 года включительно, 60% бывшие чины армии Врангеля, 5% попали в легион другими путями). Сколько всего русских в 1920-е годы служило в легионе, точно не известно. Речь идет, скорее всего, о 8–10 тысячах человек.

• 

  Марш легионной колонны. Сахара, 7 января 1928 года.

• 

  Легионеры в Марокко. 1920-е гг.

• 

  Легионеры в 1917 году

В лагере Галлиполи рядовой солдат получал в качестве жалования 1 лиру в месяц, а офицер — 2 лиры. Кажущаяся простота, с которой можно было завладеть 500 франками, казалась просто удивительной. «Душа, ищущая выхода, наткнулась на сети легиона и запуталась в них… Пошли за теми, кто давал хлеб», — так поразительно точно описал мотивацию русских людей легионер Шаповалов в письме, написанном из Марокко в апреле 1921 года.

От кандидата в легионеры не требовалось ровным счетом ничего. Вопросы о национальности, образовании и роде оружия являлись простой формальностью, как и медицинский осмотр. Гиацинтов описал «строгую» комиссию в Константинополе:

«О том, как нас осматривали на этой комиссии, свидетельствуют трое принятых с первого же раза: у одного не было четырнадцати зубов, у другого кисть правой руки была исковеркана ранением до такой степени, что он с трудом мог держать ею лёгкие предметы, а у третьего на теле были следы восемнадцати ранений».

Реальность легиона не имела практически ничего общего с картиной, которую рисовали кандидатам вербовщики. Кроме обещанной разовой премии в 500 франков никаких других совпадений между прокламациями и бытом легиона не было.

Жалование в 100 франков — только для ветеранов, подписывающих очередной контракт, и только в официально признанной зоне боевых действий. «Для того, чтобы получать сто франков в месяц, надо прослужить, вероятно, не менее сорока лет», — безрадостная арифметика Гиацинтова. В прочих местах легионерам-новобранцам платили от 25 сантимов («или в переводе на жизненную стоимость — пять папирос») до одного франка в день. Окончить службу в легионе при этом оказалось гораздо сложнее, чем начать. Легионеров всячески старались задержать в частях, вынудив продлить контракт. Уволившихся вполне могли выкинуть из легиона без военной пенсии (например, «найдя» у легионера сифилис).

Вместо гарнизонной службы «в оккупационной зоне Лотарингии и Эльзаса» большинство добровольцев попало сразу на войну — в колонны, марширующие по пескам Марокко.

Раздражение, вызванное у русских кадровых солдат и офицеров полулагерными нравами легиона, видно в письмах и дневниках современников:

«Отношение настолько хамское, что едва хватает сил удержаться», — капитан Архипов; «добровольные каторжные работы на пять лет», — безымянный корреспондент в письме историку Петру Ковалевскому; «лагерь производил впечатление пересыльной тюрьмы, а не помещения для людей, добровольно поступивших на службу», — подполковник Эраст Гиацинтов.

Начался новый виток бесконечной борьбы русского изгнанника за свою честь.

«Разрешите Вам представиться. Я — бывший подпоручик 2-го Корниловского полка, эвакуировался до Галлиполи, некоторое время пробыл там и потом волею судеб докатился до легиона. Где мои главные ошибки и в чем они… отыскать трудно, да и не стоит труда, а приходится теперь считаться с настоящим положением…» (Из письма подпоручика Ольховского. Тунис, 1924 год)

• 
• 

Как они меняли легион

Французы, особенно унтер-офицерского состава, часто встречали русских агрессивно. «Смотрели как на животных». Больше всего унижений досталось бывшим офицерам. Николай Матин вспоминал, как «французский офицер, заведомо зная, что я такой же офицер, как и он, явно издевался надо мною: заставлял без передышки садиться на лошадь и слезать без седла сорок восемь раз. И когда я изнемогал и не мог уже даже подпрыгнуть, то не французский офицер, а лошадь догадалась — нагнула голову и форменным образом вкатила меня на себя…»

Были попытки со стороны французского начальственного состава применить рукоприкладство к новоявленным легионерам, но они обычно пресекались. Рукоприкладство традиционно допускалось по отношению к «цветным». Если бы русские не оказывали должного сопротивления, они бы закрепились на положении колониальных солдат — еще более бесправных и униженных, чем легионеры. Из воспоминаний Гиацинтова:

«Однажды под вечер, обходя бараки, он (французский капрал) встретился с одним из легионеров, который не уступил ему сразу дороги. Он начал кричать на него и в конце концов ударил арапником. Тот не стерпел, и началась жестокая потасовка. Бедному французику пришлось бы совсем плохо, если бы между легионерами не нашлось несколько благоразумных, которые остановили слишком ретивых…»

Русские легионеры старались держаться вместе, хотя бывали случаи, когда командование сознательно разъединяло земляков. В большинстве частей русские представляли собой сплоченные группы. Критические условия, в которые попали русские люди самого разного происхождения, вынудили забыть всякие социальные различия и политические предпочтения. Между бывшими крестьянами, юристами, рабочими и инженерами царила удивительная взаимовыручка. Даже большая группа чеченцев в ремонтном эскадроне в Сирии «несмотря на единство веры с арабами, держалась вдалеке от них… с русскими же, за редким исключением, отношения были прекрасные».

«…Русские резко отделялись от всех остальных как своим поведением, так и образом жизни… они попали в легион только благодаря катастрофе, тогда как на всяком другом, возможно, тяготеет преступление», — находим у того же Гиацинтова.

Подтверждение слов Гиацинтова есть в письмах русских легионеров. Они адресованы всевозможным русским общественным организациям, редакциям русских газет, знакомым. Писали новоявленные солдаты французской армии, заброшенные в пустыни Марокко, Алжира и Сирии с просьбой прислать… книги:

«Мы просим не отказать прислать на мое имя имеющиеся у Вас под руками книги для чтения, которые, хоть немного, все-таки будут поддерживать нравственно…», — Феоктист Кокин (4 марта 1920 года);

«…получил Ваше письмо, очень рад, что Вы предоставили нам возможность пользоваться словарями и учебниками бесплатно», — Александр Красноженов (7 мая 1920 года);

«…прошу Вас обраться в военное французское министерство, попросить разрешения о получении газеты нам…» — Коптев (5 ноября 1920 года);

«…решил просить у Вас еще книг, так как книги эти читает весь полк…» — Бурдаков (5 ноября 1920 года);

«…и в эту черную яму, могилу, называемую Иностранным легионом, проникают лучи солнца… лучи эти — учебники, книги, газеты», — Пичугин (29 декабря 1920 года).

Для многих Иностранный легион стал конечной точкой в жизни, но русские в своем большинстве жили мыслями о том, как организоваться после пятилетней каторги. Появление в рядах легиона тысяч русских изменило его облик. Николай Матин вспоминал о Тунисе 20-х: «По приезде русских отношение местных жителей резко изменилось к лучшему, и даже многие из нас стали бывать в частных семейных домах…». Ему вторил и Гиацинтов, говоря уже о Сирии.

Традиционно жалование легионера пропивалось им в следующие за днем получки два-три дня. У Гиацинтова же есть история о двух русских, которые полученную премию (500 франков) оставили не в злачных местах гарнизона, а потратили на фотографический аппарат.

Русские легионеры, среди которых тоже, конечно, оказывались отбросы общества, выделялись в армейской массе. Около 25% из них имели среднее и высшее образование, прочие имели неоконченное среднее и только 2% числились безграмотными. В Алжире в 1924 году в легионе служило около 300 русских студентов.

Мотивация русского легионера способствовала его быстрому продвижению по службе: «Наши постепенно стали становиться на различные специальности. Сначала появились плотники, маляры, садовники и так далее. К концу пребывания в Бейруте не было ни одной должности, на которой не стоял бы русский» (Гиацинтов).

В частях, где русские составляли значительный процент, дни Пасхи и Рождества становились нерабочими. Стены бараков украшали портреты покойного Государя Николая II. Русские издавали свои журналы («На чужбине»), организовывали библиотеки. Многие музыкальные команды состояли из русских, а казачий хор пользовался таким успехом, что «обратил на себя внимание всей Бейрутской знати…». Казаки в кавалерийских частях джигитовали, «удивляя французскую и чернокожую публику, не видавшую ничего подобного в жизни, своими головокружительными и рискованными номерами».

• 
• 
• 

Конечно, без печальной ремарки обойтись не удастся. Традиции и нравы легиона затягивали многих. Некоторые спивались, кто-то злоупотреблял наркотиками. Среди русских легионеров встречались типы самые отвратительные. Вот портрет одного из них, написанный Гиацинтовым:

«Малосимпатичный человек — Манявский. Ему было около тридцати пяти лет, но производил он впечатление дряхлого старика. Седой как лунь, с совершенно беззубым ртом, тощий и дряхлый, он представлял собой живую рекламу строгости медицинской вербовочной комиссии легионеров в Константинополе. Одержим он был, кажется, всеми существующими в мире болезнями и еле-еле влачил ноги. Называл он себя полковником мирного времени и даже носил орден Святого Георгия, но по всему было видно, что все это он присвоил себе без всяких оснований, так как вообще производил впечатление очень малоинтеллигентного человека…

Это был несчастнейший человек в мире, так как он не мог прожить дня без наркотиков, которые употреблялись им в невероятных количествах. Одновременно он был морфинистом, кокаинистом и опиумистом…».

Впрочем, такие типы были неприятным исключением из общей массы.

Война

Мы описали безрадостный быт легиона, но совсем ничего не сказали о том, ради чего он существует — о войне. Русские легионеры в массе своей застали две колониальные войны 20-х годов: с друзами в Сирии и с рифами в Марокко. В тяжелой рифской войне, которую совместно вели Испания и Франция, погибли больше пятнадцати тысяч французских солдат (главным образом «колониальных»), из которых больше полутора тысяч были легионерами.

Общими чертами кампаний в Сирии и Марокко были жара и черная ненависть местного населения.

Рифы стали для французов грозным противником. С «одной пышкой риф способен жить два дня» — заключал один из участников войны. Аборигены, облаченные лишь в бурнусы (накидки с капюшонами), босые, но с винтовкой за плечами, могли воевать даже в одиночку. Они были великолепными стрелками и отчаянными солдатам, которые «вдесятером, не задумываясь, атакуют батальон».

Фронт этой войны не имел даже подобия линии. Шла изнурительная партизанская война вокруг укрепленных французских постов и караванных путей. Белые точки крепостей, заметенные песком, где в томительной осаде проводили многие месяцы солдаты, колонны легиона, прорезающие пустыню под палящим солнцем… Вот пейзаж колониальной войны. Лучше всего специфику кампании опишет, конечно, очевидец. Вот отрывок из письма русского легионера:

«Нужно отдать справедливость храбрости рифян. Ничего подобного я не видел. Воюют они своеобразно. Никогда их не увидишь, тогда как они все время бродят вокруг лагеря и горе тому, кто вздумает выйти…

Воюют они группами по 5–10 человек, иногда и меньше. Французы ходят по горам в поисках этих шаек отрядами не меньше шестисот человек в каждом при пулеметах и горных пушках.

Группа рифян в 10–20 человек с винтовками способна задержать движение целого отряда в тысячу — полторы тысячи…

Не буду хвастаться, но Легион — гроза марокканцев… Остальные роды оружия их не пугают нисколько».

По Марокко были разбросаны небольшие французские крепости с гарнизонами от нескольких десятков до нескольких сотен человек. Эти крепости построили легионеры и обеспечивали их они же. Посты имели запас продуктов и воды в среднем на полгода. Раз в несколько месяцев к опорному пункту подходила французская колонна — как правило, легионная — с провизией и новой сменой.

Переход колонны по пустыне — одно из самых тяжелых испытаний для легионера. Несколько сотен солдат двигались без всякого прикрытия по пескам. Опасность могла скрываться за каждым барханом. Эти походы проделывались в жару под пятьдесят градусов, без дневок.

Легионер нес всю амуницию на себе: винтовка, запас патронов, сак, шанцевый инструмент, две фляги с водой, одна из которых предназначалась общему котлу. Груз на плечах легионера доходил до 35 килограмм. С этой ношей солдаты уходили в колоннах на 500–700 километров с дневными переходами по 30–40 километров, зачастую с боями.

Ночные стоянки не приносили ожидаемого облегчения. Опасность нападения вынуждала легионеров окапываться, возводить каменные невысокие стены для защиты от снайперского огня марокканцев: «Бедуины — прекрасные стрелки, и большая часть ранений бывала в голову или в область живота».

«С наступлением темноты все огни должны быть потушены, чтобы не привлечь внимания противника. Спят обычно не в палатках, а возле стены (tranche), чтобы каждую минуту быть готовым к встрече самого неожиданного противника. Спят в амуниции с винтовкой, привязанной ремнем к руке, т. к. потеря ее обрекает легионера на новый контракт», — так описывал ночь в походе журналист Евгений Недзельский. Солдаты не раздевались и не умывались (вода — высшая ценность) неделями.

Перед рассветом легионера снова ждал марш. Чудовищный ритм движения колонны выдерживали не все. «Кажется, что уже больше нет сил терпеть путь, и просишь Бога о смерти…», — вспоминал один из русских солдат легиона о походе в колонне.

«Или сдохни, или иди» — это один из самых жестоких принципов французского легиона. Отставший от колонны солдат — не жилец. Когда кто-то начинал отбиваться от строя, сержант забирал у обессиленного солдата патроны и вынимал затвор винтовки. Высшим гуманизмом считалось привязывание к хвосту мула. Следующий пример приведен в воспоминаниях Гиацинтова:

«Один из лежащих вместе со мной в госпитале, будучи в колонне, натер себе ногу. Этот пустяк чуть-чуть не стоил ему жизни… Взводный сержант, видя, что он отстает, вынул из его винтовки затвор, отобрал патроны и, оставив коробку сухарей и флягу воды, предоставил его собственной судьбе… Не надо думать, что этот сержант являлся каким-нибудь особенно жестоким. Если бы пропал легионер с винтовкой в полной исправности и с патронами, то сержант был бы отдан под суд… Необходимость этого правила диктуется нежеланием вооружать бедуинов. Возможно, что это и очень разумно, но нельзя не удивляться такому изумительному бездушию…».

Попавший в руки аборигена ненавидимый им легионер обрекался на смерть самую изощренную, с отрезанием конечностей и самыми гнусными издевательствами.

Колонна доходила до поста и у легионера начиналась новая служба, которая также не отличалась умиротворением. Укрепления часто блокировались врагом на недели и даже месяцы. Главными приметами изнурительной осады была нескончаемая жажда и убийственный снайперский огонь, не стихавший даже ночью. Пост — «это та же тюрьма, с той только разницей, что заключенные в ней могут быть окружены, отрезаны и даже убиты». Вот письмо русского солдата из крепости в Марокко:

«Почти каждую ночь арабы нападают на лагерь, и каждую ночь мои пулеметы обливают их свинцовым дождем. Днем прокладываем дороги, делаем тоннели… Жизнь безумно тяжела и опасна — в нашем батальоне за двадцать пять дней насчитывается около восьмидесяти убитых и около двухсот раненых…»

При этом абориген с винтовкой был не единственным врагом легионера. Вероятность умереть от солнечного удара, лихорадки или укуса местной твари — ничуть не меньше, чем от пули.

1-й кавалерийский полк в Тунисе, сформированный в 1921 году из русских всадников, выходил на маневры только в мае. В июле и августе укус сахарского скорпиона наиболее опасен и с высокой вероятностью приведет к летальному исходу, а в мае помощь укушенному мог оказать фельдшер прямо на месте. Николай Матин, служивший в 4-м эскадроне 1-го полка, описывал характерный случай со скорпионами:

«Часа в 2 ночи в караульном помещении поднялся шум. Я моментально бросился к караульному помещению. В тот момент я подумал, что арабы хотели проникнуть караульному помещению и обезоружить караул… но, подбежав ближе, я узнал от дежурного маршала, что „ничего особенного“: это просто скорпионы вышли из мастерской, оборудованной из части катакомбы… и двинулись на огонь. Был роковой месяц июнь. Караул весь выскочил из помещения…».

Эмблема легиона и 1-го бронекавалерийского полка

Adieu, legion étrangere!

Пик русского присутствия в легионе пришелся на 1921–1924 годы. Уже к середине 20-х количество легионеров русского происхождения резко сократилось. По некоторым данным, русские в 1924 году составляли больше половины всего Иностранного легиона, а в 1927 году только четверть. В 1-м Кавалерийском полку, который в 1921 году был практически полностью сформирован из казаков, к концу 20-х оставалось не больше 6% русских.

Основой первого кавалерийского полка легиона стали казаки армии Врангеля. Они участвовали в первой в истории легиона конной атаке в 1925 году

Падение численности русских в легионе связано главным образом с тем, что пятилетние контракты солдат к 1925–26 гг. подходили к концу, а продлевать их желающих не набиралось. Многие вообще всеми доступными путями старались прервать контракт через медицинские комиссии или даже побег. Тесный мир эмиграции кипел слухами о суровом мире легиона. Отношение к французской армии стало в лучшем случае осторожным.

«Все, мною пережитое за это время, настолько озлобило меня против французов, что я решил ни в коем случае не оставаться во Франции…», —с таким чувством закончил свою службу в легионе Николай Матин. Что-то подобное испытывали и многие его соотечественники.

Кроме того, русские нашли возможность социализироваться. Голодные дни Константинополя и Галлиполи остались позади, необходимость продавать свою кровь легиону отпала.

Приглашают в Легион,
Обещают миллион,
Кашица, кашица,
Хорошая кажется?

В начале 30-х лидерство в легионе вернули себе немцы (42% всех рекрутов в 1934 году). Традиционно много было итальянцев и испанцев, количество русских же сократилось до примерно двух тысяч. Большинству из них удалось построить карьеру, получить сержантские и даже офицерские звания. Лучшие условия и большее жалование примирили многих с легионом. Из статьи, опубликованной в 1928 году в газете «Казачий путь»:

«Можно с гордостью сказать, что если русский и не имеет лычек унтер-офицера или „бригадира“, то, во всяком случае, он занимает какое-нибудь привилегированное место, где, кроме всего, требуется честность, а на русских в этом отношении можно положиться. Конечно, есть и исключения, но они так редки, что о них не приходится говорить. Почти во всех магазинах, канцеляриях и мастерских — на всех ответственных местах — русские. То же самое происходит и в отношении ординарцев — попросту денщиков. В Легионе, где состав людей так разнообразен и где, конечно, есть много темных элементов, офицеру найти подходящего ординарца — далеко не легкая задача».

Вот биография одного из наших соотечественников Бориса Хрещатицкого: участник русско-японской, Первой мировой и Гражданской, на 1917 год командир дивизии, генерал-майор к 1917 году и генерал-лейтенант к 1919-му. Вступил в легион в 1925 году рядовым в возрасте сорока четырёх лет, а уже в 1929 году получил звание лейтенанта легиона. Карьера в «старом легионе» практически невозможная.

Многие русские получали унтер-офицерские «галоны» спустя год после зачисления в легион. Такая скорость вызывала только раздражение у старых служак и давала повод для открытых конфликтов. Легионер поступал на службу в звании солдата 2-го класса и до первого унтер-офицерского звания должен был пройти еще три ступени: солдат 1-го класса, капрал, старший капрал (капрал-шеф). Унтер-офицерский табель состоял из сержанта, старшего сержанта (сержант-шефа), аджюдана, старшего аджюдана (аджюдан-шефа) и мажора. В кавалерийских частях: капрал — бригадир, сержант — марешаль. Звание аджюдана аналогично званию подпрапорщика Императорской армии. Эта ступень становилась пределом мечтаний для большинства простых легионеров. Гиацинтов вспоминал, что аджюдан «получает очень значительное содержание, мало отличающееся от офицерского, носит форму почти офицерскую, так что неопытный глаз никогда не различит его от sous-lientenant».

1-й кавалерийский полк легиона

Легионер Белокуров в письме А.А. Воеводину писал о своем противостоянии со «старыми» легионерами:

«…Я прошел в сержанты через 10 месяцев, и нужно ли говорить, что кругом была зависть и ненависть. В общем, я попал в общество сержантов, из которых каждый имеет 14–18 лет службы в легионе. Пьяницы отъявленные…»

Русские, впрочем, доходили и до лейтенантских нашивок. Это было высшей ступенью для человека, не окончившего французской военной академии. Отдельные эмигранты, будучи уже гражданами Французской республики, поступали в особую военную школу в Сен-Сир и строили военную карьеру, в том числе и в рядах легиона. Среди русских выпускников Сен-Сира стоит отметить Сергея Андоленко. Он родился в 1907 году в России и по понятным причинам в Гражданской войне не участвовал. Во Франции Андоленко закончил курс Сен-Сира, поступил лейтенантом в Иностранный легион и дослужился до звания бригадного генерала. Командор ордена Почётного легиона, Андоленко был французским военным, но поддерживал тесные связи с русской эмиграцией. Он был постоянным автором военно-исторической периодики и членом русских эмигрантских обществ.

Новый всплеск русского присутствия в легионе пришелся на годы Второй мировой войны, когда многие эмигранты выразили желание принять участие в борьбе с немцами (а кое-кто в 1939–1940 надеялся на войну с СССР). Кроме того, важной деталью стал мотивирующий приказ французского правительства, изданный летом 1939 года, о возможности поступления на службу в иностранный легион на время войны «офицеров союзных армий» с понижением всего в один чин (при условии знания французского языка). Бывшие офицеры Императорской армии таким образом попадали на службу на офицерские или в крайнем случае сержантские должности.

Люди нового русского поколения, не заставшие Гражданскую войну, также участвовали в войне. К таким относился, например, Владимир Болюбаш, родившийся в России в 1910 году. В 1944 году он командовал 1-м легким взводом легионных танков в 1-м эскадроне 1-го иностранного кавалерийского полка (Болюбаш погиб в ноябре 1944 года).

13-я полубригада легиона, образованная в 1940 году, стала основой вооруженных сил «Свободной Франции» Де Голля. По некоторым данным, 25% ее состава образовывали испанские республиканцы, бежавшие от Франко, и около 10% — русские эмигранты. В 1941–42 гг. полубригадой командовал выходец из Российской Империи Дмитрий Амилахвири.

Русские принимали участие и в боях с японцами. Одним из пулеметных взводов 5-го полка легиона в Индокитае в звании лейтенанта командовал полковник русской службы и ветеран Гражданской войны Елисеев. За войну в Индокитае Елисеев получил Военный крест.

После окончания мировой войны русские присутствовали в легионе эпизодически вплоть до начала 90-х годов, когда нужда заставила многих снова искать удачи в рядах французской армии. Как заметил автор книги «Повседневная жизнь Французского Иностранного легиона»Василий Журавлев, «легион начинает говорить по-русски, когда дела в России идут совсем плохо».

До сих пор легион остается местом, куда стекаются солдаты удачи со всего мира, в том числе и из России. Хотя общая численность этого подразделения в наши дни не доходит и до 10 тысяч человек, Легиону нужны солдаты. В вербовочных центрах по-прежнему не требуют от рекрута ни знания французского языка, ни аттестата об образовании.

Постскриптум

Из письма русского легионера. Середина 20-х годов:

«Семнадцатого сентября убит наш милый Сережа.

Да за что же это? Кому нужна была смерть этого ребенка? Да неужели же французы строят свое благополучие на трупах нашей молодежи?.. Душа разрывается на части, родной!..

Бедный милый мальчик! Ненужная для нас война!.. Пуля попала ниже левого глаза и вышла в затылок, смерть — моментальная…».

С 1920 по 1945 год в рядах Иностранного легиона за французские интересы погибли десятки русских людей

Акимов — капрал легиона. 13.11.1923 г.

Александров-Дольник Владимир Александрович — лейтенант легиона. 7.09.1932 г.

Андреев — легионер. 20.04.1921 г.

Андриенко — капрал легиона. 4.09.1924 г.

Антонов — легионер. 21.06.1925 г.

Анфилов — сержант легиона.09.1925 г.

Аркадьев — легионер.

Афанасьев — легионер. 20.05.1923 г.

Баранов — легионер. 17.09.1925 г.

Березин — легионер. 4.06.1925 г.

Бобовский — сержант легиона. 14.06.1925г.

Богданчук — сержант легиона. 17.08.1925г.

Бондарев — легионер. 14.07.1926 г.

Борицкий — легионер. 6.05.1922 г.

Бубанов — легионер. 19.10.1923 г.

Буковский — капрал легиона. 11.12.1926 г.

Булюбаш Владимир — лейтенант легиона. 28.11.1944 г.

Воропонов — легионер. 24.06.1923 г.

Гайер — легионер. 20.05.1940 г.

Гарбуленко — легионер. 27.10.1923 г.

Гекнер — сержант легиона. 11.05.1943 г.

Гендрихсон Владимир — легионер. 6.07.1941 г.

Глебов — легионер. 10.09.1925 г.

Гнутов — легионер. 25.05.1925 г.

Гончаров — сержант легиона. 10.08.1933 г.

Горбачев — легионер. 17.09.1925 г.

Городниченко Михаил — сержант легиона. 15.09.1945 г.

Граев — легионер. 30.09.1925 г.

Гусаров Александр — легионер.

Груненков Михаил Федорович — легионер.

Дамагальский — легионер. 24.07.1925 г.

Данилов — легионер. 25.05.1925 г.

Дорошенко — сержант легиона. 18.07.1925 г.

Евреинов — легионер. 10.01.1924 г.

Еделов — легионер. 24.04.1925 г.

Енин — легионер. 17.09.1925 г.

Еношин — легионер.

Ефремов — лейтенант легиона.

Залока Николай — легионер. 13.01.1943 г.

Занфиров — легионер. 17.09.1925 г.

Замешаев Иван — легионер.

Земцов Иван — сержант легиона. 1.06.1942 г.

Иванкович — легионер. 13.08.1923 г.

Иванов — сержант легиона. 22.05.1925 г.

Иванов — сержант легиона 10.06.1925 г.

Иванов — легионер. 18.07.1925 г.

Иванов — легионер. 12.07.1922 г.

Иванов — легионер.

Иванов (псевдоним) — легионер. 15.03.1945 г.

Игнатьев — легионер. 14.07.1926 г.

Изварин — легионер.

Казаринов — сержант легиона. 24.06.1923 г.

Калашников — легионер. 17.08.1926 г.

Калинищев — трубач легиона. 6.05.1922 г.

Карнери (псевдоним) — трубач легиона. 10.03.1945 г.

Карновский (Карповский) Александр — су-лейтенант легиона. 25.08.1944 г.

Карпов — легионер. 11.08.1923 г.

Ковальский — капрал легиона 17.09.1925 г.

Кодовский Иван — сержант-шеф легиона. 11.06.1942 г.

Козлов — сержант легиона.

Колесников — легионер. 17.09. 1925 г.

Колотилин — легионер. 17.09.1925 г.

Комаров Владимир — капитан легиона. 1.04.1945 г.

Коненко — легионер.

Косой — капрал-шеф легиона. 10.08.1933 г.

Костревский Иван — легионер. 17.06.1941 г.

Кострюков — легионер. 17.09.1925 г.

Косцевич Владимир — легионер. 11.12.1944 г.

Косяненко — легионер. 17.09.1925 г.

Кравченков Иосиф Силыч — легионер.

Крещенков Иосиф — легионер.

Кудрявцев — легионер. 10.06.1925 г.

Кузнецов — легионер. 10.06.1925 г.

Кузнецов Геннадий Дмитриевич — аджюдан легиона.

Куйденко — капрал легиона. 20.09.1922 г.

Кулиш Даниил — легионер. 9.12.1944 г.

Ладзин — легионер, расстрелян за дезертирство.

Лаковлев (Яковлев?) — легионер. 19.06.1929 г.

Ларин — легионер. 10.06.1925 г.

Ларин — легионер. 24.07.1925 г.

Левов — бригадир легиона.

Лишакский Александр — лейтенант легиона

Любовицкий — бригадир легиона. 3.07.1925 г.

Ляшко — капрал легиона. 23.07.1923 г.

Малев — легионер. 16.10. 1923 г.

Малевский — легионер. 14.07.1926 г.

Малейко — легионер. 10.09.1925 г.

Маргульес Альберт — легионер. 5.06.1940 г.

Марков — легионер. 7.07.1925 г.

Маркович — капрал легиона. 28.02.1933 г.

Масаев Владимир — легионер.

Маусин — легионер.10.10.1923 г.

Митриев — легионер. 25.04.1926 г.

Мельничук Сергей — легионер.

Мишальский — легионер. 7.10.1925 г.

Мухин — сержант легиона. 14.10.1929г.

Нанков — легионер.

Николаев — сержант легиона. 16.10.1923 г.

Николов — легионер. 27.10.1922 г.

Новарзин — легионер. 4.06.1925 г.

Новиков — легионер. 17.09.1925 г.

Огарович — легионер

Огородное — сержант легиона. 22.05.1925 г.

Орлов — легионер. 25.07.1925 г.

Павловский — легионер. 17.09.1925 г.

Павловский Иван — легионер.

Петров — легионер. 17.11.1923 г.

Плешаков — легионер. 24.07.1925 г.

Покровский — сержант легиона. 20.05.1927 г.

Поволоцкий — марэшаль легиона. 17.09.1925 г.

Попов — легионер. 5.09.1922 г.

Попов — марэшаль легиона. 17.09.1925 г.

Попов — легионер. 12.01.1943 г.

Пунчин Георгий — легионер. 23.12.1944 г.

Раскин — легионер. 23.07. 1923 г.

Регема — лейтенант легиона.

Решетников — легионер. 14.07.1926 г.

Романов — легионер. Погиб 9.06.1923 г.

Сапронов — капрал легиона 10.10.1923 г.

Сафонов Николай — легионер

Сидельников — сержант легиона.14.07.1926 г.

Сиз — без вести пропал 26.03.1945 г.

Сиянин — легионер. 4.05.1925 г.

Соловьев — капрал легиона. 13.09.1925 г.

Сорока — капрал легиона. 14.10.1929 г.

Старосельский — легионер.17.01.1923 г.

Суков — капрал легиона. 4.06.1925 г.

Табунщиков — легионер. 10.09.1925 г.

Танас Игорь — легионер. 25.04.1943 г.

Таранука — легионер. 10.09.1925 г.

Тишевский — легионер. 22.05.1925 г.

Ткаченко — погиб в июне 1925 г. в бою у турецкой деревни Муссей-Фрей.

Трофимов Вячеслав — легионер

Туманов — легионер 9.05.1923 г.

Турутин — легионер. 1.07.1923 г.

Князь Урусов Сергей — легионер.

Уткин — капрал легиона. 25.07.1925 г.

Утчаренко — капрал легиона. 9.05.1923 г.

Федоров — легионер.

Федорцев Николай — легионер.

Фомин — легионер.17.09.1925 г.

Харитонов — легионер. 4.06.1925 г.

Хотчаренко — легионер. 25.07.1925 г.

Черненко — легионер. 17.09.1925 г.

Шамалов — легионер. 17.01.1923 г.

Шарев — легионер. 17.09.1925 г.

Шилло — легионер. 27.10.1924 г.

Шумейко Дмитрий — легионер.

Яков — капрал легиона. 14.10.1929 г.

Якушов — легионер. 10.09.1925 г.

Ясинский Виктор — легионер. 25.01.1945 г.