5 февраля 1851 года родился Иван Дмитриевич Сытин, создатель крупнейшего медиагиганта Российской Империи из народа. Им были изданы полмиллиарда книг и сотни миллионов лубочных картин, он владел десятками известнейших русских журналов и газет, среди которых были «Левиафан русской прессы» — газета «Русское слово», и не менее известный молодёжный журнал «Вокруг света». Учебники, буквари, календари, словари, детские книжки, беллетристика, научные пособия — всё было охвачено талантливым предпринимателем. Необъятный, как Сесил Джон Родс, он выстроил свою книжную империю от Центральной Европы до Байкала, а изданные им календари продавались на рынках Австралии и Америки. Он вёл беспощадную борьбу с конкурентами, поглощая одного за другим, за что его клеймили монополистом. Ему довелось общаться с двумя последними русскими императорами, Столыпиным и Лениным. Успехами Сытина дивился Витте, и даже всесильный Победоносцев был вынужден обратить на него свой строгий взор. Он работал со всем образованным цветом Империи: Львом Толстым, Николаем Лесковым, Владимиром Короленко, Антоном Чеховым, Иваном Буниным, Дмитрием Мережковским, Василием Розановым, Николем Рубакиным, Львом Андреевым, Максимом Горьким… Кто он был: альтруист или циничный рационалист? Правый или левый? Просветитель или просто конъюнктурщик? На все эти вопросы можно ответить «И тот, и другой», не снимая противоречия. Сытина многие опасались, некоторых он раздражал, кого-то восхищал, но никого он не оставил равнодушным. Даже в Советском Союзе о нём писали восторженно, а всё потому, что он приучил простой народ к высокой культуре, сделав её доступной.

Жуковский. Москва. Хромолитография И. Д. Сытина и Ко.

Иван Дмитриевич вырос в семье экономических крестьян в селе Гнездниково, Солигаличского уезда Костромской губернии. Отец его был талантливый, но пьющий из-за однообразной и скучной работы волостной писарь. Поразительно, но будущий медиамагнат отучился в школе с не менее пьющими учителями всего три (sic!) года, после чего стал помогать своему дяде торговать мехами на Нижегородской ярмарке. Тогда Сытину было всего 12 лет. О своих школьных годах Сытин вспоминал с неприязнью:

Я вышел из школы ленивым и получил отвращение к учению и книге — так опротивела за три года зубрёжка наизусть. Я знал от слова до слова весь псалтырь и часовник, и ничего, кроме слов, в голове не осталось.

Отсутствие нормального законченного образования, вероятно, сказалось на нём достаточно явно. Чехов, например, писал о нём:

Это интересный человек. Большой, но совершенно безграмотный, издатель, вышедший из народа…

Иван Дмитриевич и Евдокия Ивановна Сытины со своими детьми — Николаем, Василием, Владимиром и Марией. Фотография 1880-х годов. Евдокия Ивановна — дочь московского кондитера Ивана Соколова

Важная веха в жизни Сытина, определившая его будущую деятельность, произошла в 1866 году, когда он был направлен на работу в книжно-картинную лавку купца-старообрядца Петра Николаевича Шарапова на Никольском рынке в Москве. Но… и там он начал не с самой благородной работы. По его собственным воспоминаниям, он чистил хозяину и приказчикам сапоги, накрывал им стол и выносил отбросы. Жил он у Шарапова весьма патриархально и через год стал его камердинером. Одной из его обязанностей стала чистка серебряных и золотых частей риз и лампад в древней молельне. Там он часто слушал назидания хозяина, показывавшего ему образа Царицы Небесной и Иоанна Богослова, и читал по его заветам древние книги великих святителей: Иоанна Златоуста, учась подвигу смелому, Ефрема Сирина, учась терпению и труду, и Петра Могилу, во избежание греха.

Чуть позже будущий магнат стал у Шарапова вожатаем офеней, составляющих на тот момент основу распространения книг, лубков и икон в народе. В обязанности Сытина входило угощение и вождение в баню этих причудливых бродячих торговцев, которые зачастую осуществляли меновую торговлю, обменивая Сытину свои книги на сушёные грибы и другие продукты.

С годами отношения Сытина и Шарапова становились всё ближе. Как отец сыну, Шарапов дарил Сытину шубы, костюмы и делал разные подарки. По-отцовски же и распекал его за молодые шалости и провинности.

Духом юный Сытин не падал, следуя напутствию друга Шарапова, типографа Ефима Яковлева:

Служи, брат, усерднее. Себя не жалей, работай не ленись, раньше вставай, позднее ложись. Грязной работы не стыдись, себе цены не уставляй — жди, когда тебя оценят. Базар цену скажет.

Базар цену скажет! Да это же почти «рынок порешает»! Рассвет предприимчивости Сытина тогда только наступал. Женившись на купеческой дочери Евдокии Ивановне Соколовой и получив приданое в четыре тысячи рублей, он решил пустить их в ход. Добавив к ним взятые взаймы на полгода ещё три тысячи, он выписал из Франции современный литографский станок, позволяющий делать красочные лубки, и открыл возле Дорогомиловского моста собственную литографию, которая легла в основу огромного, многомиллионного дела.

Первый коммерческий успех к Ивану Дмитриевичу пришёл благодаря русско-турецкой войне 1877–1878 годов. Воспоминания Сытина из сборника «Полвека для книги, 1866–1916»:

В день объявления войны, в апреле 1877 года, я побежал на Кузнецкий Мост, купил карту Бессарабии и Румынии и велел мастеру в течение ночи скопировать часть карты, с обозначением места, где наши войска перешли через Прут. В 5 ч. утра карта была готова и пущена в машину с надписью: «Для читателей газет. Пособие». Карта была моментально распродана. По мере движения войск изменялась и карта. В течение трёх месяцев я торговал один. Никто не думал мне мешать.

Конкурентов вообще было мало. Другие торговцы на риск не шли. На улучшение производства затрат не делали. Я в своем начинающемся деле поступал по-новому: приглашал способных рисовальщиков и преданных делу печатников, платил им дороже, но требовал и лучшей работы, изучал вкусы народа. Результаты были блестящие. Мои народные картины были самые ходкие. Купцы торговались со мной в количестве, а не в цене. Для всех товару не хватало.

В 1882 году я впервые выставил наши лубки на выставку, как работу своей литографии. Выставка (Всероссийская промышленная выставка, прим. ред.) дала мне новые знакомства и материал для дальнейшей работы. Я стал пользоваться копиями с картин лучших художников. Заведовавший художественным отделом выставки академик Боткин уделял много внимания отделу народных картин, моим особенно. За выставку мне дали серебряную медаль на станиславской ленте. Большей награды я, как крестьянин, получить не мог.

После выставки дела пошли еще лучше. Дело приходилось ставить по-новому, расширять производство.

И дело расширялось. В 1881 году на Старой Площади у Ильинских ворот в Москве появилась книжная лавка. Скромная (10 аршин в длину и 5 в ширину) и не отапливаемая, из-за чего зимой в ней замерзали чернила. Но торговля в ней шла бойко, и благодаря хозяину — Шарапову, отпустившему в кредит на пять тысяч рублей товару, дело сразу стало на рельсы. Уже через месяц после открытия торговли состоялось учреждение Товарищества: И. Д. Сытин, Д. А. Варапаев, В. Л. Нечаев и И. И. Соколов заключили между собой договор об учреждении фирмы «И. Д. Сытин и Ко» с основным капиталом в 75 тысяч рублей, сроком на шесть лет. Позже оно преобразуется в акционерное общество «Товарищество И. Д. Сытина».

Моя издательская деятельность началась с картин, и картинам же я обязан первыми успехами на издательском поприще. Ещё будучи приказчиком у Шарапова, я своей первой маленькой литографии отдал всю мою любовь. По ночам и рано утром, пока не открывалась лавка Шарапова, я работал с таким увлечением, точно в литографии и в картинах был весь смысл моей жизни.

— Из мемуаров Сытина «Жизнь для книги».

Начало было положено. Шарапов же расширения дела не очень жаждал, не его уже это было, и тогда он посоветовал Сытину работать одному, обещая, при необходимости, помогать. Так они расстались на доброй ноте, сохранив друг о друге самые тёплые воспоминания.

Слева: книжная лавка на Никольской в Москве. Справа: книжный магазин в Нижнем Новгороде

Ошеломляющий успех Ивана Дмитриевича на поприще лубочных картин был закономерен. Картины были более понятны простому народу, чем книги, и каждый год Товариществом продавалось свыше 50 миллионов картин. По мере развития в народе грамотности и вкуса, содержание картин улучшалось, и с заказами к Сытину стали обращаться и народные школы. Картины служили наглядными пособиями по географии, этнографии, биологии и истории.

Не помню сейчас, как велик был общий тираж лубочной картины, но, конечно, это были цифры астрономические: сотни миллионов, а может быть, и весь миллиард наберётся. Продажа картин очень заметно отразилась и на сбыте книг. Картина тянула книгу, а книга — картину. Но картина шла всё-таки больше, так как торговля картинами не была затруднена административными стеснениями. Каждая картина рассматривалась как простой товар, и каждый торговец имел право продавать этот товар без специального разрешения губернатора.

— Из мемуаров Сытина «Жизнь для книги».

А. Н. Островский. Москва. Хромолитография И. Д. Сытина и Ко. 1888 г.

Деятельность Сытина не ограничивалась изданием лубков, признанных образцовыми на Всероссийской промышленной выставке. Товарищество Сытина начало издавать и народные книги. Справедливости ради, поначалу эти книги были не самого качественного содержания: простые песенники, сонники, народные повести с хлёсткими названиями… Первыми авторами стали недоучившиеся семинаристы, изгнанники учебных заведений и вообще неудачники всех сортов, потерявшие профессию и утратившие репутацию. Само собой, эти люди не чурались и плагиата.

Однажды в самом начале моей самостоятельной торговли за два дня до Рождества ко мне в лавку зашел молодой человек, или, точнее сказать, мальчик лет 14–15. На дворе было холодно, а молодой человек был одет не по сезону: длинный, с чужого плеча сюртук, осенняя шляпа с широчайшими полями и на ногах валяные боты.

— Что прикажете, молодой человек? — спрашиваю я.
— Вот не купите ли у меня рукопись?

Озябшей, синей от холода рукой он протянул мне эту рукопись. Я взял, развернул… «Страшная ночь, или Ужасный колдун»…

— Что ж, — говорю, — молодой человек, заглавие для нас подходящее… А сколько вы хотите за ваше произведение?
— Давайте 15 целковых…
— Не дороговато ли будет…
— Уж сделайте милость, — говорит, — дайте 15… Вы видите, я в нужде, праздники подошли…
— Да вы кто такой, чем заниматься изволите?
— Да ничем еще… Меня только недавно из училища исключили…
— Что так? Набедокурили, значит, в училище.
— Нет, ничего особенного не было, а просто я под партой разные шутливые штучки на учителей писал, вот и выключили… А теперь вот повесть написал… Только вы уже сделайте одолжение, 15 рублей положите за нее… Мне очень нужно…
— Ну что ж, — говорю, — молодой человек, пусть будет по-вашему… Пишите на обратной стороне расписку, что я, нижеподписавшийся, продал И. Д. Сытину в вечное владение настоящую рукопись мою «Страшная ночь, или Ужасный колдун»…
Взял он перо, а рука от холода и писать не может. Уж он дул, дул в свои синие кулаки, а потом еле-еле нацарапал расписку и внизу подписал: «Власий Дорошевич»…

Заплатил я деньги, 15 рублей, и жалко мне стало этого молодого человека. Весь синий, озяб, дрожит (лавка моя не отапливалась) и все в кулаки дует.

— Вы, — говорю, — молодой человек, в случае чего наведывайтесь ко мне в лавку… Может быть, у меня и работишка какая-нибудь найдется.

Расстались мы друзьями, я отдал в набор «Ужасного колдуна».

Но через некоторое время прибегает ко мне встревоженный корректор (человек с образованием, из семинаристов) и говорит:

— Иван Дмитриевич, как бы чего не вышло с вашим «Ужасным колдуном».
— А что такое?
— Да ведь это, — говорит, — повесть Гоголя… Непременно отвечать будете…
— Ах ты, задача какая… Что ж теперь нам делать?
— А больше ничего, — говорит, — как переделать эту повесть.

Как на счастье, вскоре пришел и мой молодой человек, и мы мирно и даже благодушно покончили наше недоразумение.

— Ежели хотите, Иван Дмитриевич, я все могу переделать.
— Нет, — говорю, — все-то не надо, лучше Гоголя не напишете, а страниц десять переделайте по-новому, чтоб скандалу не было.

Таковы были нравы и традиции Никольского рынка.

— Из мемуаров Сытина «Жизнь для книги».

Влас Дорошевич впоследствии станет известнейшим фельетонистом и критиком, а также редактором газеты «Русское слово». Сам же эпизод, скорее всего, сильно приукрашен, если и вовсе не выдуман Сытиным. Ранее про этот же случай писал работавший у Сытина А. С. Пругавин в книге «Запросы народа и обязанности интеллигенции в области просвещения и воспитания» 1895 года.

Из сочинений Гоголя. Памяти Гоголя. Москва. Литография Т-ва И. Д. Сытина и Ко. 1902 г.

Вот ещё о плагиате из мемуаров Сытина:

Никольский писатель всегда относился к чужому литературному произведению совершенно так, как мы относимся к народной песне. Кто-то сложил песню, а я хочу спеть её по-другому, по-своему. Разве нельзя? Кому принадлежит песня? Никому, хозяина у неё нет. Как хочу, так и пою, а вы хотите — слушайте, хотите — нет, дело ваше.

Эти «писатели», не имеющие даже отдаленного представления о «плагиате», заимствования и переделки не считали грехом… Какой-нибудь Миша Евстигнеев совершенно запросто говорил:

— Вот Гоголь повесть написал, да только у него нескладно вышло, надо перефасонить.

И «перефасонивал». Сокращал, изменял, менял заглавие.

Я, конечно, понимал, что подобное «перефасонивание» — дело не очень хорошее, но традиции лубочной книжной торговли были еще очень живучи и ломать их следовало с терпением.

Уже намного позже стали появляться в лубочных изданиях произведения русских писателей в их настоящем виде: «Капитанская дочка», «Дубровский», «Недоросль», басни Крылова и даже «Горе от ума». Но другие, более объемные произведения, такие, как «Юрий Милославский» Загоскина, «Князь Серебряный» А. Толстого, издавались с сокращениями, а «Князь Серебряный» много раз переделывался и переписывался, причем и заглавие появилось новое: «Князь Золотой».

Книги Сытина были неряшливы. Это замечали как критики, так и сам издатель. Бизнесмен понимал, что из подобного срама нужно было как можно скорее вырастать. Чудесным образом ему удалось прорваться от Миши Евстигнеева и Коли Миленького прямо ко Льву Толстому, Николаю Лескову и Владимиру Короленко. Всё началось со знакомства Сытина с другом и редактором Толстого Владимиром Чертковым, который предложил ему издавать и затем распространять через офеней, не рассчитывая на доход, серьёзную художественную литературу по копеечной цене. Сытин схватился за эту возможность, понимая, что для дальнейшего развития ему необходимо поднять свой престиж и обзавестись серьёзными знакомствами. Так появилось знаменитое просветительское издательство «Посредник», основанное Чертковым и Толстым в 1885 году.

Несмотря на дешевизну, книги получались очень изящными, и спрос на них рос. К концу 1888 года, после четырех лет работы, общий тираж изданий «Посредника» достиг двенадцать миллионов экземпляров. Сытин проработал с «Посредником» 16 лет и вспоминал об этой работе как о священнослужении: «Пускай обычное моё издательство будет делом, коммерческим предприятием, а „Посредник“ — как бы молитвой, это для души». Благодаря «Посреднику» в народ пошли массовые издания Л. Н. Толстого, Н. С. Лескова, А. И. Эртеля, Д. В. Григоровича, В. Г. Короленко, К. М. Станюковича, Г. И. Успенского, А. П. Чехова и многих других авторов.

Пришедшее осознание необходимости развития культуры подтолкнуло Сытина и к созданию календарей. Сытин, человек из семьи простого земского писаря, окончивший всего три класса сельской школы, на удивление прекрасно понимал фундаментальность календаря и его стержневой для культуры характер. Он готовился к его изданию пять лет и после выпуска буквально заполонил страну своими календарями, да так, что через края полилось и они разошлись по всему миру. С 1884 года большой «Всеобщий русский календарь» издавался ежегодно. Помимо прекрасного оформления, календарь включал в себя информацию на все случаи жизни: от традиционных святцев и схем железнодорожных станций, до государственного устройства Империи и актуальных медицинских сведений. Издавалось и множество карманных календарей.

В 1895 году жюри первой Всероссийской выставки печати присудило «Товариществу И. Д. Сытина» золотую медаль за высокое качество печати.

Не забыл Иван Дмитриевич и о детской литературе, став одним из первых в России, кто взглянул на неё как на важную отрасль книжной торговли, которую нужно сделать доступной и снабдить лучшим и оригинальным материалом. Сытин вспоминал:

Сказки братьев Гримм, норвежские сказки, собранные Асбьернсеном, румынские в переводе Яцимирского и старофранцузские из сборника Перро получили доступ к русскому ребёнку и значительно дополнили сказочный отдел в школьных библиотеках.

Вместе с тем наше Товарищество приложило много труда и заботы, чтобы выпустить в художественном издании сказки Пушкина, как непревзойденный образец этого рода творчества. Это была особенно ответственная работа, так как нужно было добиться, чтобы само оформление книги производило на ребёнка неотразимое впечатление.

За Пушкиным последовали сказки Жуковского, потом сказки современных писателей (Галиной, Соловьевой, Федорова-Давыдова, Вельского и других).

Таким образом, сказочный отдел разрастался у нас, можно сказать, со сказочной быстротой, и я нисколько не преувеличу, если скажу, что ни в России, ни за границей не оставалось ничего значительного, что не прошло бы через наши руки. Сказки Андерсена, Музеуса, Нордау, Эвальда, Радьярда Киплинга, Сельмы Лагерлеф — все широкой рекой полилось в русский океан, и казалось, что конца не будет этому спросу на детскую книгу…

…Затем нам удалось привлечь к этой новой работе целый ряд выдающихся русских ученых, которых пленила мысль дать что-нибудь от своих научных сокровищ и для русского ребенка. А. Н. Бекетов, Д. Н. Кайгородов, А. А. Кизеветтер, М. Н. Богданов, П. Н. Сакулин — каждый по своей специальности — пришли на помощь школьному учителю и согласились писать для детей…

…Мы не забыли ни П. Бера, ни Сеттон-Томпсона, ни других. Равным образом не были забыты и те детские книги, которые известны в каждой стране: «Дон-Кихот», «Путешествие Гулливера», «Робинзон Крузо», «Хижина дяди Тома», «Векфильдский священник» и др. Особую группу детских книг у нас, как и повсюду, составили произведения Додэ, Диккенса, Вальтера Скотта, Жорж Санд, Лоти и некоторые другие…

— Из мемуаров Сытина «Жизнь для книги».

***

Иван Дмитриевич Сытин не остановился на издании детской литературы. Как настоящий просветитель, он решил ещё и составить рекомендательные каталоги к ней, причём совершенно не брезгуя добавлять в них книги и других издательств. И, конечно, это был шаг с его стороны не только благородный, но и расчётливый, ведь он стимулировал спрос на детскую литературу: книг появилась целая куча, а с чего начать — покупателям было неясно. Сытин убивал двух зайцев одним выстрелом: захотелось ему сделать дёшево и доступно, не ухудшив при этом качества содержания и повысив культурный уровень народа — и он сделал. И так было у него почти всегда: его альтруизм редко сталкивался с препятствиями на рынке, а если и сталкивался, то успешно их преодолевал. Этому найдётся множество объяснений, но главное дал сам предприниматель:

Мой издательский опыт и вся моя жизнь, проведенная среди книг, утвердили меня в мысли, что есть только два условия, которые обеспечивают успех книги:

— Очень интересно.

— Очень доступно.

Эти две цели я всю жизнь и преследовал.

Следование этим принципам и сделало его номером один в России.

Его необъятность не знала границ. Поимев успех в одной сфере, он начинал осваивать другую. 22 июня 1891 года Иван Дмитриевич купил юношеский журнал «Вокруг света». Его подписная цена была 4 рубля, а количество подписчиков — 4500. Но уже через год Сытину удалось увеличить число подписчиков до 12 тысяч. И на этой цифре рост не остановился, с каждым годом возрастая на десятки тысяч. Основой успеха служил всё тот же простой принцип: качественно и дёшево. Благодаря сильной воле, предпринимательскому таланту и желанию просвещать народ, Сытин дал юным умам возможность развиваться разносторонне и знать едва ли не всё на свете: русскую и зарубежную классику, научные экспедиции, географические открытия, предания разных народов, биографии знаменитых людей, рассказы путешественников и даже язык эсперанто.

По ссылке находится галерея со сканами из журнала «Вокруг Света» за 1913 год, где помимо интересных этнографических материалов, художественных рассказов, загадок и пословиц можно также посмотреть очаровательные примеры дореволюционной рекламы тренингов по развитию шестого чувства, голубого мыла, нежного слабительного и много другого.

Иван Дмитриевич мчался как локомотив: почти с нуля создав рынок качественной литературы для молодёжи, он занялся изданием наглядных пособий для народных школ по самым разным предметам. Это были атласы, географические карты, таблицы по анатомии, картины известных русских художников, русская история в картинках, в общем, всё то, что могло способствовать лучшему усвоению материала детьми. Благодаря спросу учителей удалось довести сбыт картин до пятидесяти миллионов оттисков в год. Но даже после всей этой колоссальной работы талантливый предприниматель корил себя за то, что сделал недостаточно, что он мог и должен был помочь профессиональному образованию в России.

Сытиным было решено создать целый отдел промышленного образования. Он пригласил лучших специалистов из самых разных сфер и, начав с издания плакатов, показывающих пользу сельскохозяйственного знания, он дошёл в итоге до серьёзных методических материалов по различным ремёслам: были методички по чемоданному делу, по паянию металлов, по устройству ткацкого станка и даже по игрушечному промыслу! Всё это имело очередной успех, немало обязанный главе этого нового отдела — земскому деятелю Павлу Евлампиевичу Юницкому, ещё одному человеку из команды Сытина после Клавдии Лукашевич, которому была уготована несчастная судьба в годы власти большевиков. Павел Юницкий был расстрелян 9 сентября 1937 года по приговору тройки УНКВД.

Следующим серьёзнейшим шагом Сытина станет издание газеты. Иван Дмитриевич хоть и не знал газетного дела, но с завистью поглядывал на прибыльные тиражи британских и американских газет. В России конца XIX века просто не существовало прессы уровня той, которая издавалась на западе Джозефом Пулитцером или виконтом Нортклиффом.

Слева: Павел Евлампиевич Юницкий. В центре:  Джозеф Пулитцер — великий американский издатель, журналист и родоначальник жанра «жёлтой прессы». Справа: Альфред Хармсфорт (виконт Нортклифф) — английский бизнесмен, создатель Daily Mail

Тиражи самых крупных столичных газет России не превышали пятизначной цифры. К примеру, наиболее влиятельная в России частная ежедневная газета «Новое время» Алексея Суворина, издававшаяся в Петербурге, имела к 1900 году всего 60 тысяч читателей.

Что это было по сравнению с The New York World Пулитцера, которая только в 1880-х имела тираж 250 тысяч, или с Daily Mail Альфреда Хармсворта (он же виконт Нортклифф) и французской Le Petit Parisien с их миллионными тиражами на начало XX века? России нужна была своя массовая дешёвая газета и развитые СМИ. Антон Павлович Чехов, занимавший в жизни предпринимателя важное место и бывший ему надёжным другом, зажёг в нём идею создания такой газеты. Сытин решил действовать хитро и обратился с выгодным предложением о создании дешёвой газеты к консервативному журналисту Анатолию Александрову, которому покровительствовал сам Победоносцев. И это оказалось правильным решением: Александров согласился и без проблем получил разрешение на издание газеты.

Посмотреть весь номер «Русского слова» целиком (≈30 Мб)

Так появилось «Русское слово». Начало у газеты было неудачное, со множеством конфликтов, интриг и прочих неприятностей. Сытин не чувствовал себя полноправным хозяином газеты. К тому же Александров слишком много тратил и постоянно был кому-то должен: то домовладельцам, то Грингмуту, то вызывал недовольство инвесторов вроде юриста Плевако, знакомого Сытина. И это всё происходило несмотря на финансирование газеты великим князем Сергеем Александровичем, императором Николаем II и самим Сытиным. При этом Александров фактически являлся гарантом существования газеты и без него её бы поначалу просто закрыли как неблагонадёжную. Тем не менее позже Александров всё-таки подал в отставку ради «Русского обозрения», но благодаря лояльности государству закрытия газеты не произошло. Сохраняя и дальше свою лояльность и избегая всевозможных конфликтов, Сытину окончательно удалось расположить государевых мужей к себе. Например, князь Николай Владимирович Шаховской и граф Сергей Дмитриевич Шереметев старались поддерживать с ним хорошие отношения. Последний даже приглашал его к себе в свой дворец в Петербурге, понимая, что разумнее иметь Сытина в союзниках, ведь он контролировал значительную долю российской издательской индустрии.

Понемногу газета начала поправлять своё бесперспективное положение. Количество подписчиков возрастало на десятки тысяч, Иван Дмитриевич получил разрешение издавать иллюстрированное приложение под названием «Искры», идущее к газете «Русское слово». И, наконец, намечалась прибыль.

Но особого успеха и роста «Русское слово» достигло только тогда, когда её редактором стал уже упоминавшийся Влас Михайлович Дорошевич, известный на тот момент журналист, театральный критик и фельетонист. Сытин нанял его за огромные деньги, сделав самым высокооплачиваемым журналистом России. Щедрость была оправдана: Сытину был нужен ответственный редактор, который будет буквально жить его газетой. Дорошевич подходил лучше всех. Газета ожила. Нужно просто прочувствовать, с каким изяществом и трепетом он относился к своему ремеслу:

Слева: журнал «Искры» № 8 при газете «Русское слово» за 19 февраля 1917 г. Справа: Влас Михайлович Дорошевич — журналист, фельетонист, главный редактор газеты «Русское слово»

Газета…

Утром вы садитесь за чай. И к вам входит ваш добрый знакомый. Он занимательный, он интересный человек.

Он должен быть приличен, воспитан, приятно, если он к тому же еще и остроумен.

Он рассказывает вам, что нового на свете.

Рассказывает интересно, рассказывает увлекательно.

Он ни на минуту не даст вам скучать.

Вы с интересом слушаете о самых сухих, но важных предметах. Высказывает вам свои взгляды на вещи.

Вовсе нет надобности, чтоб вы с ним во всем соглашались.

Но то, что он говорит, должно быть основательно, продуманно, веско. Вы иногда не соглашаетесь, но выслушиваете его со вниманием, интересом, как умного и приятного противника.

Он заставляет вас несколько раз улыбнуться меткому слову.

И уходит, оставляя впечатление с удовольствием проведенного получаса.

Вот что такое газета.

Газета…

Вы сидите у себя дома.

К вам приходит человек, для которого не существует расстояний.

Он говорит вам:

— Бросьте на минутку заниматься своей жизнью. Займемся чужой. Жизнью всего мира.

Он берет вас за руку и ведет туда, где сейчас интересно.

Война, парламент, празднества, катастрофа, уголовный процесс, театр, ученое заседание.

Там-то происходит то-то.

Он ведет вас туда, показывает вам, как это происходит, делает вас очевидцем.

И вы сами присутствуете, видите, как, где и что происходит.

И, полчаса поживши мировою жизнью, остаетесь полный мыслей, волнений и чувств.

Вот что такое газета.

Задушевность Дорошевича завоевала любовь читателей. После того как он стал ведущим редактором «Русского слова», Сытин построил на Страстной площади новой газете роскошное здание в стиле модерн по проекту архитектора Адольфа Эрихсона. Гиляровский говорил, что оно напоминало «большую парижскую газету», что было чем-то неслыханным в Москве. В память о Чехове, умершем в Германии 2 июля 1904 года, на втором этаже, в главном помещении редакции, Сытин распорядился повесить его большой портрет.

Расширяя своё издательство, по проекту того же Эрихсона, Сытин отстроил на Пятницкой четырёхэтажный типографский комбинат, занимавший целый квартал.

Открытая в 1886 году маленькая литография разрасталась с бешеной скоростью. Одна машина сменялась другой, здания менялись на более просторные, но всё равно было тесно. Машины всё прибывали, а число рабочих насчитывало маленький город и продолжало расти. При главной типографии Сытина была даже основана школа технического рисования и литографского дела, выпускающая множество талантливых специалистов, мастеров и художников.

Тем не менее и этот успешный путь нашёл свои преграды, и довольно серьёзные. На книгоиздательском комбинате Сытина нарастало недовольство, хотя его вообще сложно было упрекнуть в какой-то жестокости или несправедливости по отношению к своим рабочим. Предприятия Сытина были оснащены самыми последними и сложнейшими машинами, условия для работы были очень неплохими, но общеевропейский тренд настаивал на своём. 12 февраля 1902 года на комбинате произошла первая стачка, организованная 124 переплётчиками, закончившаяся их неудачей из-за слабой поддержки остальными рабочими. Но это было только начало. Революционные идеи захватили даже родных сыновей Сытина, которые втайне от отца вели переписку с радикалами.

9 сентября 1903 года произошла ещё одна забастовка с требованиями о повышении зарплаты и сокращении рабочего дня с 11 до 9 часов. По данным шефа московской полиции, в ней приняли участие 76 процентов типографских и литографских рабочих (6599 человек), из них 703 было с предприятий Сытина. И несмотря на то, что предприниматель выполнил требования бастующих, его типография всё равно осталась одним из очагов подпольной деятельности. Было предсказуемо, что забастовки будут продолжаться и дальше, тем более что в то время вовсю вёл агитационную деятельность нелегальный Союз московских типографских рабочих.

• 

  Рабочие типолитографии Сытина на Пятницкой

• 

  Один из цехов типографии «Товарищества И. Д. Сытина»

• 

  Группа корректоров (слева) и типографских помощников типолитографии Сытина (справа)

Спустя несколько месяцев после этой несчастной забастовки началась русско-японская война. Тогда и настал тот момент, когда «Русское слово» показало настоящий мастер-класс по журналистике. Военных корреспондентов у газеты было двадцать, среди них был знаменитый путешественник и писатель Василий Иванович Немирович-Данченко (старший брат известного театрального режиссёра), который был военкором ещё во время русско-турецкой войны 1877–1878 годов, а также принимал там участие в боевых действиях. Только в первый год русско-японской он дал в «Русское слово» 350 сообщений! Он был всегда впереди и всегда на позициях. Репортажи от корреспондентов «Русского слова» поступали отовсюду: из Шанхая, Сингапура, Чифу (Яньтай), Коломбо, Сан-Франциско и других городов. Удивительное журналистское мастерство проявлял и другой автор сытинской газеты, Владимир Эдуардович Краевский, который совершил блестящий рейд по японским тылам. Краевский, словно Арминий Вамбери в образе дервиша на Ближнем Востоке, притворялся американским туристом Перси Пальмером в Японии, предоставляя своей газете умопомрачительный материал о «вражеской стране в военное время». Он посетил все основные города Японии, разрушил привычные стереотипы о ней, писал о достоинствах и слабостях японцев, об их чистоплотности и кровожадности, видел русских пленных, а также описывал свою беседу с молодым японским майором за бутылкой бордо на веранде токийского «Грандотеля», где они говорили на свободном английском о текущей войне.

Вот отрывок из «Русского Слова» за 22 декабря 1904 года:

В день отплытия парохода в Иокогаму, — из «Palace Hotel» В. Э. Краевский вышел и исчез с лица земли. На пароход «China» вошёл мистер Перси Пальмер, как две капли воды похожий на В. Э. Краевского.

Если бы мистер Пальмер показался в Японии кому подозрительным, и у него стали бы рыться в вещах, — не нашли бы ни одного носового платка, иначе как с меткой: — Р.Р.

На всякой книге была надпись «Palmer», на всякой вещи выгравированы эти инициалы. Нашли бы банковые аккредитивы и переводы на имя мистера Перси Пальмера. Нашли бы заказные письма, — писанные, правда, — в Москве и ехавшие до Америки в кармане г. Краевского, — но опущенные в Америке в разных городах и полученные в Сан-Франциско мистером Перси Пальмером. Доказательство «самоличности». Если бы к мистеру Пальмеру, любопытнейшему в мире туристу, которому нужно все видеть, обо всем расспросить, все знать, — подослали кого-нибудь расспросить среди разговоров:

— Есть ли у вас близкие люди в Америке?

Он ответил бы:

— Мы, Пальмеры, из Пенсильвании. Мой брат, Джемс, имеет там-то, такую-то фабрику. И если бы запросили по телеграфу Джемса Пальмера, эсквайера, фабриканта в одном из городов Пенсильвании, — он совершенно добросовестно ответил бы:

— Имею брата Перси, знаю, что он часто путешествует по Востоку, но в переписке с ним не состою.

Потому что такие люди, как Джемс и Перси Пальмер, действительно существуют на свете, родные братья и действительно в переписке друг с другом не состоят. Так были приняты по возможности меры предосторожности в этом предприятии, грозившем «некоторой» опасностью быть повешенным.

Для информирования Краевским о продвижении своих опасных репортажей были выбраны специальные кодовые слова: Повторно присланное «аrrived» означало слежку и возбуждение подозрения; «рassed» означало, что всё в порядке и японцы клюют на его образ; «best compliments» означало, что поручения редакции не выполнены, а просто «compliments» означало, что поручения выполнены.

После успешного завершения операции эта история стала сенсацией, дошедшая до американской и европейской прессы, которая перепечатывала очерки Краевского. Всё это показывало иной уровень русской журналистики и начало зарождения в России своей Daily mail…

Слева:  уличные манифестации после взятия Ляояна. Фотография, привезенная Краевским. Справа: палуба броненосца «Хатцузе» со всей командой, погибшей вместе с судном под Порт-Артуром (около 900 человек). Фотография, привезенная Краевским

***

Наступали всё более беспокойные времена. После недолгого перерыва 11 августа 1905 года его рабочие снова выдвинули требования о сокращении рабочего дня, но уже с девяти до восьми часов в предпраздничные дни, о полностью оплачиваемом декретном отпуске женщинам и об увеличении заработной платы. И снова Сытин пошёл на уступки, на треть удовлетворив требования, так как осуществить всё фирме было просто не по карману. Из-за сокращения рабочего дня пострадала зарплата наборщиков, которые получали и без того меньше всех. Проблема была отнюдь не улажена: наборщики отказались работать и тянули за собой других. К тому же союз типографских рабочих не собирался останавливать агитацию, а чуть позже и вовсе перерос в Московский совет депутатов от типолитографских рабочих, который разросся до таких размеров, что градоначальник был вынужден его узаконить. Чуть позже он в лучших советских традициях будет реорганизован в ещё более страшное нагромождение букв (МСРПД). Несмотря на растущее вокруг протестное движение и агитацию, Совет депутатов поначалу не был настроен революционно и ведал чисто профсоюзными делами. Потому-то Сытину и удалось найти с ним компромисс: он всё-таки увеличил рабочим размер оплаты труда и даже возместил им заработную плату за время стачки. Эти действия повысили его авторитет в рабочей среде, но только на время…

Наглость профсоюза и рабочих становилась запредельной даже для либерально настроенного Сытина. Начались очередные требования о сокращении рабочего дня до восьми часов. Некоторые рабочие открыто высмеяли батюшку, приглашённого набожным предпринимателем для молебна в типографии в честь царского манифеста. Деньги, выданные Сытиным рабочим на застолье по случаю манифеста, были безответственно отправлены ими в свой союз, что дискредитировало Сытина в глазах власти. А в декабре 1905 года сытинскую типографию на Пятницкой по распоряжению Совета рабочих депутатов и вовсе захватила бригада печатников под охраной вооруженных рабочих. Сам же Сытин, в компании Дорошевича, Благова и Петрова, оказались под «почётным» арестом на время отпечатки номера революционных «Известий». Через несколько дней подобный захват повторился, и на этот раз в нём участвовал и сын Сытина — Василий.

Для издателя ситуация была удручающей: к вечно недовольным, фактически избалованным поблажками рабочим, недовольному этими поблажками государству и безрассудным детям прибавился пожар в его типографии, устроенный, согласно большинству источников, солдатами, озлобленными обстрелом со стороны типографских дружинников. В возмещении страховой компанией ущерба Сытину было отказано судом, который решил, что пожар произошёл вследствие вынужденных действий войсковых подразделений. В итоге ущерб, оцененный в 600 тысяч рублей, Ивану Дмитриевичу пришлось покрывать на собственные средства, пользуясь минимальными отсрочками и уступками. Он даже отказался от предложения самых лояльных поставщиков о списании половины долгов, что укрепило имидж платежеспособности его предприятия для кредиторов.

Пожар типографии Т-ва Ивана Сытина. Пятницкая улица

Долго беспорядки продолжаться не могли — рабочие попросту устали от безденежья и бесполезной борьбы, и всё вернулось к привычному порядку. В 1906 году злополучные профсоюзы стали запрещены.

Следующие несколько лет для Сытина проходили ещё беспокойнее. Умерла его дочь, умер его старый коллега и соучредитель Александр Иванович Эртель, закрылся его аналог «Посредника» в сфере школьного образования «Школа и знание». Расчётливого, хитрого, но искреннего предпринимателя таскали по судам за содержание книг, которое он единолично попросту не мог отфильтровать. Репортёры других газет не без оснований обвиняли его в том, что он ориентировался только на рыночные тренды и был купцом без каких-либо моральных принципов. Репутация Сытина, несмотря на всё это, почти не пострадала, и ему даже не пришлось оправляться после всех судебных разбирательств. Более того, Иван Дмитриевич увеличил чистый доход своей фирмы почти в семь раз, а её совокупная прибыль оказалась чуть меньше, чем совокупная прибыль его четырёх конкурентов. К тому же с ним стали работать Бунин, Мережковский и Горький. Последний довольно быстро решил заручиться поддержкой магната, хотя ещё недавно, в письме Андрееву, поносил его, как только мог. Впрочем, это было весьма типично для Горького, который часто менял свои мнения.

И. Д. Сытин, В. Г. Чертков и А. И. Эртель

Читать ежедневную газету значило тогда идти в ногу со временем, и аудитория «Русского слова» с его всегда актуальными новостями быстро расширялась. Не последнюю роль в возрастании аудитории газеты играло отсутствие её приверженности к определённому политическому курсу или партии. Её могли читать как правые, так и левые. Газета одинаково прославляла как Александра II Освободителя с подвигом русских солдат в Бородинском сражении, так и Герцена с Белинским. В этом смысле «Русское слово» была независимой газетой, чем во многом была обязана Дорошевичу. Но, к сожалению, Сытин желал перемен, показывая себя именно тем флюгером и циничным рационалистом, которым его некогда описал репортёр конкурирующей газеты. Он боялся потерять читателей «Русского слова» и решил следовать новомодным веяниям. Он хотел двинуть свою газету влево и поменять независимого Дорошевича на кого-то более радикального. Картина выходила не самая красивая: неделю назад Сытин использовал черносотенцев, вчера собирался идти с поклоном к Столыпину, а сегодня он уже меняет Дорошевича на молодого социал-демократа Николая Валентинова, который тут же хватается за газету, как за свою собственную. Яростные нападки Валентинова на всё, что только можно, ужасали Сытина, но он продолжал его держать в угоду общественному тренду. Из-за экзальтированного меньшевика Валентинова Александр Блок не смог, например, писать в «Русском слове», хотя хотел. В угоду пошлой моде из газеты был также уволен Василий Розанов, писавший в ней под псевдонимом «В. Варварин».

Примерно тогда же, осенью 1913 года, «Русское слово» освещало знаменитое дело Менделя Бейлиса — еврея, обвинённого в конце 1911 года в ритуальном убийстве православного мальчика. В то время в Киеве над ним шёл судебный процесс, и «Русское слово» печатало речи защитников и репортажи из зала суда. Это русское «дело Дрейфуса» тогда получило серьёзную международную огласку, и в сытинской газете печатались отзывы таких людей, как Анатоль Франс, Габриеле д’Аннунцио, Морис Метерлинк и Жорж Клемансо, критиковавших российскую власть за свою позицию. Вся редакция «Русского слова», как и большинство русской интеллигенции на тот момент, единодушно были за оправдательный приговор. Более того, журналист «Русского слова», Сергей Бразуль-Брушковский, был деятельным членом этого громкого расследования. И на волне интереса общественности к судебному процессу газета сорвала неплохой куш, её тираж оказался самым большим в году.

Но когда появилась необходимость занять середину между оппозиционностью и лояльностью, Сытин легко позволил уйти Валентинову, который покинул газету сразу после публикации панегирика династии Романовых, написанного Дорошевичем в год её юбилея.

Всё это, конечно, ещё раз доказывает, что Сытиным двигали в первую очередь интересы его дела. Сначала он приобрёл редактора социал-демократических взглядов и решил поиграть в прогрессиста, а чуть позже он спокойно избавился от него, и вот уже ведёт переговоры с министром народного просвещения России Львом Кассо по поводу восстановления своего просветительского общества «Школа и знание».

Помимо трёхсотлетия династии начало XX века было ознаменовано и другими важными для Российского государства и русского народа юбилеями. Это ещё одна причина, позволяющая понять, почему Сытин со своим культурным и экономическим влиянием не смог остаться в стороне от этих почтенных дат и не уйти от деструктивного прогрессизма. Но была и другая: в 1911 году Сытин с особым трепетом отнёсся к изданию шести томов в память освобождения крестьян под редакцией А. К. Дживелегова, С. П. Мельгунова и В. И. Пичета. Как человек крестьянского происхождения, он рассматривал эту работу как свою собственную, выстраданную в муках творчества им самим. В издании этих шести иллюстрированных томов приняли участие также более 60 профессоров, приват-доцентов, писателей и педагогов.

Просмотреть «Великую реформу» целиком (≈77 Мб)

Годом позже Сытин издал иллюстрированные семь томов, посвященные юбилею Отечественной Войны 1812 года под редакцией тех же учёных.

Просмотреть «Отечественную войну…» целиком (≈16 Мб)

Наконец, ещё через год, когда Россия отмечала трёхсотлетие дома Романовых, помимо упомянутых идейных поворотов в «Русском слове», товарищество Сытина ещё и издало роскошный двухтомник о династии Романовых, написанный Николаем Дмитриевичем Чечулиным.

Просмотреть «Государей из дома Романовых» целиком (≈90 Мб)

В годы Первой мировой войны Сытин встал на сторону самодержавия. Война унесла жизнь его сына и стала для него личной. В качестве личного вклада в общие усилия Сытин передал Красному Кресту под госпиталь свою подмосковную усадьбу.

В сентябре 1915 года два репортёра и художник-иллюстратор из «Русского слова» отправились на фронт для того, чтобы рассказать о доблести русских солдат. Ответственный редактор Сытина Фёдор Иванович Благов в разговоре с военным министром отмечал тогда необходимость поддержки в народе патриотических настроений и бодрости духа, а обращаясь в Московский комитет по делам печати, он подчеркивал, что их газета строго соблюдает требования военной цензуры. Сытинская же типография тогда вовсю стряпала военно-патриотическую пропаганду.

• 

  Явлюся ему сам.  Лит. Т-ва И. Д. Сытина, 1914 г.

• 

  Наши герои казаки.  Художник Н. Богатов. Лит. Т-ва И. Д. Сытина, 1914 г.

• 

  Захват австрийского дирижабля. Лит. Т-ва И. Д. Сытина, 1914 г.

• 

  Плакат Н. К. Рериха «Враг рода человеческого», 1914 г.

Примерно в октябре 1916 года Сытин проглотил своего давнего конкурента в споре за посмертное издание сочинений Толстого «Товарищество издательского и печатного дела А. Ф. Маркс», приобретя контрольный пакет его акций и заняв кресло председателя правления. Членами правления стали и двое его людей: журналист Руманов и стереотипер Фролов. Вместе с фирмой Маркса он купил и несколько других, а в декабре на истории убийства Распутина его «Русское слово» снова взлетело и достигло тиража в 700 тысяч.

Близились ещё более тяжёлые времена время для страны. У предпринимателя начались неудачи, и оптимизм его потускнел. Он был загнан в тупик, и снова позволил своей газете сблизиться с прогрессивным блоком, в очередной раз показывая конъюнктурность «Русского слова» и нелепо заигрывая с надвигавшейся тучей. У него было множество грандиозных планов, но им не суждено было осуществиться.

Издательство А.Ф. Маркса. Цех типографии. Санкт-Петербург

Сытин хотел создать крупные бумажные и машиностроительные заводы, чтобы не закупать бумагу и станки у других стран, а также собирался создать в России целую сеть газет, связанных между собой телефонно-телеграфными линиями и получающих международные новости от телеграфного агентства, организованном вместе с иностранными издателями. По словам Руманова, Сытин вёл переговоры с парижской Le Matin, римской Corriere della Sera и с издателем Times виконтом Нортклиффом по поводу европейской телеграфной новостной службы. Планировался целый трест, самостоятельно обеспечивающий себя всеми ресурсами: от древесины до типографской краски. Забавно, что Сытин и не знал тогда, что в США подобные тресты уже существовали, и по сути пришёл к их необходимости, не оглядываясь на чужой опыт. Неудивительно, что Сытина называли русским по духу американцем.

Но ничего не вышло. Сытин попал в немилость к большевикам ещё до их прихода к власти. Его газета всячески выступала против них и осуждала Временное правительство за пропаганду, подрывающую боеспособность армии. Ленин же говорил о необходимости закрытия «буржуазных и контрреволюционных» газет, и в первую очередь — «Русского слова». После же захвата власти большевиками все предприятия Сытина были национализированы, газета «Русское слово» закрыта, его типографии стали штамповать коммунистическую пропаганду, а все Сытинские счета в России были аннулированы. Национализированная типография сразу же наполнилась низкоквалифицированными рабочими, а её производство снизилось до катастрофического уровня. Всё это было отмечено специальной комиссией во главе с Бонч-Бруевичем.

Показатели  «Русского слова»

Весной 1918 года престарелому издателю даже пришлось посидеть в тюрьме, в которую он был отправлен без суда и следствия. И всё это несмотря на его наивные попытки сотрудничать с новой властью, которые он не оставил и после тюрьмы. И большевики действительно использовали раздражавшего их старика, перекидывая его с одной должности на другую, вынуждая его ходить на работу пять километров пешком и подчиняться «Госиздату». Изворотливый бизнесмен всё равно смог обеспечить себе более-менее сносную жизнь и даже попытался во время НЭПа организовать новое предприятие, но он не учёл, что ослабление контроля произошло лишь на уровне мелких предприятий, а в издательской сфере же контроль только увеличился, поэтому его попытки не увенчались успехом.

Но всё же при жизни Ленина ему ещё как-то удавалось выкручиваться. Например, он на полгода ездил по приглашению коллекционера Ивана Трояновского в США — для организации там художественной выставки-продажи русской живописи.

При Сталине же старика окончательно отправили на свалку, а на всю его фамилию была брошена тень неблагосклонности: ему предлагали освободить собственную квартиру, а в 1933 году советские издательства откровенно высмеивали старого колосса, клеймя его эксплуататором и царским агентом. В конце концов окончательно обедневший книжник доживал свой век в маленькой квартире и находил утешение в вере, навещая староверов. «Крупнейший в России и один из крупнейших в мире издатель», как его назвала лондонская Times, более не занимался своим делом. Делом, которое было не просто его частью, а им самим.

Иван Дмитриевич Сытин умер 23 ноября 1934 года и был похоронен на Введенском кладбище. Несколько десятков лет после смерти его имя будет находиться в забвении…

Одним из самых больших источников о жизни и деятельности Сытина являются его мемуары «Жизнь для книги», написанные в 1922 году. Однако несмотря на кажущуюся полноту этой книги, доверять ей в полной мере не стоит. По возможности, нужно сопоставлять написанное в ней с дореволюционными записями Сытина и другими источниками вроде воспоминаний и писем его коллег: Бирюкова, Благова, Пругавина, Дорошевича, Мотылькова, Чехова и Горького. Тогда будет заметна разница в языке, терминологии и общем стиле повествования. Мемуары были выпущены в СССР только в шестидесятых и прошли через бесцеремонную редакцию: некоторые «неудобные» моменты были вырезаны, многое было марксистским новоязом буквально вложено под перо предпринимателя, который в жизни выражался просто, да и вообще был весьма косноязычен. Также в мемуарах заметно несоответствие реальным фактам, особенно, например, в описании одиозных для Советского Союза личностей. Так, например, автор пририсовывает Победоносцеву огромные усы, Каткова делает ожиревшим, а Тихомирова и вовсе лысым. Ложность многих фактов этой книги отмечает и профессор департамента истории Университета Западного Онтарио Чарльз Рууд в своей большой работе «Русский предприниматель, московский издатель Иван Сытин». Более достоверным источником о жизни и деятельности является книга «Полвека для книги», изданная к пятидесятилетию деятельности Сытина. Она тоже не лишена редакции, но нужно понимать, что Иван Дмитриевич Сытин до конца жизни совершенно искренне оставался человеком полуграмотным, всячески культивируя свой образ простака в лаптях, и почти всё, что им было написано, подвергалось серьёзной редакции.

Юбилейную же книгу «Полвека для книги» стоит оценить хотя бы как произведение типографского искусства: роскошно оформленная, наполненная замечательными иллюстрациями, она состоит из автографов, воспоминаний и очерков как самого Сытина, так и его современников.

Слева: разворот и сама книга И. Д. Сытина «Полвека для книги». С посвящением И. Д. Сытина Н. О. Гришковскому и портретом И. Д. Сытина работы С.Н. Судьбинина. Просмотреть книгу целиком (≈63 Мб). Справа: портрет Ивана Дмитриевича Сытина. Художник Александр Викторович Моравов

Приложения:

1) Книга 1911 года «Как Миша попал на фабрику». Рассказ забытой писательницы Серафимы Бажиной, женщины, писавшей обо всех угнетённых земли русской.

Просмотреть книгу целиком (≈9 Мб)

2) Издание 1912 года другой забытой детской писательницы Клавидии Лукашевич, невероятной женщины, которая в годы Первой мировой войны устроила приют для детей воинов, ушедших на фронт, и содержала на свои средства палату для раненых в лазарете. Мир не ответил Клавдии добротой — её сын погиб на войне в 1916-м, в СССР все её книги были изъяты из библиотек за «несоответствие духу времени», а сама Клавдия умерла в нищете в 1937 году. Книга называется «Первое словечко. Хрестоматия для малюток» и посвящается двум её внучатам.

Просмотреть книгу целиком (≈64 Мб)

3) Красочно иллюстрированное издание сказок славянских народов, 1898 г.

Просмотреть книгу целиком (≈15 Мб)