«Латыш хорош без аттестации.
Таков он есть, таким он был:
Не надо долгой агитации,
Чтоб в нем зажечь геройский пыл.
Скажи: „барон!“
И, словно бешеный,
Латыш дерется, всё круша.
Чай, не один барон повешенный
Свидетель мести латыша».

— пролетарский поэт Ефим Придворов (Демьян Бедный)

За несколько лет Гражданской войны латышские стрелки заслужили особую «славу». Ударное звено большевистской армии, каратели номер один, они подавляли большинство восстания в Центральной России.

Оттого мы говорим «латышский стрелок», и думаем — «большевик». По логике, современная Латвия, борющаяся с советским наследием, саму память о красных карателях должна предать забвению. Как бы не так. Расстрелы русских палачами с прибалтийским акцентом остаются любимыми воспоминаниями современной Латвии. Памятники суровым палачам в шинелях украшают латвийские города, а первые лица государства открывают новые мемориальные доски в честь земляков-большевиков. Так, 1 августа 2015 года, в столетнюю годовщину создания первых отрядов латышских стрелков, в Риге прошли торжества на государственном уровне. И это при том, что в Латвии коммунисты приравнены к нацистам. Где же логика? Все просто.

Прибалтийские каратели никогда не были большевиками. Это наемники. Национальные части будущей независимой Латвии, временно принятые советским правительством на службу. В начальный период Гражданской всего 6% личного состава печально известных отрядов состояло в партии. Потом разогрелись, и в коммунисты неохотно, но пошли. Даже знаменитый декадент-кокаинист Вольдемарс Азиньш, воспетый красной пропагандой, в марксизме ничего не понимал. Крупская свидетельствовала:

Я не коммунист, говорит он. Коммунисты должны быть братьями, а у нас что: коммунист-командир получает 3 тыс., а коммунист-стрелок — 350 руб. Это вызывает, по его словам, возмущение солдат. Называет империалистическую войну «немецкой», и вообще по части теории он слабоват. Что его заставило встать в ряды Красной армии — это любовь к нему солдат-рабочих. Это человек отчаянной отваги и удали, но вместе с тем и человек жестокий. Очень интересный тип, жизнь свою двадцать раз на дню готов отдать за советскую власть, а что такое коммунизм, не знает толком.

Круговая порука «стрелков» заслуживает уважения. Рижский счетовод Азиньш успешно выдавал себя за казака Владимира Азина. Уже в хрущевские времена исследователи нашли декадентские дореволюционные фото товарища. Тогда ветераны Гражданской завалили Москву письмами. Дескать, не смейте клеветать на нашего дорогого казака.

Ну и вишенка на торте. Почти все латыши, сражавшиеся в РСФСР за счастье трудящихся, после окончания бойни уехали на буржуазную родину, ставшую независимой. Дома опыт казней пригодился для службы в СС.

С чего все началось?

Как и положено всему «оригинальному» советскому, с Российской Империи. До переворота латыши подлежали призыву в русскую армию, а с началом Великой войны будущие палачи служили в различных частях. Впервые идея объединить земляков на фронте родилась в 1915 году. Немцы наступали на Прибалтику. Санкт-Петербург обратился к национальным чувствам нации крестьян, которых прибалтийская элита из остзейских немцев всячески унижала столетиями.

В Ставке решили, что латыши будут сражаться лучше из-за патриотизма (малая родина в опасности!) и землячества (сам погибай, а товарища Петерса выручай).

1 августа 1915 года генерал Алексеев подписал приказ о формировании первых национальных частей, которым предстояло предать Россию огню и мечу. Примечательно, что набирали больше солдат, чем требовалось. Кроме того, в части переводили и ранее мобилизованных латышей. Получилось 8 батальонов, которые Ставка позже объединила в дивизию. Нельзя не заметить, что все это смахивало на подготовку спецназа (под прикрытием выполнения приказа), руками которого «февралисты» — Алексеев видный участник заговора 1917 года — в будущем собирались устранить Николая II от трона. Но это еще впереди.

Опыт оказался успешным. Латышские части удержали фронт и не позволили немцам взять Ригу. Перед революцией прибалты послужили России в Митавской наступательной операции: понесли существенные потери, но далеко не прошли. Причем при подготовке операции людей в полках добавили — на случай ожидаемых потерь.

Плодами труда «февралистов» воспользовались большевики, еще до Октябрьской революции перехватившие инициативу в частях стрелков. Зачем? Латыши твердо входили в первую пятерку наиболее беспокойных этносов империи в дореволюционные времена. Например, в России (в нынешних границах) в 1905 году оказалось спокойнее, чем на национальных окраинах. А в Латвии пошла натуральная резня с довеском в виде этнической вражды — местные геноцидили немцев. Этот опыт изрядно пригодился в резне уже русских в 1917 году. Но сначала нужно было как-то организовать солдатню. Так появился выборный Исколатстрел (Исполнительный комитет объединённого совета латышских стрелковых полков), в котором довольно быстро захватили власть ставленники красных. Лабусы превратились в одну из самых неуправляемых частей на фронте: летом-осенью 1917 года они бежали от наступавших немцев, отдав Ригу. Начальник штаба Северного фронта Лукирский докладывал: «Что касается латышских стрелков, именно они развратили всю армию и теперь ведут ее за собой».

По сути, бандформирование — группа вооруженных людей, неподконтрольная никому — оказалось на чужой территории. Временному правительству стрелки де-факто не подчинялись, а домой не поедешь — в Прибалтике встали немецкие войска. И в отличие от русских солдат, после развала фронта поодиночке стремившихся домой, латыши крепко держались друг за друга на чужбине. В России.

Уже тогда Ленин решил поставить на инородцев. За несколько дней до переворота Ильич через Исколатстрел затребовал сводный отряд латышей для защиты штаба большевиков в Смольном. Каждый из восьми полков отправил по 10 человек.

Вторая задача стала не менее ответственной. Латыши захватили Венден и Вольмар, арестовали несогласных, заняли все стратегические точки, взяли телеграф и почту. Потом заблокировали движение лояльных Временному правительству фронтовых частей на Петроград, на случай, если Керенский запросит поддержки. Но Александр Федорович сдался без боя, и захватывать власть для Ульянова наемникам-прибалтам не пришлось. А вот удерживать — еще как. Уже в первой декаде октября 1917 года большевики перебрасывают в Петроград Тукумский полк в полном составе.

Вскоре Ленин усилил свою охрану в Смольном еще 250 стрелками-гастролерами. Русским Ленин не доверял. Да и вообще мало кому доверял, за исключением китайцев, которые в первые месяцы диктатуры пролетариата тоже стали преторианцами вождя. Но с уроженцами Поднебесной Старик не нашел общего языка. В буквальном смысле — новая кремлевская гвардия элементарно не понимала по-русски ни слова. Пришлось менять китайцев на латышей, которые по-нашему пусть с акцентом, пусть через одного, но говорили. И, конечно, новые телохранители большевистской верхушки служить пошли вовсе не из-за коммунистических убеждений. Не оставалось вариантов: как мы уже сказали, дом захвачен немцами, жить как-то надо, в Кремле платят, кормят. Не на фронт же возвращаться.

Очень скоро каратели прекрасно себя показали, поучаствовав в окружении и разгоне Учредительного собрания. А после этого — расстреляли демонстрацию в поддержку этого самого Учредительного собрания. О событии почему-то не любят вспоминать нынешние косплейщики-коммунисты, причитающие из-за «ста тысяч ворон, расстрелянных Николаем», но мы в двух словах напомним. 8 января 1918 года манифестанты — кстати, рабочие, студенты и интеллигенция в массе своей, — по старой памяти пришли на митинг в защиту демократии со свечками, плакатиками и цветами. «Не станут же они стрелять в своих». Конечно, стали. Большевикам русские люди своими не были и быть не могли. Жестокость расправы поразила даже трудящихся, которые резали городовых в 1905 году. Цитата из показаний рабочего Обуховского завода Д. Н. Богданова:

Я, как участник шествия еще 9 января 1905 г., должен констатировать факт, что такой жестокой расправы я там не видел, что творили наши «товарищи», которые осмеливаются еще называть себя таковыми, и в заключении должен сказать, что я после того расстрела и той дикости, которые творили красногвардейцы и матросы с нашими товарищами, а тем более после того, когда они начали вырывать знамена и ломать древки, а потом жечь на костре, не мог понять, в какой я стране нахожусь: или в стране социалистической, или в стране дикарей, которые способны делать все то, что не могли сделать николаевские сатрапы, теперь сделали ленинские молодцы.

Ленинцы убили около 100 человек и ранили еще 200. Оттого и Ленин на латышей нарадоваться не мог. Наемники заслужили большую честь. Когда новая власть официально распустила армию РИ, части стрелков единственные не расформировали. Так красные прибалты в полном составе вошли в РККА, став ядром вооруженных сил большевистской России.

Декоративный Исколатстрел ушел в историю. Присматривать за карателями приставили комиссаров. Первым прото-замполитом латышских стрелков стал товарищ Нахимсон. Семен Михайлович родился в Любаве в семье еврейского промышленника. Кровавый царский режим арестовывал Павла Салина (еще одно имя и фамилия персонажа) несколько раз за участие в антигосударственной пропаганде и мятежах 1905 года. Кончилось все тем, что сатрапы Николая II товарища Сальчи (это уже псевдоним) расстреля… отпустили в Берн, что в Швейцарии, учиться в университете, и разрешили вернуться в Москву, доучиваться в московском психоневрологическом институте. После Октября Нахимсон отблагодарил Россию, став видным деятелем Латышского корпуса. Закончил свой путь товарищ Нахимсон в Ярославле, где измученные буквальной оккупацией города (большевики разместили здесь гарнизон, как на захваченной территории) местные жители восстали. Сальчи изрубили шашками в гостинице «Бристоль».

Вернемся к подопечным Нахимсона. Коммунисты свели все 8 полков наемников в единый Латышский корпус. Уже в январе 1918 года стрелки отправляются на свои первые «гастроли» — в карательную экспедицию в Россию. Курляндский и Тукумский полки едут на Дон, сражаться с Калединым, который отказался подчиняться новой власти. На юге латыши захватили Ростов.

На северо-западе России тем временем немцы начинают новое наступление в Прибалтике — захватить то, что еще оставалось свободно. Тут бы и вернуться домой, встать на защиту родного хутора. Как бы не так. Ленин велит эвакуировать оставшиеся в Прибалтике полки аборигенов в Москву. В краснопрестольную же бежит и большевистское правительство. Столица возвращается на берега Москвы-реки после почти 200 лет главенства Санкт-Петербурга.

Эвакуацию большевиков можно назвать бегством. Все произошло втайне. Чтобы отвлечь внимание толпы, рядовую коммунистическую мелочь шумно посадили в поезд на центральном вокзале. А топовые большевики покидали Петроград с окраины города, в поезде без огней, под охраной до зубов вооруженных наемников. В Малой Вишере поезд тормознули веселые матросики-братишки, решившие поживиться на буржуях. Грабители быстро ретировались, когда хмурые латыши расчехлили пулеметы.

Иоаким Вацетис

Итак, после прибытия всех полков в Москву наемников объединили в Латышскую стрелковую дивизию. Командиром красные назначили Якумса Вациетиса. В русском языке, впрочем, закрепилось имя Иоаким Вацетис. Офицер императорской армии, чрезвычайно далекий от политики и революции, в свое время командовал земляками, Земгальским полком. Но в 1917 году вовремя сориентировался. Большевики к тому времени испытывали острый кадровый голод по части офицерства. Так русский полковник господин Вацетис сделал свой выбор, и стал товарищем и латышом.

Умно поступил Вацетис или нет? Судите сами. С одной стороны, Иоаким дослужился до главнокомандующего вооруженными силами РСФСР, с другой — в 1938 году Якумса предсказуемо расстреляли. Казнь стала кульминацией сложных отношений Вацетиса с большевиками. Ведь красные Иоакиму поначалу не доверяли: так, в 1919 году сняли с поста главковерха и отправили под арест по подозрению в измене, но через несколько месяцев отпустили.

А в Москве латышей становилось все больше и больше. Еще в 1915 году, из-за угрозы взятия немцами Риги, Ставка эвакуировала некоторые предприятия города на территорию современной России. Соответственно, прибыли и трудящиеся. А после захвата немцами Прибалтики в 1917 году многие латыши, резонно опасаясь неприятностей за шалости в отношении остзейцев, уехали в РСФСР. В общем, в Москве коммунисты нашли, кого вербовать. Так в корпусе появился 9-й полк, сформированный из латышей-беженцев, единственный без преемственности с дореволюционными стрелками. А вообще Кремль наскреб прибалтов на 10 полков, несколько артиллерийских дивизионов, кавалерийскую часть и небольшой авиационный отряд.

Закономерно, что к концу лета латышские стрелки превратились в самую боеспособную силу в столице.

Немецкий посол Мирбах сообщал в донесении:

Власть большевиков в Москве поддерживается главным образом латышскими батальонами.

Отметим, что Корпус был уникальным подразделением, совмещавшим функции как полевых частей, так и ЧОН. Грубо говоря, латыш — и на фронте швец, и в заградотряде жнец, и на массовых экзекуциях на винтовке игрец. Именно лояльные Ленину прибалты-каратели разгромили левоэсеровское восстание в Москве. Гости так примелькались на российских просторах, что крестьяне в глубинке звали латышами вообще всех иностранных большевиков, как в свое время «немцами» — всех иностранцев. Печальная слава не просто бежала, а скакала галопом впереди палачей. Новость о приближении подопечных товарищей Нахимсона и Вацетиса сгоняла с мест целые русские деревни:

Узнав, что в наступление идут латышские стрелки, население страшно перепугалось и бежало. Про латышей шли легендарные рассказы: они, как изверги, сжигают до основания деревни и убивают всех жителей. Поэтому все мужчины и женщины, услышав о приближении латышских стрелков, бежали в лес. В деревнях оставались только старики. Это повторялось в каждой деревне.

Время от времени наемники даже пытались оправдаться, публикуя в провинциальных газетах разъяснения:

После доклада выступали с обычными возражениями меньшевики и правые эс-эры. Но один из эс-эров госп. Кошелев превзошел в клевете и обливании грязью всех своих товарищей. Он распинался, доказывая, что Советская власть не опирается на массы народные, а на грубую силу латышей — этих подонков (так и сказал) общества.

Я возмущаюсь этим выступлением госп. Кошелева и спрашиваю его: докажите мне, на каком основами он называет целую нацию — подонками общества (какого общества?). Кошелев сказал, что латыши какими были при царском режиме, такими остались и теперь. Да, как принадлежащий к нации латышей, заявляю, что они такими же остались, какими были. А какими они были — об этом говорит история латышской с.-д. партии. Латышский народ вел беспощадную борьбу с капиталистами и их прихвостниками (так в тексте, — прим. авт.) во время революции 1905 г., вел он борьбу с контрреволюционерами и их пособниками в 1917 г., ведет, он ее и теперь и будет вести ее дальше.

Неудивительно, если учесть, что латышей Ленин бросал на подавление восстаний по всей Центральной России: от незначительных островков недовольства до крупных Ярославского и Ижевско-Воткинского восстаний.

В столице лабусы разгромили анархистов и поразили Москву и москвичей, отправившись на задержания… с артиллерией. Речь не о том, чтобы взять на испуг. Если кто-то сопротивлялся, дом, где пряталась жертва, оцепляли и палили по зданию прямой наводкой. Такую же тактику уроженцы Латвии применяли и при разгроме левых эсеров. Комендант Кремля Мальков, ходивший с гостями столицы на штурм «Дома Анархии», вспоминал:

Со стороны Тверской подтащили трехдюймовое орудие и установили на углу Малой Дмитровки и Страстного бульвара. Один за другим ахнули два орудийных выстрела.

Первым же снарядом искусные артиллеристы снесли горную пушку, стоявшую у подъезда «Дома анархии». Второй выстрел разворотил стену, с треском полопались стекла во всех окнах.

Поняв бессмысленность дальнейшего сопротивления, анархисты выкинули белый флаг. Штаб «черной гвардии» капитулировал.

Латыши отметились везде, потому что воевали «по частям». То есть командование перебрасывало не весь корпус, а один из полков — придать большей твердости обычным подразделениям РККА. Летом 1918 года в Казани части РККА, усиленные Земгальским полком, воевали против русско-чешско-сербских сил. Это оказалось немножко не то, что сжигать деревни, и красные потерпели сокрушительное поражение. Озлобленные беспрецедентной жестокостью латышей, белые почти всех карателей перебили. Командир, Юдиньш, погиб на поле боя.

Время шло, Россия задыхалась и краснела, залитая кровью не по плечи даже, а уже по горло. Настало время заняться родовым гнездом. И вот, впервые в полном составе, латышские стрелки отправились, наконец, в Латвию. Момент сложился удачный. Немцы, проиграв в ПМВ, оставили Прибалтику. Большевики одним движением руки элегантно преобразовали Корпус в армию советской Латвии.

Наступление шло триумфально, потому что никто не сопротивлялся. Стрелки взяли Ригу практически сходу. Большевики провозгласили Латвийскую социалистическую советскую республику. Правительство Ульманиса сбежало в Лиепаю, где договорилось с отступавшими немцами о помощи в борьбе с большевиками. Немцы, латыши и русский отряд князя Ливена, скооперировавшись, дали отпор захватчикам.

Густав
Мангулис

И тут… случилось чудо. Железные прибалты — самые боеспособные и стойкие части РККА, без страхов и сомнений — внезапно слабеют. В России «латышские стрелки» стали антонимами «дезертирства» и «развала фронта». Россию не жалко. А вот на родине… Командир Мангулис даже приказал формировать заградительные отряды и стрелять по своим:

В группе комбрига Лальбикса части также подались назад и остановились в 6 верстах от Валка. Для того, чтобы восстановить прежнее положение и обеспечить Валк, мною выдвинут последний резерв, которому задача остановить бегущих, для чего применять оружие. Командарм тоже приказал применять оружие по бегущим.

Вацетис негодовал:

Из поступающих донесений я усматриваю, что некоторые латышские полки стали малобоеспособны. В одном донесении указывается даже на позорное поведение 4-го латышского полка, который в бою разбежался, мне совершенно непонятно подобное отношение латышских полков к успехам нашего оружия в Латвии именно теперь, когда полки защищают то, что им дала революция.

Положение деградировало по часам. Донесения командиров частей становились все тревожнее.

«Положение на фронте критическое. У противника силы не превышают наших, но наши части не исполняют боевых приказов и уходят без особого нажима».

«Получив приказ о выходе на позиции, 9-я рота отказалась и «собиралась перестрелять командный состав и тех, которые пойдут с командирами».

«3-я рота 9-го латполка при обстреле наших позиций целиком разбежалась, в роте осталось 15 человек. 4-я рота того же полка отказалась стать на позиции и частью разбежалась. Дезертиры бродят по окрестным усадьбам, угрожая истребить комиссаров и комсостав».

«1-й латполк сильно деморализован, продает оружие. Часть стрелков этого полка переправиться отказалась и разошлась. Значительная часть переправившихся вброд стрелков побросало оружие и тоже разошлось по домам».

«Ряды в полках поредели наполовину, а в некоторых и больше. 11-й латполк не существует как боевая единица».

Короче говоря, война оказалась не таким приятным делом, как карательные операции. К тому же на захваченных большевиками территориях новая власть проводила мобилизации и пополняла ряды стрелков местными. Понятное дело, воевать за дядю Ленина никто не хотел. Доходило до того, что коммунисты начали грести в армию всякий сброд — всем сидевшим в тюрьме по уголовным статьям обещали амнистию в обмен на службу.

Поход на родину оказался бесславным. Железные части быстро заржавели. Кремль перебросил латышей обратно в РСФСР, и каратели вновь чудесным образом преобразились в несгибаемых бойцов.

Корпус отправился под Орел, где шло успешное наступление Деникина. Казалось, русские вот-вот будут под Москвой. Латыши, которым воевать против своих больше было не надо, грудью встали на пути белых. Орловская битва стала буквально тем перышком, что переломило спину верблюда — остаткам старой России, — изменив весь ход Гражданской войны. Отдельное спасибо за это братским народам Прибалтики: эстонцы и латыши сыграли важнейшую роль в отражении атаки Деникина и контрнаступлении красных.

Кроме того, один из полков Корпуса остался под Петроградом, где сражался против частей Юденича, которые также удалось остановить.

После питомцы Вацетиса едут в Екатеринодар на пополнение, заодно участвуя в карательных экспедициях против махновцев. Это стало своего рода закуской перед главным блюдом. РККА предстоял финальный штурм Перекопа.

Перед падением полуострова Крым латыши составляли почти половину из общего числа штурмовавших Турецкий вал. А командовал Перекопской группой войск Фридрих Калныньш. Первая атака провалилась и прибалты понесли большие потери. Пришлось им участвовать и во втором натиске, но скорее как вспомогательным войскам.

По-настоящему железная инородческая гвардия проявила себя в зачистке Крыма от всякой русской сволочи. Речь не о контрпартизанских операциях. Красные перед падением последнего оплота Старой России обещали всем, кто перестанет сопротивляться, амнистию. Доверчивые русские сдались. Тут-то несчастных, оставшихся без оружия, и начали уничтожать. В мясорубке большевистских проскрипций, рукоять которой вертели латыши, погибли от 60 до 120 тысяч человек. Когда каратели напились крови, за дело принялись чекисты, но это уже совсем другая история. Масштаб крымской бойни оказался настолько велик, что нервы не выдержали даже у человека в общем-то левых убеждений — русского поэта Волошина. В 1921 году Максимилиан Александрович написал эпитафию всем русским людям русского Крыма.

Собирались на работу ночью. Читали
Донесенья, справки, дела.
Торопливо подписывали приговоры.
Зевали. Пили вино.
С утра раздавали солдатам водку.
Вечером при свече
Выкликали по спискам мужчин, женщин.
Сгоняли на тёмный двор.
Снимали с них обувь, бельё, платье.
Связывали в тюки.
Грузили на подводу. Увозили.
Делили кольца, часы.
Ночью гнали разутых, голых
По оледенелым камням,
Под северо-восточным ветром
За город в пустыри.
Загоняли прикладами на край обрыва.
Освещали ручным фонарём.
Полминуты работали пулемёты.
Доканчивали штыком.
Ещё недобитых валили в яму.
Торопливо засыпали землёй.
А потом с широкою русскою песней
Возвращались в город домой.
А к рассвету пробирались к тем же оврагам
Жёны, матери, псы.
Разрывали землю. Грызлись за кости.
Целовали милую плоть.

***

Также латыши отметились в подавлении Кронштадского восстания, когда возмужавшие большевики предали бывших союзников и загнали морячков-анархистов в мерзлую воду и расстрельные рвы.

На этом боевой путь товарищей в России закончился. Было пройдено много дорог, сделано много ошибок. Банда поехала по домам. РСФСР признал независимость Латвии и все латышские стрелки… оказались латвийскими гражданами. Конечно, в дороге железные коммунисты переобулись: сменили красные тряпки на национальный флаг Латвии, и двинулись домой.

В СССР тема послевоенной судьбы стрелков совершенно не исследовалась. Почему — понятно. Почти все палачи вернулись в буржуазную Латвию. Даже многие видные командиры. Например, Петерис Авенс (нет, не родственник российского олигарха Авена, чей дед-латышский стрелок тоже топтал сапогом русскую землю). Петерис в 1918 году сменил Вацетиса, а после войны уехал на родину, где жил до 1944 года. Перед приходом РККА, опасаясь возвращения любимой советской власти, за которую столько крови (чужой) оказалось пролито, Авенс собрал вещи и дал деру вместе с немцами. Умер гражданин — а, точнее, уже подданный Ее Величества, — в тихом и спокойном Лондоне.

Покинул Россию и Арнольдс Аузанс, в 1923 году вернувшийся в Латвию и получивший за боевые заслуги звание латвийского генерала. И Арнольд в 1944 году вместе с немцами бежал от наступавшей Красной армии, в которой некогда занимал высокие посты (возглавлял корпус военных топографов). Смешно сказать, но Аузанс после войны тоже перебрался в Англию.

Густав Мангулис, следующий после Авенса командир Корпуса, после Гражданской войны совершенно спокойно уехал, да-да, в буржуазную Латвию. Стал полковником национальной армии. Мартусевич, сменивший Мангулиса, предпочел Литву, где руководил одним из местных банков. Фрицис Вирсайтис дослужился до звания генерала латвийской армии после возвращения на родину.

Крустиньш, которого после ряда неудач большевики отдали под трибунал, бежал к буржуазным латышам и сделал неплохую карьеру, став генералом. Лиепиньш завербовался было во французскую армию, но французы заставляли служить и воевать, и герой перебежал сначала к латышским стрелкам, а потом к эстонцам. В дальнейшем стал полковником латвийской армии.

Чудесную карьеру сделал красный латыш Петериус Лапайнис, дослужившийся позже до штурмбаннфюрера Латвийского добровольческого легиона СС. Лапайнис вообще уникальный персонаж, поскольку собрал полный набор всевозможных наград в немыслимом сочетании: Георгиевский крест Российской Империи, орден Красного Знамени большевиков, орден Лачплесиса от латышей, Железный крест нацистов. Хотя Петерис после войны и провел 10 лет в лагерях, он пережил почти всех однополчан и умер в 1990 году.

Конечно, кое-кто остался и в России. Речь о самых видных командирах, которые в Москве получили слишком уж сладкие места. Но сладкое опасно для здоровья, и почти все эти люди не пережили Большой террор конца 30-х.

Еще множество латышей пришли служить в ВЧК, и не только в центральном аппарате, но и на местах. Но это отдельная тема.

По возвращении домой каратели даже создали Общество латышских стрелков, объединявшее ветеранов боевых действий в советской России. В 1923 году началась раздача земель старым служивым. Закон пытался разделить стрелков на «старых» — воевавших еще до революции, и «новых» — вступивших в ряды ленинской гвардии уже в РСФСР. Первым земля полагалась, вторым нет. Фокус в том, что почти все питомцы Петериса и Нахимсона повоевать успели везде. Землю ветераны получили. Латыши — маленький народ, разборок между красными и белыми не случилось. Договорились считать, что все делали общее дело. Воевали за независимость Латвии. Просто по-разному. Да так оно и было.

Всего через Корпус прошли около 80 тысяч человек. В России остались несколько сотен.

Эпилог

В современной Латвии очень не любят советское прошлое. А вот советских красных стрелков-латышей Рига любит. Не тронули даже памятник палачам России, просто убрали с монумента слово «красным». На постаменте отмечено: «1915–1920». Так сказать, от благодарных потомков за подавление Ярославского и прочих русских восстаний.

В 2015 году в честь столетия Корпуса по Риге прошла торжественная колонна, где отметились президент республики, а также министр обороны и командующий вооруженными силами.

Открывая новую мемориальную доску, глава Латвии заявил:

«Латышские стрелки — это неотъемлемая часть нашей страны и народа. Эта мемориальная доска свидетельствует, что мы помним храбрость и самоотверженность стрелков».

Россия тоже должна помнить латышских стрелков.

Ведь за все рано или поздно нужно платить.